Природа постмодерна
Пришествие симулякров неотвратимо. Поиск же фатальных стратегий, состоящих в пробуждении любви к объекту, ведет к авантюризму как выходу на индивидуальном уровне или к персонификации власти со всеми вытекающими отсюда действительно фатальными последствиями.
3. У Лиотара постмодерн - это отрицание тоталитаризма. Тоталитаризм здесь надо понимать не в политическом, а, скорее, в теоретическом смысле, в смысле отказа от идеи целого (лат. totum - все, целое, совокупность, totaliter - все, полностью), которое целиком и полностью определяет части. Лиотар констатирует, что описания общества как целостности, тотальности, независимо от того, как оформлено это описание, представляется все более и более неадекватным по причине утраты в современном мире доверия к метаповествованиям.
Метаповествования - это всеобъемлющие теории, например, теория социальной эволюции, или теория закономерного чередования социально-экономических формаций, или учение о том, что целью общества является удовлетворение потребностей его членов, либо доктрина о целом, предшествующем частям и их, части определяющем. Отличительным признаком и теоретической, а так же и социальной функцией метаповествования является дедуцированием (если речь идет о теории) или навязыванием (если речь идет о мире социальной практики), соответственно, теоретических решений или форм поведения, которые диктуются заранее принятым способом видения целого.
Метаповествование (или метанарратив, если быть ближе к терминологии Лиотара) предполагает телеологию, то есть идею смысла и цели целого, которая оправдывает, обосновывает, легитимирует насилие в обществе и использование знаний для целей насилия. Метаповествование наделяет смыслом науку, политику, просто всякий фрагмент социального поведения.
Лиотар рассматривает метаповествования как языковые игры. Согласно концепции языковых игр Л.Витгенштейна, никакая теория не в состоянии понять язык в его целостности, разве что она сама является одной из языковых игр. Так же, считает Лиотар, надо подходить и к метанарративам: каждый из них - языковая игра, являющаяся одной из множества языковых игр.
Таким образом, спекулятивные метаповествования релятивизируются. Сами они претендуют на объективное описание явлений.
Лиотар же требует рассматривать каждое из них как языковую игру, правила которой могут быть вычленены путем анализа способов соединения предложений друг с другом.
Пример: языковая игра наука. Каковы ее правила?
? В качестве научных допускаются только дескриптивные суждения.
? Научные суждения по существу отличаются от нормативных суждений, которые только и используются для легитимации всякого рода гнета и насилия.
? Компетентность требуется только от того, кто формулирует научные суждения, а не от того, кто их принимает и использует.
? Научное суждение существует как таковое лишь в системе суждений, которая подкреплена аргументативно и эмпирически.
? Из предыдущего следует, что языковая игра наука требует от участника знакомства с современным состоянием научного знания
Cказанное свидетельствует, что научная игра не требует теперь метанарратива для цели собственной легитимации. Правила ее имманентны, то есть содержатся в ней самой.
Для того, чтобы вести ее успешно, конкретному ученому вовсе не нужно добиваться освобождения от кого-то или чего-то, а также не нужно демонстрировать прогресс знания. Достаточно того, чтобы его деятельность была признана соответствующей правилам игры, то есть признана в качестве научной деятельности другими представителями ученого сообщества.
Наука, таким образом, оказывается самоподдерживающимся предприятием, не нуждающимся в каком-то внешнем по отношению к ней самой оправдании или обосновании.
Но наличие такой игры ничего не говорит о важности науки и месте, которое она занимает в современном обществе. Поэтому Лиотар идет дальше. Как явствует из приведенных правил, научные суждения требуют эмпирического подтверждения. В сложных случаях само получение подтверждения требует комплексной технологии.
Технология организуется согласно принципу эффективности, то есть для получения наибольшего результата при наименьших затратах. Но комплексная технология требует денег. Тот, кто располагает финансами, оказывается в состоянии получить искомое доказательство своих теоретических суждений.
Таким образом, говорит Лиотар, технология оказывается не следствием применения научных суждений в промышленной и социальной практике, а средством получения самих этих научных суждений.
Так составляется уравнение из богатства, эффективности и истины, - констатирует Лиотар. Поскольку по причине ограниченности ресурсов подход с точки зрения эффективности преобладает, истина оказывается на стороне лучше финансируемых исследований.
