Рука руку моет
Все
слова вообще были первоначально тропами, так сказать, звукоподражаниями
второго порядка, метафорами, сравнениями: прозы не существовало, всякая
проза была поэзией. Таким образом, большинство гениев совершенно исчезло для
нас. Стоит только подумать о пословицах, даже самых тривиальных в настоящее
время, как, например, "рука руку моет". Да, ведь это много лет назад
произнес впервые какой-нибудь гениальный человек!
Сколько различных цитат из
классических авторов, сколько слов Христа кажутся нам какими-то пословицами,
не связанными в своем происхождении с каким-нибудь человеком, сколько труда
нам стоит прийти к той мысли, что нам знаком автор этих выражений. Поэтому
ошибочно говорить о "мудрости языка", о преимуществах и удачных выражениях
французской речи.
Как создателем "народной песни", так и создателем языка
является далеко не народная масса.
Такими взглядами мы проявляем свою
неблагодарность к отдельным людям с тем, чтобы незаслуженно расхваливать
народ. Гений, проявивший свое творчество в сфере языка, благодаря своей
универсальности не принадлежит к той ациональности, из которой он произошел
и на языке которой он выразил свою духовную сущность. Известная
национальность оценивает сущность своих гениев и таким образом составляет
себе некоторое понятие идеала. Но этот идеал является путеводной звездой,
конечно, для других, а не для самого гения. По тем же соображениям мы
рекомендовали бы побольше осторожности во всех тех случаях, когда психологию
языка относят без всяких предварительных исследований к принадлежностям
психологии народов. В языке кроется поразительная мудрость потому, что он
является созданием отдельных выдающихся людей. Если такой глубокий
мыслитель, как Яков Беме, всецело предался научным изысканиям в области
этимологии, то ведь этот факт сам по себе имеет гораздо большее значение,
чем ему приписывает какой-нибудь историк философии.
От Бэкона до Фрица
Маутнера критикой языка занимались только плоские умы.
Для гения язык - не предмет критики, а творчество. Он создает язык, как
и все другие духовные ценности, которые составляют истинную основу культуры,
"объективный дух".
Отсюда ясно, что вневременный человек - это тот, который
создает историю. Только люди, стоящие вне причинной цены исторических
явлений, могут создать историю.
Ибо только они стоят в неразрывной связи с
абсолютно вневременным, с ценностью, которая дает их произведениям
непреложное вечное содержание. Всякое явление, входящее как составная часть
в человеческую культуру, входит в нее под видом вечной ценности.
Если мы воспользуемся данным нами масштабом гениальности, то мы без
особенного труда разрешим сложный вопрос о том, кому следует приписать
гениальность и кому следует в ней отказать. Наиболее популярный взгляд,
который имеет в рядах своих сторонников Тюрка и Ломброзо, видит гениальность
во всяком интеллектуальном или материальном произведении, которое по своим
достоинствам превосходит средние произведения человеческом ума. С другой
стороны, теория Кантa и Шеллинга обладает в сильной степени характером
исключительности. Она видит гениальность только в творческом инстинкте
художника.
Необходимо признать, что правда лежит между этими двумя
взглядами. Титул гения следует приписать только великим художникам и великим
философам (к ним я причисляю наиболее редких гениев,
творцов религиозной догмы. Но на этот титул не имеют права ни "великий
человек дела", ни "великий человек науки".
"Люди дела", знаменитые политики и полководцы могут, пожалуй, обладать
некоторыми чертами, присущими также гению (например совершенное знание
людей, поражающая память). Наше исследование еще вернется к вопросу о
психологии этих людей.
Но признать их гениями может только тот, кто
ослепляется блеском внешнего величия. Гений именно отличается внутренним,
духовным величием, он не знает величия, которое проявляется только во вне.
Истинно великий человек обладает глубоким пониманием категории ценности,
между тем как политику-полководцу доступно только понятие власти. Гений
стремится придать власть понятию ценности, политик - придать ценность
понятию власти (вспомните о различных сооружениях, предпринимаемых императорами с этой целью). Великий полководец, великий политик, выступают из хаоса различных отношений, как феникс, который должен мгновенно исчезнуть.
