Институционально-социальное направление

Движущей силой динамичных изменений в существующей системе Шумпетер считал предпринимателей. К ним он относил не всех, кто занимается производством и торговлей; он различал капиталиста (не в связи с его классовой принадлежностью, а с отсутствием у него стремления к новации) и предпринимателя– человека, владеющего такими чертами характера, как инициатива, авторитет, дар предвидения, готовность к риску. Следовательно, личность, индивидуальность обеспечивают предпринимательскую прибыль, а без последней не бывает развития– “эффективной конкуренции”, базирующейся на взаимодействии монополии и нововведений. Основываясь на концепции экономической динамики, Й.Шумпетер приходит к выводу о неизбежной трансформации частнопредпринимательского капитала в экономическую систему, которая будет регулироваться государством.
Идеи Дж.М.Кейнса и Й.Шумпетера перекликаются не только в постулировании регулирующей роли государства, но и в таких понятиях, как “эффективный капитал” (у первого) и “предприниматель” (у второго).
В этой связи между сторонниками государственно-регулируемой экономики (условно кейнсианцами) и приверженцами теории социального институционализма нет китайской стены. Как было отмечено выше, это экономическое направление явилось преемником возникшей более ста двадцати лет назад новой (германской) исторической школы, или “социального направления”. По оценке всемирно известного русского экономиста Н.Д.Кондратьева (1892-1938), автора теории “длинных волн развития”, “само формирование исторической школы в противовес классической было фактом огромного значения для развития методологии социальной экономики” [23].
Примат психологии и этики над материальным производством, особая роль “мира хозяйственной культуры” новой исторической школы получили развитие в концепциях современного институционально-социального направления политической экономии, которая представляет как бы четко выраженный “человеческий”, гуманитарный характер экономического знания. То есть то, что в противовес объективистской классической традиции и марксистскому классовому толкованию связано с социальными законами, меняющимися в зависимости от воззрений, нравов, учреждений, институтов общества (под ними понимаются профсоюзы, партии, государственные органы и др.).
Институционально-социальное направление представлено как традиционалистами, отстаивающими, подобно американскому профессору П.Друкеру [24], законы “социального развития” и перехода от общества всеобщего благоденствия к предпринимательской экономике, так и “последовательными гуманистами” во главе с американским профессором Г.Беккером с его экономическим подходом к человеческому рыночному и “нерыночному” (любовь, брак, политический лоббизм) поведению.
Проблемам исследования современного индустриального общества и перспективам его развития уделено основное внимание в работах таких институционалистов, как французский профессор Ф.Перру, его соотечественник профессор Ж.Фурастье, патриарх американской современной экономической мысли Дж.К.Гэлбрейт [25]. В их трудах исследуется и ряд важных проблем политической социологии, футурологии и эргономики. Отсюда и их стыковка с “постиндустриалистами”, американскими социологами Д.Беллом и А.Тоффлером.
До недавнего времени утверждалось, что институционально-социальное направление в политической экономии по своему воздействию на экономическую мысль не может сравниться ни с кейнсианством, ни с неоклассиками (неолибералами). Однако своего рода дуэль между двумя последними на протяжении послевоенных десятилетий шла с переменным успехом: до 70-х годов верх брали кейнсианцы и их последователи, позже, особенно в 80-х годах, первенствовали неоклассики. К середине 90-х годов сложилась новая ситуация: ни то, ни другое направление не может быть доминирующим. Оба стремятся к своеобразному консенсусу, синтезу, что позволяет политикам в зависимости от особенностей развития современных социально-экономических, культурно-традиционных особенностей своей страны использовать в практической политике те или иные рекомендации соперничающих теоретических направлений.

