В-четвертых, для студентов-старшекурсников бакалавриата и студентов магистратуры может быть предложена система теоретических семинаров (методология экономической теории, соотношение и потенциал различных экономических теорий, глобальная экономика знаний). В рамках таких занятий студенты в значительной степени самостоятельно (но под руководством профессора), работая с источниками, статистическим материалом, ведя очные и заочные диалоги, готовя аналитические рефераты, смогут получить навык творческой деятельности как будущие аналитики, исследователи, преподаватели.
На первый взгляд такой учебный план (минимум два уровня economics, курс политической экономии, курс компаративистики и теории трансформаций, спецсеминары, итого около 8 часов в неделю на протяжении четырех семестров) покажется перегруженным теорией и не соответствующим интересам студентов212. Действительно, в большинстве случаев современный студент стремится получить, прежде всего, определенный объем прикладных знаний, которые он мог бы использовать для работы бухгалтером, финансовым менеджером и т.п.
Но жизнь меняется. В недалеком будущем наиболее престижными станут специальности аналитиков и консультантов, а для них требуется, прежде всего, способность к самостоятельному мышлению, критическому освоению информации, то есть все то, что можно получить лишь в рамках фундаментальной полипарадигмальной подготовки.
* * *
Итак, если мы хотим выпускать не только узких специалистов по прикладным дисциплинам, готовых воспроизвести лишь основы black board economy и имеющих узкопрофессиональные знания, но и поколение экономистов, способных анализировать все многообразие социально-экономической жизни, критиковать и творчески развивать существующие концепции (то есть творцов новых теорий), понимающих экономические основы социальных, политических и идейных противоречий в современном мире, мы должны дать им представление не только об economics, но и о всем комплексе современных социально-экономических теорий, о реальной сложности глобальной экономики на пороге нового тысячелетия. Иначе новый догматизм.
Иначе умирание оригинальной отечественной социально-экономической теории и вчерашний день американской науки...
Повсеместное господство теории предельной полезности стало видимым основанием для отказа трудовой теории стоимости в теоретической и практической актуальности. Проблема кажется решенной раз и навсегда, однако автор считает возможным и необходимым усомнится в этом. Причина непопулярности трудовой теории стоимости не в том, что строго и окончательно доказана ее теоретическая несостоятельность и практическая неплодотворность.
Причина в другом в объективной востребованности со стороны господствующих общественно-экономических сил иной научной парадигмы. Бизнесу (в широком смысле слова; стороже, на языке марксизма, следовало бы сказать капиталу) и всем тем агентам общественной жизни, которые принимают устанавливаемые им правила игры (а это все мы как агенты рынка: потребители, продавцы рабочей силы и т.п.), объективно необходимы, прежде всего, позитивные знания, позволяющие принимать наиболее эффективные с точки зрения рынка решения. Эту задачу и реализует так называемый mainstream современной экономической теории, выросший из теории предельной полезности.
Трудовая теория стоимости эту задачу, действительно, непосредственно не решает. Она решает другие теоретические и практические проблемы. Какие именно? На этот вопрос авторы уже отвечали в опубликованной год назад статье об актуальности I тома Капитала для современной экономической теории и практики214.
В этом тексте нам хотелось бы продолжить свои размышления, сделав другой акцент.
Парадоксом (но только на первый взгляд) является то, что теорию предельной полезности можно вывести из трудовой теории стоимости, пройдя всю цепочку восхождения от абстрактного к конкретному. Как это можно сделать, автор покажет во втором разделе статьи, указав на основные вехи длинной дороги, включающей все три тома Капитала (но не только). Эта дорога приведет нас к пониманию того, что на поверхности явлений стоимость в условиях зрелой, более того, вступающей в пору заката, капиталистической системы, может и должна проявляться исключительно в превращенной форме, создающей объективную видимость совершенного иного (превратного, перевернутого) содержания. Истинным (в точном смысле слова) теоретическим отображением этого неслучайно сформированного перевернутого содержания и является теория предельной полезности.
