Эвристический потенциал политической экономии социализма в XXI веке
В самом деле, если реальный социализм убил бюрократической деформацией (мутацией) общеисторического процесса рождение царства свободы, то и ростки механизмов нестоимостной редукции труда в условиях мутантного социализма должны были иметь такой же уродливо-деформированный вид - и они его имели, подтверждением чему и являются такие извращенные формы, как уравниловка на одном полюсе и затратное ценообразование на другом.
Задача, следовательно, в том, чтобы, во-первых, вышелушить реальные ростки новых механизмов из-под бюрократических наростов деформаций, во-вторых, увидеть, может быть, не столь широко известные, но реально существовавшие относительно эффективные переходные формы действия закона экономии времени и закона стоимости и, в-третьих, добавить к этому имеющиеся теоретические разработки в этой области (можно вспомнить в этой связи о теории и практике плановоого ценообразования и выработки норм общественно-необходимых затрат труда, хозрасчетных нормативов распределения затрат и мн. др.).
Но все же решение и этой задачи мы оставим на будущее, ибо, сознаемся честно, пока что авторы плохо себе представляют переходные формы, достаточно эффективно (хотя и, естественно, противоречиво) соединяющие механизмы стоимостной и нестоимостной редукции труда. В качестве гипотез можем только предположить следующие возможностиь:
- формирование двухсекторной модели экономики, ориентированной в целом на реализацию заказа креатосферы, с выделением преимущественно рыночной и планово-нормативной сфер при развитии планово-нормативных механизмов лишь в той мере, в какой они обеспечивают большую эффективность выполнения заказа креатосферы;
- сохранение в качестве переходника механизмов трансфертов денежных единиц в нормо-часы и обратно (отчасти их аналогом могут служить трансфертные цены, действующие внутри западных корпораций);
- формирование рамок рынка (социальных, экологических и т. п. нормативов, вилок цен) на основе нестоимостных механизмов (нормо-часов) и ориентиров эффективности планово-нормативной сферы на уровень рыночных параметров (например, затраты в плановой сфере должны быть не выше средне-рыночных при равноценном или более высоком качестве) и т. п.
То же касается и возможностей соединения в рамках некоторых эффективных переходных форм механизмов распределения по труду и социально-равной оценки репродуктивного труда (суть проблемы в том, что распределение по труду предполагает разную оплату часа труда, например, дворника и слесаря 6-го разряда, тогда как с точки зрения креатосферы они одинаковы). Здесь можно предположить (используя предшествующий опыт, теоретические наработки и западный опыт оплаты труда в стабильных крупных творческих коллективах, например, университетах) возможность использования следующих принципов:
- обеспечения всем работающим, уже и еще нетрудоспособным социально-гарантированного минимума на уровне, обеспечивающем рациональные нормы утилитарного потребления при бесплатности и общедоступности всех благ креатосферы (от образования до Интернета), а также активное социально-культурное выдавливание вещных, утилитарных ценностей и культа престижного потребления в качестве предпосылки всех других шагов;
- постепенного, но неуклонного перехода к оплате репродуктивного труда преимущественно пропорционально величине отработанных нормо-часов безотносительно к квалификации работника423 при прогрессирующем вытеснении денежных стимулов повышения квалификации и широким развитием социальных (престиж, более высокое социальное положение) и индивидуально-творческих (самореализация) стимулов и мотивов профессионально-квалификационного роста;
- столь же неуклонный (но тоже постепенный) переход к обеспечению для лиц, занятых преимущественно свободным творческим трудом, социально-гарантированного уровня дохода, практически не зависящего от объема и интенсивности труда424.
Все это, впрочем, не более, чем наброски, вводные замечания, высказанные в связи с формулировкой очень простой (как и принцип стоимостной эквивалентности) гипотезы нестоимостной редукции труда. Другое дело, что принцип нестоимостной эквивалентности можно считать научно обоснованным (да и то лишь с точки зрения марксистов) лишь в рамках трудовой теории стоимости (включая учение о двойственном характере труда и т. п.).
