Чему же обучать дружину, когда она собрана? В первую голову, и нет важнее этого, взаимодействию. Что это такое?
Взаимодействие возможно лишь внутри чего-то между его частями, например, между отрядами внутри дружины, между полками внутри войска, между войсками внутри союза двух или более государств, между отдельными работниками внутри артели, цеха или предприятия.
Но сначала должно быть целое, тогда его части могут быть во взаимодействии. Два государства могут воевать против третьего, не объединяясь в союз, то есть не договариваясь. Тогда между их войсками не будет взаимодействия.
Точно так же, когда союз заключен, но полководцы отказываются его принимать, хотя и признают на словах, между войсками отсутствует взаимодействие.
Следовательно, цельность, которая нужна для взаимодействия, не просто звук, не просто имя. Это нечто действительное, способное управлять и объединять. Что это может быть?
Первое, что приходит на ум —. общие цели или, точнее, единая цель, ради которой создается эта общность или цельность. *
Но цели двух государств, как кажется, могут быть одними и теми же, например, разгромить третье государство, а при этом взаимодействия нет.
Значит, одного понятия единой цели еще мало для взаимодействия или, по крайней мере, оно должно быть очень и очень уточнено и понято одинаково.
На самом деле, если цель действительно едина, то в одинаковых условиях шаги ее достижения будут одинаковыми для всех соратников.
Иначе говоря, единая цель уже дает возможность для взаимодействия, но в жизни ее обычно бывает мало. Что ей мешает?
Во-первых, по-разному понимаемые шаги ее достижения. Во-вторых, ложь, скрытые за названной якобы единой целью собственные цели. Например, жажда славы, власти или денег. Иногда желание сберечь своих людей за счет больших потерь у союзника, иногда желание, разгромив третьего, ослабить и второго. И так далее, и тому подобное.
Это значит, что единая общая цель работает как основание взаимодействия, только когда она цель конечная. Но если после нее стоят какие-то еще цели, то они начинают подправлять все намеченные действия. И чем ближе к концу, тем вернее уничтожается взаимодействие союзников, потому что цели, намеченные на после победы, оказываются все сильнее. И это надо учитывать. Как?
В первую очередь, если речь идет об экономике сообщества, а не о международных отношениях, в том, чтобы не иметь дела с потенциальными врагами или конкурентами, а работать только со своими.
Если это свои, то всегда можно договориться и о главных целях, и о тех шагах, которые к ним ведут. При этом опыт нашего Училища показывает, что договариваться о шагах, заключать разнообразнейшие согласия придется постоянно.
Это значит, что главный договор на взаимодействие — это не договор о шагах, а договор о возможности постоянно пересматривать договора и передоговариваться каждый раз, когда нарушилось взаимодействие.
Надо полагать, что именно потребность в очень твердых и определенных основаниях для взаимодействия множества людей заставила древних китайцев стать страстными приверженцами ритуалов.
«О ритуале, как важнейшем основании порядка в природе, обществе и человеке в древнем Китае, ярко свидетельствуют слова Конфуция, запечатленные в классической древнекитайской книге "Ли цзи" ("Книга обрядов", IV-I вв до н.э.):
"В "Ши зцин" сказано: "Когда у человека нет ритуала, он подобен крысе, у которой [одно только] тело; если у человека нет ритуала, лучше ему скорее умереть!" Поэтому ритуал должен исходить от неба, но подражать земному, распространяться на духов и души умерших и касаться траура, жертвоприношений, стрельбы из лука, управления колесницами, брака, аудиенций и приглашения на службу. Совершенно-мудрые сделали ритуал всеобщим достоянием, так что Поднебесная и ее царства' могут употреблять их для наведения порядка"».
Если мы теперь вспомним теорию мифологического мышления, то увидим, что ритуалы (обряды) считаются способами вероисповедания на земле первомифов, то есть своего рода оживлением, ежегодным возрождением первоначал, данных творцами мира.
Это значит, что задача водителя (руководителя или полководца)—это перевод Начал, данных творцом предприятия, начальником в своего рода обряды, которые всеми работниками, служащими или воинами понимаются одинаково, а значит, и исполняются однозначно с отданным приказом или распоряжением.
Это особенно ярко видно на примере армии. Однако и на производстве все начинает работать только тогда, когда люди обучены и понимают друг друга однозначно, а сами должностные обязанности усвоены точно обряды.
Ритуальность, обрядовость должностных обязанностей имеет и еще одно ценное качество: она позволяет людям многократно повторять одни и те же действия, не утомляясь от них психологически.