Ибо именно те, кто имеет достаточно финансирования, оказываются в состоянии обеспечить технологию, нужную для получения эмпирического подтверждения. Более того, на их стороне оказывается и справедливость: получение эмпирического подтверждения свидетельствует о том, что распределение средств было справедливым.
А если те, кто имеет финансы, имеют и власть (а это, по Лиотару, неизбежно, ибо они получают доход, используя результаты исследования), то оказывается, что наращивание технологий есть одновременно наращивание власти, богатства, истины и справедливости. И все это находится на одном полюсе общества, то есть локализовано в одних и тех же социальных группах.
Знание, воплощенное в современной высокоразвитой науке, оказывается, если следовать Лиотару, не только сила, оно же - и власть, и богатство, и истина, и справедливость.
Но все это справедливо лишь при условии, что эффективность как критерий применения технологий не ставится под вопрос. Если же возникает сомнение в применимости этого критерия в науке, то есть как только он выходит из пределов научной игры, возникает необходимость метанарратива для ее обоснования.
Такой метанарратив предоставляет современная системная теория общества (Парсонс, Луман).
Все в целом - системная теория общества и языковая игра наука - неотъемлемые элементы когнитивной эпохи модерна. В новых условиях - в условиях постмодерна - на смену гладкому функционированию систем идет плюрализм подходов, непредсказуемость ходов в игре, отклонения и раскол. Если правила игры, хотя бы некоторые, отвергаются, то невозможно говорить об ошибке, о неправильном ходе в игре.
А эти новые условия наступают: как показывает Лиотар, не существует логической возможности редукции общих суждений к конкретным ситуациям и обстоятельствам дел, и поэтому распад метанарративов - естественный путь преобразования человеческих знаний.
Природа постмодерна
В таблице показаны сравнительные характеристики модерна и постмодерна как двух социокультурных эпох (Friedman J. Post-modernism).
| Модерн | Постмодерн |
| научное познание | мудрость (культурное постижение) |
| большая теория | замкнутые смысловые констелляции |
| универсализм | партикуляризм |
| символическая значимость | симулакры |
| связность (согласованность) | коллаж, пастиш |
| цельность (холизм) | фрагментарность |
| история | истории |
| рациональное эго | либидозное я |
| интеллектуальность | чувственность |
Попытаемся теперь подвести итог и сформулировать более или менее целостное и более или менее приемлемое понимание постмодерна. Прежде всего, надо однозначно выяснить, что понимать под словом постмодерн: состояние мира, грубо говоря, или стиль мышления Это не простой вопрос. С одной стороны, совершенно ясно, что мир, в котором мы живем, пронизан именно чертами модерна: повсеместная бюрократизация, господство экономического и технологического принципа принятия решений, технизация повседневной жизни, наконец, достаточно тяжелый и достаточно примитивный, без всяких технологических симулякров повседневный труд, обусловленный фатальной потребностью выживания и т.п.
Разделение объекта и субъекта в таких условиях не вызывает сомнений: объект имеет четкий профиль как объект удовлетворения моих потребностей. Если мир, в основном, именно таков, то постмодерн может рассматриваться как роскошь, которую могут себе позволить интеллектуальные слои, да и то не повсюду, а в основном в развитых странах Запада.
В таком случае постмодерн - это особенность когнитивного стиля разлагающихся высших слоев общества эпохи позднего капитализма. А вся эта борьба с метанарративами может интерпретироваться в старом добром советском духе как попытка борьбы против истории, с неизбежностью выводящей на чистую воду паразитические слои общества.
Попытки такого истолкования постмодерна имеются, и их не так уж мало (хотя, разумеется, все это выражено не так прямо, как в последних нескольких строках).
Но, с другой стороны, сама реальность современного мира демонстрирует те качества, которые в приведенной выше таблице фигурируют под рубрикой постмодерн. Это разные формы мудрости или культурного постижения, которые, как бы они ни выглядели смешными в глазах рационалистически воспитанного интеллектуала, пользуются успехом у все более широких кругов населения: от астрологии до мудрости народных магов и целителей. Это многообразные, более или менее замкнутые эзотерические группы, выращивающие собственные институциональные структуры путем социального инсценирования.
