Глава 5. К ЧЕМУ ПРИШЛИ!
5.1. „ЗМЕЯ" И ДОЛЛАР
Разобраться в появившихся в рассмотренный нами период разновидностях гибких курсов представляется полезным не только потому, что они заполонили собой все экономические публикации тех лет, а затем 80-х годов, но и потому, что скорее всего они будут занимать видное место в валютных отношениях стран и в 90-е годы. И хотя, казалось бы, нестабильность валютных курсов нарастала в течение долгого времени, реальный крах системы фиксированных паритетов явился все же нежданным гостем.Мйр оказался настолько неподготовленным к восприятию всевозможных разновидностей гибких курсов,!; что экономические публикации изобиловали путаными понятиями, не было ясности ни в вопросах их сущности, ни в терминологии. Немалая доля вины за образовавшийся сумбур падает на американских политиканов, которых поддерживали придворные теоретики разных калибров. Ведь речь, ни много ни мало, шла о престиже доллара США — этого неофициального герба Соединенных Штатов Америки. И в данных условиях развенчания доллара важно было обвинить любые прочие валюты, приклеив к ним ярлык „колеблющейся”, „плавающей” или любой иной, лишь бы означавший их нестабильность, чтобы на их фоне доллар США казался стабильным, надежным, праведным.
Создалась парадоксальная ситуация, когда целая группа западноевропейских валют ввела на договорных началах, по существу, фиксированные между собой курсы, которые американцы тут же обозвали „змеей”, чтобы подорвать доверие к ним. Позже пресса заменила неблагозвучную „змею” на иной, менее обидный эпитет — „коллективное плавание”, но суть оставалась: любыми путями надо было обелить доллар. И вот ведь сила американской рекламы: именно относительно стабильные валюты стран „Общего рынка” мир до сих пор считает нестабильными! Поистине „вся рота идет не в ногу, один доллар идет в ногу!” Видимо, не зря информационные агентства США опутали капиталистический и развивающийся мир потоками своей дезинформации, формируя и в валютной сфере проамериканское мышление: все американское — лучшее, в том числе и доллар США. Примитивно, но срабатывает. Как видим, валютная политика — тоже политика и далеко не последней важности.
В этих условиях трудно оставаться аполитичным и слепым к подобным проискам. Очевидна недопустимость повторения насаждаемых Соединенными Штатами Америки „аксиом” о том, что их образ жизни — „свободный”, печать — „свободная”, валюта — тоже „свободная” (!), что Международный банк реконструкции и развития, в котором верховодят США, не что иное, как „Мировой банк”, и т. д. Американцев при желании можно понять: они с малолетства приучены считать США не только центром вселенной, но и самой вселенной; ни у кого в США не возникает сомнения в правильности названия финальных игр в национальном розыгрыше первенства по бейсболу — „Мировая серия”, хотя играют в ней лишь победитель западной половины США с победителем восточной половины. С другой стороны, трудно понять неамериканцев, которые оказываются на поводу у их понятий, их терминологии.
Стремясь разобраться в сущности валютного кризиса, постигшего страны капиталистического и развивающегося мира, откинем навязываемую нам из-за океана трактовку событий, а с ней — и сопутствующую терминологию и предпримем некоторые усилия, чтобы по возможности все расставить по своим логическим местам.
Итак, „возмутителями спокойствия” при развале долларового стержня в фиксации курсов валют в системе МВФ были объявлены валюты стран „Общего рынка”. За что? Да за то, что в условиях разраставшегося валютного хаоса и потери долларом США своего престижа эти валюты являли собой безусловную общность и были сравнительно стабильны по отношению друг к другу. А доллар США? Он в отличие от них оказался полностью дестабилизированной валютой. И пока курсы доллара США, фунта стерлингов, иены и многих других валют поднимались и падали на волнах разбушевавшейся стихии без какой бы то ни было связи между собой, курсы валют стран „Общего рынка” (правда, не всех) аккуратно разместились в единой лодке, отчего повышались или понижались по отношению к прочим валютам только все разом, сохраняя взаимные пропорции почти нетронутыми.
Совместное автономное „плавание” большинства валют стран ЕЭС появилось неслучайно. Еще в 1958 г. при образовании ЕЭС эти страны учредили для своих валют особый режим, требовавший большей взаимной дисциплины, чем установлено МВФ для всех прочих его членов. Мы уже говорили, что в отличие от всех других стран — членов МВФ, допускавших до 1971 г. отклонения курсов национальных валют от паритетов к доллару США в пределах ±1%, „шестерка” ЕЭС приняла решение удерживать (и удерживала!) колебания курсов своих валют от их официальных паритетов к доллару в более узких пределах: ±0,75%. Тем самым коммерческие отношения стран „Общего рынка” ставились на максимально твердый расчетный фундамент, почти исключавший валютные риски во взаимной торговле. Это стимулировало их экономические связи, укрепляло региональное сотрудничество, которое давало им преимущества в конкурентной борьбе с другими странами.
Если мы обратимся к схеме, то будет нетрудно проследить этапы изменения режимов функционирования валютных курсов в системе МВФ как в период ее договорного существования в 1946—1971 гг., так и в годы ее распада в 1971—1973 гг. На схеме выделен этап введения в 1958 г. пределов допустимых отклонений курсов от паритетов (ПДО) для стран ЕЭС в ±0,75%, отмечены и планы введения дополнительно суженных пределов в ±0,6% в 1971 г. Но крах межгосударственного золото-долларового стандарта потряс и валютные планы стран ЕЭС, в результате чего вместо сужения взаимных ПДО им пришлось их расширить до ±1,125%. Схема показывает, однако, что у всех остальных стран ПДО были расширены еще больше — с ± 1 до ±2,25% от долларовых паритетов их валют. Этот суммарный диапазон в 4,5% получил название туннеля. ПДО валютных курсов стран ЕЭС с суммарным диапазоном в 2,25% окрестили „мини-туннелем”, который легко умещался во вдвое большем туннеле валютных курсов остальных стран МВФ. Важно отметить, что оси двух туннелей в первое время совпадали.
Итак, золото перестало выполнять функцию всеобщего эквивалента (временно или постоянно, покажет время), доллар рухнул с постамента эталона, но почему же на период чуть больше года остались паритеты к доллару? Ответ, как часто бывает, одновременно и прост, и сложен: важными причинами сохранения ведущей роли доллара США на международной капиталистической валютной арене являлись, во-первых, распространенность доллара как в официальных резервах других стран, так и на частных, так называемых „евродолларовых счетах” (т. е. долларовых счетах, принадлежащих иностранцам), что автоматически делало доллар США самым распространенным международным средством платежа, а во-вторых, неготовность капиталистических стран внести и принять какие-нибудь новые конструктивные предложения о платежных средствах, способных действенно заменить доллар в международных расчетах. Оба фактора порождали стремление по возможности сохранить привычные понятия и эталоны, по-прежнему провозглашая паритеты валют к доллару, которым, однако, суждено было продержаться лишь до начала 1973 г. Дальнейшие события полностью развалили систему договорно фиксированных курсов валют стран МВФ, где-то заменив их региональными договоренностями, а где-то отдав курсы воле рыночных волн.
Обострение кризиса международной валютной системы капитализма, ознаменовавшееся крахом системы регулирования валютных курсов в 70-е годы, изобиловало таким нагромождением мер, мероприятий, решений, контррешений, поня-
 | ПДО МВФ - —2,25% |
00
*о
On
On
VO
TJ-
On
00
VO-
ON
<N
Г**
ON
H
I
H
Г-
ON
U
m
On
U
тий, терминов, что дало обширный материал для анализа. Очевидно, не всех эти детали интересуют в равной мере, в связи с чем последующие несколько страниц больше предназначены тем, кто хочет разобраться в новых формах валютных отношений, сложившихся за последние годы в капиталистических странах. Ознакомимся не столько с хронологией событий, сколько с их экономической сущностью.
