Введение

В этом ключе мы защищали свои дипломы и в этом ключе мы ведем экспериментальную работу почти десять лет.

Культурно-историческая психология зарождалась в Советской России как противопоставление марксистской психологии, пси­хологии буржуазной. Основателем ее считается Лев Выготский, а ближайшими сподвижниками — виднейшие советские психоло­ги Лурия и Леонтьев. На самом деле культурно-историческая школа Выготского была лишь вторым рождением культурно-ис­торической психологии в России, потому что первый раз она была заявлена Константином Кавелиным еще в семидесятых годах прошлого века. Тогда же и была не понята и затравлена передо­вой революционно-демократической интеллигенцией во главе с «Современником» и Сеченовым, предпочитавшей естественно­научный подход. Культурная психология, созданная Кавелиным, не имела почти никакого продолжения.

Так что школу Выготского—Лурии вполне можно рассматри­вать как самостоятельную школу, рожденную требованиями вре­мени. И как бы отрицательно ни относились мы сейчас к марк­сизму, именно его культурно-исторический подход, бесспорно, являлся шагом вперед в психологии. Александр Лурия провел первые полевые КИ-психологические (КИ — так мы сокращаем «культурно-исторический») исследования еще в 1931 году, на год раньше Маргарет Мид, чье исследование анимистического мышления стало классикой антропологии.

Постепенно культурно-историческая психология перерастала стадию сбора материала или описания и становилась наукой эк­спериментальной. По крайней мере, последние десятилетия, по­чти полностью исчезнув в России, она развивалась в этом направ­лении в Америке. Это видно из трудов ученика Лурии и признанного лидера современной культурно-исторической школы психологии Майкла Коула. По сути, Коул внес раскол в современную психо­логию, заявив право на существование не естественнонаучного, а гуманитарного направления в этой науке. Можно считать, что это третье возрождение культурно-исторической психологии.

Почему КИ-психология то рождается, то гибнет, а потом рождается вновь? Гибнет она, наверное, в первую очередь из-за противодействия академической науки, которая является отнюдь не братством искателей истины, а огромным сообществом лю­дей, занимающим в государстве очень значимое место и бью­щимся за то, чтобы это место удержать. Иначе говоря, современ­ная наука — это предприятие экономическое и политическое. И разлад в своих рядах оно считает так же недопустимым, как и любая партия. Кто-кто, а уж мы, русские, имели перед глазами немало примеров подобных проявлений науки как сообщества. Судьбы Кавелина и Выготского достаточно красноречивы, хотя их вполне можно считать благополучными.

Но политическая сторона научной деятельности, пожалуй, не самое страшное в науке. Психология самих людей, ученых, общества — это гораздо более сильное препятствие. Новое не принимается и затравливается самими людьми, к которым оно обращено, пока вдруг не сменится мода. Мода... Этому нужно бы посвятить отдельное КИ-психологическое исследование.

Мы начинали свои экспериментальные работы задолго до того, как узнали о работах Коула. Это мы потом поняли, что они являются КИ-психологическими. А вначале мы просто отбросили все ограничения и обязательные требования и с головой оку­нулись в исследования. Мы хотели иметь объяснения. Мы были как дети, и оправдания академической психологии, что она на­ука лишь описательная, нас не устраивали. Заявилась наукой обо мне, изволь объяснить, почему мне так плохо! И почему я такой!

А не можешь — разберусь сам!

Юношеский максимализм и множество юношеских глупос­тей. Нас даже начали называть язычниками и сектантами за то, что мы лезли реконструировать любые этнопсихологические со­стояния, которые привлекали наше внимание. А при известной систематичности ума и научном подходе мы вынуждены были начинать с самых начал. А начала на Руси были далеко не хрис­тианскими. И трогать их, как выяснилось, так опасно в нашем любящем затравливать инакомыслящих обществе!

Плевать, пусть нас объявляют хоть сектантами, хоть дисси­дентами, но мы хотим знать истину и сделаем все, чтобы до нее добраться. Истину о человеке, о самом себе. Кстати, мы готовы провести полноценное экспериментальное исследование и того, что такое сектантство, чтобы понять, что же это такое и почему его так много в нашем мире. Но пока, похоже, это никому не нужно. Никто из травящих сектантов не откликнулся на наши предложения. Лучше, если это слово будет нести неопределен­ный смысл, тогда им можно убить кого угодно! У военных еще не бывало такого мощного и универсального оружия, каким яв­ляется общественное мнение!

Думаю, скоро нам достанется от него еще. Мы теперь изуча­ем инвективы — матерную брань, по-русски говоря. А как об этом заявить обществу? Легче оспу себе привить!