Это совершенно невозможно, если все люди занимаются творчеством, — такие люди совершенно не могут повторять однажды пройденное.
Следовательно, повторяющимся действиям просто необходимо придать обрядовый вид, чтобы люди ощущали себя священнодействующими, исполняя их, хотя бы потому, что без повторяющихся действий мы просто не сможем выжить в нашем ежегодно повторяющемся мире.
Вот почему в традиционных обществах сутью всех основных обрядов годового цикла являлось поддержание жизни мира, его возрождение. Зная о том, как важно то, что он делает, человек может повторять свое действие столько раз, сколько это требуется для поддержания жизни, и тогда это становится одновременно и служением, и молением или медитацией, посредничеством между людьми и Богами, или, по крайней мере, божественностью. А люди, которых готовит руководитель-полководец — жрецами.
Поэтому путь воина, как на Востоке, так и в Европе, предполагал возможность прямого перехода в Мир богов, в Рай воинов прямо с поля битвы, если ты правильно выполнил воинский обряд.
Но если мы вспомним русскую культуру, то, начиная со «Слова о Полку Игореве» или раньше, ратный труд, труд воина уподобляется труду Ратая, крестьянина и свадьбе. Например, строка 377:
«На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужны-ми...» Или строки 183—187: «...ту кровавого вина недоста, ту пир докбнчаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую».
И это явно говорит об общих истоках всех культур, в том числе и таких отдаленных, как русская народная и традиционная культура Китая, как она проступает сквозь слова Конфуция. В них тоже говорится о том, что в обряды должны быть облачены воинские искусства, смерть, свадьба, служение. И при этом разговор об обрядах жертвоприношений, инициации и всего, связанного с духами и душами умерших, явно указывает на самую сущность обрядов — открытие дверей в иные миры, куда попадают только через переходы.
При этом, как это явно бросается в глаза, в китайских обрядах словно бы отсутствует обычный труд, который так заполняет нашу жизнь. Это говорит о том, что те общества по сравнению с нами видели главными совсем иные цели.
Главное — это все-таки движение к себе, даже если для этого надо совершить многочисленные переходы сквозь смерть. Вот что скрывается за внешним в глубинах любого предприятия или сообщества, которое могли бы создать люди. Хотя прозреть это сквозь внешнее и поверхностное всё труднее.
Получается, что задача водящего — это точно прочитать образы Начал, созданные начальником, разработать обряды, которые будут оживлять и поддерживать начала, подготовить людей, способных эти обряды исполнить, и расставить их по местам. После этого можно начинать битву. Если начала были верны, она будет выиграна.
Что это за битва, когда мы имеем в виду предприятие? Как и битва войск, битва предприятия — это, в первую очередь, всегда битва за жизнь. Но войска бьются против других войск, против людей. Предприятие же сражается с самой Землей, пытающейся отнять у нас то, что дала. Земля — одновременно и Матушка, и Мара-моревна. И Мать, и Смерть.
И если проигрыш в битве войск лично для тебя может означать плен или необходимость прятаться в кустах, то от того врага, которым является Земля, не спрятаться. Или ты побеждаешь, или погибаешь. А победить Землю можно, лишь извлекая из нее же скрытую силу жизни. Это всегда понималось народной культурой, поэтому в сказках Земля выступает то в образе Смерти, то в образе любимой невесты.
Битва, в которую мы ввязываемся, создавая свою экономику, — это Битва за жизненную Силу. Ее вели во все времена и во всех сообществах Земли, а может, и Вселенной. Древнее и важнее этой битвы нет в Мире.
Поэтому все найденные нами образы взаимодействий есть возрождение древнейшего из боевых искусств мироздания. И в этой битве мужчины и женщины равны как воины.
Так что же такое взаимодействие, без которого нам эту битву за выживание не выиграть?
Взаимодействие, как следует из слова, — это действия двоих или более, которые совершаются «взаимно» или «взаймы». Иначе говоря, совместно и дополняя друг друга.
При этом предполагается, что действия, осуществленные во взаимодействии, гораздо успешнее, чем без него. Это значит, что взаимодействие всегда направлено на какую-то цель, считающуюся совместной или общей.
Это, вроде бы, ясно. Однако большинство людей не имеют даже смутного понятия о взаимодействии, когда доходит до дела. При этом они могут хотеть взаимодействовать и даже стараться. Но что-то в их сознании делает их противоположными взаимодействию, его разрушителями.