Как видно из приведенной схемы, в 1972 г. котировки валют стран ЕЭС укладывались в договорные пределы „минитуннеля” лишь в первые два-три месяца. Начиная со второго квартала^ курсы этих валют, сохраняя свою более узкую полосу допустимых отклонений, совместно стали двигаться к верхнему пределу +2,25%, тем самым как бы сдвигая долларовую „ось” с условного нуля на отметку +1,125. Налицо была групповая ревальвация валют большинства стран ЕЭС к доллару США, что соответственно означало девальвацию доллара к валютам пяти из девяти стран ЕЭС. Чтобы не допустить подобной трактовки, буржуазная печать, ведомая Уолл-стритом, поспешила заявить о том, что если „ось” могла подняться на 1,125%, то она со временем может и опуститься на те же 1,125% ниже нуля. В этом случае „мини-туннель” ЕЭС начал бы извиваться узкой лентой шириной в 2,25% внутри туннеля МВФ, ширина которого составляла 4,5%. А раз „мини-туннель” способен извиваться, то его следует переименовать в „змею в туннеле”.
Резко отличавшаяся от некоординированного, конкурентного „плавания” курсов большинства валют осенью 1971 г. „змея в туннеле” (бывший „мини-туннель”) просуществовала почти весь 1972 г. Это был шаг вперед: хотя и лишь в рамках „Общего рынка”, но была сделана и в определенной степени реализована попытка валютного сотрудничества капиталистических стран в условиях обострения валютного кризиса.
„Змея в туннеле” еще не отрывала валютные курсы стран-участниц от их долларовых паритетов, но в этой системе по сравнению с ,,мини-туннелем” уже отсутствовала долларовая „ось”, от которой мог вестись отсчет взаимных курсовых отклонений валют „змеи”. В результате у валютных органов стран ЕЭС, участвовавших в системе „змеи в туннеле”, появилась неожиданная проблема: у их валют исчезла „главная” валюта! Раньше ею являлся доллар США, а с отходом от него страны — участницы „змеи” лишились точки отсчета, посредника, который мог бы помочь решить главный вопрос при изменении курсов их валют друг к другу: какая из двух сравниваемых валют отодвинулась со своего уровня — повысилась ли сильная валюта или понизилась слабая? А спор этот важен, поскольку центральный банк „виновной” валюты должен был активно вмешиваться в дела валютного рынка для восстановления, если это возможно, прежнего равновесия. Подобная же интервенция зачастую обходилась весьма недешево.
В условиях чрезвычайных валютных обострений „мини-туннель” начала 70-х годов не мог долго просуществовать ввиду встроенного в его систему прежнего принципа искусственной поддержки валютного курса центральными банками, принципа, присущего фиксированным курсам. Ведь что получилось? Провозгласив свою обязанность удерживать взаимные колебания курсов в определенном диапазоне, центральные банки, по существу, как бы выдали спекулянтам гарантию, что курсы не будут отклоняться больше, чем на определенную величину. А имея столь четкую опорную базу, спекулянтам можно было широко развернуть свои операции, поскольку им был известен максимальный размер потенциального риска. Таким образом, в условиях валютной нестабильности принцип договорной фиксированности курсов вел к усилению спекулятивных операций, дополнительно дезорганизуя валютные рынки.
Поскольку казалось маловероятным, что доллар окрепнет по отношению к валютам „змеи”, то не верилось, что „змея” повернет вниз в туннеле МВФ. Надежды на реабилитацию доллара не только не оправдались, но и окончательно рухнули в 1973 г., когда курсы сильных валют „змеи” резко повысились по отношению к доллару США. Пробив брешь в верхнем своде туннеля, эти валюты отправились прочь от долларовых пут в независимое от доллара „плавание” в международном валютном океане.
За отсутствием других вариантов стабилизации валют у ряда капиталистических стран (Швейцарии, Австрии, Швеции, Японии и др.) появилось желание отойти от неустойчивого долларового эталона и стихийно или по договоренности примкнуть к системе регулирования валютных курсов, применяемой странами - участницами „змеи” ЕЭС.
Попытки стран „Общего рынка” решить проблему нестабильности курсов валют на региональном уровне не могли „успокоить” международные валютные отношения в целом. Подорванная система регулирования валютных курсов стран — членов МВФ нуждалась не в локальном ремонте, а в глобальном пересмотре, что и было подтверждено событиями первых месяцев 1973 г. Принципиальное значение для капиталистической валютной системы имели события 16 марта 1973 г.: после многократных совещаний расширенной „группы десяти” (в которых помимо США, Бельгии, Великобритании, Италии, Канады, Нидерландов, Франции, ФРГ, Швеции и Японии участвовали Дания, Ирландия, Люксембург и Швейцария) было принято согласованное решение о введении независимых от доллара США гибких курсов. Это соглашение не только заменило собой неполноценные Смитсоновские решения декабря 1971 г., но и ознаменовало официальный договорный отказ капиталистических стран от бреттон-вудской системы фиксированных паритетов и соответственно снятие всех ограничений возможных отклонений курсов всех валют от — ох уж этот консерватизм! — „долларового паритета”.
Распавшаяся в 1973 г. система договорно фиксированных курсов была вытеснена, однако, уже не системой гибких курсов, а разрозненным множеством разновидностей валютных курсов — как гибких, так и в некоторой мере фиксированных. Странника, пожелавшего разобраться в терминологических джунглях, ждало бы только неминуемое разочарование.
Так, можно было встретить текст примерно следующего содержания: „Большинство конкурентов США не согласилось на ревальвацию своих валют ... в связи с присоединением к групповому свободно колеблющемуся курсу своих валют по отношению к доллару, который ввели страны ЕЭС 16 марта 1973 г. (кроме Великобритании и Италии). Позднее Франция отказалась от группового плавающего курса и ввела индивидуально свободно колеблющийся курс. К групповому плавающему курсу присоединились Швеция и Норвегия; Великобритания, Италия, Канада, Япония, Австрия, Швейцария также ввели свободно колеблющиеся курсы”.
К сожалению, из-за сумбурного использования терминов фактическая канва событий терялась. Во-первых, не может быть такого понятия, как „групповой курс” (плавающий или любой другой), а может быть лишь система совместного регулирования различных валютных курсов, находящихся на той или иной основе (фиксированной, гибкой и т. д.). Во-вторых, трудно оправдать использование двух терминов („групповой свободно колеблющийся курс” и „групповой плавающий курс”) вместо одного, более точно обозначающего суть совместного (или группового) плавания валютных курсов стран ЕЭС — участниц „змеи”, и двух терминов („индивидуально свободно колеблющийся” и „свободно колеблющийся курс”), обозначающих индивидуальное плавание валюты. Если добавить к приведенному перечню терминов еще и „свободно плавающие”, „согласованно плавающие”, „колеблющиеся”, то станут очевидными трудности, стоявшие не только перед читателями подобных строк, но и перед их авторами.