Это национальные, этнические, правовые, идеологические и прочие, и прочие целостности, обладающие собственными логиками и создающие собственные истории (собственные метанарративы), цель которых - легитимация их существования и их претензий на место в сообществе других таких же целостностей. Все это вместе и создает пастиш или коллаж - в общем пестрый, многообразный и противоречивый образ современного мира.
Об этом пишет Дж.Фридмэн: Можно утверждать, что именем постмодернизм обозначается определенный аспект фрагментации глобальной системы. Существует связь между децентрализацией накопления капитала, падением гегемонии Запада, отказом от модернизации как стратегии саморазвития и возникновением полифонии, поликультурализма и автохтонных движений четвертого мира. Можно провести интересную параллель между разными видами фрагментации: фрагментацией знания на отдельные, не зависимые друг от друга области, распадом эволюционных схем общественных типов на многообразие культур, мыслящихся как несоизмеримые друг с другом, этнификацией национальных государств, происходящей вследствие как регионализации, так и иммиграции...
Индивидуум в таких условиях также подвергается изменениям, влекущим за собой преобразование правил идентификации и конструирования смыслов. Все эти процессы характеризуют глубину изменений, охвативших социальную, экономическую и культурную сферы глобального сообщества.
В этом смысле постмодерн как стиль мышления оказывается соответствующим самой конституции современного мира.
Новые образы демократии.
Демократия - это термин, легитимирующий политические режимы в ХХ веке.
Хотя были работы, провозглашающие падение коммунизма и на этой основе триумф демократии, широко признано, что, так сказать, реально существующая демократия не работает так, как следовало бы. Это иллюстрируется, во-первых, падением числа избирателей, во-вторых, ростом обвинений в адрес политических партий, в-третьих, все большей зависимостью от mass-media, которые заставляют политические проблемы быстро возникать и так же быстро исчезать.
Публика апатична, цинична, электорат нестабилен.
В результате идеальная модель демократии восхваляется, тогда как ее реальное функционирование подвергается глубокой критике. В то же самое время делаются попытки выработать новую модель демократии, которая соответствовала бы реалиям современного мира - мира глобализации и постмодерна.
Можно говорить о трех таких главных моделях: (I) модель deliberative democracy Ю. Хабермаса, (II) модель радикальной демократии (Laclau-Mouffe), (III) модель глобальной демократизации (D. Held).
Все они представляют собой реакцию на сложность современных обществ, то есть попытки выяснить, как демократия возможна ввиду разрушения традиционных социальных солидарностей и усложнения социальных систем (бюрократизация и воздействие экономических факторов).
Сложные общества
Главные характеристики современных сложных обществ:
1. Крайне дифференцированное разделение труда, осуществляемое в специализированных подсистемах. Возникает фрагментированное общество, где факты и явления, происходящие в одной социальной среде невозможно транслировать в другую. (Пример: религиозный опыт невозможно истолковать в политическом контексте или в контексте исследовательской лаборатории.
Часто просто язык одной сферы непонятен в другой.) При этом, хотя взаимопонимания между сферами нет, функционально они взаимозависимы.
2. Резко уменьшается социальная солидарность, и именно по причине изменчивости и фрагментированности социо-культурных формаций современного общества. Т.е. разрушаются классовые структуры, идентичности, политические организации, которые все время лежали в основе демократического общества.
3. В сложных обществах - слабое государство. Это по двум причинам. Во-первых, из-за разрушения солидарностей, оно перестает рассматриваться как легитимное.
Во-вторых, из-за глобализации оно не в состоянии защищать коллективные интересы и проводить реформы, направленные на всеобщее благо.
Усложнение обществ ведет к тому, что традиционная модель демократии оказывается устаревшей. Мы раньше говорили о Шумпетере, который считал, что классическая демократия невозможна, поскольку она предполагала полное участие граждан в принятии решений, а современная демократия состоит в соревновании партий за голоса избирателей и участие граждан в политике не напрямую, а через посредство избранных ими профессионалов.
Но даже эта шумпетеровская демократия уже невозможна в сложных обществах, хотя бы потому, что отсутствует подлинная конкуренция, делающая возможным выбор со стороны избирателей.
Причины следующие:
(а) Нет настоящей конкуренции, потому что партии ведут в принципе одну и ту же политику. Это потому, что они вместе образуют политическую субсистему, замкнутую на себе и со своими законами и отделимую от других субсистем.
