d9e5a92d

Эти добродетели в способствуют экономическому прогрессу.


Причина этого заключена в том, что климат, создавший возможность возникновения ранней цивилизации, обрек ее также на слабость [ Монтескье мудро замечает (кн. XIV, гл. II), что превосходство в силе, созданное холодным климатом, приводит в числе других последствий "к росту чувства превосходства, т.е. к снижению мстительности, и большему вниманию к безопасности, т.е. большей искренности, уменьшению подозрительности, лживости и хитрости".

Эти добродетели в огромной мере способствуют экономическому прогрессу. ] . В более холодном климате природа создала условия, стимулирующие человеческую энергию, и хотя человек вначале должен вести жестокую борьбу, но по мере увеличения его знаний и богатства он оказывается способен получить обильную пищу и теплую одежду, а на более поздних этапах он обеспечивает себя теми большими и прочными зданиями, которые являются необходимыми элементами культурной жизни в местах, где суровый климат заставляет заниматься всеми домашними делами и вести общественную жизнь под крышей. Но совершенно нельзя пользоваться свежим, дающим новые силы воздухом, необходимым для достижения полноты жизни, если природа не предоставляет его беспрепятственно. [ Это положение может быть немного изменено, но только немного, если окажется прав Ф. Гэлтон, полагающий, что небольшое число людей правящей нации в жаркой стране, как, Например, англичане в Индии, будут способны поддерживать в неизменном виде свою врожденную энергию в течение многих поколений путем использования больших количеств искусственного льда или охлаждающего воздействия быстрого расширения сжатого воздуха. См. его президентское обращение к членам антропологического института в 1881 г.]
Можно действительно обнаружить рабочего, выполняющего тяжелую физическую работу под тропическим солнцем, у творца кустарных изделий могут оказаться художественные инстинкты, мудрец, государственный деятель или банкир могут проявить остроту и тонкость ума, но высокая температура вызывает несовместимость тяжелой и напряженной физической работы с высокой интеллектуальной активностью. Под совместным воздействием климата и роскоши правящий класс постепенно теряет свою силу, все меньшее и меньшее число его представителей способны на великие дела, и наконец они оказываются ниспровергнутыми более сильной расой, которая, наиболее вероятно, появилась из более холодного климата. Иногда они образуют промежуточную касту между теми, кем они до сих пор правили, и новыми правителями, но чаще они погружаются в пассивную среду людской массы.
Подобная цивилизация часто имеет много такого, что представляет интерес для историка философии. Вся ее жизнь почти неосознанно пронизана несколькими простыми идеями, которые переплетены между собой в той приятной гармонии, что придает очарование восточным коврам. Многое можно узнать, проследив истоки этих идей, восходящие к совместному воздействию национальных особенностей, физической среды, религии, философии и поэзии, последствиям войн и доминирующему влиянию сильных личностей. Все это оказывается поучительным для экономиста во многих аспектах, но не проливает света непосредственно на мотивы человеческих поступков, представляющие специфическую сферу его исследований.

Ведь в такой цивилизации самые способные люди с презрением относятся к работе, там нет смелых, свободных, предприимчивых работников и готовых пойти на риск капиталистов; производственная деятельность, которая ни во что не ставится, регулируется обычаем, и даже как к единственной защите этой деятельности от произвола тирании прибегают к обычаю.
Не подлежит сомнению, что большая часть обычаев есть не что иное, как выкристаллизовавшаяся форма угнетения и подавления. Но совокупность обычаев, не дающая ничего, кроме истребления слабых, не может просуществовать долго. Ведь сильные опираются на поддержку слабых, их собственная сила не может обеспечить их существование без такой поддержки, и, если они создают социальный порядок, который возлагает бессмысленное и невыносимое бремя на слабых, они тем самым обрекают сами себя на уничтожение. Следовательно, любая сохраняющаяся совокупность обычаев содержит положения, защищающие слабых от наиболее безрассудных форм наносимого им вреда. [ См.: Беиджгот.



Физика и политика (Вagehоt. Physics and Politics), а также работы Герберта Спенсера и Майна.]
На деле, когда ограничена предприимчивость и отсутствует простор для эффективной конкуренции, обычай представляет собой необходимое средство не только для защиты людей от других, кто сильнее их, но даже и от соседей, занимающих равное им место в жизни. Если деревенский кузнец может продавать лемеха для плугов только в своей деревне, а жители этой деревни не могут приобретать такие лемеха ни у кого другого, все будут заинтересованы в том, чтобы при помощи обычая цена была зафиксирована на умеренном уровне. Таким образом, обычай приобретает неприкосновенный характер, и ничто на первых порах развития прогресса не может поломать примитивную привычку считать инициатора какого-либо нововведения нечестивцем и врагом. В результате влияние экономических факторов оказывается скрытым под поверхностью, где они действуют медленно, но верно.