Тем не менее главный недостаток подобного изложения заключался, естественно, не в самих терминах, а в том, что оно не вскрывает формы государственно-монополистического регулирования валютных курсов, которые в определенной мере могут служить индикатором перспективных изменений курсов отдельных валют, и вуалирует происходящие серьезные перемены в капиталистической валютной сфере. Ведь нетрудно понять, что система плавающих курсов была лишь у стран — участниц „змеи”, причем данное плавание было только по отношению к валютам стран-аутсайдеров (к доллару США, фунту стерлингов и ряду других), а курсы внутри „змеи” являлись фактически договорно фиксированными. И если отойти от навязанной Соединенными Штатами Америки терминологии и поставить все с головы на ноги, то следовало бы назвать доллар США, фунт стерлингов и целый ряд других валют гибкими (будь то плавающими или колеблющимися — в зависимости от реальной ситуации), а валюты „змеи” — фиксированными (пусть не объективно, а лишь договорно).
Это, кстати, отнюдь не упражнения в полемике. Валюты „змеи” действительно обладают чертами фиксированное™, поскольку страны-участницы определили уровни паритетов и установили пределы допустимых отклонений рыночных курсов своих национальных валют от паритетов. Для недопущения нарушения этих пределов центральные банки обязались при необходимости выходить на рынок с валютной интервенцией.
С тех пор прошло немало лет. Термин „змея” почти забыт, а валюты, входившие в нее, ныне называются валютами стран — членов Европейской валютной системы (ЕВС). И несмотря на то, что в этой новой системе сохранились основные принципы взаимной фиксированное™, западная печать — то ли по привычке, то ли в угоду США - продолжает именовать их „плавающими” валютами вопреки фактам.
Договорная фиксированное™, договорные паритеты в узких рамках „Общего рынка” - это, пожалуй, все, чего могут добиться на современном этапе капиталистические страны в целях стабилизации валютных курсов. Сравним: если в начале века была распространена практика установления паритетов на основе свободной обратимости бумажных денег в золото, а после второй мировой войны в системе МВФ — на базе обратимости сначала в доллары, а лишь затем в золото (и то только для государственных банков, а не для частных лиц), то ныне в системе фиксированных курсов стран ЕЭС золото вообще не фигурирует, а количественный охват валют этой системой совсем мизерный — она никак не может привлечь даже все страны Сообщества к единым валютным принципам. Уже не только золото стало непозволительной роскошью для использования в монетарных нуждах, но и установление паритетов стало роскошью, которую многие страны либо не могут, либо не хотят себе позволить.
В начале 70-х годов во время работы над обзором валютного положения ведущих капиталистических стран нам пришла идея попытаться навести порядок в, как нам казалось, богатом терминологическом ассортименте, который вольготно использовался авторами данной тематики во всем мире. Сев за систематизацию, мы обнаружили чрезмерное изобилие терминов. Так, в области фиксированных валюгаых курсов (fixed exchange rates) помимо термина „подправляемая фиксация” (adjustable peg), использовавшегося в системе МВФ до 1973 г., встречались фиксация „ползающая” и „скользящая” (соответственно crawling, sliding peg), а также двигающийся”, „сколь-зяиций”, „планирующий” и „мобильный” паритеты (соответственно moving, sliding, gliding, mobile parity) и др. Среди терминов, характеризующих гибкие курсы (flexible rates), мы обнаружили „колеблющийся”, „плавающий”, „свободно колеблющийся”, „двигающийся” (соответственно fluctuating,, floating, freely fluctuating, moving) и еще, и еще ... Отдельные термины дублируют друг друга, однако в основном каждый из них призван отражать определенные нюансы в формах и видах валютных курсов.
Так в 1971 г. родилась предлагаемая ниже классификация форм валютных курсов, с тех пор прошедшая испытание временем и слегка редакщюнно уточненная.
В данной классификации использованы термины, заимствованные из мировой практики. Сложность при ее составлении заключалась в том, что хотя термины были общеизвест-
КЛАССИФИКАЦИЯ ФОРМ ВАЛЮТНЫХ КУРСОВ
I. ФИКСИРОВАННЫЕ Система, предполагающая наличие
КУРСЫ зарегистрированных паритетов, ле
жащих в основе валютных курсов, поддерживаемых государственными валютными органами
Подразделяются на:
1.1. Реально фиксированные курсы, опирающиеся на золотой паритет, допускающие отклонения рыночных котировок от паритета в пределах „золотых точек , т. е. около ±1% (возможны лишь при наличии золотомонетного стандарта)
1.2. Договорно фиксированные курсы, опирающиеся на согласованный эталон (одну или несколько валют, либо на условно установленную „официальную" цену золота, либо на сочетание валют и золота), по которому регистрируется паритет, и на согласованный размер пределов допустимых отклонений рыночных котировок от паритетов
II. ГИБКИЕ КУРСЫ Система, при которой у валют
отсутствуют официальные паритеты Подразделяются на:
2.1. Плавающие курсы, изменяющиеся в зависимости от спроса и предложения на рынке (синоним -свободно колеблющиеся курсы)
2.2. Колеблющиеся курсы, изменяющиеся в зависимости от спроса и предложения на рынке, но корректируемые валютными интервенциями центральных банков в целях сглаживания временных резких колебаний
ными, но сопутствующие им трактовки нередко имели противоречащий друг другу характер. Поскольку ни сблизить их, ни тем более механически объединить не представлялось возможным, мы столкнулись с необходимостью сначала разработать классификацию, а под нее подобрать, по возможности, наиболее употребимые термины, снабдив каждый из них определенным экономическим содержанием. Вполне очевидно, что и сама классификация, и сопутствующая ей терминология предлагаются не как абсолют, а в качестве ключа для взаимного понимания, которого, кстати, не хватает по сей день. Нельзя не согласиться с доктором экономических наук О. С. Богдановым, отмечавшим, что ,данный вопрос не является таким простым. Вокруг того, что понимать под гибкими курсами, постоянно велись споры экономистов-теоретиков различных направлений, а в последнее время эти противоречия проявились и на практике”1, тем более что высказал он эту мысль еще в 1976 г.
Вооружившись единой терминологией и единой ее трактовкой, сделаем последний шаг, который должен нам раскрыть реальное положение отдельных валют по отношению друг к другу. Однако поскольку так называемая „надежная” валюта сегодня может назавтра превратиться в „ненадежную”, мы не будем стремиться к конкретным определениям статуса той или иной валюты, а постараемся обозначить принципиальные отличия между ними.
Положение отдельных валют с середины 70-х годов по настоящее время можно кратко охарактеризовать следующим образом:
курсы доллара США, фунта стерлингов, итальянской лиры, иены, французского франка (эпизодически) были гибкими, находясь в абсолютно разобщенном „плавании”. Они не регулировались какими бы то ни было международными правилами либо обязательствами национальных центральных банков в отношении их поддержания в тех или иных пределах;
курсы ряда валют стран „Общего рынка” — марки ФРГ, бельгийского и люксембургского франков, голландского гульдена, эпизодически — французского франка, а также валют некоторых других стран удерживались в рамках системы регулирования курсов ЕВС. В результате в этой системе курсы оказались фактически на фиксированном режиме по отношению друг к другу, поскольку их колебания четко ограничивались пределами ±1,125% от так называемых центральных курсов. Однако изменения курсов этих валют по отношению к прочим валютам никак не ограничиваются и не регламентируются, в связи с чем они как индивидуально, так и совместно находятся на плавающем режиме по отношению к доллару США, фунту стерлингов, иене.
