Проблемы преодоления «рыночноцентрической» модели экономической теории
В то же время всякий знаток диалектико-материалистического, исторического метода марксизма хорошо знает, что к числу основных его достижений относится, в частности, системное, исторически конкретное понимание экономики с акцентом на качественной специфике ее этапов.
Ныне, в начале XXI века, переживая глубинные социально-экономические трансформации, нам особенно важно использовать этот методологический подход.
В этой связи нам представляется особенно актуальным аргументировать в предлагаемом ниже тексте следующие три тезиса.
Первый. В современной экономической теории, в тои числе, в значительной степени и гетеродоксальной, доминирует рыночноцентрическая модель.
Эта модель не только устарела, но и тормозит развитие экономической науки.
Второй. Т.н. рынок а на марксистском языке мы бы строго назвали это системой отношений товарного производства за последние десятилетия существенно изменился по сравнению не только с рынком эпохи свободной конкуренции и его модификациями в эпоху подрыва этой свободы в условиях империализма, но и с социально-ограниченным, регулируемым рынком второй половины ХХ века.
Новый век делает все более актуальной проблему развития тотального корпоративно-сетевого рынка.
Третий. Рыночные отношения тормозят развитие экономики знаний; более того, в неоэкономике наблюдается обратно-пропорциональная зависимость меры креативности деятельности и ее коммерциализации.
Господство же рыночного фундаментализма в современных развитых экономических системах приводит к приоритетному развитию превращенных форм творческой деятельности (от финансовых спекуляций до масс-культуры).
Проблемы преодоления рыночноцентрической модели экономической теории
Господствующая в настоящее время в мире и в России экономическая теория, при всём многообразии её течений, обладает (если мы на время оставим в стороне ныне пока непопулярный марксизм и близкие к нему школы) неким удивительным свойством: для монетаристов и кейнсианцев, неоинституционалистов и дирижистов практически для всех них (равно как и отображающих эти теории учебники) центром теоретического мироздания является Его Величество Рынок.218 В самом деле, посмотрев на любой учебник economics'а (разве что за исключением некоторых отечественных, написанных экс-марксистами), мы сразу же заметим, как там характеристики экономики вообще практически без каких-либо оговорок превращаются в характеристики рынка: наличие спроса и предложения, денег, капитала, бюджетных ограничений, прибыли ниоткуда не выводится, иная экономика если и упоминается, то как некоторое исключение, экономические цели и мотивы по сути сводятся к денежным перечень легко продолжить. При этом сей факт сведение экономики к рынку одновременно и не замечается, и не подвергается сомнению (и здесь, как мы покажем ниже, нет парадокса). То есть, конечно же, если Вы спросите экс-советского политэконома, когда-то неплохо, а то и блестяще знавшего марксизм, тождественны ли понятия экономика и рынок, он, скорее всего, вспомнит, что нет. Может быть, ещё немного подумав, даже добавит (блистая некогда имевшем место проникновением в тайны экономических и экономико-философских рукописей К. Маркса), что при том именно рыночно-капиталистическая система есть наиболее развитый вид экономической общественной формации.
Но если этот вопрос не ставить...
Практические и методологические причины рыночноцентризма
По-видимому, читатель уже догадался, что авторы рано или поздно должны будут использовать параллель с Птолемеевской геоцентрической моделью вселенной. В самом деле, давайте задумаемся, почему вплоть до XV-XVII веков (а в России для большинства неграмотного населения аж до начала XX века) геоцентрическая модель оставалась абсолютно господствующей? Потому, что её противников отправляли на костёр?
Да, и это правда, но решение проблемы лежит в другой плоскости: для феодальной (основанной на натуральном хозяйстве и крепостничестве) экономики, сословно-иерархической политики и догматически религиозной духовной жизни любая иная теория мироустройства была (1) не нужна и (2) опасна (опасна угрозой теоретической критики сложившегося миропорядка, являющейся, как правило, прологом практического изменения последнего). Именно практика той эпохи, требовавшая локальной, привязанной к общине-поместью-приходу, замкнутой, движущейся в рамках природного цикла, традиционной жизни, превращала [ложную] птолемеевскую модель в необходимую и достаточную теоретическую предпосылку тогдашнего мира, а [истинную] систему Коперника-Галилея-Бруно делала ненужной и опасной.
Однако гелиоцентрическая теория, наука и истина были нужны для иной практики практики разрушения феодально-замкнутого социально-экономического пространства, кругового социально-экономического времени, тоталитарно-догматической идеологии...
Конечно, аналогия не доказательство, но она вполне может послужить прологом и иллюстрацией к доказательству.
В принципе сходная ситуация вновь наблюдается сегодня в экономической теории. Вновь ибо XXI век повторяет (причём во многом в фарсовом виде) ситуацию казавшегося всеобщим и вечным господства рыночно-буржуазного строя позапрошлого столетия.
