Этим почти не занимались.
Однако старшее поколение американских экономистов явно не сумело убедить большинство молодых, что история важна для экономики. А те, кого убедить удалось, — "новые" экономисты-историки, или "клиометристы" — и не подумали заняться обращением своих неверующих коллег. Вместо этого они направили весь пыл своей риторики на неэкономистов, в основном на историков. Выбор этой аудитории помог клиометристам сплотиться в едином порыве, проникнуться энтузиазмом и энергией убежденных империалистов. В результате в конце 50-х годов началась серия завоеваний, ширившаяся с каждым годом Американская экономическая история была полностью пересмотрена, а в последние годы начался пересмотр экономической истории и других стран.
Однако клиометристы с их имперским мышлением забыли, как это нередко случается с завоевателями, что авантюры за границей требуют поддержки у себя дома. Пренебрегая ею, они ее потеряли. Разве могли другие экономисты быть столь же безразличными к собственным интересам и навлечь на себя такую же судьбу?
Начиная с 30-х годов экономисты-математики и экономисты-статистики твердили каждому, кто соглашался слушать, что тот или иной раздел экономики совершенно математичен или совершенно статистичен, пока они не убедили в этом абсолютно всех. Экономисты-историки могли бы столь же убедительно доказывать, что та или иная часть экономики, а в некоторых случаях та же часть, на которую претендовали их более агрессивные собратья совершенно исторична. Но они этим почти не занимались.
Социализировавшись в рамках той экономики, которая сложилась после второй мировой войны, они были робки и почтительны по отношению к своим коллегам, вплоть до подражания из пренебрежительному отношению к фактам и широким социологическим обобщениям, равно как и стремлению к безупречной логической доказательности и статистическому изяществу. Не обладая самоуверенностью экономистов-математиков или статистиков, новые экономисты-историки не стали убеждать других в важности истории для экономики.
Общая ценность экономической истории
Они не стали этого делать не потому, что это трудно. Найти аргументы не составляет труда. Для профессионального экономиста-историка экономическая история так же важна, как и общая история, и именно потому, что он так ценит историю, и не только экономическую, он начинает её изучать. Это достаточно убедительно для него и для любого экономиста, который верит в то, что история, независимо от того, можно ли её использовать для непосредственной проверки экономических законов или выработки экономической политики, представляет собой коллективную память и является источником мудрости.
На менее прагматичном уровне ценность экономической истории определяется общей ценностью всякой интеллектуальной деятельности, и нет ничего легче, чем убедить любого профессионального интеллектуала, что этой деятельностью следует заниматься. Это изящно выразил Дж.М. Тревельян: "Бескорыстное интеллектуальное любопытство образует жизненную силу подлинной цивилизации... Ничто так не отделяет цивилизованного человека от полудикого, как стремление узнать о своих предках и терпеливое восстановление мозаики давно забытого прошлого.
Для нынешнего человечества измерять вес звёзд, заставлять корабли плыть по воздуху или под водой — не более поразительное и благородное занятие, чем узнавать о давно забытых событиях и об истинной природе тех людей, которые жили здесь до нас" (Trevelyan, 1942. Р. VII, X). Можно восхищаться исторически важными и экономически понятными работами по истории плантационных рабов, бизнесменов XIX в. или средневековых крестьян точно так же, как математики восхищаются красивой и элегантно доказанной теоремой в теории оптимального управления, и неважно, имеют ли эти исторические исследования или эта теорема практическое значение.
И действительно, своей любовью к башням из слоновой кости экономисты-историки близки экономистам-математикам. Кроме того, хотя оба эти предмета, толкующие о рынках, явно относятся к экономике, те, кто их практикует, скорее всего столкнутся с остекленевшим взглядом собеседников и стремлением переменить тему разговора, если они за чашкой кофе вздумают заговорить с коллегами об архивах завещаний или о теоремах с неподвижной точкой соответственно. Но здесь, конечно, имеется заметная асимметрия: сорок лет инвестиций в математизацию экономики и дезинвестиций в её историзацию привели к тому, что в среде экономистов стало легче сознаваться в незнании истории, чем в незнании математики. Уходят времена, когда общественные науки служили мостом между двумя культурами, литературной и научной, а экономика этот мост сожгла уже давно. Комфортабельное невежество, конечно, не является монополией экономистов.
