В частности, задачу";догнать и перегнать";; не стоит перед собой даже ставить: она, судя по всему, не имеет решения.
Между тем многие рыночные реформаторы ставили перед собой не задачи роста социальной и экономической эффективности, не проблему благосостояния граждан во всех ее аспектах, а амбициозные цели";европеизации";; и даже";американизации";; страны. Ради этого и начинался трудный процесс рыночного реформирования, а потому еще ни разу он не завершался созданием системы рыночного хозяйства.
В результате, наша страна много раз вступала в период";переходной экономики";;, да так там и застревала, не достигнув органической системности. Не зря ведь проблемы";переходной экономики";; стали излюбленной темой исследования российских экономистов. Отдал много лет жизни этой проблематике и автор этих строк.
А воз и ныне там. Хотя движение к рынку (в который уж раз!) действительно началось,";развитостью";; еще и не пахнет. В чем же причина? Ведь мы не первые и не последние из тех, кто взялся за рыночные преобразования. Ведь есть же в мире позитивный опыт.
Почему у нас всегда получается";что-то не так";;?
Ответ, видимо, надо искать все в той же некорректности постановки задач.
Сравним цели рыночных реформ у нас и в послевоенной Западной Германии. Бог любит за что-то Германию и периодически, в трудные моменты истории, посылает ей на помощь гения-спасителя. Вот и после войны такой гений объявился, звали его Людвиг Эрхард. Он поставил перед собой, казалось бы, невозможную цель: за очень короткий период дать западным немцам";благосостояние";;, достойную обеспеченную жизнь. Он и свою главную книгу назвал";Благосостояние для всех";;.
Подчеркну, что речь шла о немцах не будущих поколений, а о тех, которые жили в разбомбленной стране, в разрухе и нищете, о немцах с уязвленным самолюбием, потерпевших сокрушительное поражение в войне с Советским Союзом. Л. Эрхард, ставший позже канцлером ФРГ, решил эту задачу. В начале 50-х годов Западная Германия вступила в полосу процветания.
Знающий историю читатель сразу вспомнит о большой американской помощи Германии, о";плане Маршалла";; и будет прав. Но надо учесть еще и то, что немцы не из тех людей, которые сидят и ждут, когда";Запад им поможет";;. Германия сама — Запад и все проблемы решает своими силами.
Итак, Л. Эрхард ставит своей целью благосостояние немцев. А способом достижения этой цели он избирает формирование развитого либерализированного рынка. В нашей стране сегодня все наоборот: у нас цель — рынок, а способ достижения этой цели — социальные жертвы. Благосостояние мы опять откладываем на потом, на следующее поколение российских граждан, ради которых должны терпеть тяготы";первоначального накопления капитала";;.
Все это серьезно подрывает заинтересованность граждан в рыночных реформах, вызывает тихий внутренний саботаж и делает проблематичным завершение кардинальных преобразований.
Россия вновь топчется в";переходном периоде";;, и конца этому не видно...
С оптимизмом - в будущее!
Независимо от того, как скоро в нашей стране будет создана действительно рыночная экономика и с какой степенью развитости она будет функционировать, Россия наверняка останется великой страной, идущей по жизни несколько необычным путем, но в тоT же направлении, что и весь мир. Можно указать несколько причин этого оптимизма. Во-первых, Россия — самая богатая страна в мире. И это — не шутка.
Просто, как однажды написал А. С. Пушкин,";мы ленивы и нелюбопытны";;1. И в этом тоже есть весомая доля правды. Во-вторых, наше население — самое цепкое и гибкое, способное приспособиться к любым условиям жизни, к тому же не изнеженное благополучием. Если в нашей стране и происходят какие-то позитивные изменения, то они становятся не столько результатом разумной экономической политики государства, сколько результатом адаптации граждан: предпринимателей, наемных рабочих, крестьян, интеллигенции — к неразумной политике.
В-третьих, наша страна пока еще уникальна по своему интеллектуальному потенциалу. Мир идет к формированию информационного общества, главным богатством которого станут знания. Если молодое поколение осознает это, нас никто и никогда не сможет покорить и, тем более, уничтожить.
