Нечеткая функция (см. “Структуру Магии”-2, ч.III для детального обсуждения) - это ситуация, в которой человек получает сообщение по какому-то каналу входа (например, визуально, аудиально), но, вместо того, чтобы переживать и хранить эту информацию или сообщение в соответственной репрезентативной системе, он репрезентирует ее в какой-то другой репрезентативной системе. Например, один из наших клиентов, страдающий приступами астмы, переживал эти приступы, когда он слышал слово “убить” и другие слова, связанные с насилием между людьми. Другая наша клиентка впадала в неконтролируемую ярость, когда бы она ни слышала слово “Долли”. Клиенты, чья модель мира определяет их поведение так, как будто они не имеют альтернативы тому, что они переживают кинестетически, когда бы они ни слышали отдельную последовательность звуков, проявляют неопределенную функцию, которую мы называем “слышать -чувствовать”. Принятие модели мира, в которой они не контролируют конкретные нечеткие функции, ограничивает число выборов, которые клиенты имеют в своем поведении. То есть, например, если клиент каждый раз, когда он слышит определенное слово, “автоматически” чувствует себя определенным образом, то он более не имеет способности отвечать творчески, вместо этого он может только реагировать. Ответственность за его переживания - буквально, способ, каким он чувствует, - лежит вне его, и утверждения типа
Он заставляет меня чувствовать ярость.
Она просто разрушает все вокруг меня. являются, к несчастью, точными репрезентациями переживаний клиента. Формально идентичные паттерны имеют место в других комбинациях входных каналов репрезентативных систем. Например, одна из наших клиенток испытывала сильное, паническое чувство страха, когда она видела машину, останавливающуюся на внутренней линии шоссе, имевшего четыре этих линии. Это пример нечеткой функции, которую мы называем “видеть - чувствовать”. В любом из этих случаев авторы использовали методики инсценировки и связанные с ними навыки, включая систематическое использование репрезентативных систем для того, чтобы помочь клиенту измениться так, чтобы иметь альтернативу в выборе ощущения от звука или образа, которые клиент получил или сохранил в соответствующей репрезентативной системе.
Важно здесь то, что неопределенные функции не плохи или безумны; они формируют основу для большинства приятных эмоций и творчества в нашем опыте. Они, тем не менее, в определенных контекстах, являются ограничениями выборов, которые имеет человеческое существо относительно того. какие части мира доступны для него (например, фобии). Таким образом, терапевтические методики, которые мы применяли, созданы для того, чтобы устранить или разрушить эти процессы нечеткого функционирования, но более для того, чтобы помочь клиентам, в обретении, контроля и выбора над этими путями.
Мы также замечаем, что те же паттерны, возникают на культурном или социальном уровне. Определенные классы переживаний иденги41ицируются как негативные нечеткие функции и специфицированы в культуре этой страны как табу - например, порнография идентифицируется в США как негативное “видеть-чувствовать”; также культура осудила употребление слов, описывающих определенные ощущения тела (fuck и т.п., американская матерщина); дело в том, что они идентифицированы как негативные “слуховые ощущения”. Обратно же, культурные стандарты физической красоты, грации, т.п. и мелодии, ритмы, т.п. - просто культурно идентифицированные, позитивно оцениваемые нечеткие функции для этих “зрительных ощущений” и “слуховых ощущений” соответственно. Более того, культурные различия, проявляемые различными национальными и этническими группами, могут быть с легкостью репрезентированы в терминах нечетких функций, отобранных как позитивные и негативные, как различия между стандартными культурными требованиями для полов, и внутри культурной или этнической группы, и между различными группами. Значение диалога Эриксона - Хаксли в этой части статьи в том, что он демонстрирует отыскание путей нечеткого функционирования, и, более важно, демонстрирует ценность гипноза как орудия исследования для того, чтобы начать изучение процессов этого человеческого моделирования. Эриксон в течение всей жизни показывал чуткость к этой увлекающей и восхищающей нас возможности. В самом раннем начале своей карьеры он исследовал различные феномены гипнотически индуцированной глухоты и цветовой слепоты.
Наконец, заметьте, что Эриксон показывает свою обычную чувствительность к человеку, с которым он работает. Он позволяет Хаксли исследовать различные пути восстановления материала, ассоциированного с процессами “слухового ощущения”, которые были созданы. Хаксли действует творчески в своих попытках превозмочь амнезию, находящуюся в корне переживаемых им “слуховых ощущений”. Когда Хаксли уже потратил некоторое существенное время на эти попытки, Эриксон просто упоминает одну из фраз-подсказок, которую он аналогово пометил как принадлежащую к набору В - набору подсказок - слов и фраз, которые позволят Хаксли восстановить его воспоминания. Результаты впечатляющи. Эта последовательность снова показывает ценность гипнотически индуцированных нечетких функций как инструмента исследования для изучения человеческого нейрологического потенциала - измененных состояний сознания.