Более того, именно марксистская методология и теория позволяют показать, как и почему в ХХ веке сформировалась объективная необходимость широкого распространения именно маржиналистского подхода и видимость его истинности. Любопытно, что сам маржинализм, в отличие от марксизма, свое господствующее в последние десятилетия положение воспринимает как должное, некритически, не только не отвечая на вопрос о причинах своего доминирования, но даже и не ставя его.
Все это мы покажем в заключительной части данного текста.
Начать же нам хотелось бы с иного с прояснения того, каково содержание трудовой теории стоимости, ибо за время, прошедшее с распада СССР, едва ли не большая часть научного сообщества нашей страны утратила тот уровень понимания Капитала, который был нормален хотя бы для студента-отличника экономического факультета МГУ 70-х годов.
(В скобках заметим: едва ли не большинство нынешних критиков этой теории всерьез считают, что суть трудовой теории стоимости состоит в измерении последней объемом трудозатрат, рабочим временем, а то и вообще в часах. В бытность мою студентом за это ставили двойки на 1 курсе)
Посему начнем с напоминания некоторых классических тезисов.
Возвращаясь к классике: стоимость есть общественное отношение рыночной экономики
Начну с того, что далеко не всякое общественное богатство, созданное трудом, является стоимостью. В рамках марксистской трудовой теории стоимости доказан тот факт, что стоимость это специфическая общественная форма богатства, создаваемого трудом, характерная исключительно и только для товарного производства.
Попробуем аргументировать этот столь же простой, сколь и не самоочевидный тезис.
Начнем с того, что стоимость (во всяком случае, в рамках классической марксистской теории) есть одна из двух сторон товара. Товар же есть элементарное бытие (клеточка) системы отношений товарного производства.
Отсюда несколько следствий.
Первое. Стоимость в рамках классического марксизма есть, прежде всего, не некий экономический агрегат, помогающий соизмерить обменивающиеся продукты, учесть затраты труда. Стоимость есть экономическое отношение объективное отношение, в которое люди вступают в условиях товарного производства, обмена и потребления. И лишь затем мы можем сказать: стоимость есть такое экономическое отношение, которое лежит в основе обмена товаров, что, в частности, делает их соизмеримыми.
Это нюансы, но они, как я покажу ниже, важны.
Как таковая стоимость и это второе следствие есть одна из сторон системы отношений товарного производства, т.е. специфической и с теоретической, и с исторической точки зрения экономической системы. К.Маркс многократно подчеркивал, что условием возникновения товара и товарных отношений является наличие, во-первых, общественного разделения труда (то, что стоимость есть воплощенный, овещненный в продукте общественный труд, труд, осуществляемый в условиях общественного разделения труда, прямо подчеркнуто в Капитале). Во-вторых, условием существования товара является обособленность производителей или то, что Маркс назвал частным трудом.
Это так же абсолютно недвусмысленно подчеркнуто им в самом начале Капитала, где он говорит, что только продукты частных, независимых работ становятся товарами. В силу этого стоимость есть феномен исключительно исторически конкретной экономической системы системы товарных отношений (ее формой является рынок, давший общепринятое ныне имя этой системы).
В других общественных системах труд создавал и будет создавать общественное богатство, имеющее другую не стоимостную социально-экономическую природу и форму. В течение долгих тысячелетий человеческий труд создавал общественное богатство, но не создавал стоимость. Так, в частности, производили свой продукт в условиях господства натурального хозяйства крестьяне (т.е. большинство человечества) в большинстве стран мира на протяжении тысяч лет, вплоть до ХХ века.
Так до сих пор производят значительную часть своего продукта сотни миллионов крестьян в странах третьего мира и даже в России. Так производят и будут производить свой продукт те ученые и художники, кто дарит его человечеству как общественное благо, не превращая свое творение в объект частной собственности Но это иная материя.
Сейчас же нам важно зафиксировать: исследуя стоимость, мы всегда должны оставаться в рамках системы товарных отношений.
Итак, мы вспомнили, что трудовая теория стоимости К.Маркса есть не более (но и не менее) чем составная часть единой теоретической системы Капитала, отображающей (во всяком случае, по мнению Маркса и его сторонников) систему производственных отношений особой системы, называемой ныне рыночной экономикой.
Как же именно выводится трудовая теория стоимости?
