Противоборство с Западом

Разумеется, препирательства двух направлений представляют собой сугубо внутреннее дело РПЦ. Однако не может не привлечь внимания одно обстоятельство, представляющееся многозначительным. Архиереи более зрелого возраста (иногда их называют церковными шестидесятниками) явно более открыты другим христианам и спокойнее относятся к новшествам, чем молодые епископы и клирики. А самыми фундаменталистскими взглядами и непрMклонностью по отношению к новациям отличаются как раз семинаристы и слушатели духовных академий, которым скоро предстоит занять важные посты в иерархии РПЦ.

Это предвещает усиление фундаменталистских тенденций в русском православии в начале будущего столетия.
Вообще же положение священноначалия РПЦ сложное, поскольку в обоих направлениях представлена его паства, потеря которой нежелательна. Нас здесь больше интересует консервативное направление и отношение к нему священноначалия РПЦ. Изначальная приверженность традиции, “древности” действительно составляет характернейшую черту православия, малейшее отступление от них может оттолкнуть значительную часть верующих.

Им есть куда идти: в России существуют и другие православные церкви, некоторые из них гордятся как раз неповрежденностью своей веры.
Священноначалие РПЦ вынуждено учитывать мнение фундаменталистов, даже если оно не соглашается с ними. Такая позиция таит в себе известную опасность: священноначалие должно вести паству, а не следовать за ней. Однако, по мнению многих наблюдателей, отпор фундаменталистам явно недостаточен. Аналитики из-за рубежа вообще полагают, что в 1997 г. священноначалие РПЦ само перешло на фундаменталистские позиции. Как пишет один из них: “антиэкуменические действия Московской Патриархии, церковные наказания “либералов”, поддержка закона “О свободе совести и о религиозных организациях”, который многими в России и вне ее воспринимается как дискриминационный, за границей “были восприняты как выбор, сделанный Патриархией: выбор ультраконсервативной националистической позиции, основанной на доктринальной жесткости и враждебности к Западу”.

Да и многие верующие, по мнению того же аналитика, “раздражены независимостью либерального духовенства, считают евреев виновными во всех бедах России и вполне серьезно рассуждают о иезуитско-масонском заговоре против Православной Церкви”163.
В сущности, с этой оценкой согласны и православные фундаменталисты, один из которых пишет: “экуменическую риторику в сознании большинства православных верующих сегодня сменяет канонически вполне обоснованный взгляд на протестантов и католиков как на еретиков”164. Тут мы должны коснуться отношения фундаменталистов к инаковерующим и особенно к инославным. Создается впечатление, что фундаменталисты просто неспособны рассказать о себе и о своей вере, не обругав при этом инославных и инославие.

Более того, для многих из них рассказывать о себе и о своей вере — это и значит поносить всех других и их веру, для слишком многих православный дискурс немыслим без брани в адрес инославия. Обличительный запал очень силен, и не ощущается ни малейшего желания его обуздывать хотя бы приличия ради165.
Правда, есть и исключения. Вот как архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Владимир отвечает редактору газеты “Русь Православная”, упрекающему священноначалие РПЦ за снисходительность к отклоняющимся: “Сущность православия заключается прежде всего не в обличении зла падшего мира, а в спасении человеческих душ для Царствия Божия... Обличение должно носить лишь вторичный, служебный характер в священном деле православного просвещения народа”166.

И все-таки подобные голоса скорее исключение, чем правило.
Однако следует иметь в виду, что с точки зрения верующих церковь имеет двойную природу: земную и небесную, причем вторая неизмеримо важнее. И она может полнее проявляться как раз в той части “народа Божьего”, которая ныне представляется находящейся в меньшинстве, даже в загоне. Для христианина важно, где Дух Святой — а Он “дышит, где хочет” (Ин 3,8), Он может быть в большинстве, может быть в меньшинстве, может быть в одном приходе, небольшой группе верующих, даже в одном человеке — и тогда этот человек и будет представлять всю “церковную полноту”. А может и вообще покинуть всех в данном собрании. Выборные процедуры с успехом применяются некоторыми церквами для своего земного устроения, но Дух Святой ими привлечь затруднительно.

Устройство церкви может быть демократическим, но божественная истина устанавливается по-другому, Христос сказал апостолам: “Не вы Меня избрали, а Я вас избрал” (Мф 15,16).
Между тем в текстах, посвященных религиозной жизни в России, понятие “церковная полнота” последнее время начинает приобретать земное измерение — как аналог “большинства” в политической жизни. Но Церковь — это собрание верных: живших ранее, живущих сейчас и тех, кто придет потом. Причем они были, есть и будут слабыми людьми, способными заблуждаться — но также и каяться в своих заблуждениях.

