Память профессиональных шахматистов

Однажды Рахманинов, решив подшутить над своим другом, спрятался по соседству с залом, где тот исполнял только что сочиненную пьесу, а на другой день, к величайшему смятению автора, сыграл ему эту пьесу абсолютно безошибочно и с полным блеском. Вольфганг Амадей Моцарт в четырнадцатилетнем возрасте впервые услышал в Сикстинской капелле знаменитое "Miserere", музыкальное сочинение XVII века. Вернувшись в гостиницу, он, потрясенный грандиозной музыкой, записал ее всю от начала до конца.

Он не знал, что рукопись Г. Аллегри (автора этого сочинения) хранилась более ста лет как святыня и что никогда никому не позволялось ее копировать. Впервые она была издана благодаря юному Моцарту.

Грегорио Аллегри в 1630-х годах сам пел в Сикстинской капелле, в 1638 году сочинил "Miserere" для хора. Мелодический рисунок псалма бесконечно варьировался: звуки то усиливались, то ослаблялись, одни стихи пелись чуть медленнее, а другие чуть быстрее, поэтому разложить сочинение по нотам было задачей почти неразрешимой. Никто и не смог это сделать на протяжении более века.

Но вот австрийский мальчик взял и записал чудесный псалом. Через день он исполнил "Miserere" с таким блеском, что папа, которому уже рассказали о сенсации, захотел увидеть юного гения и пожаловал ему по этому случаю крест и грамоту на звание кавалера "Золотого воинства".
Не отстают от композиторов и живописцы. Французский художник Поль Гаварни, гуляя с приятелем по Монпарнасу, мог обратить внимание собеседника на случайного прохожего и воскликнуть примерно в таком духе: "Как? Вы не помните этого человека? Да ведь мы с вами встретили его двадцать лет назад ровно на том же самом месте!"
А память профессиональных шахматистов, которым не составляет большого труда восстановить заковыристую позицию в ничем не примечательной партии, игранной много лет назад? Когда легендарный американец Пол Чарлз Морфи, некоронованный шахматный король, победивший именитых американских и европейских мастеров, еще только постигал азы шахматного искусства, играя со своим дедушкой (неплохим, кстати сказать, шахматистом), тот решил однажды над ним подшутить. Юного Пола на мгновение что-то отвлекло от доски, и дедушка тут же сделал внеочередной ход. Но обмануть будущего чемпиона не удалось.

Он заявил, что такой позиции просто не могло быть, и в доказательство своих слов продемонстрировал всю партию от начала до конца. На вопрос потрясенного деда, каким образом внук ухитрился все это запомнить, не менее потрясенный Пол ответил: "Дедушка, ты, наверно, меня разыгрываешь? Я помню все наши с тобой партии. Неужели ты их не помнишь?"
В старом отечественном фильме "Белый снег России", посвященном трудной судьбе четвертого чемпиона мира по шахматам Алёхина, есть примечательный эпизод. Выдающийся гроссмейстер дает сеанс одновременной игры на 30 досках вслепую офицерам вермахта, среди которых есть очень неплохие шахматисты, играющие в силу первой категории (что примерно соответствует современному званию кандидата в мастера спорта). Сидя спиной к залу, А лёхин говорит: "Первые десять досок e2e4, следующие десять d2d4 и последние десять c2c4". Партнеры начинают отвечать. Бегающий взад-вперед молоденький парнишка док ладывает сеансеру: "Первая доска e7e5, вторая доска d7d6, третья доска c7c5" и так далее.

Невозмутимо выслушав ответы, Алёхин (он не ведет никаких записей) говорит: "Первая доска Кf3, вторая доска d2d4, третья доска…" Дальше можно не продолжать и спокойно опустить занавес. Дело кончается тем, что замотанный вестовой, мечущийся, как савраска без узды, между гроссмейстером и участниками сеанса, в конце концов валится в обморок. Спецэффекты оставим на совести режиссера, но факт, как известно, самая упрямая в мире вещь: Алёхин тогда не проиграл ни одной партии.
Советский чемпион мира по международным (стоклеточным) шашкам Исер Куперман рассказывал, как однажды к нему явился участник сеанса одновременной игры, чтобы покаяться в непростительном грехе. Три недели тому назад, сказал он, вы, гроссмейстер, давали сеанс одновременной игры в Харькове и я спрятал вашу шашку в карман. Вы тогда ничего не заметили, а сейчас мне очень стыдно.