Что же касается предложенной гипотезы (вместо складывающейся лишь в стихийном обмене на рынке эквивалентности [в среднем] затрат абстрактного труда обмениваемых товаров, равенство затрат (нормо-часов) любых [всех] видов непосредственно-общественного [репродуктивного] труда), то она тоже может быть вписана в теорию планомерности (включая исследование непосредственно обобществленного труда), которой авторы посвятили когда-то немало работ425, но это тема уже совсем другого материала. Задачу же этого сформулировать гипотезу и предложить некоторые к ней комментарии мы, в меру сил и способностей, выполнили.
Эвристический потенциал политической экономии социализма в XXI веке: вопросы методологии и теории
Посвящается памяти моего учителя профессора Николая Владимировича Хессина Политическая экономия социализма существовала на протяжении долгих десятилетий. Теперь политической экономии социализма как бы нет. И то, что она, prima facie, ушла в прошлое, является не столько констатацией, сколько вызовом для специалистов в области политической экономии. В этих условиях возникает вопрос: что для нас, ученых, осталось от этой науки?
Этот вопрос должен решаться в достаточно широком контексте.
Начну с некоторых предварительных замечаний.
В этом тексте я буду размышлять прежде всего о советской политической экономии, акцентируя внимание, но не исключительно, на политэкономии социализма университетской школы. Между тем эта наука существовала (пусть не имея тогда своего имени) еще в предсоветскую эпоху (в виде некоторых положений, обобщающих объективные тенденции рождения новой, посткапиталистической экономики); существовала и существует политическая экономия социализма, развивавшаяся вне Мировой социалистической системы.
В настоящее время на многих языках мира публикуются книги по экономической теории социализма (особенно часто дискутируемая тема рынок и социализм), особенно велик поток работ на эту тему в Китае, Вьетнаме, на Кубе, но и в США, странах Западной Европы на эти темы публикуется не одна сотня текстов ежегодно. Наконец, работы по экономической теории социализма продолжают вестись и публиковаться в современной России.
Свой анализ я начну с конца с краткой характеристики того, что составляет, на мой взгляд, наиболее важные достижения нашей науки и лишь затем, зафиксировав их наличие (и тем самым указав читателю на позитивную роль политической экономии социализма), я поставлю наиболее спорные и важные вопросы о наличие у нашей науки действительного предмета, соотношении нормативного и позитивного подходов и т.п.
О некоторых реальных достижениях политической экономии социализма
В качестве важного предварительного замечания зафиксирую: общей установкой для трактовки нашего прошлого должно быть разграничение апологетической функции политической экономии социализма и ее научного содержания. Позволю себе своего рода параллель с теологией как наукой средневековья. Эта наука достаточно апологетично описывала реальную практику духовной и, отчасти, социальной жизни средневекового общества. Она являлась едва ли не единственной наукой о том, как была устроена эта жизнь.
И в ней была масса положений, которые с точки зрения атеиста не выдерживают никакой критики. Тем не менее, эта наука абсолютно необходима для понимания природы капиталистического общества.
Надо видеть в ней, с одной стороны, чисто начетническую, апологетическую функцию, а с другой элементы научных представлений о реальных отношениях того общества, которые она отражала в крайне специфической, превращенной форме. Точно так же и политическая экономия социализма отражала феномены реальной экономики СССР в крайне специфическом виде, при помощи особого языка, что предполагает умение читать эти тексты. Например, любой ученый или студент, столкнувшись с формулировкой: в соответствии с решениями ... съезда КПСС происходит то-то и то-то, тут же перестает читать такой текст, поскольку понимает, что экономика развивалась не вследствие решений съезда. Но препарирование этого текста показывает, что и ученые того времени понимали, что экономика развивается объективно, а цитаты вставлялись для того, чтобы текст был опубликован.
Если из апологетической шелухи политической экономии социализма вышелушить ее реальное содержание, она оказывается очень полезной для понимания той жизни, которая складывалась в реальных условиях советской системы.
Еще один важный дополнительный момент: не только теория, но и сама экономическая жизнь нашего прошлого была устроена как система превращенных форм, скрывающих свое реальное содержание. А наука политическая экономия социализма была идеализацией этих превращенных форм.
По объективным причинам (в том числе внешней и самоцензуры) наша наука идеализировала экономику мировой системы социализма, выдавая свои теоретические представления об экономике социализма за реально существующие отношения.
