Существование политических идеологий – исторический факт
Последняя в этом случае выступает как политическая.
Очевидно, что существование политических идеологий исторический факт. Факт и то, что содержание идеологии не сводится исключительно к политическим компонентам.
Идеология сложная система взаимосвязанных концепций, взглядов, отражающих все многообразие человеческой деятельности, разнообразие субъектов, участвующих в ней.
Также как, социальная теория содержит в себе в качестве необходимых элементов (уровней) экономические идеи, правовые концепции, моральные и эстетические представления, идеология, апологизируя теорию, может быть представлена в качестве системы идеологий. К. Маркс и Ф. Энгельс были правы, говоря в Немецкой идеологии о многообразии и относительной самостоятельности видов идеологии, выделяя ложные экономические идеи, религиозную, правовую, моральную идеологию.
В качестве примера можно привести не только экономическое, политическое оформление, но и правовую, эстетическую составляющую всех известных идеологий.
Отдельные виды идеологий при этом, обладая относительной самостоятельностью (объект, содержание, функции, структура, субъект-носитель) и выражая, в конечном итоге, разнообразные (и не только экономические и политические) интересы социальных групп, не могут быть редуцированы к политическому. Борьба различных школ (групп) в искусстве, конкуренция различных правовых концепций могут осуществляться в рамках одной экономической (политической) системы, не затрагивая основ ее существования.
С другой стороны, многообразие идеологий создает многовариантность в их взаимодействии, что, в свою очередь, приводит к появлению в рамках одного типа идеологии ее инвариантов еврокоммунизма, демократического социализма, культурного либерализма, неоконсерватизма и т.д. Представляется, что рассмотрение этих процессов выступает важным условием решения такой сложной проблемы, как поиск теоретико-методологических оснований для классификации идеологий.
Тем более, что современное постиндустриальное общество дает нам немало примеров как существования неполитических идеологий, так и их перехода в разряд политических. Но и в этом случае, конституируясь как политические, они остаются не классовыми.
Так, например, экологизм, начинаясь в середине 70-х гг. как сугубо гражданское движение единомышленников, ставивших задачу привлечь внимание к проблемам окружающей среды, к началу 80-х совершил политический дрейф, и сегодня члены экологических движений и организаций входят в состав ряда европейских парламентов и правительств.
То же самое можно сказать о феминизме, о ряде религиозных движений. Все они, несомненно, политические, но опять-таки не классовые.
Это значит, что противоречия между статусными группами решаются не путем революционной борьбы, не уничтожением классового врага, захватом или радикальным изменением отношений собственности, а демократическим путем, путем консенсуса. Целью политики оказывается не только и не столько захват, удержание власти (В.
Ленин) а ее использование на благо всего общества.
Характеристика редукционного характера идеологии на примере сведения ее содержания к классовому (политическому) сознанию будет неполной, если не будут рассмотрены ее потенциальные и реальные возможности выступать в качестве истинного, научного мировоззрения.
Редукция как сведение всех причин и многообразия общественных противоречий к неким единственным, основным, базисным, проявляется, как мы уже отмечали выше, в форме навязывания общечеловеческому статуса группового (классового, в первую очередь) или, что то же самое, стремления придать групповому статус универсального. Поэтому вопрос о том, может ли идеология выражать, пусть в определенной форме, степени, объективную истину, сопряжен для нас с проблемой объективной истинности универсальных, общечеловеческих ценностей.
Как показывает знакомство с многочисленной литературой, посвященной этой проблеме, существуют несколько противоположных и даже взаимоисключающих вариантов ответа на поставленный нами вопрос.
Первый связан с отрицанием истинности общечеловеческого на том основании, что в классовом обществе не может быть единой морали, единых внеклассовых ценностей и норм. Очень четко и последовательно эта точка зрения представлена в работах В. Ленина, утверждавшего: Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата [5, с. 309]. Классовый редукционизм и здесь проявляется во всей своей идеологической полноте, сводя все моральные принципы к одному, главному, органически вытекающему из реальных потребностей строительства социализма преданности делу коммунизма, поскольку игнорирование этого принципа может превратить программу коммунистического строительства в очередную утопию [21, с. 59].