Последствия их действия проявляются не через годы, а через поколения, оно настолько трудно уловимо, что часто его совершенно не удается обнаружить, эти факторы вряд ли могут быть обнаружены кем-либо, кроме тех людей, которые научились выявлять сферу их проявления путем наблюдения за более очевидными и быстродействующими аналогичными факторами в наши дни. [Так, при анализе "умеренного уровня", на котором обычай фиксирует цену лемеха для плута, будет выявлено, что в конечном итоге она будет обеспечивать кузнецу вознаграждение, примерно равное (с учетом всех его привилегий и дополнительных доходов) вознаграждению его соседей, выполняющих одинаково трудную работу, или, иными словами, то, что в условиях свободного предпринимательства, беспрепятственной коммуникации и эффективной конкуренции мы назвали бы нормальным уровнем оплаты. Если изменение условий приводит к увеличению или уменьшению оплаты кузнеца, включая все косвенные прибавки, почти всегда происходит изменение в существе обычая, часто почти неосознанное и повсеместно без каких-либо изменений формы, вызывающее ее возврат к этому уровню.]
§ 2. Эта сила обычая в ранних цивилизациях частично является причиной, а частично следствием ограничений индивидуальных прав в отношении собственности. Что касается всякой собственности, но особенно собственности на землю, то в большей или меньшей степени права индивидуума являются производными от прав домашнего хозяйства и семьи в узком смысле слова и ограничены ими, а также во всех смыслах подчинены им. Аналогичным образом права домашнего хозяйства подчинены правам деревни, которая часто, если не на самом деле, то в соотвтетствии с традиционными представлениями, представляет собой более широкую и развитую семью.
Соответствует действительности, что на ранней стадии развития цивилизации немногие обладали большим желанием далеко отходить от преобладавшей вокруг них практики. Насколько бы полными и четко определенными ни были права индивидуумов в отношении их непосредственной собственности, они не желали сталкиваться с той яростью, которую вызывало у их соседей любое нововведение, и теми насмешками, которые обрушивались на любого, кто попытался бы претендовать на большую собственную мудрость по сравнению с предками. Но множество мелких изменений осуществлялось более отважными личностями, и, если они имели свободу на самостоятельное экспериментирование, изменения могли нарастать за счет мелких и почти неощутимых этапов, пока не устанавливалось разнообразие практики, достаточное для размывания четких границ регулирования на основе обычая и предоставления значительной свободы для индивидуального выбора.

Когда, однако, каждый глава домашнего хозяйства рассматривался лишь в качестве старшего партнера и доверенного лица в деле распоряжения семейной собственностью, малейшее отклонение от рутинных норм предков наталкивалось на сопротивление людей, обладавших правом высказывать свое мнение в отношении всех мелких деталей.
А за авторитарным сопротивлением со стороны семьи следовало еще и сопротивление со стороны деревни. Дело в том, что хотя каждая семья временно обладала исключительным правом на использование земли, которую она возделывала, но многие виды операций выполнялись совместно, поэтому каждый должен был делать те же вещи, что и другие, в то же самое время. Каждое поле, когда наступала очередь пустить его под пар, превращалось в часть общего пастбища, и вся земля, принадлежащая деревне, периодически подвергалась перераспределению. [ Германская общинная система (марка) в действительнос ти, как теперь известно, была менее распространена, чем это полагали некоторые историки. Но там, где она достигла полного развития, одна небольшая часть - "домашняя марка" - выделялась для постоянного проживания на ней и каждая семья сохраняла свою долю в ней навсегда. Вторая часть, или "пахотная марка", делилась на три больших поля, на каждом из которых каждая семья имела в целом по нескольку полос размером в акр.

Два таких поля засевались ежегодно, а третье оставлялось под пар. Третья, и самая большая часть использовалась в качестве пастбища совместно всей деревней, так же обстояло дело в отношении парового поля в "пахотной марке". В некоторых случаях "пахотная марка" периодически превращалась в пастбище и для образования новой "пахотной марки" отрезалась часть общинной земли, которая подлежала перераспределению. Таким образом, качество обработки этой земли каждой семьей затрагивало положительным или отрицательным образом всех членов деревни. ]



Содержание раздела