Попробую показать это на примерах. Простейший инструмент для изучения взаимодействия — это двуручная пила. Двое держатся за рукоятки и пилят бревно. Задача — напилить как можно больше чурбаков. При этом подспудной стоит задача сделать это наилегчайшим способом, потому что «как можно больше» предполагает некий запас силы: пилить, пока силы не кончатся. Значит, пилить надо как можно легче и производительнее — это становится главной задачей взаимодействия. Количество же перестает иметь значение, потому что оно определяется запасом сил.
Следовательно, суть взаимодействия при пилке дров — тратить как можно меньше сил самому и одновременно делать все, чтобы напарник тоже потратил как можно меньше сил. А для этого надо понять простейшую и, в силу этого, недоступнейшую вещь: когда вы пилите двуручной пилой, вы—одно из двух человек, и сила, отведенная вам на двоих, одна совместная.
Получается, что вопрос о взаимодействии при пилке, как и любом другом взаимодействии, — это вопрос о самом рачительном использовании совместной силы.
Как только это становится ясно, появляется и возможность думать о том, как беречь вашу совместную силу, как ее правильно перераспределять, какой рукой какого тела делать те или иные движения. Понять это глубже может только человек, изрядно потаскавший пилу. Поэтому пилку дров двуручной пилой надо сделать базовым упражнением для всех изучающих взаимодействие и ставить по нему зачет.
Это упражнение особенно хорошо тем, что дает возможность телесно почувствовать уют от взаимодействия и боль при его отсутствии.
Следующее, более сложное упражнение — это ловля рыбы бреднем. Мне пришлось пройти обе школы, и все старшие инструктора Училища и преподаватели Школы при Авалоне проходили бредень как тренинг взаимодействия.
Бредень — это невод, своего рода сеть с большим карманом посередине. Ее не ставят, как обычные сети, а волокут за концы, так что рыба сбивается в карман, который называется мотня. Находящиеся по бокам от мотни полотна сети называются крыльями. Крылья привязываются к шестам, которые называются ко-новцы. Тянущие за коновцы зовутся коновчанами. Поскольку бродят с бреднем обычно вдоль берега, то ближний к берегу коновчанин зовется береговой, а дальний от берега — забродящий. Во всяком случае так это все называлось на Верхневолжье.
Задача — поймать рыбу. Для этого бредень, который бывает от 10 до 50 метров, растягивают от берега вглубь реки или озера, выворачивают мотню так, чтобы она тянулась вслед за бреднем, и тянут бредень вдоль берега, пока не посчитают, что пора вываживать. Обычно это расстояние в сотню-другую метров. Оно называется тоня.
Вытаскивать бредень с рыбой на берег значит топиться, то есть делать тоню. Получается, что тоня — это как бы улов, который сначала плавает в воде, и его надо собрать, пройдя определенное расстояние, затем он оказывается в мотне, и его надо вытащить на берег, а потом он оказывается в мешке или корзине. И тогда говорят: хорошая или плохая тоня.
В каком- то смысле понятие тоня пересекается по значению с понятием спорость. Это своего рода урожайность определенного участка реки, как спорость — урожайность определенного участка поля.
Итак, задача, как кажется, проста: двое должны взять бредень за коновцы, растянуть вглубь реки (обычно мы ловили на Волге под Юрьевцем), тянуть бредень вдоль реки метров на 1 ОС-150, а затем затопиться на удобном местечке, чтобы выбрать из бредня улов.
Рассказать все, что происходило при этом с инструкторами, просто невозможно. Отсутствие взаимодействия каждый раз было просто патологическим. Причем настолько, что над нашей артелью стоял сплошной мат, как он обычно и стоит над любой рыболовецкой артелью.
Отличие было только в том, что там матерятся все, а у нас матерился только я один, как преподаватель науки взаимодействия.
Любой слушатель Училища Народной культуры, слушавший курс народной психологии, знает, что матерная брань никогда не вылетает зря. Она всегда предельно точна и появляется тогда, когда у кого-то отсутствуют инструменты Разума, должные лежать в самом его основании. Основание разума, состоящее из простейших образов-истот, — это тот самый первичный Образ мира, который называется Материк. Поэтому появление мата, матерной брани (можно назвать материковой бранью) всегда свидетельствует о том, что у кого-то Материк ущербен и его восполняют. Иначе говоря, в Разуме человека, которого бранят, отсутствуют образы простейших взаимодействий с миром или людьми. Как говорили старики, они выморожены, превратились в Мразь. И их надо восстановить, для чего требуется растопить эту замерзшую грязь огнем ярости.