Нечто подобное происходит и в западной науке. Скажем, реальные отношения управления фирмами, где есть коррупция, блат, бюрократия, внеэкономическое принуждение (посмотрим на фирму как на реальную систему, уходящую корнями в труд полунаемных, полузависимых работников в странах третьего мира) и масса других отношений, далеких от моделей, предлагаемых теорией менеджмента.
Учебник менеджмента всего этого не видит, рисуя идеализированную картину матричной или гипертекстовой структуры управления, использующей доктрину человеческих отношений и т.д. Реальные процессы функционирования реальной системы управления во всем богатстве западная теория управления (и не только она) не описывает.
Эти теории идеализированная картина превращенных форм реальных отношений внутри корпораций. Точно также политическая экономия социализма давала определенную идеализированную картину превращенных форм нашей прежней реальной жизни.
Позитивный анализ политэкономии социализма я проведу исключительно в том смысле, что наряду с доминировавшей в этой науке апологетикой она содержала и рациональные зерна. Ниже я буду акцентировать внимание именно на этих немногих зернах, а не многочисленных плевелах (последние критиковались многократно).
Вот почему утверждение о сохранении политической экономии социализма как актуальной для нашей современной теории имеет определенное значение, по крайней мере, в трех смыслах.
Первое. Эта наука полезна и необходима для понимания природы экономики реального социализма той экономической системы, которая существовала в СССР и других странах мировой системы социализма.
Второе. Эта наука полезна для понимания будущего, которое называют постиндустриальным, информационным или даже постэкономическим обществом.
Третье. Она полезна и необходима для понимания природы трансформационной экономики.
Обоснование этих тезисов начну с анализа структуры экономической системы (системы категорий и законов политической экономии), предложенной университетской школой политической экономии в Курсе политической экономии социализма под редакцией Н.А. Цаголова.
разработка проблем структуры экономической систем: система категорий политической экономии социализма как ключ к структуре экономических систем
Эта структура экономической системы (и, соответственно, системы категорий политической экономии) сама по себе является важным достижением и поэтому следует начинать именно с нее. Ее основными положениями является выделение, во-первых, исходного отношения, характеризующего взаимосвязь производителя и потребителя, форму продукта и определенную социально-экономическую форму труда.
Университетская школа политической экономии предполагала, что это планомерная форма связи производителя и потребителя, непосредственно общественный или непосредственно обобществленный (были разные трактовки) характер труда и, соответственно, такая же форма продукта. Во-вторых, предполагалось, что экономическая система включает в себя основное экономическое отношение или способ соединения работника со средствами производства, который отражается в отношении собственности.
Университетская школа показала, что в основе общественной собственности лежит непосредственно общественный способ соединения производителей с общественными средствами производства. Далее говорилось об определенной системе параметров распределения общественного дохода (распределение по труду), воспроизводства и, наконец, системе хозяйства (хозяйственном механизме).
Эта структура (но не содержание) оказалась на удивление жизненной и на удивление важной для понимания природы экономической системы вообще.
В самом деле, ход радикальных реформ, сломав старую систему, обнаружил ее структуру. Этот слом и логика либеральных реформ, как ни странно, показали правоту университетской школы политической экономии.
С чего начинались радикальные преобразования? С замены планомерности товарной системой отношений или либерализации лозунга, который повторяли все, в том числе и те, кто никогда не был знаком с университетской школой политической экономии.
Следующий шаг реформ: довольно быстро выяснилось, что сама по себе быстрая смена плана рынком не обеспечивает достаточный простор для развития новых отношений, что для такого развития необходимо изменить способ связи производителя со средствами производства, изменить экономическое содержание и формы отношений собственности. Процесс приватизации последовал вслед за либерализацией буквально через несколько месяцев. Либерализация и приватизация, в свою очередь, привели к радикальному изменению системы распределительных отношений, в частности, структуры, источников и способов получения доходов, их иное вторичное перераспределение и т. д.
Наконец, все это сказалось, естественно, на отношениях воспроизводства. Экономика воспроизводства в мировой системе социализма описывалась то ли отношениями и законами социалистического накопления, то ли формулой Я.Корнаи экономика дефицита.Ее трансформировали в новый тип экономики переходной, для которой были характерны и кризис, и инфляция, и некоторые другие черты перехода к рынку.