Последние находятся на таком же режиме по отношению к валютам ЕВС. Поэтому нельзя назвать марку ФРГ плавающей валютой, но не сказать, по отношению к какой другой валюте она „плавает”. Ведь марка „плавает” по отношению к доллару
США, фунту стерлингов, но не к валютам, входящим в ЕВС. А вот доллар и фунт стерлингов являются плавающими по отношению ко всем другим валютам. Однако договоренности меняются, а с ними — и статус валют. Так, к концу 70-х годов, после достижения договоренности между ФРГ и США о взаимных интервенциях на рынке для ограждения курса марки к доллару от нежелательных чрезмерных отклонений, курс марки ФРГ перешел по отношению к доллару США с плавающего на колеблющийся режим. Тем самым миру была выдана гарантия большей стабильности взаимных курсов этих двух валют. Однако в 80-е годы эта договоренность распалась из-за нежелания США удерживать курс доллара от неожиданных и порой крупных изменений.
Поскольку каждый из названных вариантов действующих гибких курсов (скажем, доллара США и марки ФРГ) имеют порой существенные различия, оценка отдельных валют центральными и коммерческими банками, а также внешнеторговыми организациями, инвесторами и т. д. не может быть однозначной, без принятия во внимание принадлежности той или иной валюты к конкретной разновидности гибкого курса.
Наряду с этим может возникнуть вопрос: есть ли в современных условиях, лишенных объективного критерия „золотых точек", какие бы то ни было иные критерии в определении границы между фиксированными и гибкими курсами? Ведь и в рамках системы МВФ были приняты, по старой памяти, границы бывших „золотых точек" в ±1% и закреплены договорно эти пределы допустимых колебаний к зафиксированному к доллару паритету валюты. А теперь — какие пределы допустимы? ±2%? Или 5%? А может быть, больше? Вряд ли кто-нибудь рискнет дать ответ на этот вопрос, но нам представляется, что пределы допустимых отклонений сверх ±2% — ±2,5% с диапазоном соответственно в 4—5% не могут претендовать на то, чтобы называться фиксированными.
Степень стабильности валют крайне важна во внешней торговле. Для внешнеторговых организаций СССР и других стран — членов СЭВ состояние капиталистической валютной системы далеко не безразлично, поскольку их внешнеэкономические связи развиваются по двум направлениям: во-первых, в рамках СЭВ, где изменения валютных курсов производятся по взаимной договоренности с максимальным учетом взаимных интересов стран-членов, без риска стихийных девальваций и ревальваций; во-вторых, с третьими странами, с которыми расчеты осуществляются в основном в капиталистических валютах, подверженных стихийным изменениям, а следовательно, каждая внешнеторговая операция подвержена валютному риску.
Различная степень надежности и стабильности той или иной конвертируемой валюты может обернуться для внешнеторговых организаций стран социалистического содружества как внеплановыми валютными доходами, так и нежелательными потерями, поскольку укрепление одной капиталистической валюты происходит за счет ослабления каких-то других валют. В связи с этим повышается необходимость тщательного анализа повседневной конъюнктуры на валютных рынках и определения, по мере возможности, долгосрочных потенциальных тенденций в изменении курсов капиталистических валют, в выявлении „надежных” сильных валют и „ненадежных” слабых.
Защита внешнеэкономических интересов стран — членов СЭВ от происходящих в капиталистических странах валютных потрясений в значительной степени обеспечивается валютной и внешнеторговой монополией. Эта защита, однако, не может быть полной из-за хронической неустойчивости национальных валют капиталистических стран. Ни одна капиталистическая валюта не может отвечать требованиям планового хозяйства социалистических стран, в связи с чем в целях сокращения риска использование этих валют в расчетах и платежах должно производиться лишь на базе тщательного анализа и глубокого понимания валютных проблем.
Одним из важных аспектов долгосрочного анализа состояния курсов капиталистических валют является изучение форм валютных курсов — фиксированных и гибких, так как это позволяет с большей степенью точности отделить менее надежные валюты от относительно более надежных, понизить риск валютных операций и предотвратить, насколько это возможно, валютные потери.
Поскольку валюты капиталистических стран отражают экономическую стихию капиталистического рынка, изменения их курсов невозможно запланировать и со стопроцентной гарантией сказать: ,Да будет так!”, полагая, что тем самым риск ликвидирован, потерь отныне не будет. Потери, к сожалению, неизбежны, и преуспевающий бизнесмен отличается от менее удачливого лишь тем, что в целом по итогам за длительный период его потери перекрываются положительными результатами. Поэтому там, где наши интересы соприкасаются с капиталистическим хозяйством, уж поскольку мы не можем запланировать это хозяйство, то речь может идти лишь о том, чтобы хотя бы частично обезопасить себя от потерь.
Для этого необходимо не только изучать капиталистические валюты (как и товарные рынки), но и вести поиск новых валютных решений. В качестве примера можно привести разработку вопроса о расширении сферы применения переводного рубля на расчеты со странами — нечленами СЭВ. Действительно, чем шире применялся бы переводный рубль в расчетах, тем меньшее влияние на экономические интересы стран — членов
СЭВ оказывали бы кризисные явления в экономике капиталистических стран через изменения их валютных курсов.
Международные валютные отношения социалистических стран представляют большой самостоятельный раздел науки и практики, который лишь частично соприкасается с темой нашего повествования, в связи с чем краткий экскурс, совершенный нами в данную область, был призван лишь обозначить ее важность, но никоим образом не претендовать на ее раскрытие.
5.2. РОСКОШЬ ПАРИТЕТОВ
Чем больше мы вникаем в содержание форм валютных курсов, тем чаще возникает вопрос: каким курсам следует отдать предпочтение — фиксированным или гибким? Естественно, мы тут же спохватываемся, поскольку вряд ли такая постановка вопроса экономически правомерна. Нам представляется схоластичным начинать подобную полемику, а тем более винить гибкие курсы в обострении валютного кризиса. Ведь выбор формы валютного курса зависит в основном не от субъективных решений, принимаемых отдельными странами, а диктуется им объективными условиями.-^Действительно, в валютном курсе фокусируются результаты внешнеэкономической деятельности страны. В периоды относительной уравновешенности платежного баланса валютный курс характеризуется устойчивостью. Эта устойчивость в свою очередь способствует нормальному развитию цикла воспроизводства и реализации, поскольку участники внешнеэкономических сделок могут с известной мерой определенности рассчитывать свои платежи и поступления — будь то в сфере внешней торговли, в области предоставления услуг или при осуществлении инвестиционных операций за рубежом.
Если бы речь шла о добровольном выборе той или иной формы курсов вне связи с конкретным внешнеэкономическим положением страны, предпочтение отдавалось бы, видимо, фиксированным курсам, поскольку с ними психологически ассоциируется определенная стабильность не только в области валютных отношений, но и в экономике в целом. Однако в вопросе использования странами фиксированных и гибких курсов речь идет не о добровольном выборе, а о внедрении той формы, которая объективно соответствует конкретной экономической ситуации. Поэтому в периоды относительно спокойного межкризисного развития национальных экономик валютный курс проявляет тенденцию к стабилизации, и независимо от наличия или отсутствия юридического провозглашения паритета курс становится де-факто фиксированным. Но если фиксированный курс вступает в объективное противоречие с его рыночной оценкой, то его дальнейшее искусственное сохранение приводит либо к опасному оттоку валютных (а в былые времена
и золотых) резервов страны при ослаблении позиций валюты, либо к их притоку при ее укреплении. В этих случаях диспропорциональность во внешнеэкономических отношениях страны обостряется, валютные спекулятивные операции принимают всеобщий характер, вызывая валютные паники. Очевидно, что в подобных условиях поддержание фиксированных курсов становится чрезмерно дорогостоящей операцией для центральных банков и отказ от фиксированного курса и переход на гибкий может явиться меньшим из двух зол.
