Общество с рыночной экономикой

Общество с рыночной экономикой
Мои читатели, несомненно заметили, что в своих попытках определить законную область исследования экономической науки я до сих пор тщательно избегал всякого упоминания о рыночной экономике. Причина этого заключается в том, что, если мы расширим рамки нашего исследования и включим в него последние двести лет человеческой истории, картина станет совершенно иной в настоящее время экономический аспект можно без труда обнаружить во всех сферах общественной жизни.
Это связано с двумя крупными изменениями, представление о которых ассоциируется у нас с именами Вебера и Маркса. "Веберовский" аспект заключается в резком изменении социального этоса, что проявилось в самых различных формах — становление этики приобретательства, распространение "товаризованного" взгляда на социальные отношения, в привычке сводить потребительную стоимость к меновой. "Марксистский" аспект связан с возникновением новых институциональных условий общественной жизни, в которых на передний план вышли подрядные отношения, особенно в области трудового найма, и значительно возросла роль основного капитала. Перемены первого рода привели к торжеству принципа максимизации, который из подспудной мыслительной установки превратился в осознанный принцип нового образа мышления. Перемены второго рода обусловили возникновение такого способа координации трудовых усилий, которому нет аналога ни в первобытных, ни в командных обществах.
Помимо других исторических изменений, эти перемены создали условия, которые, казалось бы, оправдывают сформулированные Хиршлайфером имперские притязания экономической науки. Новый этос открыто ставит на первое место соображения выгоды и издержек, и, хотя заранее точно предсказать поведение, диктуемое оптимизацией полезности, по-прежнему невозможно, на первый взгляд имеются основания полагать, что нормальное рыночное поведение само по себе является обобщающим выражением подобных мыслительных установок. Вслед за Смитом, который сказал, что "увеличение богатства" есть простейший путь, которым большинство людей может улучшить своё положение, представляется вполне разумным предположить, что поведение в соответствии с принципами спроса и предложения есть первое приближение к максимизации полезности.
Аналогичным образом положительные и отрицательные стимулы, спонтанно возникающие из взаимодействия "приобретателей", мобилизуют и распределяют труд совершенно иным образом, чем это происходило в первобытных или командных обществах, за исключением разве пограничных областей последних. Рыночный способ социальной координации не отменяет необходимость социализации: где бы ни жил человек — в Нью-Йорке, пустыне Калахари или Древнем Египте, — он должен научиться жить в этом мире; не отменяет он и необходимость субординации — современный человек учится подчиняться диктату рынка точно так же, как древние учились подчиняться старейшинам и сенешалям. Тем не менее такое решение проблемы поддержания социального порядка, которое дает рынок, не имело реально работающих аналогов ни в одном из дорыночньгх обществ. В обществе с рыночной экономикой роль механизмов социализации и подчинения приказам в управлении поведением не только намеренно принижена, причём принижена до такой степени, что, случись это в первобытном или командном обществе, само их сохранение было бы поставлено под угрозу; та структура социальной деятельности, которая возникает под воздействием рыночных стимулов и санкций, порождает такую динамику, которая не имеет никаких аналогов в предшествующих укладах.

Древние империи возникали и исчезали, но экономического цикла они не знали. Таким образом, точно так же, как новый этос обеспечивал базис, придающий логике выбора конструктивную значимость, так и новая институциональная динамика делает возможным уникальный, чисто "экономический" способ мобилизации труда.
Так почему же я так насторожённо отношусь к утверждению о том, что экономика даёт нам "универсальную грамматику", во всяком случае, применительно к рыночному обществу, где роль её неоспорима? Чтобы ответить на этот вопрос, нам потребуется чётко разграничить понятия "социальный порядок" и "социальная система". Забегая несколько вперёд, я должен сказать, что, по моему мнению, экономическая наука действительно имеет огромное значение для изучения рыночной системы, но, когда её пытаются применять для анализа социального порядка, которому эта система служит, она превращается в ловушку для простаков и источник иллюзий.