И мы ведь нашли за эти неистовые годы экспериментирования и глупостей множество объяснений, которыми не обладает акаде­мическая наука. И на основе этих объяснений создали свой мир. А зачем еще нужны объяснения, как не затем, чтобы жить луч­ше? А жить лучше можно только в лучшем мире, потому что жить вообще можно только в мире. Вне мира человек жить не умеет.

Так вот, эта книга — это мысли о том, что исподволь правит миром человека сквозь слои обычного и привычного. Эта книга — поиск магии и силы жизни... Она рождалась из раздумий о том, как нам создать такой народ, который будет единым, который не будет жить ненавистью, который будет способен радоваться своей жизни вместо того, чтобы ненавидеть чужих и не таких, как все.

В мировой антропологической науке утвердилось как само собой разумеющееся мнение, что постановка эксперимента в культурологии и антропологии невозможна. Мы немало занима­лись именно экспериментальной работой и, исходя из нашего опыта, утверждаем, что это неверно. Конечно, эти эксперименты могут быть недостаточной глубины. Но это смотря для какой цели. Для наших целей, а они были психологическими, глубины наших экспериментов вполне хватало.

Но аппетиты растут. Мы долго сдерживались, но все же не удержались и поставили такой эксперимент, который можно считать вершинным — мы решили посмотреть, как в мире рожда­ется народ. И вот уже несколько лет мы это исследуем, считая себя Троерусскими казаками. Троерусскими — по имени той казачьей станицы, где было принято это решение. Это исследова­ние вроде привития себе оспы. Мы болеем и описываем симпто­мы своей болезни. Вероятно, однажды болезнь завершится вместе с нашим исследованием, но пока мы еще не сдаемся.

Пока мы запустили внутри этого эксперимента следующий — как создать для своего народа успешную экономику. Как вообще рождается экономика, как она гибнет или побеждает. Все это можно читать в учебниках, но уж очень хотелось посмотреть са­мим. К тому же и выживать надо. И мы экспериментируем с этим всем своим маленьким казачьим народцем.

Сейчас, в современном мире, можно создавать успешное пред­приятие или сеть предприятий, что уже близко к понятию мик­роэкономики или экономики сообщества, на основе западного менеджмента. Он явно успешен. Но история знает и другую ус­пешную науку управления и хозяйствования. Это русский путь, благодаря которому Россия стала в прошлом веке одной из са­мых сильных капиталистических держав. Оба пути хороши, но мы выбрали для себя русский. Выбрали и запустили в работу, создавая экономику своего народа.

Этот эксперимент идет уже несколько лет и идет вполне ус­пешно. С экономической точки зрения. Но еще успешнее он идет с точки зрения прикладного психологического исследования. Это настоящая битва за выживание, и как всякая битва он выявляет множество скрытых психологических механизмов, как мешаю­щих, так и помогающих нам выживать.

Вот о них-то и рассказ.

Сам эксперимент проводился нами в рамках Программы, ко­торую приняло Общество русской народной культуры в 1998 го­ду. Программа эта называется «Назад в Россию» и ставит своей целью создание условий для того, чтобы русские умы, которые разлетаются сейчас по миру, начали возвращаться на Родину. Я привожу текст этой Программы в Приложениях.

Ход наших рассуждений, когда мы разрабатывали экспери­мент и соответствующую ему Программу, был примерно таков.

Русский народ и все российское общество почему-то разва­ливаются. Люди переполнены ненавистью и завистью к чужому образу жизни. Свое не ценится, и молодежь стремится сбежать из страны, чтобы стать американцами и забыть свое происхожде­ние, как проклятие.

Могут ли русские жить в любви и гордиться собой, своей культурой и своим обществом? Хватит рассуждать о том, как мы плохи и что нам мешает, давайте попробуем сделать так, как мечтаем.

Владея определенной культурой самопознания и самоочище­ния, которую мы обрели за годы работы и обучения в нашем Училище народной культуры, в которое превратился Учебный центр, мы вполне можем попробовать создать «чистое» от старых помех сообщество, в котором воплотим все лучшее, что в нас есть. Помехи же, которые будут выявляться по ходу работы, бу­дем не изучать, а убирать сразу, как заметили. В общем, задача — не воевать со злом, а творить добро, строить свой новый мир.

Для этого начнем с договора: ничто из привычного поведе­ния не пропускается внутрь, пока об этом не договоримся. То есть первым был принят договор договариваться. Это не простое искусство, и ему посвящено немало мыслей в этой книге.

Затем мы решили, что лучше всего будет изначально принять установку, что все привычное должно быть подвергнуто разум­ному сомнению. Это сходно с тем, как рождалась наука в сем­надцатом веке. Все должно быть пересмотрено разумом.