Таким образом, преданность делу коммунизма, закономерно трансформированная затем в преданность делу партии, делу Ленина, выступает условием практической деятельности по строительству нового общества.
Преданный, читаем мы в Словаре русского языка С.И. Ожегова, исполненный любви и верности [22, с. 469]. Эту верность необходимо воспитывать в ходе идеологической работы. Распространение марксистско-ленинской идеологии является объективной закономерностью потому (подчеркнуто нами.
Л.Л.), писал А.К. Уледов в 1980 г. в своей работе Духовная жизнь общества, что трудящиеся массы необходимо постоянно убеждать в правоте марксистско-ленинских идей (подчеркнуто нами. Л.Л.) и воспитывать в их духе каждое новое поколение, вступающее в жизнь [23, с. 133]. Таким образом, объективность оказывается формой убеждения.
Если меня постоянно убеждать, что король прав, то это становится истиной. Действительно, учение Маркса всесильно, потому что верно.
Это означает не что иное, как тождество истины и верности (веры), тот самый circulus vitiosus приведение в доказательство того, что нужно доказать.
При этом коммунистическая мораль оказывается зависимой от текущего момента, монополия на владение ею закрепляется за авангардом рабочего класса коммунистической партией, проводящей колоссальную работу по воспитанию трудящихся [5, т. 41, с. 298318] и перевоспитанию нужных старых буржуазных специалистов [Там же, т. 36, с. 381382]. Итогом мутации морали является приобретение ею всех черт идеологии: редукционизма, дихотомичности, апологетичности и т.д., а насаждаемый аморализм (как разрешение противоречия общечеловеческого и индивидуального в пользу классового) выступает своеобразной индульгенцией для входа в коммунистический рай.
Платой является отчуждение родовых ценностей, родовой сущности человека, превращение его в винтик огромного механизма созидания нового мира, слияния со всеобщим, которое редуцируется в класс, коллектив, партию, государство.
Абсолютизация норм коммунистической морали оказывается оборотной стороной морального релятивизма. Задачи текущего момента и его границы позволяют существенно (и диалектически) трансформировать (артикулировать) те или иные элементы системы коммунистической морали в зависимости от сложившихся в данный момент условий борьбы, оставляя в неприкосновенности преданность догмам учения.
Редукционизм в форме дихотомии свои враги определяет и своеобразный язык идеологизированной морали. В качестве примера можно привести работы В. Ленина, И. Сталина, Л. Троцкого и их соратников. Основные аспекты анализа тоталитарного языка очень подробно изложены в монографии Н.А. Купиной Тоталитарный язык [24, с. 977].
Некоторые особенности языка национал-социализма рассмотрены в работе Роя Макридиса Современные политические идеологии [25, с. 170214].
Как отмечают вышеназванные авторы, единицами тоталитарного языка выступают понятия борьба, война, враг, сражение, битва, разгром, предательство интересов и т.д. Соответственно, семантика насилия входит в контекст опровержения чуждых взглядов в виде глаголов разбить, вырвать с корнем, расчихвостить, сокрушить, уничтожить.
Для сравнения приведем высказывание одного из отцов-основателей либерализма Д. Локка (16321704). Отстаивая принципы терпимости к инакомыслящим, он писал: Мы поступим хорошо, если будем снисходительны к нашему незнанию и постараемся устранить его, мягко и вежливо просвещая (подчеркнуто нами.
Л.Л.), и не будем сразу же дурно обращаться с другими как с людьми упрямыми и испорченными, потому что они не хотят отказаться от собственных мнений и принять наши мнения или, по крайней мере, те мнения, которые мы хотели бы навязать им, между тем как более чем вероятно, что мы не менее упрямы в отношении принятия некоторых их мнений [26, с. 639640].
Здесь терпимость к инакомыслящим является формой выражения расширенного редукционизма признания либерализмом в качестве основных и базовых таких общечеловеческих норм и ценностей, как свобода, достоинство, жизнь, безопасность (моральная составляющая), право выбора правительства, право голоса, ответственность перед законом и общественный договор как консенсус между государством и гражданином (политический элемент), частная собственность и рыночная экономика, свобода индивидуального предпринимательства (экономическая основа).