Поэтому едва ли обоснованно мнение, что русское православие окончательно и бесповоротно ступило на путь фундаментализма и его будущее совершенно мрачно и безрадостно, как видится многим аналитикам в самой России и за ее пределами.
Пока же можно без особых опасений утверждать, что православный фундаментализм, скорее всего, выступит в качестве противника постиндустриального общества. Россия, несомненно, втягивается в мировые процессы, но внешний мир, особенно западный, всегда воспринимался как враждебный, и в таком его восприятии немалую роль сыграло православие. Оно в целом и фундаменталисты в особенности считают, что именно оттуда шли, идут и будут идти всевозможные беды для православия и для России.

Постиндустриальное общество тоже не русское порождение, и уже по одному этому не может рассчитывать на благосклонный прием.

IV. Противоборство с Западом как непременное свойство
русского фундаментализма

“Борение с Западом” является выражением более широкого русского фундаментализма, составную часть и сердцевину которого составляет фундаментализм православный. Началось это борение очень давно. На заре своего существования Русь считалась периферией все-таки Европы, но в 988 г. она приняла христианство от Византии. Эта дата находится между 867 г., когда патриарх Фотий отлучил папу Николая I от церкви, и 1054 г., когда посланцы папы Льва IX положили на алтарь Святой Софии буллу, отлучающую от церкви патриарха Керуллария. Этим окончательно оформился великий раскол христианского мира, и Русь, будущая Россия, оказалась на христианском Востоке.

Константинопольская “латинобоязнь” не могла не сказаться на новообращенных христианах.
Как писал противоречивый русский мыслитель В.В. Розанов: “Разлагаясь, умирая, Византия нашептала России все свои предсмертные ярости и стоны и завещала крепко их хранить России. Россия, у постели умирающего, очаровалась этими предсмертными его вздохами, приняла их нежно к детскому своему сердцу и дала клятвы умирающему — смертельной ненависти и к племенам западным, более счастливым по исторической своей судьбе, и к самому корню их особого существования — принципу жизни, акции, деятельности”167.

Верность этой клятве в России хранят многие, не одни православные фундаменталисты, но они — в первую очередь.
Однако не только принятие христианства от Византии отдалило и отделило Россию от Запада. Есть еще одна дата в истории нашей страны, не менее переломная, чем 988 г. (только с обратным знаком), хотя ее не найдешь в хронологических таблицах учебников по русской истории. В 1257 г. покорившие Русь монголы привезли из покоренного ими же Китая “экспертов”, которые провели первую у нас перепись, установили новые отношения между властью и подвластными, определили размеры “выхода” (дани) и порядок его взымания.
Привезенные “специалисты” ввели самые что ни на есть восточные институции, установления, процедуры, все еще пребывающие с нами. Прежде всего было введено новое фискальное деление подвластных земель, основной единицей обложения (как и в Китае) стал двор (а не “душа”, не личность), введено понятие “черные земли” (точная калька с китайского), была установлена практика круговой поруки (отсюда — благополучно дожившая до наших дней система всеобщего доносительства), челобитие (с паданием ниц), правеж с “выдачей головой” и иные сугубо азиатские обыкновения (до одеяний включительно — халат и его производные). Они определили последующие формы нашего крепостничества и вообще все формы нашего жизнеустройства — и по сей день во многом определяют.
В тот тяжелейший период нашей истории именно русское православие спасло Русь, будущую Россию, от поглощения ее нехристианством, в чем его огромная заслуга, которую никто не может отрицать. Этому, правда, способствовало отмечаемое многими историками странное равнодушие завоевателей к вопросам веры покоренных народов. Восток (в лице ордынцев) не покушался на православие, тогда как с Запада ему угрожало “папежничество”.

До Сергия Радонежского православная церковь не ставила вопрос о сопротивлении захватчикам и даже выполняла их поручения.
Коренным образом изменилась вся система отношений, именуемая human relations, а также отношения власти с подвластными. Совершился переход в иную, сугубо азиатскую парадигму политического бытия. Вколачивали новую парадигму беспощадно — и вколотили-таки. Вот свидетельство современника: “...князь выходил за город навстречу всякому послу ханскому и ежегодно приезжавшему сборщику податей (баскаку) и пеший вел его лошадь под уздцы до дворца.

Посол садился на княжеском престоле, а князь преклонив колена выслушивал посольство”168.

Содержание раздела