Кризис бреттон-вудской системы регулирования валютных курсов, обострившийся в 60-е годы и приведший к ее краху в начале 70-х годов, отражает последовательное ослабление устоев капитализма в целом, а не только в валютно-финансовой сфере.
Так, И. Фридман, вице-президент Ферст нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк, говорил, что положение, создавшееся в результате валютного кризиса в рамках МВФ в сочетании с отрицательными явлениями в экономике ведущих капиталистических стран, чревато „фундаментальными экономическими, социальными и политическими беспорядками”2. Другой авторитет в валютной сфере — англичанин Р. Харрод, исповедуя ту же точку зрения, что И. Фридман, высказывался откровеннее, считая, что валютная проблема — это, в сущности, „одна из самых важных, стоящих ныне перед капитализмом, и от ее решения в большой степени зависит исход экономического соревнования с миром социализма”3. Эту линию подхватил английский экономист П. Эйнциг в своей книге с детективным названием ,Дело против плавающих валют”. „Ныне, — писал он, — несравненно опаснее рисковать возобновлением массовой безработицы, чем это было в 30-е годы ... Сегодня массовая безработица в США и западноевропейских странах резко увеличила бы ряды коммунистических партий. Это могло бы легко привести к установлению коммунистического режима в странах, уже имеющих крупные коммунистические партии, как во Франции и Италии, а также в развивающихся странах, в Индии например”4. Высказывая такие свои опасения, Эйнциг, ни много ни мало, увязывал возможность падения капитализма с введением гибких курсов, а его спасение искал в сохранении фиксированных курсов валют.
Оказавшись неспособным отстоять рушившиеся бреттон-вудские устои, Эйнциг решил компенсировать недостаток экономической аргументации антикоммунистическими нападками на сторонников гибких курсов, поделив их на две категории: на тех, „кому нравится коммунистическая система”, и на прочих, „которые враждебны коммунизму”. Первые, как он считает, „по понятным причинам ... отдают предпочтение такой валютной политике, которая привела бы к победе коммунистической системы без риска большой войны”. Но еще больше Эйнциг сокрушается по поводу позиции, занимаемой второй категорией экономистов, за то, что они „настолько
близоруки, что играют на руку коммунистам”. В заключение, однако, совсем запутавшись, Эйнциг обрушивается и на сторонников фиксированных курсов за то, что они „не понимают, что политика упрямой защиты паритетов, как и политика полного отказа от паритетов, в равной степени угрожает существованию ... капитализма”5.
Классовая сущность подобных высказываний очевидна. Стремясь закамуфлировать истинные причины противоречий капитализма, его апологеты намеренно уклоняются от истоков этих противоречий, лежащих в сфере производства, пытаясь доказать, что спасение капитализма якобы может быть найдено в сфере обращения.
В целом же в вопросе гибких курсов буржуазные теоретики признают, что механизм образования валютных курсов должен обладать определенной независимостью и не быть связанным ни фиксированными паритетами, ни слишком жесткими валютными ограничениями. Расхождения в трактовке данного тезиса сводятся в основном к тому, что одни (М. Фридман, Э. Зомен, В. Скэммел, Ф. Лютци пр.) полагают, что „повседневное формирование курса должно быть предоставлено действию закона спроса и предложения”6, в то время как другие (например, Дж. Вайнер, С. Бриттен) более трезво оценивают реальные перспективы, считая, что „невозможно представить себе валютный рынок, в функционирование которого государство никак не вмешивается ... Абсолютно гибкие курсы, вероятно, недостижимы”7. Иными словами, первые отстаивают плавающие курсы, в то время как вторые признают возможными лишь колеблющиеся, корректируемые валютными интервенциями центральных банков.
Распад бреттон-вудской системы регулирования валютных курсов является безусловным свидетельством ослабления внешнеэкономических позиций США. Тем не менее США продолжают оставаться наиболее мощной державой капиталистического мира, что позволяет их теоретикам строить свои концепции с позиции силы, игнорируя интересы других стран. Нередко призывы к замещению фиксированной формы валютного курса гибкой не были продиктованы целями общего оздоровления системы МВФ, а лишь служили поискам путей урегулирования платежного баланса США за счет других стран.
Анализ позиций отдельных валютных экспертов помогает разобраться и во внешне безобидном заявлении Э. Зомена о том, что „при фиксированных курсах невозможна самостоятельная экономическая политика” . Действительно, при фиксированных курсах к 70-м годам США оказались не в состоянии продолжать проводить самостоятельную, ни с кем не координируемую экономическую и валютную политику. Не потому ли они и способствовали разрушению системы договорно фиксированных курсов МВФ и навязали миру гибкие курсы, которые вновь позволили США получить необходимую свободу, хотя и за счет ущемления самостоятельности других государств?
Центральный вопрос, беспокоивший валютные органы капиталистических стран, весьма прямолинейно поставил в 1972 г. японский посол в США Н. Ущиба: „Смогут ли США, Западная Европа и Япония образовать взаимосвязанное работоспособное партнерство или же они расколются на враждебные экономические блоки?”9. Ответ не заставил себя долго ждать: валютная политика Соединенных Штатов Америки ввергла капиталистические страны в сложнейшие противоречия в валютной сфере, а в 80-е годы США повели откровенную валютную войну против своих партнеров-конкурентов и, что хуже всего, — против развивающихся стран. А ведь еще в 1967 г. американский экономист Роберт Руса, например, высказывал опасения, что „гибкие курсы могут явиться питательной средой для экономической войны, в которой страны станут манипулировать своими валютными курсами в борьбе друг против друга”10.
С крахом системы договорно фиксированных курсов и переходом валют на гибкие курсы в 1971 — 1973 гг. капиталистические страны вновь, как и в 1918—1939 гг., оказались в условиях переходного периода. Но если в межвоенный период движение было от преобладания рыночного механизма к формам международного государственно-монополистического регулирования, то ныне направление поиска путей решения валютных проблем в определенной степени изменилось почти на противоположное.
Как видим, капиталистические страны, пройдя шестидесятилетний „поисковый” период, можно сказать, вернулись к постулатам Д. Юма и Д. Рикардо, отстаивавшим принципы формирования валютного курса на базе стихийного рыночного механизма. Этот возврат, однако, в современную „обеззолоченную” эпоху так называемой демонетизации золота имеет свои характерные особенности, и внедрение гибкой формы валютного курса вместо фиксированной не столько отражает торжество одной буржуазной теории над другой, сколько указывает на серьезные сдвиги, происшедшие в экономической сопоставимости капиталистических стран на втором и третьем этапах общего кризиса капитализма.
Остается только удивиться и восхититься прозорливостью таких советских ученых, как Ф. Михалевский, который еще в 1936 г. писал: „Опыт мирового экономического кризиса показал буржуазии, что прошли те времена, когда она могла себе позволить роскошь твердо установленных паритетов...”11. Михалевский имел в виду валюты, фиксированные по их золотому содержанию, но события 70-х годов показали, что прошли и те времена, когда капиталистические страны могли себе позволить роскошь хотя бы договорно фиксированных паритетов.
Высокие цели, провозглашенные МВФ при его создании, вселяли вступавшим в него странам радужные надежды. Однако на деле, какой бы показатель мы ни взяли — уровни безработицы, темпы инфляции или экономического роста, состояние платежных балансов или внешней задолженности, — результаты сорокалетней деятельности этой организации малоутешительны. Налицо полный провал высокопарных заявлений о сотрудничестве и всеобщем благоденствии, которыми была полна американская версия основ МВФ. Результаты свидетельствуют о том, что богатые страны за это время стали еще богаче, а бедные — еще беднее.
