Подобным же образом человек, обладающий большими знаниями в области всеобщей истории какого-либо периода, может представить живую картину боевой тактики, которая будет правильной в общих чертах и почти не нанесет вреда, даже если случайно окажется неверной, поскольку маловероятно, чтобы кто-нибудь копировал тактику, основанную на ушедшем в прошлое оружии. Но чтобы понять стратегию, применяемую в военной кампании, отделить действительные мотивы, двигавшие великими генералами прошлого, от кажущихся, необходимо самому быть стратегом. А если встает вопрос об ответственности за извлечение, пусть скромных, уроков из истории, на которых должен учиться настоящий стратег современности, то необходимо тщательным образом проанализировать нынешние условия деятельности флота, как и условия его деятельности во времена, о которых идет речь, и никак нельзя пренебрегать помощью, которая может быть получена с этой целью от работ многих мыслителей в разных странах, исследующих трудную проблему стратегии.
Так обстоит дело с историей военно-морского флота, так же обстоит дело и с историей экономики.
Только недавно, и в значительной мере благодаря здоровому влиянию критики, направленной против исторической школы, стало придаваться большое значение тому различию в элементах экономической науки, которое соответствует различию между стратегией и тактикой в военном искусстве. Тактике соответствуют те внешние формы и случайные обстоятельства экономической организации, которые зависят от временных или местных возможностей, обычаев и классовых отношений, от воздействия отдельных лиц или изменяющихся инструментов и потребностей производства. В то же время стратегии соответствует та более фундаментальная сущность экономической организации, которая зависит от таких потребностей и видов деятельности, предпочтений и антипатий, которые повсеместно могут быть обнаружены в человеке; они в действительности не всегда тождественны по форме и даже не совсем тождественны по своей сути, но тем не менее они содержат достаточный элемент постоянства и универсальности, позволяющий свести их в определенной мере к общим формулировкам, посредством которых опыт одного времени и одной эпохи может пролить свет на трудности другой эпохи.
Это различие родственно различию между использованием механических и биологических аналогий в экономической теории. Оно не было в необходимой мере признано экономистами начала прошлого века. Бросается в глаза его отсутствие в работах Рикардо, если же обратить внимание не на принципы, которые воплощены в его методах исследования, а на конкретные выводы, достигаемые им, то, когда эти выводы превращаются в догмы и непродуманным образом применяются в иных временных или пространственных условиях, чем его собственные, они почти целиком оказываются порочными.
Его мысли подобны острым резцам, которыми особенно легко обрезать пальцы, поскольку у них такие неудобные рукоятки.
Но современные экономисты рафинируют его грубый способ выражения, извлекая самую сущность его идей и дополняя ее, отбрасывая догмы, но развивая принципы анализа и доказательства, они находят многообразие в единстве и единство в многообразии. Они убеждаются, например, что его принцип анализа ренты неприменим к значительной части того явления, которое выступает под названием ренты в наши дни, а также к еще гораздо большей части тех вещей, которые обычно, но неправильно описываются как рента историками средних веков. Однако применение этого принципа расширяется, а не сокращается.
Дело в том, что экономисты убеждаются в возможности его применения при надлежащей осторожности к великому множеству вещей на разных стадиях развития цивилизации, которые на первый взгляд вовсе не обладают природой ренты.
Но, конечно, ни один исследователь стратегии не может игнорировать тактику, И хотя ничьей жизни не хватит для детального изучения всех битв, которые человек вел со своими экономическими трудностями, все же ни одно исследование широких проблем экономической стратегии, видимо, не будет иметь большой ценности, если оно не сочетается с глубоким знанием как тактики, так и стратегии борьбы человека с его трудностями в определенную эпоху и в определенной стране. И далее, каждый исследователь должен осуществить путем личного наблюдения подробное изучение какого-либо конкретного комплекса отдельных элементов, не обязательно для публикации, но для совершенствования своих собственных навыков, и это во многом поможет ему в трактовке и оценке фактического материала, получаемого им в печатном или рукописном виде, идет ли речь о современности или о прошедших временах. Конечно, каждый вдумчивый и наблюдательный человек всегда получает из разговоров и текущей литературы сведения об экономических фактах своего времени, и особенно о своем окружении, а запас полу чаемых им таким неуловимым способом фактов иногда оказывается более полным и подробным в некоторых специфических отношениях, чем если бы он был получен путем отбора данных из всех существующих письменных источников, относящихся к некоторым категориям фактов, происшедших в отдаленные времена и в отдаленных местах.