А для того, чтобы это не осталось лишь пожеланием, мы, с одной стороны, затеяли глубокое исследование понятия «Разум», а с другой — создали искусственное условие, которое договори­лись считать исходным: мы новорожденный народ, у нас еще нет ни культуры, ни обычаев, ни привычек. У нас есть только задача выжить, желание жить радостно и раскрывать свои спо­собности безгранично и огромная кладовая памяти о том, как устроен мир и что такое человек. То есть культура — мировая и наша собственная русская, из которой мы и намерены черпать материал для созидания собственного мира. Решение считать себя новорожденным народом, tabula rase этноса, было находкой, которая позволяла подвергать сомнению и разумному исследованию любые поведенческие проявления.'

Наличие же задачи, которую можно назвать Победой в битве а выживание, постоянно заставляло искать новые способы поведения и действия и не останавливаться, как в тупиках, когда становилось ясно, что имеющееся у тебя решение неприемлемо.

При этом мы, что называется, конкретизировали, то есть уточ­нили и определили сам способ решения нашей задачи. Мы рас­суждали так: если мы рассматриваем себя как новорожденный народ, перед нами встает задача выживания. Выживание народа осуществляется в том виде, который называется экономикой.

Значит, нам придется создать свою экономику. Когда речь идет о сообществе, даже единственное предприятие, кормящее его, перерастает в разряд экономики малого сообщества. Тем более, если это будет сеть предприятий.

Поэтому мы вынуждены для разворачивания основного экс­перимента поставить еще несколько промежуточных, но необ­ходимых. И первый из них — создание собственной экономики.

Однако при этом, входя в эксперименты, мы не забываем, что собрались вместе вовсе не ради них. Они — лишь ступени к гораздо более важным для нас целям. Назовем их мечтами. У каж­дого есть какая-то мечта, которую он не может осуществить или сейчас, или вообще. Может быть, потому что одинок, может быть, потому что не хватает знаний или средств. Не важно, по­чему, важно, что эксперименты нужны только затем, чтобы, обретя необходимое, вернуться к своей мечте.

Я, к примеру, как и многие другие, с нетерпением жду окон­чания этих экспериментов, чтобы перейти к прикладному изу­чению человеческих способностей, а затем к их раскрытию у себя. Летать хочется!

В общем, как бы интересны ни были эти эксперименты, од­нажды их нужно успешно завершить и пойти дальше. А это зна­чит, что чем быстрее они завершатся, тем лучше.

Раз так, то вопрос о выборе направления при создании сво­ей экономики звучит так: нам нужно такое экономическое осно­вание, которое позволит уйти к своим мечтам как можно быст­рее. Иначе говоря, дело, которое мы избираем за основу нашей экономики, должно быть очень прибыльным. И это тут же поставило нас перед выбором: прибыльных' дан немало, но мы не хотим торговать Россией. А кроме природных| ресурсов в России почти ничего не осталось. Разве что мозги.

Вот это и есть решение. Наиболее прибыльным и одновремен­но требующим наименьших капиталовложений делом сегодня яв­ляется программирование. К тому же в нашей среде в то время было немало программистов, и даже была уже действующая про­граммистская компания, занимающаяся офшорным программи­рованием. То есть выполнением заказов зарубежных компаний.

Далее рассуждение велось так: если мы перестроим управле­ние этой компании, исходя из наших знаний об управлении в России прошлого века, это предприятие может стать ядром на­шей будущей экономики, к которому будут прирастать другие виды деятельности.

Собственно говоря, так и получилось. Наша компания пере­строилась и сильно разрослась. Мы вывели ее из России и сдела­ли канадской компанией, что еще больше позволило усилить и успешность экономики, и ощущение нашей отделенности как ма­ленького народа. Российское правительство не может «наложить лапу» на наши капиталы. Русские люди могут благодаря этому хорошо зарабатывать и видеть мир, не теряя Родину. Канадцы определенно не узнают в нас русских и охотно и уважительно принимают нас как Троерусских казаков. Как ни странно, мы не внушаем им страха, который они испытывают перед русскими.

Конечно, это всего лишь эксперимент, но, судя по всему, очень скоро он позволит нам перейти к созданию современных хорошо оборудованных лабораторий по исследованию и раскры­тию способностей. Это откроет серию новых КИ-психологических экспериментов.

Книга же эта вначале писалась как Методическое пособие в рамках нашего Училища народной культуры. Однако впослед­ствии начальные главы, излагающие методику эксперимента и разворачивание логики рассуждений, исходя из предшествую­щей психологической подготовки, были отделены и теперь дос­тупны лишь в виде методических материалов.

Эта же книга рассказывает лишь о том, что удалось рассмот­реть сквозь пленку бытового мышления, сквозь пленку привыч­ной культуры. Эта книга — о дороге домой через страны Востока и Запада, из образов которых и состоит наша евразийская культура.