Международного процветания, прямо скажем, не получилось. О каком процветании может идти речь, если, по данным Экономической комиссии ООН для Латинской Америки, суммарная внешняя задолженность только латиноамериканских стран достигла к началу 1987 г. 370 млрд. долл. США?
Рост безработицы в странах капитала настолько превзошел понятия „нормальных” уровней, что положение все чаще сравнивают с предкризисными тучами конца 20-х годов. А биржевая паника осенью 1987 г., охватившая США и ряд других капиталистических стран, оказалась самой серьезной со времен финансового краха 1929 г. Положение дополнительно осложняется ужасающими темпами инфляции, особенно в развивающихся странах, средние показатели в которых в середине 80-х годов превысили 35% в год, в странах Карибского бассейна достигли 100—120%, а в Бразилии, Боливии и ряде других были еще выше.
Если обратимся к такому показателю, как темпы экономического роста, то и здесь у развивающихся и менее экономически развитых капиталистических стран наблюдается ежегодное отставание от более развитых стран в два, а то и три раза. Как видим, и здесь нет никакой перспективы выравнивания уровней экономического развития и выправления хронической неуравновешенности платежных балансов.
Мало что осталось от призыва, заложенного в уставные положения МВФ, о том, что его деятельность будет способствовать всевозможным улучшениям и избегать всего, что может оказаться разрушительным для национального и международного процветания.
В то же время политика МВФ принесла разочарование далеко не всем. Не будем забывать, что декларации МВФ — это его рекламный плакат, на котором с самого начала четко проступало клеймо: ’’Made in USA”, а сам фонд являлся валютнофинансовым инструментом США в борьбе за мировое господство. Этот инструмент и не мог нацеливаться на всеобщее процветание, равенство и братство. МВФ был послушным детищем США и верно служил им несколько десятилетий.
Что же касается обещания „содействовать стабильности валютных курсов”, то система МВФ действительно содействовала стабильности, но не курсов валют всех стран-членов, а лишь доллара США, обязав центральные банки всех остальных стран за свой счет поддерживать курс валюты Соединенных Штатов Америки.
То, что МВФ не добился валютной стабильности, отнюдь не случайно. Ведь валютные курсы — не панацея от всех бед,.
а лишь вспомогательный инструмент внешнеэкономической политики. Валютные курсы являются зеркалом экономического положения стран, их внешнеэкономической сопоставимости. И если всеобщие экономические цели так и не были достигнуты более чем за сорок послевоенных лет, то неудивительно, что на этом фоне экономической нестабильности валютные кризисы следовали один за другим, подрывая принципы фиксированности валютных курсов, подрывая доверие к валютам.
Итак, разобрав по десятилетиям события всех истекших лет нашего столетия, познакомившись со всеми видами стабилизации валютных курсов — от золотомонетного стандарта до полумрака „туннелей”, готовы ли мы подвести итоги? Каких форм валютных курсов было больше — фиксированных или гибких — и когда? Если провести водораздел по 1946 г., то можно сравнить добреттон-вудский период с периодом функционирования системы МВФ. Тогда мы получим интересное подтверждение ослабления принципов фиксированности: в 1900—1946 гг. в пяти крупных капиталистических странах — США, Великобритании, Германии, Франции и Италии фиксированные курсы функционировали 56% времени, а гибкие — лишь 44%. И это — включая бремя десятилетней баталии в двух мировых войнах, а также мирный межвоенный период, когда, однако, не было никакого глобального сотрудничества капиталистических стран. А за годы действия системы МВФ — 1946— 1987 гг.— продолжительность действия фиксированных курсов сократилась до 52%, в то время как на гибкие курсы пришлось уже 48% времени.
Так к чему же мы пришли, к какому заключению? Гибкие курсы навсегда и во всех видах вытеснили фиксированные или можно еще ожидать появления иных форм валютных курсов, которые мы могли бы признать (возможно, с определенными оговорками) фиксированными? На наш взгляд, возврат к фиксированным курсам в принципе следует признать возможным. Но если это произойдет, то будущая фиксиро-ванность явится еще более ослабленным вариантом фиксированности даже по сравнению с бреттон-вудской системой.
В поисках путей смягчения противоречий в валютной сфере можно себе представить, например, что будущие паритеты будут основываться, скажем, на поливалютном принципе, фиксируясь по так называемой „корзине” валют. Причем эта корзина могла бы быть весьма представительной по составу валют в периоды относительного спокойствия, но сужаться — скорее всего ограничиваясь региональным составом, как это имеет место ныне в ЕВС в периоды обострений.
Подобные мероприятия способствовали бы нормализации атмосферы в области внешнеэкономических расчетов; они могли бы понизить риск, связанный с использованием капиталистических валют, умерить спекулятивные валютные потоки „горячих денег”, придать курсам относительно фиксированную
базу. Однако поскольку современный капитализм не способен устранить присущие ему коренные противоречия, любые методы государственно-монополистического регулирования будут представлять собой лишь временные, вспомогательные, лишенные фундаментальности шаги, которые не смогут обеспечить основу для создания устойчивой международной капиталистической валютной системы.
5.3. ИТОГ, НО НЕ ФИНАЛ
При рассмотрении с „валютных” позиций изменений, происходивших в капиталистической валютной системе, возникает вопрос: а как же события и проблемы отражались на „золотом” фронте? Какие вехи характеризуют отступление желтого металла, сдачу им своих некогда непререкаемых позиций всеобщего эквивалента, поскольку модификация роли золота как монетарного металла явилась одной из ключевых проблем послевоенной валютной системы капитализма? И хотя процесс I ослабления монетарной роли золота протекал последовательно \ и неотвратимо, капиталистическая валютная система все же I оказалась неподготовленной к полному вытеснению металла, I поскольку, как известно, вакуума в нормальных земных условиях не бывает, а более или менее равноценной замены золоту найти не удавалось. Правда, в помощь золоту в МВФ был придуман искусственный международный инструмент — СДР, но ни по удельному весу в валютных операциях, ни по своему ізначению СДР далеко не равноценны золоту. Это и неудивительно: не так-то просто создать искусственное средство и выдать его за всеобщий эквивалент. Во всяком случае ни одно ! государство пока не намерено обменять свой национальный золотой запас на СДР.Чтобы лучше понять сегодняшние проблемы, связанные с ролью золота в капиталистической валютной системе, и реалистичнее оценивать перспективу, вспомним, как складывалась ситуация с золотом в послевоенный период. Каковы были основные этапы изменения роли золота и политики по отношению к нему ведущих промышленно развитых капиталистических стран? Ведь послевоенный период эволюции золота включал в себя и бездействие частного рынка, и отмежевание официального рынка от частного, и вновь возврат к системе единого рынка, хотя и на качественно новой базе не официального, как было прежде, а частного рынка. Что, если эти события рассмотреть не просто в хронологической последовательности, а попытаться выявить закономерность? Получим ли мы в результате пеструю картину бессвязных событий или обнаружится определенная логика явлений?
Вернемся к началу. Более чем двадцатилетний отрезок времени с 1947 по 1968 г. в целом считается периодом бездействия частного рынка. В первые послевоенные годы, когда влияние только появившегося МВФ было незначительным, лишь невоевавшая Швейцария могла позволить себе „поигрывать” на своем рынке золотом, да и то в весьма скромных размерах. Лондонский рынок золота не мог восстановиться вплоть до 1953 г., и из-за ограниченного предложения цена золота на частных европейских рынках в 1946—1949 гг. возрастала до 100—116 долл. США за тройскую унцию. Однако вскоре, в силу проводившейся ведущими капиталистическими странами политики, цена на частном рынке понизилась до официальной цены в 35 долл, за унцию, по которой производились межгосударственные расчеты.