В трактовке этой проблемы даже среди марксистов есть немало расхождений, но есть и некоторые инварианты, принятые всеми, кто судит об этом предмете не по учебникам и хрестоматиям. Для того чтобы их вспомнить, необходимо всего лишь воспроизвести основные шаги логики I раздела I тома Капитала.
Исходный пункт фиксация того, что исследуемый нами предмет есть мир товаров. Как мы уже заметили, это важно: мы тем самым ограничиваем наше исследование только данной системой.
Второй шаг: выделение двух сторон товара потребительной стоимости (способности продукта удовлетворять некоторую общественную потребность) и меновой стоимости (способности обмениваться в некоторой пропорции на другой продукт). Здесь важно подчеркнуть очевидный, но часто забываемый тезис: стоимость есть всего лишь одна из сторон товара и вне единства с потребительной стоимостью не существует.
Этот тезис следует акцентировать, ибо он будет не раз содержательно работать на доказательство выдвигаемых нами положений.
Третий шаг: выведение стоимости как общественного отношения, делающего возможным и необходимым производство, обмен и потребление продуктов как именно товаров. Именно здесь лежит ключ к выделению труда как субстанции стоимости.
Логика Маркса достаточно прозрачна. Он фиксирует то, что полезность продукта есть свойство всякой экономической системы, в которой есть хотя бы потребление. Следовательно, эта черта должна быть присуща товару, но она не может служить той differentia specifica, которая характеризует товарное отношение.
Специфика этого отношения состоит в том, что (NB!) продукты производятся в условиях общественного разделения труда и обособленности производителей.
С последним следует разобраться предельно внимательно. Дело в том, что одно из принципиальных различений трудовой теории стоимости и теории предельной полезности связано с тем, что именно только обмен или производство в широком смысле слова (в единстве собственно производства, обмена, распределения и потребления, соединенных в едином воспроизводственном процессе) кладется в основу исследования. Это должно быть хорошо известно всем экономистам-теоретикам.
Запомним это.
Пойдем далее. Экономистам-практикам, в том числе сторонникам максимально свободного и полного развития рынка, хорошо известно, что для такого развития необходимы некоторые объективные условия. Какие?
Только возможность свободно продавать на рынке свою продукцию и покупать ресурсы по свободным ценам? Отнюдь. И идеология, и практика рыночных реформ в России 1990-х годов показала, что этого мало. Что для развития рынка в необходимо нечто большее.
Первое и очевидное (столь очевидное, что экономисты-рыночники многое потеряли, забыв об этом): для развития рынка необходимо развитое общественное разделение труда (общественный характер труда). Реверсивное развитие экономики, породившее в первой половине 90-х годов мощную волну бартера и натурализации хозяйства, доказало, что забывать об этом нельзя. Для развития рынка нужна не только возможность обмена, но и производство, которое может и должно совершаться в условиях развитого разделения труда.
С этим никто вроде бы не станет спорить, но есть один нюанс: выше в качестве практикой востребованного атрибута рыночной экономики был выделен особый тип производства, труда.
Второе условие развития рыночной экономики, выделенное нами выше вслед за Марксом обособленность производителей и частный характер труда. Тяготеющие к mainstreamу теоретики эту формулу не признают.
Однако либеральные экономисты-практики прекрасно знают: рыночной экономики не будет, если производитель (именно производитель, а не только продавец и покупатель) действует в условиях более или менее жестких ограничений его деятельности. Отсюда требования частной собственности (т.е. концентрации экономической власти, в частности, решений что, как, для кого и т.п. производить в руках частного лица, субъекта частного, независимого от других производства), невмешательства государства в производственную деятельность, демонополизации производства (а не только торговли) и т.п.
Впрочем, либеральный экономист-теоретик с этим тоже на принципиальном уровне согласится, хотя и предложит несколько иное терминологическое оформление. Согласится.
Но не вынесет эти характеристики в качестве основных ограничений, указывающих на специфику рыночной экономики, в учебник. Этот ученый будет и в теоретической полемике с оппонентами, и в своей практической консультационной деятельности доказывать, что для развития рыночной экономики нужны максимально полное развитие частной собственности и максимально полная свобода (мы бы сказали независимость, обособленность, ибо свобода и в классической философии, и в экзистенциализме, есть нечто много большее) фирмы (мы бы сказали производителя товара).