(б) Самые важные переговоры идут за сценой и просто не видимы избирателю.
(в) Усиление mass media ведет к исчезновению публичной сферы дискуссий и споров. Это потому, что самые важные проблемы и решения инициируются и продуцируются не гражданами, а теми, кто управляет media.
В результате граждане и в политике оказываются всего лишь потребителями, реального выбора. Это опасная ситуация, чреватая тоталитаризмом.
Хабермасовская модель рефлексивной демократии
Именно к этой ситуации сложных обществ и обращается Хабермас [Structur der Offentlichkeit. 1981 Structural Transformation of the Public sphere.
1989].
Общество у него делится на четыре главных сектора, которые представляют собой результат функциональной дифференциации в процессе модернизации.
I экономика
II бюрократическое государство.
Здесь социальные акторы ориентируются, строя стратегии на основе своих представлений об общественном интересе. В качестве основных посредников в коммуникации и управлении здесь выступают деньги и власть.
Результат - высокая степень эффективности.
III публичная сфера гражданского общества
IV частная (домашняя сфера)
Здесь цель - не достижение объективных, внеличностных результатов, а коммуникация как таковая, понимание людьми друг друга. Действие здесь - не инструментальное (получение объективных, внеличностных результатов) и не стратегическое (воздействие на других людей) действие, а коммуникативное действие. Коммуникация здесь - самоцель.
Эти две последние сферы обнимаются у Хабермаса понятием жизненного мира (life world).
В ходе модернизации и дифференциации обществ, то есть в процессе становления современных сложных обществ происходит постоянное проникновение I и II сфер в III и IV сферы - то, что Хабермас называет колонизацией жизненного мира. Колонизация осуществляется следующим образом:
- публичная сфера расширяется таким образом, что главными действующими лицами в ней становятся крупные организации, такие как политические партии с их олигархическими тенденциями, и из нее вытесняются индивиды,
- ясное различие между частным и общественным исчезает, в общественной (public) сфере действуют крупные организации (партии, группы интересов), проводящие частный интерес вместо универсального общественного интереса,
- общественное фрагментируется, и исчезает интерес общества как целого,
- mass media делает граждан пассивными реципиентами продуктов культурной индустрии и консенсус возникает без рационального размышления и принятия.
Все это и есть процесс разрушения рациональной коммуникации, свойственной жизненному миру, путем проникновения в нее экономики и государства.
Какой же выход из этой ситуации предлагает Хабермас? Он полагает, что в современном обществе нет перспектив возрождения публичной сферы в ее прежнем виде и на прежних основаниях.
Идти следует другим путем: организации и институты, которые разрушили публичную сферу, должны быть демократизированы изнутри их самих. То есть, политические партии и организации, государственные институты, медиа должны быть организованы так, чтобы стать открытыми для рационального обсуждения, они должны сопротивляться концентрации денег и власти и трансформироваться в направлении демократической публичной сферы.
Условно говоря, колонизатор должен превратиться в того, кого он колонизировал.
Для достижения этих целей следует избрать два направления деятельности.
(1) Развивать и поощрять социальные движения, которые должны играть большую роль в формировании общей воли, причем в более неформальных терминах по сравнению с традиционными политическими каналами. (2) Совершенствовать конституционно-правовые институты, то есть вводить более демократические процедуры в деятельность политических партии, усиливать роль плебисцитарных элементов в конституциях, усиливать контроль над медиа для обеспечения воздействия критической аудитории.
Критика Хабермаса
Попробуем оценить концепцию Хабермаса в контексте нашего курса.
Ясно, что хабермасовская теория - анти-постмодернистская. Хабермас ищет в общем и целом тотального консенсуса.
Его смущает как раз партикуляризация интересов и невозможность добиться общественной солидарности. Лиотар же, о котором мы говорили, считает идею консенсуса террористической и видит в ней попытку институционализации метанарратива.
Это онтологизация конкретной языковой игры (демократия).
Эта хабермасовская ориентация на консенсус идет не только против теории постмодерна, но и против практики социальных движений, таких как феминистские, мультикультуралистские, религиозно-фундаменталистские: они считают, что идея Хабермаса состоит не столько в подчеркивании различий, сколько в их преодолении во имя общего согласия. Это первое из направлений критики Хабермаса.