Заметим при этом, что либерализм существует не просто гораздо дольше, чем кратко рассмотренные нами в качестве примера национал-социализм и коммунизм, хотя причины этому очевидны сакрализация тех черт индивида, которые делают его творцом своей судьбы энергичность, предприимчивость, справедливость как соответствие между вкладом и вознаграждением и т.д. Он и практически подтвердил свою научность, соответствие тем универсальным ценностям, которые и выражают родовую сущность человека. Идеи Д. Локка, как, впрочем, и Т. Гоббса (15881679), но в меньшей степени, экономические взгляды А. Смита (17231790), сопряженные с моральным аспектом либеральной идеологии, послужили основой конституций многих западных стран, и в первую очередь Конституции США. В частности, известный Билль о правах американской Конституции, устанавливающий ограничения на сферы компетенции правительства свободу граждан высказываться по любому вопросу, выбирать то или иное вероисповедание, владеть частной собственностью и т.д., практически полностью воспроизводит идеи Д. Локка, изложенные в Опыте о человеческом разуме и, в особенности, в Двух трактатах об управлении государством.
Сюда же относятся его идеи о необходимости разделения трех ветвей власти, составляющие сущность теории общественного договора. Таким образом, идеи либерализма не только истинны, потому что верны, но верны потому, что прошли практическую цивилизационную проверку и поэтому практически востребованы и жизненны.
Итак, моральная концепция В. Ленина это итог идеологизации марксистского понимания морали как формы отражения исторически-определенных общественных отношений, уровня развития социальной практики. При этом позиция К. Маркса и Ф. Энгельса несколько отличается от ленинской.
Признавая за моральными нормами способность к трансформации, изменчивости [6, т. 20, с. 9495], они, тем не менее, подчеркивали относительную самостоятельность морали, ее устойчивость к изменениям, происходящим в обществе. На это обращал внимание и Ф. Энгельс, рассматривая различные формы морали (христианско-феодальную, буржуазную и пролетарскую) как различные варианты ответа на вопрос о добре и зле [Там же], и К. Маркс, говоря, что мораль зиждется на автономии человеческого духа [6, т. 1, с. 13].
Моральные нормы, таким образом, могут быть представлены с точки зрения единства общего и особенного, формы и содержания, устойчивости (сохранения) их основных (базовых) структурообразующих элементов (ценностей) и изменчивости (под влиянием процессов, происходящих в общественной практике) форм и способов связи между ними.
Каждая система ценностей обладает конкретно-историческим содержанием. Фактически ценности человека соответствуют морали того общества, в котором он живет.
Тем не менее, хотя у разных людей, народов, социальных групп ценности различны и даже, в крайних случаях, противоположны, тем не менее, весь духовный мир человека на протяжении всей истории пронизан единым каркасом той или иной иерархией ценностей, которая в той или иной степени человечна, соответствует родовой сущности человека, родовым принципам жизни.
Характеристика реальности и будущего как принятие (непринятие) индивидом (группой) определенных ценностей осуществляется при этом в рамках главной цели сохранения единства общества. Иначе ценности теряют смысл.
Это означает, что в системе ценностей воплощен принцип жизни, признанный в качестве способствующего сохранению целостности и единства данного сообщества, а значит, и для обеспечения наибольшего благополучия каждого члена этого сообщества.
Конечно, моральные нормы трансформируются в ходе развития общества. Мы знаем сегодня не только то, что нечто может быть прекрасно, хотя оно не является добрым, но и то, что оно прекрасно именно в том, что оно не добро И уж ходячей мудростью является то, что нечто может быть истинно, хотя оно не прекрасно и поскольку оно не прекрасно, не священно и не добро, писал М. Вебер, рассматривая релятивность моральных норм [27, с. 37].