Давайте больше не повторять старых ошибок. Давайте, пока не поздно, начнем изучать российскую экономику и по книгам, и по жизни.
Особая благодарность — руководству и редакторам издательства ЮКЭА, поверившим в автора еще на стадии представления проекта книги.
Нельзя же в самом деле уверять студента в том, что, если он не будет знать систему управления храмовым хозяйством в Древнем Египте или формы собственности на землю в период царствования Ивана Грозного, он не сможет эффективно трудиться в современной промышленной фирме или в банке.
1 Пушкин А. С. Романы. Повести.— М.: Московский рабочий, 1994.— С. 344.
Наш предмет действительно относится к тому циклу экономических дисциплин, который имеет скорее просветительский, чем практический, прикладной характер. Наша главная задача — это расширение кругозора студентов, формирование общей экономической культуры молодого поколения. И хотя, на первый взгляд, наш предмет совершенно бесполезен, интерес к истории экономики никогда не гаснет среди читающей публики, а среди экономистов наша наука всегда вызывала обостренное внимание.
Еще в 1903 году выдающийся российский историк Е. В. Тарле отмечал особый интерес российской общественности к экономической истории. По его свидетельству, книги по истории народного хозяйства (так в то время назывался наш предмет) были наиболее читаемыми среди всей исторической литературы *.
Образованные люди, обладающие хотя бы элементарной экономической культурой, прекрасно понимают, что все сегодняшние экономические процессы, происходящие в стране и в мире, всего лишь — краткий миг в реке времени. В каждый данный момент мы выходим из прошлого и устремляемся в будущее. И, в определенной мере, все мы зависим и от прошлого, и, как это ни странно звучит, от будущего. Если мы хотим сформулировать свои ожидания на будущее, мы невольно будем обращаться к прошлому.
Там — наши корни, там — истоки наших достижений и провалов, там — причины многих великих открытий и не менее великих заблуждений.
Быть экономистом — и очень интересно, и очень ответственно. Вот как характеризует эту профессию великий Дж. М. Кейнс:";Экономист высшей пробы должен обладать редким сочетанием множества способностей.
Он должен обладать громадным объемом знаний в самых разных областях и сочетать в себе таланты, которые редко совмещаются в одном лице. Он должен — в известной мере — одновременно быть математиком, историком, государствоведом, философом. Он должен понимать язык символов и уметь выражать свои понятия и концепции словами.
Он должен уметь разглядеть в частном общее, одновременно держать в уме и абстрактное, и конкретное. Он должен изучать настоящее в свете прошлого во имя будущего. Ни одну сторону природы человека и его институтов экономист не должен полностью оставлять без своего внимания.
Он должен быть одновременно целеустремлен и объективен, беспристрастен и неподкупен, как художник, но вместе с тем иногда столь же близок к реальной жизни, как и политический деятель";;**.
* См.: Тарле Е. В. Сочинения.— М., 1957.— Т. 1.— С. 300—302.
** Кейнс Дж. М. Альфред Маршалл, 1842-1924 //Маршалл А. Принципы экономической науки.— М.: Прогресс, 1993.— T.I.— С. 11—12.
Задумайтесь, читатель, над этой харакеристикой. И вникая в каждое ее слово, обратите внимание на то, что вам, будущему экономисту, почему-то надо быть еще и историком, вам предстоит";изучать настоящее в свете прошлого во имя будущего";;.
Многие выдающиеся экономисты, в том числе нобелевские лауреаты, с большим уважением относятся к историко-экономическим исследованиям. Назовем несколько имен: А. Смит, К. Маркс, Дж. С. Милль, А. Маршалл, И. Шумпетер, Василий Леонтьев, Милтон Фридман, Дж. К. Гэлбрейт, Саймон Кузнец, Дуглас Норт. Все они — всемирно известные экономисты.
И в российской традиции было глубоко осваивать эту науку. М. И. Туган-Барановский, В. И. Ленин, Н. Д. Кондратьев — вот хотя бы три выдающихся имени, без которых немыслима отечественная экономическая наука.
Что мы изучаем?
Начну с того, что точно определить предмет нашей науки не так-то просто. Наука наша относительно молодая, развивающаяся (ей не более ста лет), и предмет ее не вполне устоялся.