Сплошная матерная брань говорит о том, что действие, которое требуется сделать, которое задумано и принято всеми сообща к исполнению, просто недоступно, потому что у людей отсутствует хоть какая-то возможность его выполнять. Выполнить действие, не имея его образа, — не в человеческих силах.
И тем не менее, страна, вся покрытая толстенным облаком матерной брани, как-то живет, и дела как-то делаются...
Если вспоминать наши первые рыбалки с бреднем, приходишь к очень обнадеживающему выводу: дело, которое задумано, делается само, делается назло и в противоречие, и супротив тому, что делают люди, взявшиеся за него. Если глядеть со стороны, то люди делают все, чтобы не было взаимодействия, и рыба не ловилась. Но рыба обманывает людей и ловится! И если бы Бог не был так заботлив, и не кормил нас насильно, мы бы даже не передохли, мы бы просто не родились! Все-таки надежда еще есть!..
Не буду перечислять всего, приведу в качестве примера «деятельность» двух ректоров наших учебных заведений: Федорыча — бывшего ректора Училища, и Доуля — ректора Школы Управления при Авалоне. (Прозвища не расшифровываю.)
Федорыч был недееспособник коммунистический. То есть пылепускатель. Он очень любил занимать руководящие должности, но так боялся участвовать в работе, где бы выявилась его неспособность обучаться новому, что просто ненавидел ловить рыбу и отрабатывать взаимодействие. Каким-то чудесным образом он постоянно оказывался с корзиной, а не с бреднем, хотя с нами ходили мальчишки, которые могли бы носить улов. Каждый раз, когда приходила его очередь взяться за коновец и показать людям, как изучать новое и что такое взаимодействие, он оказывался на берегу, полностью одетым-обутым, и как последний из холопов на барской охоте нагруженным и корзиной с рыбой и всей нашей одеждой, которую он незаметно отбирал у мальчишек.
Когда же я решил сам не идти на рыбалку и назначил старшим Федорыча, артель так и не вышла на реку, пока я не погнал ее пинками на рассвете.
После этого Федорыч поболел психологически несколько месяцев и ушел из Училища на полтора года. Попытка изучить взаимодействие оказалась для него просто разрушительной.
Доуль представлял из себя другой тип недееспособного человека — недееспособник комсомольский или старательный. Он никогда ни от чего не отказывался и всюду готов был быть первым и самым трудолюбивым.
Хуже этого бывает только самоубийца, каким всегда выступал у нас директор Канадского отделения Авалона Сапиенс. Тот просто бросался на косу, когда мы изучали косьбу, или пытался сам влезть в бредень вместо рыбы, чтобы утонуть или быть избитым.
Доуль старательно и даже жертвенно брался за все, что велели. Как обычно идет ловля? Рыбаки растягивают бредень вглубь. Забродящим (он же Заводящий) идет тот, кто повыше, чтобы опустить дальний коновец как можно глубже. В общем-то он должен идти по самому краю доступной ему глубины и всегда немного впереди берегового, чтобы отсекать мористым крылом бредня рыбу от «моря», как это называется.
В десятке-другом метров от намеченного места тонения Заводила-бригадир, идущий по берегу, дает знак вываживать, то есть завершать тоню на этом месте. После этого знака Береговой начинает притормаживать, а Заводящий по широкой дуге режет воду по направлению к месту тонения, где стоит Заводила. Если артель велика, то остальные, их называют боталыцики, разделяются на две части. Меньшая перекрывает водное пространство от берега до Берегового, чтобы рыба не проскочила, но ведут себя не очень шумно. Остальные же начинают подрезать воду навстречу Заводящему, одновременно ботая по воде, чтобы загнать рыбу в мотню.
Затем по одному-два человека дополнительно хватают коновцы и помогают коновчанам быстро вытащить невод на берег.
При этом очень важно еще в воде свести как можно плотнее нижние концы коновцов так, чтобы волокущиеся по дну струны (веревки, на которые насажены крылья бредня) оказались соединенными, и рыба не выскакивала снизу. При таком соединении весь бредень оказывается как большой кошель, выход из которого только сверху, через струну с поплавками.
Частенько рыба перескакивает через нее на ходу, поэтому боталыцики обычно стараются приподнимать верхнюю струну над водой.
Как только коновцы оказываются на берегу, Заводила хватает обе нижние струны, соединяет их и тянет за них вместе, как за одну веревку. Двое бродивших точно так же тянут за свои верхние струны.