Поэтому если курс Рейгана и Тэтчер однозначно рассматривался как неоклассический (консервативный), то в политике Мейджора и Клинтона все более обнаруживаются идеи кейнсианского государственного вмешательства и институционально-социальных концепций “гуманистической экономики”, которая, на наш взгляд, получает все большее общественно-политическое звучание.
Не требуется особых доказательств для того, чтобы убедиться, что в условиях так называемой “полурыночной экономики” в России теоретические построения Кейнса и его последователей вряд ли применимы, равно как и монетаристская теория. Тем не менее некоторые выводы кейнсианства (в частности, о необходимости поддержания платежеспособного спроса за счет определенных бюджетных вливаний в экономику и государственных мер по стимулированию инвестиций) заслуживают внимания и могут быть практически использованы. На наш взгляд, взвешенной представляется оценка кейнсианства, данная профессором В.Е.Маневичем: “Общий подход кейнсианцев к экономике как к постоянно больному, депрессивному организму, их упор на перманентную нехватку платежеспособного спроса, их отказ видеть в инфляции результат лишь монетарных факторов, а в росте массы денег– лишь поощрение инфляции, описывает нынешнее состояние российской экономики значительно адекватнее, чем все разновидности неоклассической доктрины и ее ответвлений в области денежной теории, включая монетаризм” [26].
На протяжении двух последних десятилетий оживленная дискуссия между кейнсианцами и монетаристами носила главным образом академический характер. До
70-х годов перевес был на стороне первых, ибо их рекомендации широко использовались при проведении экономической политики в промышленно развитых странах с их смешанным механизмом хозяйствования, сочетанием рыночного саморегулирования с государственным управлением экономическими процессами. Наиболее ярким примером планирования и координации усилий государства и частного сектора по быстрому подъему национальной экономики является Япония. Экономическая политика правящих кругов Страны восходящего солнца в 60-70-е годы в определенной мере основывалась на системе “затраты–выпуск” американского экономиста русского происхождения В.Леонтьева (в 20-х годах, до своего отъезда в Германию на лечение, а затем в США, участвовавшего в составлении первых народнохозяйственных межотраслевых балансах-планах в СССР).

Опыт Японии был использован в Южной Корее, на Тайване и в других новых индустриальных экономиках.
Известен и вариант “шведского социализма” по созданию “социально справедливого общества” при активном участии государства в обеспечении экономической стабильности и перераспределении доходов между богатыми и бедными слоями населения.
Даже в США, где экономика является образцом свободного рыночного регулирования, существует система интегрального энергетического планирования, регулируются цены на сельскохозяйственную продукцию, в частности на молочные продукты; наконец, функционирование федеральной резервной системы позволяет создать по сути централизованную банковскую систему, имеющую целью связать частные банки в единую цепь и подчинить государственному контролю объединенную сеть перелива капиталов в масштабах всего государства.
С 1992г. российские реформаторы перенесли дискуссию в практическую плоскость. Они реализовали на практике монетаристскую модель, но не в ее подлинном виде, а в концепции старой количественной теории денег и в условиях отсутствия рыночной среды и циклически функционирующей денежной системы.
Оценивая двухлетние итоги реформы, доктор экономических наук, директор Института социально-экономических проблем народонаселения Российской академии наук Н.Ромашевская писала: “...происходит маргинализация и пауперизация всех групп и слоев населения. Путь, по которому двигались наши экономические преобразования, был не только лишен социального компонента, но оказался свободен от всяких гуманистических начал” [27].
Последующие два года только усилили процесс поляризации российского общества на бедных и богатых. По оценке социологов, лишь московская элита тратит в год 6 млрд дол., это равняется сумме займов, полученных страной от МВФ на конец 1995г. Соотношение доходов 10% самых богатых к 10% самых бедных достигло 20:1.

В странах Запада этот показатель в два с лишним раза ниже.
Егор Строев, председатель Совета Федерации, высказывает мнение, что “драматизм ситуации состоит в том, что сегодня всякого рода антогонизмы и диспропорции очень прочно внедрились в хозяйственное поведение основных экономических субъектов– предприятий, хозяйств, самого государства... Элементарный анализ показывает, что госбюджет как нормальный элемент нормальной денежной системы у нас, по существу, выпадает из системы реальных денег и реальных финансовых потоков. Бюджет уже давно стал второстепенным источником регулирования хозяйственных отношений.

Но как быть государству, когда ставкой является его экономический суверенитет, экономическая безопасность?” [28].

Содержание раздела