d9e5a92d

Минуту в день


зачем сижу. Повелительный голос..." Темно.

Никого. Страшно. Кричу - никого..." "Сижу на плечах у папы, крепко вцепившись в воло-
сы. Теперь я выше всех, а-потолок совсем рядом, вот он!.."
Дальше, дальше, живем дальше... Воспоминание гасится, уносится, обрывается, возвращается...
Если хотите понять себя, то хотя бы
МИНУТУ В ДЕНЬ
сосредоточивайтесь на воспоминаниях детства, живите в них.
Воспоминание - мостик к вживанию. Если трудно с ребенком, если чувствуете, что не понимаете его, всего лишь
МИНУТУ В ДЕНЬ
отдайте воспоминанию о себе в том же возрасте, в положении близком, подобном, хоть в чем-то схожем. Усилие не пропадет, найдется, может быть, неожиданное решение...
Представим (вспомним!) себя
ничего не знающими, совершенно неопытными,
слабыми, беспомощными, неумелыми,
ко всему любопытными,
всего боящимися, готовыми поверить кому и чему угодно,
никому, ничему не верящими,
зависимыми от больших и сильных,
совершенно самодостаточными,
влюбленными в родителей,
ненавидящими родителей,
влюбленными во весь мир,
ненавидящими целый мир,
эгоистичными и жестокими,
но не знающими об этом,
мудрыми и добрыми, но не знающими об этом,
А ТЕПЕРЬ ЗНАЮЩИМИ...
Леонардо Подбипый Глаз
Глава для отдыха от внушений
У себя в мыслях, где-то в себе он открывает
новый, ещё более удивительный мир.
А дальше надо отыскать себя в обществе,
себя в человечестве, себя во Вселенной
Я встречаю Д. С, как и раньше, вблизи Чистых прудов: он на работу или с работы, я по своим делам. Детали, перестающие быть секретными: он, ходит в куртке чечевичного цвета, делающей его похожим на студента, а в холодные дни в сероклетчатом торопливом пальтишке.

Бугристая кепка плывет над макушкой, головной убор явно чужой.
Проявлять любопытство не в моих правилах, но однажды я все-таки не выдержал и спросил вместо приветствия, где ему удалось раздобыть такое замечательное лысозащитное сооружение.
- Особая история. Дал зарок.

Завтра вечером расскажу...
Последние слова донеслись до меня уже из-за угла.
Назавтра вечером, за чаем у него в гостях, я напомнил. Д. С, как обычно, помедлил, начал не по существу:
- М-да. Жаль, вас вчера не было на приеме. Приходит юная особа, цветущая, симпатичная, первый год замужем, а на лбу пластырь, толстый такой, крестом. Осторожно интересуюсь.

Нет, не ушиб и не что-нибудь. Третий глаз прикрыла.

Чтобы не видеть меня насквозь, доктор все-таки.
- Третий глаз? Так ведь сквозь пластырь же...
- Я тоже так подумал, но не сказал. Чаю зеленого или черного?
- Черного, спасибо... А я бы попросил снять. Чего уж там, насквозь так насквозь.

Житья не стало от этих экстрасенсов.
- Чем они вам мешают?
- Ну знаете, если каждый будет видеть тебя насквозь...
- А что вы там такое скрываете?.. Покрепче?

Ну так вот, головной убор этот, как вы заметили, мне несколько маловат...
Я включил магнитофон.
ТЕОРИЯ НЕУМЕСТНОСТИ (Физиогномический очерк)
Как сейчас помню... (Обрыв пленки.)
...Чернильницей в ухо... Итак, учился я в мужской средней школе № 313 города Москвы. Эпоха раздель-
ного обучения, довольно серьезная, если помните. Учился с переменным успехом, был убежденным холе-ро-сангвиником, увлекался чем попало, бегал в кино, влезал в посильные драки, при возможности ел мороженое и, кроме жизни как таковой, ни к чему не стремился.

Это легкомыслие, при всех очевидных минусах, давало свободу для наблюдений и незаурядную возможность совать нос в чужие дела - все десять долгих лет я провел преимущественно в этом занятии, да так оно практически получилось и дальше. Зато никто уж не скажет, что Кот не умел дружить - передружил со всеми, кто только ни попадался, никто не избег этой участи...
Одним из друзей был некто Клячко. "Одним из" - это, пожалуй, неверно сказано. Влияние, ни с чем не сравнимое. Навсегда очаровал могуществом мозга...

Абориген страны, которую можно назвать ЗАПЯТЕРЬ-ЕМ...
- Как-как?
- Запятерье. То, что начинается за оценкой пять, за пять с плюсом - туда, дальше, выше... Страна, пространство, измерение, сфера - условно, вы понимаете.

Между прочим, математик наш однажды не выдержал и поставил Клячко шестерку.
__ 9
- Да, это был скандал. Но по порядку. Имя его было Владислав, Владик Клячко.



Но по именам мы друг друга, как и нынешние школьники, звали редко, в основном по фамилиям, кличкам да прозвищам. Вас как звали?
- Меня?.. Леви, так и звали.