Из этого периода 1947—1950 гг. были свидетелями развертывания политики МВФ, направленной на максимальное привлечение металла нового производства в официальные государственные резервы. На данной стадии странам — членам Фонда не разрешалось производить операции с монетарным золотом на частных рынках, поскольку это затрудняло бы контроль за уровнем рыночной цены. Однако на практике установление контроля за такими операциями оказалось невозможным, и Фонд был вынужден отказаться от своих планов, оставив операции с золотом на усмотрение стран-членов.
Этап с 1951 по 1960 г. можно было бы охарактеризовать как период невмешательства Фонда и США в рыночные операции стран-членов, открытия лондонского рынка золота и постепенного снижения цен на частном рынке до официального уровня. В этот период произошла первая вспышка послевоенной „золотой лихорадки” как бы в официальных условиях, рыночные операции осуществлялись беспрепятственно, когда цена золота превысила 40 долл, за унцию. Лихорадка вынудила США экстренно снабжать частный рынок золотом из своих резервов, чтобы удержать цену на уровне, близком к официальному, или хотя бы притормозить ее возрастание.
Политика США в отношении золота стала меняться примерно через десятилетие после введения бреттон-вудской системы — где-то во второй половине 50-х годов. До этого Соединенные Штаты Америки процветали, наживаясь на последствиях второй мировой войны. Однако восстанавливалось разрушенное хозяйство других капиталистических стран, в результате чего последние превращались из „золушек” в более или менее равноценных партнеров, у которых медленно, но непреклонно накапливались значительные запасы долларов своего „опекуна”. Такие запасы до поры до времени не вызывали у этих стран ни недовольства, ни подозрений. В самом деле, доллары были нужны для международных расчетов — на доллары можно было купить любой товар, а небольшой запас карман не тянет. Кроме того, доллары в любое время могли быть по первому требованию обменены по официальной цене на золото казначейства США. До тех пор пока подобный обмен велся в ограниченных масштабах, он не волновал ни США, ни их партнеров. Когда же объем обменных операций значительно возрос, он стал представлять реальную потенциальную опасность. Причем одновременно с потерей золота росла подлежавшая погашению золотом краткосрочная задолженность США иностранным государствам. Именно в этом и заключалась вся взрывоопасность нового положения, приведшая „золотой” вопрос к следующему этапу.
1961—1968 гг. засвидетельствовали второй послевоенный кризис на рынке золота, потребовавший пожарных мер для его преодоления: был образован так называемый „золотой пул”. Возмутителем спокойствия оказалась все та же краткосрочная задолженность США: сумма долларовых авуаров, находившихся в руках иностранных центральных банков, уже превысила 10 млрд, долл., а золотой запас США все сокращался.
К 1964 г. официальная задолженность США достигла 15,4 млрд, долл., почти сравнявшись с остатком золотого запаса США, который сократился до 15,5 млрд. Потенциальное банкротство США наступило в 1965 г., когда при сохранившейся внешней официальной задолженности страны в 15,4 млрд, долл, золотой запас понизился до 13,7 млрд. Стало очевидным, что если бы иностранные центральные банки все вместе предъявили имевшиеся у них доллары казначейству США и потребовали их конверсии в золото по официальной цене, то США были бы вынуждены признать себя неплатежеспособными. Они оказались бы не в состоянии выполнять клятвенные заверения, заложенные в уставные положения МВФ. Именно в этот период курс на ограничение роли золота в международной валютной системе стал частью официальной политики США.
Характерно, что на начальном этапе проведения политики демонетизации золота США не стремились расстаться со своими золотыми запасами, а всячески старались застраховать их от потерь. Отсюда и интерес США к созданию „золотого пула”.
14 марта 1968 г. начался новый этап, продолжавшийся до августа 1971 г. В этот день „золотая лихорадка” приняла на лондонском и парижском рынках катастрофический характер. В тот же вечер лондонский рынок был закрыт, а 17 марта страны — члены „золотого пула” на экстренном совещании в Вашингтоне приняли решение о прекращении деятельности пула, которая обходилась им слишком дорого. В соответствии с принятым коммюнике эти страны обязывались воздерживаться от участия в операциях частного рынка. Говоря проще, они обязывались не продавать на частном рынке по высокой цене золото, обмененное перед тем на доллары по низкой официальной цене у казначейства США.
Таким образом, золотые резервы капиталистических стран оказались замороженными, а доллар США стал де-факто необратимым, хотя де-юре необратимость доллара в золото была признана официально тремя годами позже, в августе 1971 г., чем ознаменовалось начало следующего этапа — этапа первой половины 70-х годов.
Период 1971—1975 гг. характеризуется бездействием официального рынка, с двумя изменениями официальной цены золота (в 1971 и 1973 гг.), активизацией частного немонетарного рынка и нового роста цены на нем. Этот этап начался с того, что президент Никсон объявил о прекращении с 15 августа 1971 г. конверсии доллара в золото для центральных банков.
Поскольку реальных путей для укрепления положения доллара найдено не было, единственный путь к возвышению роли американской валюты лежал в низвержении ее „конкурента” — золота: на фоне других капиталистических валют доллар не только выглядел, несмотря на свою слабость, равным среди равных, но и находился в привилегированном положении; в сравнении же с золотом доллар явно проигрывал. Вывод напрашивался сам собой — США выгодна демонетизация.
По мнению американских экономистов и государственных деятелей для демонетизации золота требовалось лишить его ореола всесильности и свести до ранга простого товара, который в избытке имеется на рынке и подвержен любым рыночным влияниям. „Мы будем поддерживать такие подходы, — говорили они, — которые не будут вести к системе, основанной на золоте. Мы хотим таких решений, которые не будут повышать роль золота”12.
Возможность создания избыточного предложения золота на рынке они видели в продажах на частном рынке металла из официальных резервов. Такое право было предоставлено центральным банкам в ноябре 1973 г. Однако желаемого для США эффекта это мероприятие не дало: ни одна капиталистическая страна не воспользовалась этим правом. В ожидании реализации принятого решения рыночная цена металла уменьшилась, однако как только стало ясно, что массовой распродажи металла не последует, цена вновь поползла вверх.
Очередной попыткой свести золото в разряд простых товаров явилось издание закона от 31 декабря 1974 г., разрешающего американским гражданам впервые с 1933 г. владеть золотом в виде монет и слитков, с последовавшей продажей металла министерством финансов США на аукционах. Одновременно с этим МВФ готовил почву для начала операций по „размораживанию” своих золотых запасов.
Капиталистический мир перешел к открытому прессингу, направленному на вытеснение золота из сферы международных валютных операций.
С 1975 г. и по настоящее время мы наблюдаем современный этап „золотой” политики.
На заседании Временного комитета МВФ в январе 1976 г. в Кингстоне (Ямайка) был подведен итог изменений, происшедших в предыдущие годы в капиталистической международной валютной системе, и, в частности, официально изменен статус золота: из Устава МВФ были изъяты все положения, касающиеся роли золота, в том числе упразднена его официальная цена; была объявлена продажа странам — членам МВФ золотого резерва, внесенного ими ранее в Фонд. После совещания в Кингстоне принятые изменения были направлены парламентам стран — членов Фонда на ратификацию.