Бредень и мотня с рыбой вытаскиваются на берег. Большая часть артели занимается после этого выборкой рыбы и очисткой Дели (дель — это сетевое полотно бредня) от сучьев и травы. А кто-то одновременно с этим разбирает дель и ровно укладывает ее в сторонке, чтобы она не путалась и было бы легко снова отправиться с нею в воду.
Когда Доуль был Береговым или Забродящим, он всегда исправно тянул свой конец и все делал, вроде бы, верно. Но когда приходило время тониться, начинались трудности. Я обычно вставал именно на его крыло, ожидая потеху, и помогал ему тянуть. Это значит, что когда коновец оказывался на песке, я его держал. Время тонения — очень ответственное и очень быстрое, тут мешкать нечего — рыба уйдет. Делать и думать надо быстро. Эта спешность, очевидно, что-то перемыкала в мозгах Доуля. Стоило ему от меня услышать: Быстро! — как он становился диким.
Он быстро тянул коновец к берегу, часто забывая о том, что надо тянуть в одной скорости со вторым коновчанином, да еще сводя коновцы низами. Затем на берегу, когда кто-то уже выбирал нижние струны и надо было выбирать верхнюю с его стороны, он вдруг начинал метаться, потому что не мог расстаться с коновцом.
При этом низ и второе крыло быстро выбирались, а крыло Доуля начинало провисать, и рыба шла через него.
— Отдай, дурак, — ласково упрашивал я его, чтобы не спугнуть и тем не испортить рыбалку еще больше. А сам при этом пытался вывинтить палку из его рук. Доуль, цепко держа одной лапой коновец, а другой — струну крыла, которая почему-то одной рукой никак не выбиралась, каждый раз поворачивался и дурно смотрел на меня.
Тут я обычно не выдерживал, вырывал у него коновец и принимался поливать матерными молитвами. Лишь тогда он хватался за струну и принимался лихорадочно перебирать руками.
Так повторялось много-много раз. И каждый раз я вставал на его крыло, чтобы пролить ему как можно больше крови. Почему он не мог расстаться с коновцом, я не помню. Да это и не важно. Важно другое: ни о каком взаимодействии с другими не может быть и речи, пока тебе не ясна твоя часть работы. А это значит, пока у тебя нет простого, ясного и четкого образа действия на своем участке. Добавлю — разумного, то есть гибкого и тобою управляемого, а не правящего тобой.
Но однажды случился прорыв. Доуль, наконец, внял моим требованиям. А требования были таковы: если ты коновчанин, то, вытащив коновец на песок, просто швырни его на берег и занимайся струной — она главное, а коновец свое отслужил.
Если же ты беспокоишься о том, что коновец ляжет неудачно и потом запутает Дель, то почувствуй, что у тебя за спиной товарищ, который уже подхватил коновец. Научись отдавать часть своих дел тем, с кем взаимодействуешь. Как говорили старики, раздай себя. И научись доверять тем, с кем делаешь дело, или не делай его с ними. Иначе говоря, если даже я не подхватил коновец сразу, и он упал, поверь, что в дружине, в артели, ты не один и к тому же имеешь право на ошибку. Товарищи все понимают, они видят, что ты занят делом и подправят тебя, устранят ошибку.
Попросту говоря, занимайся делом, я тебя подстрахую и подберу я несчастный этот коновец и уложу так, чтобы никому не мешал!
И вот пришел случай, когда Доуль, не оборачиваясь, отдал мне коновец и сразу перешел на струну. Он выбирал ее, а я радовался: урок взаимодействия усвоен! Но не долго было мне радоваться!
Доуль выбрал свой конец сети и, радостно переживая победу, остановился над ней в потрясении. При этом вся мотня оставалась вместе с рыбой глубоко в воде. И если в мотне прорвались дыры, рыба так же радостно покидала нас!
Не буду описывать, что я делал и говорил. Но вывод таков: большинство людей, делая дело, так глубоко уходят в мелочи и частности, что напрочь забывают, зачем они его вообще начали.
Ни одно дело и ни одно взаимодействие не может быть успешным, если потеряна цель, ради которой все начиналось.
Что является целью рыбалки с бреднем?
Хорошая, наваристая уха.
Что является целью рыбалки, которую мы делаем бреднем нашего предприятия?
Хорошие зарплаты и достаток в наших домах.
Что для этого нужно делать каждому из нас на его рабочем месте?
Домашнее задание. Возьмите бумажку и подумайте сами