Великий император или великий демагог единственные люди, которые живут исключительно настоящим. Он не мечтает о каком-нибудь лучшем, более
ярком будущем. Его мысль не уносится также в глубь прошлого. Свое
существование он связывает непосредственно с данным моментом и не стремится к "одолению времени" теми двумя способами, которые единственно возможны для
человека. В своем творчестве гений старается свергнуть с себя зависимость от конкретных условий данного времени. Для политика или полководца эти условия - вещь "an in-id fur sich", направление их деятельности.
Таким образом, великий император - явление природы, а великий мыслитель стоит вне этой природы, он - овеществление духа. Подвиги "людей дела" бесследно исчезают с лица земли вместе с этими людьми, а иногда еще раньше; только хроника времени регистрирует эти подвиги в их бесконечной смене.
Император не создает ничего такого, что содержало бы в себе вечную, простирающуюся на
целые тысячелетия ценность, ибо таковы только произведения гения. Он и никто другой творит историю, так как стоит вне действия ее законов. Великий человек имеет историю.
Император же - предмет истории. Великий человек дает
эпохе определенный характер. Наоборот, время налагает определенный отпечаток на характер императора - и уничтожает его. Так же мало прав на титул гения имеет как человек великой воли, так и великий ученый, если он одновременно не является и великим философом. Носи
он даже имя Ньютона или Гаусса, Линнея или Дарвина, Коперника или Галилея - безразлично, этого права у него нет! Ученые не универсальны, ибо существует наука об определенном предмете или определенных предметах.
Этого нельзя объяснить "все прогрессирующей специализацией", которая лишает нас возможности "все знать". И среди ученых XIX и XX вв. существуют люди, обладающие полиисторией в той же степени, как Аристотель и Лейбниц.
Я напомню здесь имена двух ученых: Александра фон Гумбольдта и Вильгельма Вундта. Этот недостаток лежит гораздо глубже в сущности всякой науки и в природе самих ученых. Восьмая глава разрешит последний остаток, остающийся
открытым в этом вопросе. Но мне кажется, что мы уже здесь пришли к тому
положению, что даже самые выдающиеся ученые не обладают той всеобщностью, которая свойственна была философам, стоявшим уже на границе гениальности (Фихте, Шлейермахер, Карлейль и Ницше).
Какой ученый когда-либо непосредственно понимал все, всех людей, всевозможные вещи?
Больше того! Какой ученый когда-либо проявлял хотя бы возможность постижения всего этого в себе и вне себя?
Ведь замена этого непосредственного провидения, постижения всех вещей и является исключительной задачей тысячелетней научной работы.В этом лежит основание того, что люди науки являются "специалистами". Человек науки, если он только не философ, не знает той непрерывной, все в себе сохраняющей, ничего не забывающей жизни, которая является достоянием
гения: именно в силу отсутствия в нем универсальности. Наконец, исследования ученого всегда связаны с общим развитием науки в его время.
Он берет знания своего времени в определенном количестве и форме, умножает их и изменяет, а затем передает полученные им результаты будущему. Но и его исследования длительно сохраняются только в качестве книг на библиотечных полках: многое из них выбрасывается, многое дополняется, как недостающее, но они не
являются вечными ценностями, созданиями, не подлежащими исправлению ни в одном пункте. От великих же философских систем, как от великих произведений
художественного творчества, веет чем-то непреложным, неизменным, вырастает миросозерцание, в котором прогресс человеческой культуры ничего не в состоянии изменить. Чем значительнее индивидуальность творца данной системы,
тем больше он имеет сторонников во все времена существования человечества. Есть платонисты, аристотельянцы, спинозиты, берклианцы, есть, наконец, еще в настоящее время сторонники Бруно, но вы нигде не найдете галилеянцев,
гельмгольцистов, птолемеистов и коперниканцев. Отсюда видно, какая бессмыслица говорить о "классиках точных наук" или о "классиках педагогики". Ведь подобное словоупотребление искажает значение этого слова, когда мы
говорим о классических философах или классических художниках. Великий философ носит титул гения вполне заслуженно и с большой честью.
И если философ вечно скорбит о том, что он не художник (именно таким путем он собственно становится эстетиком), то художник не в меньшей степени завидует упорной и настойчивой силе абстрактного систематического мышления