Но независимо от этого непосредственное и формальное изучение фактов, возможно главным образом относящееся к его собственной эпохе, потребует от любого серьезного экономиста гораздо больше времени, чем изучение простого анализа и "теории", даже если он будет относиться к числу тех, кто значительно выше оценивает важность идей по сравнению с фактами, даже если он будет считать, что не столько сбор новых фактов, сколько лучшее изучение уже собранных является нашей наиболее настоятельной потребностью в данное время либо что оно лучше всего поможет нам в совершенствовании тактики, как и стратегии борьбы человека со стоящими перед ним трудностями.
§5. Является несомненной истиной, что большая часть этой работы нуждается не столько в утонченных научных методах, сколько в остром природном уме, здравом чувстве пропорций и большом жизненном опыте. Но, с другой стороны, значительная доля работы лишь с большим трудом может быть выполнена без подобного механизма.
Природный инстинкт позволит быстро отобрать и обоснованно сочетать соображения, имеющие отношение к рассматриваемой проблеме, но они будут отобраны главным образом среди тех, которые известны; инстинкт в редких случаях позволит человеку проникнуть на большую глубину от поверхности явления либо далеко за пределы его собственного опыта.
И как это случается в экономической науке, ни те результаты известных причин, ни те причины известных результатов, которые наиболее заметны, не являются в целом самыми важными. "То, что невидимо", зачастую более достойно изучения, чем то, "что видно". Особенно это справедливо, когда мы имеем дело не с каким-то вопросом, представляющим лишь локальный или временный интерес, а стремимся найти руководящие идеи для разработки долгосрочной политики в интересах общества либо в силу какой-то другой причины мы меньше заинтересованы в непосредственных причинах, чем в причине причин causoe causantes. Ведь опыт показывает, как это и можно было ожидать, что здравый смысл и инстинкт не достаточны для этой работы, что даже коммерческое образование не всегда толкает человека к поиску этой причины причин где-то далеко за пределами его непосредственного опыта и оно не всегда способствует выбору правильного направления таких поисков, даже если он и предпринимает попытки найти эту причину.
Для помощи в этом деле каждому волей-неволей приходится опираться на могучий механизм мышления и знаний, который был постепенно построен предшествующими поколениями. Ведь действительно, та роль, которую систематическое научное доказательство играет в производстве знаний, напоминает роль машины в производстве товаров.
Когда одна и та же операция должна вновь и вновь повторяться неизменным образом, создание машины для выполнения работы, в общем, оказывается выгодным, хотя в том случае, когда речь идет о столь сильно изменяющемся разнообразии деталей, что применение машины не приносит прибыли, товары приходится производить вручную. Подобным же образом обстоит дело и в отношении знаний, когда имеет место какой-либо процесс исследования или логичных рассуждений, где одинаковый вид работы должен вновь и вновь осуществляться одним и тем же образом, тогда целесообразно свести процессы к системе, создать организованные методы рассуждений и формулировки общих положений, подлежащих использованию как механизма Для обработки фактов и в качестве "механического захвата" для фиксации фактов в процессе их обработки. И хотя соответствует действительности, что экономические факторы переплетены с другими факторами столь многообразными способами, что строгие научные рассуждения в редких случаях дадут нам возможность далеко продвинуться в направлении требующихся нам выводов, было бы неразумно отказываться от их содействия, если оно позволит сколь-нибудь приблизиться к цели, как неразумна была бы и другая крайность предположение, что одна наука может выполнить всю работу и ничего не останется для осуществления за счет практического инстинкта и тренированного здравого смысла. Архитектор с неразвитой практической мудростью и эстетическим инстинктом построит плохой дом, насколько обширными бы ни были его знания механики, но если у него нет таких знаний, он построит ненадежное здание, произведя при этом массу ненужных затрат. Бриндлей, не имея академического образования, может проделать какую-то инженерную работу лучше, чем человек, обладающий не столь высокими природными способностями, как бы хорошо он ни был подготовлен.
Умная медицинская сестра, которая определяет состояние своих пациентов, исходя из своего инстинктивного сочувствия, по некоторым вопросам даст лучшие советы, чем дипломированный врач. Но инженер не должен пренебрегать изучением теоретической механики, как и специалист-медик не должен гнушаться изучением физиологии.