Тем не менее, поскольку вошла в силу рекомендация МВФ о сохранении странами-членами в официальных резервах золотого компонента.на уровне 1975 г., то, несмотря на все заявления о демонетизации, одна из официальных функций золота — резервная — сохранилась.
После принятия в 1976 г. решения МВФ об отмене официального статуса золота многие активные сторонники политики демонетизации стали утверждать, что проблема золота в международной валютной системе капитализма решена однозначно и бесповоротно: прочь от золота. Это не всех убеждало, можно было встретить немало высказываний, что именно теперь проблема золота крайне обострится и золото еще заставит мир заговорить о себе. Действительно, едва освободившись от давления официальных инстанций, рынок золота приковал к себе всеобщее внимание, причем не столько движением цены золота как таковой, сколько влиянием „золотой лихорадки” как на валютно-финансовую сферу, так и в целом на экономику капитализма.
С нашей точки зрения, было бы ошибкой считать, что с тех пор полностью отмерла монетарная роль золота. Выполнение золотом данной роли обусловлено прежде всего наличием громадных официальных золото-валютных резервов капиталистических стран. При этом США, ратуя за демонетизацию золота, продолжали сохранять пятую часть всех суммарных официальных золотых резервов капиталистического мира и не собирались от них отказываться. Несмотря на отдельные продажи золота из резервов США и частичный возврат квот благородного металла из запасов МВФ странам-владельцам, демонетизация в целом не была поддержана другими странами. Да и практика продаж металла из резервов США не получила развития. Более того, наблюдался рост официальных резервов, в частности нефтедобывающих стран, значительно увеличивших свои официальные золотые авуары.
Свидетельство живучести идей о сохранении монетарной роли золота — создание в 1981 г. в самих США специальной комиссии по изучению возможностей и целесообразности возврата к золоту как монетарному металлу в рамках международной капиталистической валютной системы. Идеи есть, но реалистичного движения нет. Да и как оно может быть, если в мире ныне обращается более 1000 млрд, долл.? Ведь это означает, что при существующем золотом резерве США в 264 млн. унций доллар может стать конвертируемым в золото только при условии, что стоимость унции составит не менее 4000 тыс. долл. США, т. е. раз в десять больше, чем сегодняшняя рыночная цена тройской унции. Возможно ли это? Конечно, нет.
Итак, подытоживая изложенное, можно сказать следующее: политика США, направленная на демонетизацию золота, явилась для Соединенных Штатов Америки вынужденной мерой. Будучи не в состоянии поддерживать связь доллар—золото, они оказались перед выбором: либо поддерживать официальную цену золота путем осуществления интервенционных операций на рынке, либо периодически повышать официальную цену золота, либо отделить частную торговлю золотом от государственной и прекратить обмен долларов на золото.
Реализация первого варианта не представлялась возможной вследствие ограниченности золотых резервов страны; второй — означал бы периодическую девальвацию американской валюты и, следовательно, подрыв позиций доллара. В такой ситуации США, естественно, выбрали третий путь.
Оглядываясь на события послевоенных лет, можно с уверенностью сказать, что акции США и МВФ в отношении желтого металла потерпели крах. Основная цель Соединенных Штатов Америки — приравнивание доллара к золоту — достигнута не была. В эпоху общего кризиса капитализма и в особенности на нынешнем этапе его обострения трудно представить функционирование валютной системы капитализма на базе какого-либо| одного незыблемого эталона, даже золота. Дестабилизация всей системы отрицает стабильность ее базы. Тем более сложно представить себе в роли эталона любую национальную валюту. Юридическая отмена официальной монетарной роли золота нисколько не приблизила и доллар к роли всеобщего эквивалента.
~Г" Какова же роль золота в современной валютной системе капитализма? Иногда в* качестве доказательства якобы возрастания (либо сокращения) монетарной роли золота в последние' годы говорят об увеличении (либо уменьшении) доли золота в официальных золото-валютных резервах страны. Это можно считать правильным лишь при очень формальном подходе к проблеме. После отмены официальной цены золота этот компонент резервов оценивается по постоянно меняющейся рыночной цене, что, естественно, не отражает реальных физически объемов самого золота, находящегося в государственных запасах.
Вслед за резким ростом цены золота в конце 70-х годов снижение его цены в 80-е годы объяснялось разными причинами экономического и политического характера. На наш взгляд, рост цены золота выше 800 долл, за унцию в конце 70-х годов не имел в своей основе веских и устойчивых экономических причин, а носил в значительной степени спекулятивный характер. В самой стремительности роста цены была заложена ее нестабильность. В этот период были утеряны естественные рыночные стоимостные рычаги, регулирующие обмен. За резким нарушением рыночного механизма последовал длительный период его реабилитации, которая сопровождается значительными колебаниями цены золота, свидетелями чего мы являемся в настоящее время.
Объективно процесс демонетизации золота обусловлен историческим характером монетарной роли благородного металла. Золото стало денежным металлом на определенном этапе исторического развития и не является неотъемлемой категорией любой общественно-экономической формации. Поэтому на каком-то другом этапе монетарная роль золота отпадает. Вместе с тем нельзя забывать, что это длительный исторический процесс, волевое вмешательство в который неуместно. Насильственное вытеснение золота из всех сфер международных валютных отношений вступает в противоречие с природой этого металла, выделившей его из массы других товаров для роли всеобщего эквивалента и пока еще не изжившей себя.
Таким образом, с одной стороны, можно смело утверждать, что только золото способно быть мировыми деньгами, реальным и сравнительно стабильным всемирно приемлемым средством окончательных межгосударственны* расчетов. С другой стороны, признание классических свойств золота как денежного металла отнюдь не означает, что золото может реально использоваться в этих целях в международной капиталистической валютной системе.
Получается порочный круг: без золота не может быть стабильности в международной капиталистической валютной системе, но монетарное применение золота в современных условиях представляется невозможным. И именно в этом заключается суть беспросветности кризиса капиталистической валютной системы. Именно поэтому он носит столь устойчивый характер. И все споры о том, играет ли ныне золото роль всеобщего эквивалента или нет, безусловно, интересны с позиций теории, но, увы, не практики. Временные выходы могут, конечно, быть найдены, однако лишь в установлении паллиативных систем, наделенных договорными обязательствами стран-членов. Подобные системы лишатся объективного стоимостного регулятора и, как и бреттон-вудская система договорно фиксированных курсов, будут способны функционировать в течение некоторого отрезка времени, пока очередное перераспределение сил между капиталистическими конкурентами, вызванное неравномерностью их экономического развития, не приведет к очередному кризису или даже развалу.
1 Богданов О. С. Указ. соч. — С. 153.
2 International Herald Tribune.— 1976.—June 19/20.
3 Н а г г о d R.*.Reforming the World’s Money. — L., 1965. — P. 1.
4 E i n z i g P. The Case Against Floating Exchanges. — L., 19704 — P. VIII.
5 Ibid. —P. 191, 197.
6 L u t z F. Das Problem der Internationalen Warungsordnung. — Munchen, 1958. — P. 14.
7 V i n e г J. Problems of Monetary Control. — Princeton, 1964. — P.30.
8 Sohmen E. The Case for Floating Exchange Rates. — Chicago, 1965.— P.91.
9 New York Times. — 1972. — July 19. — P. 53.
10 F г i e d m a n M., Roosa R. The Balance ef Payments: Free Versus Fixed Exchange Rates. — Wash., 1967. — R 50.
11 Михалевский Ф. Золото как денежный товар. — М.: Огид: Соцэгиз. — 1937. — С. 170.
12 Economist. — 1974. — March 23.