Левитаном, Левишни-ком, Левишкой еще иногда, но я обижался.
- А меня Кстоном, Пистоном, потом Котом, одна из основных кличек, потом Чижиком, Рыжим, хотя рыжим был не более прочих, Митяем, Митрофаном, Демьяном, Кастаньетом, Кастетом, Касторкой... Так много прозвищ было потому, что я был вхож в разные общества.

А Клячко - был Клячко, ну и Кляча, конечно. Еще звали его с самого первого класса Профессором, а потом произвели в Академики.

Сам же он в наших разбойничьих играх называл себя одно время Леонардо Подбитый Глаз.
Наша дружба, как это часто бывает, основывалась на взаимной дополнительности; отношения балансирова-
ли между обоюдным восторгом и обоюдной завистью. Я завидовал его всевластному (по моему разумению) интеллекту, он - моей всеобъемлющей (по его масштабам) коммуникабельности. Он был для меня дразнящим светочем, пророком недосягаемых миров, а я для него - телохранителем, гидом и советником по контактам с ОБЫКНОВЕНИЕЙ. (Тоже страна такая, между пятеркой и единицей.) Я полюбил его отчасти за муки, он меня в некоторой степени за состраданье к ним, что, однако, ни в коей мере не мешало обоим мучить друг друга посильными издевательствами и изменами.

С его стороны, правда, измены вынужденно бывали платоническими или символическими, не знаю, как лучше выразиться. Хорошо помню, например, как за мое увлечение Ермилой он отомстил мне Мопассаном - показал кое-что, а читать не дал: "Тебе еще рано" (дело было в шестом классе), а за любовь к Яське - внезапно вспыхнувшей томасоманнией и невесть откуда почерпнутыми идеями японских йогов ниндзя, о которых я до сих пор ничего не знаю.

Как только я покидал его, устав от высокогорного климата, и спускался на отдых в Обыкновению, он находил повод меня морально уязвить, что давало повод его физически поколотить и тем самым вновь полюбить. И вот опять приходилось карабкаться вслед за ним, в Запятерье, до новой усталости и охлаждения, его или моего, и снова разрыв, и опять уязвление - таков был типовой цикл этой дружбы...
Среднего роста, с прямым, как струнка, позвоночником, он был среди нас самый подвижный и самый замкнутый, самый темноволосый и самый бледный.
Имел четыре походки. Одна - парящая, едва касаясь земли, на высокой скорости и без малейшего напряжения - неподражаемая походка, которую я пытался копировать, как и его почерк, и в результате остался с неким подобием.

Вторая - прыгающая, враскачку, слегка карикатурная - так он ходил в школу. Третья - кошачья, упруго-угловатая поступь боксера (коснуться перчаток соперника, мновенно принять боевую стойку) - так подходил к книжным киоскам.

И наконец, четвертая - плелся, словно увешанный гирями, чуть не приседая, почти ползя,- походка клячи, воистину.
Нежные точеные черты лица, грустные глаза цвета крепкого чая делали бы его красивым, если бы не
5 В. Леви, кн. 2 129
ужасающая форма головы и чересчур резкая мимика глаз и бровей, от которой уже годам к двенадцати наметилось несколько причудливых морщинок. Кожа его была так тонка, что казалась прозрачной, и однако, когда его били, что случалось довольно часто, он умудрялся оставаться целым и невредимым: ни единой царапины, ни одного синяка, ни малейшего -кровоподтека никогда у Клячи не замечалось - очевидно, особая упругость тканей или повышенная иннервация...

В телосложении были еще две особенности: крупные, не по росту, ступни ног - на номер больше, чем у классного дылды Афанасия-восемь-на-семь...
- Я читал где-то, что, чем больше относительная длина стопы, тем больше объем оперативной памяти, странная корреляция...
- Да, и длинные, чуть не до колен, руки, которым полагалось бы заканчиваться столь же крупными кистями; но кисти на тонких сухих запястьях были, наоборот, очень маленькие, хотя и крепкие, с гибкими тонкими пальцами, пребывавшими в постоянном легком движении, будто ткали невидимую паутину. Эти беспокойные паучки были ему равно послушны и в изобретательском рукодействе, и в Лепке, и в рисовании, и в игре на рояле...
- А что такое было с головой, гидроцефалия? (Черепная водянка.- В. Л.)
- Нет. Череп крупнее среднего, но в пределах нормальной величины, форма только была неописуемо усложненной.

Ведь нас в те времена класса до седьмого заставляли стричься наголо, никаких тебе чубчиков, никаких таких полубоксов...
- Нас тоже.
- Ну и вот, каждый, таким-то образом, имел возможность демонстрировать мощь своего интеллекта в виде доступных детальному обозрению черепных шишек. У Клячко эти шишки были какими-то невероятными: осьминог в авоське, атомный гриб - сплошные выпирающие бугры и извилины.

Уважительно изучали: "Дай пощупать математическую"; выцеливали из рогаток - мишень искусительная, многогранная, и отлетала бумажная пулька всегда в неожиданную сторону, всего чаще на учительский стол. Грешен, я тоже раза два не устоял перед этим соблазном...



Содержание раздела