Другое состоит в том, что его теория ориентирована на исключение из демократического сообщества определенного рода идентичностей, которые не соответствуют идеалу рационального критического индивида. Здесь надо ввести два важных понятия, играющих важную роль в современной общественно-политической дискуссии: понятия инклюзии и эксклюзии (Inclusion - Exclusion).
Речь идет о включении в контекст или исключении из контекста современного демократического сообщества определенных социальных групп. Эксклюзия - это как раз исключение групп, которые не соответствуют нормам либерально-демократической политики.
Хабермасовский консенсус как раз и предполагает такое исключение (эксклюзию), а потому маргинализирует многие группы. Поскольку демократический консенсус у него создается путем рациональной аргументации, он становится как бы орудием доминирующих общественных групп и средством эксклюзии групп, не обладающих рациональным стилем.
Это такие группы, как национальные меньшинства, сексменьшинства, разного рода фундаменталистские группы, феминистки и т.д.
Для того, чтобы создать подлинно инклюзивную демократию, нужно включать в демократический процесс и другие формы дискурса. А этого теория Хабермаса не предполагает, поскольку единственной формой достижения согласия у него оказывается рациональный дискурс.
Постмодернистская радикальная демократия.
Для сторонников постмодерна проблема демократии состоит в том, как избежать тоталитаризма, неизбежно ассоциируемого с абсолютизацией истины и ценности, с одной стороны, и фрагментации и дезинтеграции солидарности, обусловливаемой языковыми играми, - с другой.
Модерн и до-модерн (традиционное общество) здесь проблематизируются. В до-модерне монарх воплощал в себе знание, легитимность, власть; в модерне то же самое воплощало в себе суверенное национальное государство. Ликвидация суверена открыла возможность демократии, где истина, ценность, власть могут быть оспорены и в этой области воцаряется конкуренция. На это же открыло возможность тоталитаризма, ибо для самых политических сил, олицетворяющих самые разные точки зрения, появилась возможность захвата позиций в центре и утверждения обязательности какой-то истины и ценности.
Поэтому ныне, в постмодерне, стает вопрос о защите плюрализма от тоталитаризма как вопрос о радикальной демократии. [Laclau and Mouffe. 1985.
Hegemony and Socialist. Strategy.
Toward a Radical Democratic Politics. London.]
Эти авторы понимают либеральную демократию по-пост-модернистски. Что это значит? Демократия - это то, что воплощено в современных западных политических институтах и в современной политической риторике, но это не нечто субстанциальное (как, например, неотъемлемые, естественные человеческие права, в которые верили мыслители Просвещения), а скорее языковая игра.
Поэтому само принятие либеральной демократии должно быть плюралистическим. Она может по-разному интерпретироваться из разных теоретических перспектив.
Само ее значение нестабильно, недетерминировано.
Либеральная демократия - как, впрочем, и всякий аспект социальной реальности, - продукт дискурса, стиля мышления. Такие явления как свобода, равенство - это грамматика современных обществ. Это знаки в системе, а потому у них нет строгого и однозначного референта. Их значение определяется контекстом их употребления.
Например, для неолибералов свобода есть невмешательство, особенно в праве частной собственности, а для социалистов - позитивная возможность реализации жизненных шансов.
В этом контексте радикальная демократия - не состояние, а процесс, и ее реализация обусловлена активностью новых социальных движений. Они выступают против неравенства каждый раз в новых и новых областях и добиваются равенства.
В то же время они радикально плюралистичны, поскольку создают множество идентичностей и вовлекают в процесс множество новых площадок - тем для обсуждения, распространяя тем самым свободу на все новые и новые группы граждан.
Но остается проблема консолидации достигнутых свобод и равенства. Для этого социальные движения должны объединиться в так называемом гегемонистском проекте.
Властные группы в обществе уже осуществляют гегемонию над подчиненными группами и необходимо преодолеть их влияние на интерпретацию социального мира. Ныне эти гегемонистские группы являются капиталистическими. Поэтому радикальная демократия должна стать антикапиталистической, т.е. опираться на представления о смешанной экономике и государстве всеобщего благосостояния, а не на власть рынка и рынков с присущими последней социальным последствиями, такими как социальная дифференциация, неравенство и т.д.
Это новая гегемония - гегемония антикапиталистических сил.
Критика подхода радикальной демократии
В этом проекте есть несколько важных внутренних противоречий.