Культура состоит в определении варваров, определении тех людей, которых можно спокойно игнорировать, а интеллектуальная культура состоит в определении тех областей знаний, которые можно спокойно игнорировать. Специалист по социальной истории, который, по существу, постоянно имеет дело с количественными проблемами, сгорел бы со стыда, если бы ему пришлось признаться, что он не знает языков, литературы или политической истории изучаемых им обществ, но он же радостно сообщает, даже не пытаясь скрыть своё невежество, что разбирается в математике и статистике на уровне десятилетнего ребёнка. В этих кругах незнание арифметики — признак умственной полноценности.
Экономисты мыслят примерно так же, но обычно всё же не заходят столь далеко. Впрочем, экономист-прикладник, который, по существу, постоянно имеет дело с историческими проблемами, сгорел бы со стыда, если бы ему пришлось признаться, что он не знаком с дифференциальными уравнениями или распознаваемостью образов, но он же без малейшего смущения сообщает, что понятия не имет о том, что происходило в изучаемой им экономике до 1929-го или до 1948, или до 1970-го года.
Что же тогда теряют экономисты, всё охотнее исключая из своей интеллектуальной культуры знакомство с прошлым? Почему, даже если они предпочитают не внимать благородному зову бескорыстного научного любопытства, экономистам нужно читать и писать работы по экономической истории? Иначе говоря, в чём состоит практическая ценность экономической истории?
Большее количество экономических фактов
Практические ответы прямолинейны — первый и самый очевидный заключается в том, что история даёт экономисту больше информации, с помощью которой он может проверять свои утверждения. Объём доступной исторической информации поразит большинство экономистов, хотя они являются её постоянными потребителями. Исключение составят, пожалуй, лишь сотрудники Национального бюро экономических исследований (НБЭИ) США. Их полувековые усилия по перекапыванию прошлого принесли урожай в виде данных, используемых в тысячах регрессий экономистами, которых больше ничто в истории не интересует, но он же обильно питает новых экономистов-историков последние пятнадцать лет.
В 50-е и 60-е годы многие из них прошли ученичество в области экономических наблюдений, работая, фигурально выражаясь, в нью-йоркской "социальной обсерватории" НБЭИ и внесли большой вклад в составление в конце 50-х — начале 60-х годов "каталогов исторических объектов" под редакцией У.Н. Паркера (Parker, 1960) и Д.С. Брейди (Brady, 1966).* Публикация в 1960 г. еще одной работы, в которой участвовали историки Бюро экономических исследований вместе с Бюро переписей и Исследовательским советом по общественным наукам (U.
S. Bureau of the Census, 1960), стала началом новой эры, которая для экономической истории значила не меньше, чем для астрономии эра Кеплера. Сотрудников Национального бюро интересовали скорее общие законы, чем история, они хотели пролить свет на закономерности развития и (по возможности) будущее экономической системы, а не на саму историю, но было бы черной неблагодарностью и несправедливостью по этой причине недооценивать ту роль, которую сыграли Мозес Абрамовиц, Артур Берне, Раймонд Голдсмит, Джон Кендрик, Соломон Фабрикант и многие другие в развитии исторической экономики. В рамках той науки, которая все больше уставала от истории, то есть экономики, сотрудники Бюро с самого начала представляли, по словам его основателя Уэсли К. Митчелла, тех, кто был убеждён в том, что "экономические циклы представляют собой в высшей степени сложный комплекс значительного числа экономических процессов, что для уяснения существа этих взаимодействий следует комбинировать историческое исследование с количественным и качественным анализом, что изучаемое явление циклов связано с определенной формой организации народного хозяйства и что предварительное понимание хозяйственных институтов этой системы народного хозяйства необходимо для понимания циклических колебаний" (Митчелл, 1930.
С. LXXX). Тридцать шесть лет спустя верность экономистов истории проявилась в стремлении Милтона Фридмана и Анны Дж. Шварц написать "аналитическое повествование" в виде "пролога и фона для статистического анализа долговременной и циклической динамики денежной массы в Соединенных Штатах" (Friedman and Schwartz, 1963.
Р. XXI-XXII).
* В первой книге публикуется большая часть докладов, прочитанных на совместном заседании Конференции по проблемам доходов и богатства и Американской ассоциации экономической истории в Уильямстауне в 1957 г. На этом заседании было отпраздновано бракосочетание Национального бюро экономических исследований и новой экономической истории. К сожалению, в последнее время этот брак становится все менее прочным
Интересные записи
- Нужно лишь приложить труд и воображение.
- Служба внутренних доходов — налоговое управление США.
- Аукционер — абстрактный агент рынка в теории общего равновесия
- Лучшее качество экономической теории
- Экономисты-историки смело взялись за это.