Тем не менее, реальная история человечества показывает, что чем большее число поколений людей практически участвовало в истории, тем больше людей осознавало и воспринимало ценности Жизни, Свободы, Счастья, Безопасности и т.д., т.е. ценности, объективно присущие человеческому Роду как целостной системе (в противовес антисоциальным Хаосу, Насилию, например), тем больше эти ценности становились моральным ориентиром и критерием человечности. Интересно, что процитированный нами М. Вебер, говоря о релятивности моральных норм, приходит к выводу, что последние ценности все же существуют.
По его мнению, это этика братской любви (добро), формальная рациональность (ценности науки) и харизма как ценности веры [Там же, с. 3637].
Единство индивидуальных и общечеловеческих ценностей как единство индивида и Рода всегда относительно и противоречиво. Индивид, группа не могут сразу и целиком усвоить, принять всеобщее.
Для этого индивидуальное существование должно быть не менее длительным, чем существование Рода, ибо только при этом условии ценности Рода могут подтвердиться практически. Это означает, что мера принятия их индивидом (группой) всегда конкретна и лишь в тенденции ведет к их тождеству.
Но тождество индивида и Рода (по Марксу расширение индивида до масштабов человечества), означающее конец отчуждения и, одновременно, конец истории, будучи принципиально недостижимым (утопичным), оказывается, тем не менее, той целью, достижение которой в той или иной степени, форме отдельным индивидом (группой) в их разнообразной деятельности, является ступенью прогрессивного преодоления отчуждения. При этом, чем больше человек усваивает универсальных, общечеловеческих, т.е. родовых ценностей, чем больше он воспринимает основу, фундамент человеческой культуры, тем более он человек, тем более человечна его жизнь и деятельность. Естественно, что действительные ценности Рода это общие (по крайней мере, в тенденции) ценности для всех людей.
Можно усвоить групповые, национальные и т.д. ценности. Но человеком становится представитель той или иной группы настолько, насколько в этой групповой (в том числе классовой, но не как единственной) или национальной культуре утверждены именно общие для всех людей ценности.
В этом положении дел, как нам представляется, и следует искать причины гибели многих утопий и идеологий, новых религий, как только их пытались реализовать практически. Чем больше их отрыв от общечеловеческой предшествующей культуры, тем скорее они обречены на провал.
Типичным примером этому, на что мы уже обращали внимание, является национал-социализм и большевизм, представляющие идеологии полного разрыва со старыми, архаичными представлениями о морали, добре и зле, свободе и справедливости и т.д., редуцирующими идеологию как исключительно классовое или национальное сознание. В качестве положительного примера можно назвать либерализм, который кладет индивидуальное как проявление общечеловеческого в основу своих идеологем, преодолевая тем самым классовый и национальный редукционизм.
Таким образом, общечеловеческие нормы могут выражать истину. Хотя бы потому, что они подтверждаются практикой Рода, способствуя сохранению социальной целостности.
Но сама эта практика, в силу ее принципиальной незавершенности, когда практическое подтверждение истинности всеобщего означает и конец Рода, обусловливает относительную истинность конкретно-исторических норм, ценностей и создаваемых на их основе моральных концепций и идеологий.
Последние не могут быть сведены исключительно к классовым, национальным, как не может быть исключительно классовой (национальной) сама мораль. Соответственно, и субъект-носитель идеологии не только класс или нация, но религиозная конфессия, сословие, любая социальная группа, оценивающая свой статус (экономический, политический, культурно-этнический и т.д.) как справедливый (несправедливый) и стремящаяся поэтому к его изменению (сохранению) в рамках создаваемых ею для этой цели институционально-оформленных политических движений, партий, союзов, государства и т.д.
Все сказанное не означает, что идеология не может выражать объективную истину, что между идеологией и наукой нет ничего общего, что отношения между ними развертываются в рамках и границах полярных противоположностей и антагонизмов.
Во-первых, этого не может быть потому, что и идеология, и наука элементы системы духовной жизни общества. Они не могут не оказывать влияния друг на друга. Идеология, для того, чтобы быть эффективной, должна быть определенным образом научно организована, обеспечена теоретически или, по крайней мере, иметь наукообразную форму.
Это касается как ее концептуального, так и программного уровней.