Тогда для окончательной победы, а сейчас для самосохранения и консервации этой системы была не нужна и опасна всякая иная, кроме рыночноцентрической, экономическая теория.
Во-первых, для экономических субъектов, практически (а не только идейно) сращенных с рыночной системой (некритично подчинённых товарному, денежному и т.п. фетишизму), иная теория и не нужна. Их практическая экономическая жизнь сведена к выбору решений, где критерием является максимизация денежного богатства и его производных в кратко- или долгосрочном периоде и, соответственно, им нужна чётко привязанная к этим практическим задачам наука.
И рыночноцентрическая теория в принципе справляется с решением этих задач.
Более того, во-вторых, эта теория оберегает этих субъектов от любых лишних, опасно критических постановок и вопросов, указывающих на наличие других, не рыночных миров. Она теоретически доказывает (как это в своё время делали отцы церкви, защищая постулаты Птолемея), что иного мира нет, вроде бы как бы и не было (раз уж о не-рыночном производстве, распределении и потреблении упорно забывает теория, то простым смертным и подавно о них знать не следует) и уж точно никогда не будет.
Аминь.
Наконец, в-третьих, любая теоретическая школа, указывающая на то, что рынок не есть единственно-возможное устройство жизни, опасна, как была опасна в своё время гелиоцентрическая модель строения вселенной: и в том, и в другом случае правящие силы отторгают вредное для них знание (правда, критиков рыночноцентрической парадигмы пока еще тьфу-тьфу-тьфу не тащат на костер). Для сохранения господства глобальной гегемонии капитала и рыночного фундаментализма (термин Дж.
Сороса) опасна активная пропаганда теоретических представлений, показывающих, что рынок (как экономическая система, обслуживающая большую часть трансакций большей части человечества) окончательно победил только в конце XIX века начале XX века. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн (чего стоит хотя бы самая кровавая война XIX века между Севером и Югом в США, да и Первую мировую войну явно не большевики развязали), колониального угнетения и т.п. (В скобках замечу: экономикс вообще видит только развитые системы, а то и вообще исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих по ту сторону собственно экономической теории, компаративистики и экономики развития хозяйственную жизнь 4/5 человечества).
Еще более опасен тривиальный вопрос: если рынок есть особая форма координации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов, если он когда-то (как господствующая форма всего лишь сто-двести лет назад) возник, то это означает, что рыночная экономика не более, чем исторически ограниченная, имеющая не только начало, но и конец, экономическая система? И уж совсем вредоносным станет серьезный теоретический анализ (к тому же анализ самокритичный, указывающий на собственные ошибки и грехи апологетики) реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений219.
Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю (для подчинённых без остатка рынку мещанина-потребителя и мещанина-бизнесмена) пытливость ума и вредные вопросы, но, прежде всего тем, что показывает:
- историчность рыночной экономики как системы, когда-то возникшей и как все исторические системы когда-то долженствующий перерасти в другую экономическую систему (возможно, если следовать букве и духу марксизма, составляющей всего лишь базис для постэкономического царства свободы);
- реальные противоречия рыночно-капиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходимость её заката;
- различие между видимостными механизмами её функционирования и лежащими в их основе (и скрытыми превращёнными формами так, как хороший макияж и модные одежды скрывают действительный возраст и вид женщины) существенными чертами товарных отношений и капитала;
- ростки и элементы реальных не-рыночных (в том числе и пост-рыночных) отношений в мировой экономике;
- теоретические модели, объясняющие кто, как и почему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу, отношений.
И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно (с точки зрения адептов рыночноцентрической модели) не замечать как несуществующие или объявлять маргинальными (что не лишено своеобразных оснований Коперник и Галилей 500 лет назад и в самом деле были маргиналами), а в случае невозможности этого объявлять ложными. Если же и это не удаётся, то можно переходить и к административно-политическим методам (в демократических странах последние, как правило, используются редко и осторожно).
И если вопросы замалчивания и административно-политического давления выходят за рамки данной статьи, то вопросы априорной ложности не рыночноцентричной теории могут и должны быть нашим предметом.
Мы не случайно выше написали априорно: доказательств по сути дела нет, за исключением попыток критики марксистской теории товара и капитала. Никто, собственно, и не пытался доказать, что (1) не было до-рыночных отношений производства, распределения и потребления ресурсов, что (2) сегодня нет пострыночных отношений и (3) завтра невозможно господствующее распространение последних.
По-видимому, легко предположить, что первый тезис никто оспаривать не станет. Впрочем, и здесь возможны некоторые возражения.