Он объяснил, что теперь он осознал, что он был в “глубоком трансе”, психологическом состоянии, сильно отличном от его состояния глубокой рефлексии, что в глубокой рефлексии было ослабленное, но не важное и не принимаемое во внимание осознание внешней реальности, чувство пребывания в известном ощущаемом состоянии субъективной осведомленности, чувство контроля и желания утилизировать способности, при котором воспоминания, знания, переживания текли свободно и легко. Вместе с этим потоком здесь всегда было продолжающееся внутреннее чувство, что эти воспоминания, знания, переживания, понятия, несмотря на их живость, были не более чем только упорядоченным по смыслу выравниванием психологических ощущений, вне которых формируется фундамент для глубокого, приятного, субъективного эмоционального состояния, из которого будут проистекать всесторонние озарения, чтобы быть реализованными немедленно и с небольшими сознательными усилиями.
Состояние глубокого транса, как он теперь знал, другая и полностью отличная категория переживаний, утверждал он. Внешняя реальность могла входить сюда, но это требовало нового типа субъективной реальности, специальной реальности полностью нового и иного содержания. К примеру, когда я был частично включен в его состояние глубокого транса, его ощущение от меня не было ощущением от конкретного человека с конкретной идентифицируемостью. Вместо этого меня воспринимали только как некоторого человека, которого он (Хаксли) знал в некоторой смутной, неважной и полностью не идентифицируемой системе отношений.
В стороне от “моей” реальности существовал тип реальности, который переживают в живых снах, реальности, которую не подвергают сомнению. Вместо этого такую реальность принимают целиком без интеллектуальных сомнений, и здесь нет ни противоречивых, контрастных, ни рассудочных сравнений, ни конфликтов, так что, что бы ни переживалось субъективно, оно, несомненно, принимается как одновременно субъективно и объективно подлинное и связанное со всем остальным.
В своем глубоком трансе Хаксли обнаружил себя в глубоком, широком обрыве, высоко на крутом склоне которого, на самом краю, сидел я, идентифицируемый только по имени и как надоедливо разговорчивый.
Перед ним, на широком участке мягкого сухого песка находился обнаженный младенец, лежащий на животе. Воспринимая его и не сомневаясь в его реальности, Хаксли смотрел на младенца, сильно любопытствуя относительно его поведения, настойчиво пытаясь понять его поколачивающие движения руками и ползающие движения ногами. К 100 его потрясению, он чувствовал, что переживает смутное любопытное чувство недоверчивого удивления, как будто бы он сам был этим младенцем, глядящим на мягкий песок и пытающимся понять, что это.
За это время, пока он смотрел, он успел стать сильно раздраженным мною, так как я явно пытался разговаривать с ним, и он почувствовал волну -антипатии и ответил, чтобы я заткнулся. Он отвернулся и обнаружил, что ребенок рос прямо перед его глазами, ползал, сидел, стоял, учился ходить, ходил, играл, разговаривал. С глубоким очарованием он наблюдал это растущее дитя, ощущал его субъективные переживания обучения, желаний, ощущений. Он следовал за ним в искаженном времени через множество переживаний, как оно проходило от младенчества к детству, школьным дням, ранней юности и подростковому возрасту. Он наблюдал физическое развитие ребенка, ощущал его физические и субъективные умственные переживания, испытывал с ним симпатию, радовался, мыслил, мечтал и познавал вместе с ним. Он чувствовал, как тот, будто он был им самим, и продолжал наблюдать за ним, пока, наконец, не осознал, что пронаблюдал, как ребенок вырос до зрелого возраста, до двадцати трех лет. Он сделал шаг ближе, чтобы увидеть, на что смотрит молодой человек, и вдруг осознал, что молодой человек был Олдос Хаксли собственной персоной и что этот Олдос Хаксли смотрел на другого Олдоса Хаксли явно в его начале 50-х, прямо сквозь коридор, где они оба стояли, и что он, 52-х лет, смотрел на себя, Олдоса 23-х лет. Затем Олдос 23-х лет и Олдос 52-х лет явно одновременно осознали, что они смотрят друг на друга, и в мозгу каждого из них сразу же возникли любопытные вопросы. Для одного вопрос был: “Это ли моя идея того, на что я буду похож, когда мне будет 52?” Для другого: “Действительно ли я выглядел так. когда мне было 23?”. Каждый знал о вопросе в мозгу другого. Каждый нашел вопрос “экстраординарно очаровательным и интересным”, и каждый пытался определить, где была “действительная реальность” и что было “лишь субъективное переживание, выступающее вовне в галлюцинаторной форме”.
Для каждого прошлые 23 года были открытой книгой, все воспоминания и события были ясны, и они поняли, что они оба разделяли эти воспоминания и для каждого только предположительная спекуляция предлагала возможные объяснения между 23 и 52 годами.