Во-вторых, основные положения социальных теорий, составляющие концептуальный уровень идеологии, зависят от уровня развития всей совокупности наук. Весьма удачно показали связь между изменениями в научной картине мира и формированием идеологий Нового времени С. Кара-Мурза, М. Ормигон и Д. Пискунов в своей статье: Идеология и наука не антиподы!.
Тот индивидуализм, на котором основано в рыночной экономике свободное предпринимательство, пишут они, не мог возникнуть без ощущения человеком себя в качестве свободного атома человечества. Именно это ощущение оправдывало разрыв с теми структурами, в которые был интегрирован человек аграрного общества патриархальная семья, родная деревня, церковь и т.д. Атомизм как естественный порядок вещей придал законность также и освобождению от иерархических структур феодальной зависимости, заложил концептуальную основу представительства в западной демократии (один человек один голос) [29, с. 93].
Еще более очевидна связь идеологии с совокупностью социальных наук социальной философией, этикой, экономической наукой, правом и др.
В-третьих, и идеология, и наука представляют институциализированные формы общественной деятельности в виде партий, союзов, движений, школ, направлений и т.д. и общественного сознания экономических, политических, социальных программ, программ научных исследований, научных дискуссий, идеологической борьбы и т.д.
Тем не менее, идеология с ее апологетикой, редукционизмом, своим, зачастую своеобразным языком, дихотомичным видением общества и т.д. в принципе не может быть отождествлена с наукой.
Главной функцией последней является познание законов. В этом проявляется специфика науки получение и систематизация объективных знаний (цель), стремление к отражению всей действительности в бесконечном многообразии ее конкретных проявлений (предмет) в форме абстрактно-ненаглядного знания (особенности отражения) и т.д.
Наука не нуждается в апологетике, а дихотомия научного знания разворачивается, как противоречие объективной истины и заблуждения, абсолютной и относительной истины, объективного и субъективного, знания и незнания. Но история знает и немало попыток идеологического обеспечения науки.
Достаточно вспомнить обвинения в буржуазности теории относительности А. Энштейна, генетики, кибернетики и т.д.
Необходимость постоянного приращения знания как реализация потребностей общества в практическом и постоянном преобразовании действительности (знания как практическая ценность), объективно конституирует науку как разновидность открытых систем, т.е. таких, в которых происходит обмен информацией, энергией, веществом и т.д., как в рамках структуры самой системы, так и с окружающей средой. Наука поэтому терпима к инакомыслию, тяготеет к формализации и математизации, научным конвенциям в использовании базовых понятий атом, множество, вещество, число, биоценоз и т.д.
Это не значит, что любая идеология сугубо закрытая система, что замкнутость идеологии это ее существенное свойство, признак. Участники идеологического процесса не визионеры земного рая, а активные сторонники (как пророки, так и просто их последователи) преобразования действительности.
Поэтому любой идеологии имманентно присуща тенденция к переходу от условно-изолированного и закрытого типа на уровень условно-закрытой и даже открытой системы. Условия превращения этой возможности в действительность задаются моральными параметрами (степень воспроизведения общечеловеческого) и самой наукой.
Последняя, в определенной степени, снимает апологетичность, дихотомичность, редукционизм путем наполнения идеологии научным содержанием в виде многообразных (по объекту и предмету, уровню и методам познания) естественнонаучных, социальных философских, экономических, политических, правовых, этических, эстетических теорий и концепций.
С другой стороны, можно лишь в определенной степени, в определенном, строго ограниченном отношении (рассматривая эффективность идеологии, например) говорить об элементах ее научности. Мы считаем, что только в таких границах, критерием научности идеологии может считаться степень выражения в ней общечеловеческих ценностей и норм, соответствие им программ, практических действий социальных групп и результатов этих действий в обеспечении единства и целостности общества.
Итак, к каким выводам мы пришли, что показал анализ идеологии, какое определение можно сформулировать, какие элементы, стороны наиболее полно выражают ее сущность?
Ответы на поставленные вопросы, и мы пытались показать это, представляются весьма и весьма затруднительными.