Зато положения (2) и (3) вызовут, как минимум, удивление, а то и жёсткое отторжение вкупе с обвинением в догматической старомодности и приверженности отвергнутым всем цивилизованным миром пережиткам коммунизма (еретики, в общем).
До-рыночные экономические отношения как феномены практики и предмет теории
Начнём наш анализ с материи, наиболее близкой и понятной читателю до-рыночных экономических отношений. Эмпирически они хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (координации, аллокации ресурсов), как натуральное хозяйство и различные формы обмена деятельностью в общине (кооперация и разделение труда, дарение, пожертвование и т.п.), бартер (переходное к товарообмену отношение, насилие (в частности, войны, грабежи и т.п.) как способ перераспределения ресурсов хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К. Маркс назвал личной зависимостью.
Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, производного от этих способов присвоения (хотя и не только от них) вообще очевиден, а неоинституционализм поиск ренты числит среди и ныне существующих способов координации. Несколько менее известны законы воспроизводства добуржуазных отношений (азиатский цикл и др.), но их несколько меньшая известность не означает их отсутствия.
Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю, видимо, уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения.
В этой связи необходимы две ремарки.
Первая. Профессиональному исследователю хорошо известно, что в дорыночных системах экономические отношения были синкретично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами (внеэкономическое принуждение, личная зависимость и т. п.). Эта сращенность не означает, однако, того, что эти отношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечивали и определённое распределение ресурсов; что с ними не были связаны особые мотивы, цели и производства.
По-видимому, здесь экономист должен возразить, что эти цели и мотивы являются не экономическими, так как их субъекты стремились не к максимизации прибыли, денег. Но мы о том и пишем, что экономику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям.
Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты и т. п. было (и остаётся) частью процесса воспроизводства, т. е. экономической жизни в широком смысле слова.
Вторая ремарка. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали не-рыночные формы организации производства и распределения, но это далёкое прошлое и сия проблематика не актуальна для современной экономической теории.
Здесь автору уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования до-рыночных экономических отношений, вы тем самым признаёте их существование, следовательно (NB!), вы признаёте тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифицированы как естественные. Соответственно, не может быть квалифицирован как естественный, не отделимый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, следовательно, могут быть другие цели и мотивы) и т. п.
Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что всё это очевидно. Да, согласимся мы: это очевидно.
Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учебниках economics эта очевидность игнорируется и, более того, в неявной форме читателю навязывается нечто прямо противоположное?
А теперь к вопросу об актуальности исследования до-рыночных экономических отношений.
Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло производство в условиях, когда рынок был лишь периферией хозяйственной деятельности. Рынок стал господствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце XIX века.
Более того, вплоть до середины XX века большая часть производства и распределения в Африке и Азии была сосредоточена в рамках натуральных хозяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80 процентов населения (крестьянство) преимущественно было занято натурально-хозяйственной деятельностью.
В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) ещё в XIX веке шла борьба между до-рыночным, полу-феодальным и рыночным (включая рынок труда и капитала т. е. такой, как его ныне описывают учебники, выдавая за естественный, т. е. как бы вечный) способами производства и присвоения. Рабочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX века (а в России только в XXI, может быть, станет), а до этого господствовали различные переходные формы.
Может ли серьёзная теория игнорировать эти закономерности истории?
Во-вторых, нынешняя экономика, как известно, является глобальной. Но это означает не только рост мировых потоков товаров и капиталов, но и углубление качественных противоречий в мире.
В экономике стран 3-го мира, особенно беднейших, где проживает, соответственно, 5 и 1,2 миллиарда жителей Земли и где сосредоточены наиболее жёсткие противоречия современности, до сих пор принципиально важна роль названных выше до-рыночных отношений и переходных форм, соединяющих современный рынок и иные экономические отношения.
В этих странах не просто велико влияние социо-культурных (религия, традиции), т. н. цивилизационных факторов на экономику. Противоречия глобализации и внутренние противоречия приводят к тому, что в мусульманских (но не только) странах в XXI веке вновь (NB!) начинают складываться элементы новой (возможно, переходной) социально-экономической системы.
Последняя противоречиво соединяет элементы позднего капитализма и восстанавливаемых реверсивным ходом истории в новом виде отношений натурального хозяйства, общинности, личной зависимости (преимущественно, естественно, в новых, специфических, требующих самого пристального изучения формах), государственно-деспотического, замешанного на традициях и внеэкономическом принуждении (клановом, родовом, тейповом и т. п.) способах присвоения и отчуждения, координации, принятия экономических решений, перераспределения ресурсов.
Все это не означает отсутствия в этом экономическом пространстве рынка и капитала там, повторю, господствуют переходные отношения, но это означает, что рыночноцентрическая, более того, исключительно рыночная экономическая теория сугубо недостаточна (если вообще продуктивна) для анализа этих развивающихся новых реалий социально-экономической жизни.