Но этот ученый не положит общественное разделение труда и обособленность производителя в основу своей теоретической конструкции, призванной отобразить параметры рыночной экономики.
Этот парадокс имеет вполне разумное и четкое объяснение. Во-первых, для функционирующей рыночной экономики и общественное разделение труда, и обособленность производителей есть само собой воспроизводимая предпосылка. Посему теория может от нее абстрагироваться.
Если только эта теория не ставит вопрос: как, почему и сколь надолго возникла изучаемая ею система. А этот вопрос экономикс не ставит и не может ставить по упомянутым выше причинам.
Во-вторых, такая характеристика differentia specifica рыночной экономики четко указывает, что последняя есть всего лишь одна из многих экономических систем; что рыночная экономика имеет свои логические и исторические границы и не тождественна экономике вообще. Такая постановка вопроса для экономикс, опять же, невозможна.
В-третьих, признание противоречия обособленности производителей и общественного разделения труда как системного качества так называемой рыночной экономики обусловливает акцент на исследовании в первую очередь производственных отношений и лежащего в их основе труда, его характера и содержания. А это опять же нож острый для mainstreamа.
В результате этого и складывается внешне парадоксальная ситуация, когда для того, чтобы сформировать рыночную экономку, и сторонникам, и противникам решения этой задачи равно нужны теоретически достоверные знания о системном качестве, границах, специфике этой системы. А это знание дает только исследование ее производственных отношений. Не случайно поэтому на заре борьбы капитала за место под солнцем теоретики этой системы делали акцент на тех же параметрах, что сторонники рыночных реформ в России 90-х гг.
ХХ века. Не случайно первые стали основоположниками трудовой теории стоимости, а вторые проводили последовательный курс на либерализацию и приватизацию.
Подчеркну: первая предполагала не только объявление свободы торговли, но и главное слом системы планового контроля за производителем. Вторая установление частной собственности во всей системе общественного воспроизводства, а отнюдь не только в сфере торговли, причем частной собственности не только как юридической формы, но как системы отношений, обеспечивающих реальную обособленность частных производителей.
Итак, товарное производство предполагает общественное разделение труда, т.е. полную зависимость производителей друг от друга, и, в то же самое время и в том же самом отношении их обособленность, т.е. полную друг от друга независимость. Такова практически достоверная теоретическая модель товарной экономики. Как же разрешается (и вместе с тем, естественно, воспроизводится) это противоречие?
А очень просто. Это знает любой, кто производил что-то для продажи. Действительно независимый ни от кого производитель создает на свой страх и риск некий продукт (вот она, обособленность), предназначенный для другого члена общества (вот оно, общественное разделение труда) и выходит на рынок, где он сталкивается с такими же производителями и потребителями, так же производившими свои товары независимо, но ориентируясь на общественные (не свои личные) потребности.
И далее лишь стихийное (в исходном пункте изучения рынка все и Маркс, и Маршалл, и их последователи абстрагируются от всяческих его ограничений), от воли и сознания никого из агентов не зависящее взаимодействие продуктов этих работ приведет к тому, что часть из них будет обменена в некоторой пропорции на другие, часть так и останется нереализованной, причем для одних эта пропорция окажется более выгодной, для других менее. Далее все они опять уйдут с рынка и опять на свой страх и риск начнут производить те же (или иные рыночная экономика в отличие от патриархальной любит инновации) продукты, предназначенные для реализации неизвестно в точности каких именно общественных потребностей.
Вот в этом реальном процессе снятия и воспроизведения обозначенного выше противоречия и формируется стоимость как общественное отношение (то же касается и потребительной стоимости, но об этом ниже).
Продолжим наши размышления о классической марксовой трудовой теории стоимости. Следствием признания того факта, что стоимость есть общественное отношение, является сделанный выше жесткий вывод: стоимость нельзя сосчитать.
Она принципиально не поддается кванитификации. Этот тезис выглядит, возможно, неожиданно для тех, кто никогда всерьез не изучал Капитал или забыл об этом, но это именно так. Именно для этих читателей Маркс в свое время заметил, что стоимость тем и отличается от известной вдовицы, что ее нельзя пощупать, сосчитать. Сосчитать, непосредственно увидеть можно только форму стоимости, в частности, цену товаров.