Наукообразие экономической теории
Чтобы возникла система, необходимо, чтобы её элементы связались в единое целое. Чтобы возникла экономическая система, необходимо, чтобы взаимодействия между людьми — её "элементами" — сложились в связные социальные структуры — главным образом речь идет здесь о взаимодействии людей в тех областях деятельности, которые мы относим к производству и распределению. Особые возможности проникновения экономической науки в эти системы связаны с тем, что поведение отдельных частей рыночной системы обнаруживает закономерности, подобные тем, которым подчиняются элементы естественных систем (даже если это сходство никогда не бывает полным). Например, если предположить неизменным уровень дохода и систему предпочтений, то, при прочих равных условиях, акт приобретения некоторого количества товара можно описать с помощью математической функции цены на этот товар. Аналогичные "законы" описывают взаимосвязь между затраченным трудом и вознаграждением, между доходом и потребительскими расходами.

Таким образом, действия, совокупность которых образует рыночный "механизм", приобретают свойство процессов, управляемых законами. На ум невольно приходят слова аббата Мабли, малоизвестного философа времён Французской революции: "Не значит ли это, что наука об обществе есть всего лишь отрасль естествознания?"
Благодаря своему сходству с процессами, протекающими в естественных системах, эти закономерности легко поддаются упрощению, свойственному всякой науке; а упрощение (самым важным примером которого в экономической теории является, пожалуй, предписание ceteris paribus — "при прочих равных"), в свою очередь, способствует представлению исходных системных процессов в высокоформализованном, даже аксиоматическом виде. Теперь, когда экономическая система описана набором строгих формул, остается только решить, какие элементы в совокупности общественной жизни являются для выбора главными, какие — второстепенными, и заключить второстепенные в скобки. Неоклассический анализ отсеивает любые аспекты социального взаимодействия которые не могут быть представлены в терминах гедонического расчета получая в остатке высокочистую фракцию "максимизации полезности", которая объявляется фундаментальной и неразложимой субстанцией человеческой мотивации. Благодаря подобной очистке представителям неоклассической школы удается применять теорию выбора к таким, казалось бы, преимущественно социологическим разделам традиционного экономического анализа, как управление фирмой функционирование рынков рабочей силы или существование 'жестких' цен и распространять экономическую теорию на такие, казалось бы далекие от экономики сферы общественной жизни как брак и развод, отношения между родителями и детьми, правительственные решения, политические выборы способы поиска пропитания в первобытном обществе, смена мест обитания и занятий и, как говорится многое, многое, другое.*

* Библиографию по этим вопросам см.: Hirshleifer, 1985. Р. 53, n. 1; Heilbroner, 1988.

Я уже предупреждал, что правомерность такой экспансии вызывает у меня большие сомнения, но этот вопрос мы пока оставим Следует прежде всего признать что системный характер экономики действительно создает обособленную область анализа, не похожую ни на какую другую. Ни одной другой социальной дисциплине не удалось в своей сфере найти квазирегулярную внутреннюю структуру, которая хотя бы сколько-нибудь напоминала экономическую. Не существует ни социологических, ни политических аналогов "законов" спроса и предложения закономерностей социальных причин и следствий обобщенно описываемых с помощью производственных функций: не обладают эти науки и инструментами анализа, которые по своей разрешающей силе приближались бы к статистике национальных счетов.

Подобные методы анализа поведения, моделирования результатов деятельности или выявления отношений, часто незаметных невооруженному глазу ставят экономику в главенствующее положение, вызывающее, по понятным причинам, зависть у других общественных дисциплин. Если экономика и имеет право называться королевой общественных наук, то право это, безусловно, принадлежит ей благодаря тому, что экономическая система — предмет изучения науки экономики — имеет так много общего с физическими системами, изучаемыми в рамках естествознания.
Спешу добавить, что это вовсе не означает, что благодаря такому сходству экономическая наука автоматически приобретает способность точно предсказывать. Экономисты первыми согласятся, что от их дисциплины не приходится ждать прогнозов, которые хоть сколько-нибудь приближались бы по своей точности к тем, которые дают технические науки, медицина или астрономия. Ceteris paribus — это неразрешимая проблема многих, если не сказать всех, попыток составить социальный прогноз.

Более того, функции, описывающие экономическое поведение, в отличие от тех, что описывают "поведение" звезд или частиц, несут на себе неизгладимый отпечаток волеизъявления или интерпретации. Именно с этим связана некоторая неопределенность социальных теорий, ведь смена ожиданий под воздействием сигналов, которые нигде, кроме как в голове экономического агента, не регистрируются, может даже знак поведенческой функции изменить на противоположный.*

Интересные записи

Содержание раздела