Как же, как же, засмеялся Куперман, я прекрасно помню этот случай. Вы украли шашку 37 (в стоклеточных шашках принята цифровая нотация), но я не стал делать вам замечание, потому что исход партии был и без того ясен.
Короче говоря, цепкая профессиональная память является альфой и омегой любого мастерства. Композиторы, шахматные мастера, игроки в бридж и карточные шулеры, не обладающие надежной механической памятью, могут сразу же подавать в отставку. Заоблачные вершины виртуозного артистизма навсегда останутся их голубой мечтой, несмотря на потное усердие и ежедневный изматывающий тренинг.

Как ни крути, но чтобы добиться сколько-нибудь приличных результатов, кроме яростного усилия и преувеличенной скрупулезности, требуется все-таки почва. Уникумом быть необязательно, но иметь хорошую и прочную память совершенно необходимо.

О том, во что можно превратить самую заурядную человеческую память, если вкалывать не покладая рук, замечательно рассказал Марк Твен в книге "Жизнь на Миссисипи". Несколько глав этой увлекательной книги посвящено лоцманскому делу науке трудной и опасной, требующей от человека наблюдательности, хладнокровия и смекалки. В те далекие времена престиж лоцманской профессии был исключительно высок, поэтому совсем не удивительно, что едва ли не каждый мальчишка, выросший на реке, всеми правдами и неправдами стремился поступить на пароход.

Стоило судну отвалить от берега, как оно немедленно поступало в единоличное распоряжение лоцмана; полновластным хозяином на борту являлся именно он, а роль капитана была в значительной степени декоративной.
Уникальность положения лоцмана объяснялась тем, что Миссисипи река на редкость капризная и своенравная. Петляя по великой американской равнине, она бесконечно меняет свое русло, прорезая узкие перешейки и образуя новые протоки. Эти ужимки и прыжки сплошь и рядом приводят к тому, что многие приречные города оказываются отброшенными далеко вглубь, а перед ними вырастают песчаные дюны и леса.

Если судовождение на реках с твердым каменистым дном, русло которых меняется очень медленно, не представляет большой хитрости, то на Миссисипи совсем иной коленкор. Ее наносные берега, обваливаясь, вечно меняют свой облик, подводные коряги постоянно переползают с места на место, песчаные отмели все время изменяют очертания, а фарватеры виляют, как в дурном сне. Вдобавок на протяжении 34 тысяч миль этой коварной реки нет ни единого бакена или маяка (понятно, что в наши дни ситуация изменилась, но Твен рассказывает о своей молодости, о том, что было еще до войны Севера с Югом).
Итак, ослепленный блеском профессии речника, юный Сэмюэл Клеменс (Марком Твеном он станет позже) нанимается на пароход в лоцманские ученики. Это был весьма легкомысленный поступок, поскольку молодой человек не имел ровным счетом никакого представления о том, что его ждет. "Я взялся за пустяковую задачу изучения великой реки Миссисипи на участке длиной в тысяча двести тысяча триста миль с доверчивой легкостью, свойственной моему возрасту", пишет он.
Его наставник, лоцман мистер Биксби, огорошил ученика в первый же день. Оказалось, что реку нужно "выучить наизусть" затвердить, как "Отче наш", необозримый список мысов, мелей, островов, проток, излучин, перекатов, городов и пристаней причем так, чтобы суметь с закрытыми глазами провести пароход через опасный участок. Дело хотя и со скрипом, но все же понемногу подвигалось, и спустя какое-то время Сэмюэл мог у же без запинки отбарабанить длиннейший перечень этих названий. Ему даже стало казаться, что он, пожалуй, сумеет с грехом пополам провести судно от Сент-Луиса до Нового Орлеана, если не перепутает один мыс с другим.

Расплата наступила быстро.
Ученику язвительно сообщили, что он должен безупречно знать очертания всей реки, потому что только тогда можно уверенно править темной ночью. Но ночь ночи рознь. В ясную звездную ночь тени настолько черные, что если не знаешь береговых очертаний безукоризненно, то будешь шарахаться от каждой кучки деревьев, принимая ее за мыс.

Напротив, в безлунную темную ночь берега кажутся прямыми линиями, но ты смело ведешь судно вперед (истинный рисунок береговой линии у тебя в голове), и мгла расступается и пропускает тебя. А вот когда над рекой висит туман, берега не имеют вообще никаких очертаний… Когда ошарашенный ученик спросил, должен ли он учить эту бесконечную реку со всеми ее бесчисленными изменениями в разных ситуациях, мистер Биксби ответил, что это ни к чему. Достаточно запомнить настоящие очертания и вести судно, сообразуясь с картинкой в голове и не обращая внимания на то, что у тебя перед глазами.

" Ладно, я попробую; но, по крайней мере, когда я их выучу, смогу я положиться на них или нет? Останутся ли они всегда такими, без всяких фокусов?

Содержание раздела