Они смотрели через коридор (этот “коридор” не был ориентирован вверх, на край обрыва, где сидел я). Оба знали, что персона, сидящая здесь, имела некоторую неопределенную сигнификацию, именовалась Милтон и к ней можно было обратиться обоим. Им обоим пришла мысль, мог ли он слышать каждого из них, но проверка не удалась, так как они обнаружили то, что говорят одновременно и то, что не могут говорить по отдельности.
Медленно и задумчиво они изучали друг друга. Один должен был быть реальным. Один должен был быть образом из воспоминания или 101
представления о собственном образе. Должен был бы Олдос 5 2-х лет иметь все воспоминания о годах от 23 до 52 лет? Но если да, то как он мог тогда видеть Олдоса 23-х лет без теней и окраски лет, которые пройти с того юного возраста? Если он видел Олдоса 23-х лет ясно, то он должен был бы вымарать все последующие воспоминания для того, чтобы видеть этого юного Олдоса ясно и таким, каким он был тогда. Но если он был действительно Олдос 23-х лет, почему он не мог спекулятивно сфабриковать воспоминания для промежутка времени между 23 и 52 вместо только видения Олдоса как 52-хлетнего, и ничего более? Какой способ психологического блокирования мог иметь место, чтобы вызвать это особенное состояние дел? Каждый обнаружил себя полностью в курсе мыслей и рассуждений “другого”. Каждый сомневался в “реальности” второго и каждый находил резонные объяснения для таких противоположных субъективных переживаний. Повторно возникали вопросы, какими средствами могла быть установлена истина и как эта неидентифицируемая персона, обладающая только именем, сидящая на краю обрыва на другой стороне коридора, соотносилась с тотальной ситуацией? Могла ли эта смутная персона иметь ответ? Почему не позвать ее и не спросить?
С большим удовольствием и интересом Хаксли детализировал свои тотальные субъективные переживания, делая спекуляцию о пережитых годах, искажениях времени и блокадах памяти, создающих неразрешимую проблему действительной идентичности.
Наконец, автор, в порядке эксперимента, “случайно” сделал ремарку:
“Конечно, все это можно было бы оставить позади, чтобы оно стало доступным несколько позже”.
Немедленно произошло восстановление первичной постгипнотической амнезии. Были сделаны попытки разрушить эту реиндуцированную гипнотическую амнезию замаскированными ремарками, откровенно явными утверждениями, пересказом всего произошедшего. Хаксли счел мои утверждения (пересказ) о ребенке на песке, глубоком обрыве, коридоре весьма любопытными, просто загадочными ремарками, выполняющими, как решил Хаксли, ту цель, которую я сейчас имел. Но они не восстановили в памяти ничего большего. Каждое утверждение, которое я делал, было само по себе действительно, не информативным и имело цель только вызвать ассоциации. Все было безрезультатным, пока снова слово доступный не произвело тот же эффект, что и прежде. Все это воспоминание было отнесено к Хаксли второй раз, но без осознания им, что он второй раз рассказывал это воспоминание. Приблизительно предложения, когда он закончил свой второй пересказ, имели результатом полное воспроизведение его первого сообщения. Его реакция, после первого немедленного удивления, были сравнить оба сообщения пункт за пунктом. Их идентичность поразила его, и он отметил только некоторые изменения в порядке пересказа и выборе слов.
Здесь есть паттерны, которые мы нашли интересными. Первое: если читатель проанализирует описание его переживаний в глубоком трансе, он заметит устойчивый выбор визуальных предикатов, - паттерн, который мы обсуждали раньше в нашем комментарии. Второе: множественная реиндукция амнезии и последующее уничтожение амнезии для первичных переживаний глубокого транса, равно как и для вызова этих переживаний снова, уже в нормальном состоянии сознания, демонстрируют реальную силу и эффективность групп сообщений, различаемых Эриксоном с помощью его методики аналоговой маркировки.
Снова, как и ранее, была индуцирована постгипнотическая амнезия, и затем было вызвано третье воспроизведение, за которым последовало индуцированное мною осознание Хаксли того, что это было третье его воспроизведение.
Были сделаны обширные детальные описания всей последовательности событий, проведены сравнения индивидуальных записей, с комментирующими вставками, относящимися к смыслу. Многие предметы были систематически обсуждены с целью выяснения их значения, и были индуцированы короткие трансы, чтобы сделать более живыми различные предметы обсуждений. Тем не менее, мною было сделано лишь относительно немного замечаний по содержанию переживаний Хаксли до того, как он смог бы действительным образом быть субъектом, который выполнял бы их полностью. Мои замечания содержали, в основном, последовательность событий и довольно хорошее описание целостного развития его транса.
Это обсуждение завершилось, когда начались приготовления к назначенным на этот вечер делам, но не ранее соглашения о последующей подготовке материалов к публикации. Хаксли планировал использовать как глубокую рефлексию, так и дополнительные самоиндуцируемые трансы, чтобы помочь написанию статьи, но несчастная случайность помешала этому.