Но она так же отличается от стоимости, как одежда женщины от того, что скрыто под ней (сооответствие в обоих случаях возможно, но только как исключение). Если оставить шутки в стороне, то раскрытие этого следствия а оно принципиально важно потребует от нас исследования субстанции, содержания и формы стоимости, исследования, доведенного как минимум до выведения денег и феномена цены (а эти категории в Капитале в отличие от economics не постулируются, а строго выводятся).
Эту, едва ли не самую главную задачу я предлагаю решить ниже, продолжив начатое выше воспроизведение основных шагов восхождения от абстрактного к конкретному в исследовании феномена стоимость.
Мы остановились на том, что стоимость товара есть общественное отношение, предполагающее, что имеющие стоимость товары производятся в условиях общественного разделения труда и обособленности производителей. Способом признания общественной необходимости товаров продуктов обособленных частных работ являются на поверхности явлений акты купли-продажи.
Сама же стоимость есть нечто более сложное это тот общественный иероглиф, та скрытая общественная сущность, которая определяет меру общественной необходимости всех тех продуктов, которые были признаны на рынке как товары (были проданы и куплены). Сам рынок при этом автоматически определяется как система отношений (соответственно, и факторов, правил и т.п., их обеспечивающих) обмена, признания общественной необходимости продуктов обособленных частных работ.
Чем же может определяться эта общественная необходимость товара, формирующаяся в процессе разрешения реального противоречия, осуществления реального отношения и так выведенная Марксом, отобразившим в системе категорий 1 главы Капитала этот объективный процесс? Тем, что он в определенной мере удовлетворил чью-то потребность и, следовательно, затраченный на его создание труд в некоторой мере (она зависит от пропорции обмена) оказался общественно-необходимым. Первый аспект обусловливает наличие общественной потребительной стоимости товара. Второй общественно-необходимого труда, воплощенного в товаре; точнее овещненного в товаре, ибо товар это вещь (в философском смысле этого слова).
Последнее и есть стоимость как одна из сторон товара клеточки того, что сейчас принято называть рыночной экономикой.
Подчеркну: не весь реально затраченный на производство товара труд есть субстанция стоимости, а лишь тот, что оказался общественно необходимым в той системе пропорций, каковая реально сложилась на рынке и каковая в основе своей определяется структурой производства, стихийно сложившейся в процессе осуществления производителями массы частных работ. Именно эта стихийно складывающаяся за спинами производителей система пропорций конкретных видов труда и их затрат (проявляющаяся в системе определенных пропорций обмена на рынке) и определяет в своей основе то, какая часть труда, воплощенного в том или ином продукте, окажется востребована системой общественного воспроизводства (производства, обмена, распределения и потребления, повторяющихся как постоянный процесс). Этот востребованный, общественно-необходимый труд и есть субстанция стоимости, что Маркс выводит из анализа реального процесса взаимодействия обособленных производителей.
Увидеть, пощупать, сосчитать эту общественную субстанцию невозможно по определению. Если бы это могло произойти, то мы бы получили сознательно организованное непосредственно общественное производство, т.е. очевидно не-рыночную экономику.
Другое дело, что конкретные пропорции обмена товаров обязательно непосредственно, практически определимы: их знает, уходя с рынка, каждый продавец и покупатель. Если вы продали пару произведенных вами башмаков и купили двух поросят, то это значит, что стоимость этих башмаков равна двум поросятам. И иначе ее не измеришь.
И ни в чем другом, кроме как в поросятах, воплощенный в произведенных вами башмаках общественный труд не проявляется.
Отсюда известнейшее, но ныне, как я уже заметил во введении, многими прочно забытое положение Маркса: стоимость товара проявляется только в потребительной стоимости другого товара и ни в чем ином. Соответственно, если говорить о количественной стороне, то стоимость определенного товара внешне выражается в определенном количестве того товара, на который первый был обменен. (Но никогда не в часах труда!)
Попутно заметим: это один из многих параметров, указывающих на не только противоположность, но и неразрывное единство стоимости и потребительной стоимости в Капитале.