В-третьих, так называемые пост-коммунистические, трансформационные экономики так- же требуют отказа от теоретического рыночного фундаментализма. Дело в том, что здесь (особенно в странах СНГ) в результате попыток насильственной реализации рыночных реформ в условиях, неадекватных технологических (высококонцентрированное производство, переутяжелённая структура экономики и т.п.), социо-культурных, политических и т. п. факторов (а об этом написаны десятки книг и сотни статей) возникла крайне странная экономическая система, имеющая лишь видимость рыночной (и даже капиталистической), но в действительности скрывающей сложно структурированный пласт малоизученных и крайне специфических отношений.
И дело здесь не только в том, что в результате перехода от плана к якобы рынку в СНГ быстрее всего в массовых масштабах стали расти до-рыночные (до-буржуазные) и полу-рыночные (переходные) отношения а это и натуральное хозяйство, и поиск ренты, и личная зависимость во всем многообразии форм власти новой аристократии (от боссов организованной преступности этих полулегальных баронов новой России до новой номенклатуры из лона высших государственных чиновников и сращенных с ними олигархов графов, князей и генерал-губернаторов XXI века).
Дело в том, что основой экономики России и других стран СНГ всё более становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и зачастую полукриминальные) структуры, имеющие вид обычных корпораций, но в сущности представляющих собой сложные переходные формы, включающие не только отношения акционерного капитала и наёмного труда, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения.
Опять же заметим: это далеко не классические феодальные отношения, но это отношения, анализ которых будет малодостоверен (ибо он будет скользить по поверхности) в рамках маркетоцентрической парадигмы.
Более того, маркетоцентрическая парадигма, будучи применена к анализу социально-экономических трансформаций в наших странах (а это господствующий подход, как в отечественной, так и в западной науке), приводит к доминированию телеологического, нормативного подхода, который существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. В самом деле, практически всегда исходят как из аксиомы из того, что в наших странах происходит переход именно к рыночным отношениям.
Спорят о том, как быстро он должен осуществляться, какой тип рынка должен быть создан, но, как правило, не задаются вопросом: какие экономические отношения действительно развиваются в России, СНГ и т. п.?
Причины этого достаточно очевидны: эта парадигма в принципе не позволяет увидеть никакого иного выхода, кроме рыночных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете рыночноцентрического mainstreamа просто не видны.
Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это ещё не означает, что мы на деле движемся исключительно в этом направлении. В СССР и других странах реального социализма уже был опыт нормативно-телеологического подхода, когда треть человечества провозгласила социалистическую систему, власти заявили, что мы строим коммунизм, все официальные институты имели социалистические имена, а подавляющее большинство не только граждан, но и учёных (в том числе западных советологов) были уверены в том, что экономический строй в СССР имеет социалистическую природу. И что же?
Ныне очень мало кто из критически мыслящих учёных (кроме догматически-ортодоксальных коммунистов и некоторых динозавров-антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой.
Так и ныне mainstream на веру принимает идеолого-политические установки и, исходя из них, более чем предвзято ищет им подтверждения на практике. И методология рыночноцентризма для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна и, более того, необходима.
Между тем, реальная экономическая жизнь трансформационных экономик много сложнее и рынок (да и то крайне специфический) есть лишь один из многих сложно структурированных пластов нашего экономического пространства.220
Возвращаясь к проблеме не-рыночных отношений в современной мировой экономике, замечу, что, в-четвёртых, капитал развитых стран транснациональных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т. п.) включает в свой арсенал широкий спектр не-рыночных (во всяком случае, в классическом смысле economics'а) методов власти и подчинения работников и клиентов221, не описываемых на стандартном маркетологическом языке.
Существуют ли пострыночные экономические отношения?
И всё же главное для автора в данном случае подчеркнем это не столько доказательство актуальности изучения до-рыночных отношений (они, согласимся с оппонентами, ныне составляют весьма важную, но не основную часть экономического пространства), сколько иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объяснённый вывод: рынок (как его трактует economics, т. е., повторю, в единстве рынков товаров, капиталов, труда) есть исторически ограниченная, относительно недавно ставшая господствующей в мире, экономическая система. Это доказывает, в частности, долгое существование и сохранение доныне до-рыночных экономических отношений.
Но если это так, то тогда вполне логичным выглядит утверждение, что рынок как исторически ограниченная экономическая система имеет не только своё начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встаёт вопрос: существуют ли в современной экономике ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала мощного стимула и формы развития технологий и роста производительности?
Существуют ли потенциальные пострыночные (более того, посткапиталистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то каковы реально существующие ростки этих отношений?
Анализ проблем пострыночной экономики начнём с фиксации простейшей связи: по мере обострения противоречий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т.