Радикальные реформаторы в этих условиях ставили задачу стабилизации, т.е. изменения отношений воспроизводства или макроэкономического функционирования системы.
Тем самым слом экономики советского типа и логика радикальных реформ волей-неволей повторили логику политической экономии социализма, которая наиболее явственно обнаруживает структуру всякой экономической системы. На современный язык эту структуру (исходное и основное производственные отношения, отношения распределения и воспроизводства) можно перевести как способ координации и аллокации ресурсов (исходное отношение), отношения собственности (основное отношение) и т.д.
Итак, первое достижение политэкономии социализма состоит в том, что она в крайне специфическом виде отразила структуру всякой экономической системы.
Теперь по поводу конкретных элементов этой структуры, их трактовки и того, что из этого может быть использовано для решения названных трех проблем: понимания нашего прошлого, понимания экономики будущего и современной российской экономики.
экономика реального социализма: к проблеме пострыночного способа координации (отношение планомерности)
Под этим углом зрения можно взглянуть и на конкретные достижения политической экономии социализма. Что показывала планомерность как исходная характеристика нашей предыдущей экономической системы? Она показывала, что эта система была плановой. Сколько бы мы ни спорили о природе экономики мировой системы социализма сейчас для нас очевидно, что она в исходном пункте была именно плановой.
И разработка (причем не только теоретическая, но и доведенная до практических рекомендаций) системы методов и форм народнохозяйственного планирования при всех его противоречиях была одним из реальных достижений нашей теории.
В то же время трактовка этой системы как пропорционально развивающейся (вопреки вопиющей проблеме дефицита, очевидной для всех: и обывателей, и экономистов-профессионалов) была очевидной апологетикой, равно как и игнорирование бюрократизма, блата, плановых сделок и т.п. (впрочем, обо всех этих явлениях мы полулегально писали уже в конце 70-х).
Далее, политическая экономия социализма показала, хотя и в крайне идеализированной форме, что плановая система обладает довольно сложной внутренней структурой. Сегодня это принято забывать, причем даже простейшие тезисы, так, до сих пор повторяется, что плановая экономика нежизнеспособна, потому что из одного центра нельзя спланировать двадцать миллионов видов продукции, хотя очевидно, что (1) это была иерархическая система планирования, включавшая много уровней; (2) планировались только важнейшие виды номенклатуры; (3) эта система предполагала наличие договорных отношений и определенной самостоятельности предприятий и т.п.
Все это в политэкономии социализма было достаточно общепринятым, но ныне почти забыто. Сегодня забыто и то, что плановая система предполагала определенную систему общественного контроля за органами централизованного управления, что в наиболее интересных разработках писалось об отношениях самоуправления на всех уровнях (от бригады до народного хозяйства в целом) и механизмах, обеспечивающих функционирование системы органов управления как представителя общества в целом и т. п.
Вся эта совокупность параметров сегодня необходима для понимания экономики прошлого, но ее можно использовать только при условии учета того, что она была идеализированной картиной этого прошлого. Проникновение за покровы идеализации позволяет увидеть реальные черты нашей экономики: механизмы бюрократизма, планового фетишизма, блата, плановой сделки, ведомственности, местничества и многих других параметров.
Обратимся к пониманию сегодняшнего дня. Видимо, в сегодняшней трансформационной экономике сохраняются элементы этих отношений, но вот вопрос: в каком виде?
Этот вопрос необходимо поставить - и поставить его как проблему сохранения всей системы отношений централизованного управления (включая бюрократизм, ведомственность, местничество, коррупцию и т.д.).
Второй вопрос, касающийся сегодняшнего дня. И методология вообще и методология политэкономии социализма в частности показали, что кроме плановой и рыночной систем существуют и другие способы координации. В частности, в отличие от нынешней mainstream мы не забывали о такой форме координации, как натуральное хозяйство, и переходных формах.
Для понимания анализа способов координации в переходной экономике выделение, как минимум, этих трех форм и сложных переходных состояний, по-моему, принципиально значимо. Более того, то, что в результате перехода от плана к рынку может появиться натурально- хозяйственная связь, теоретически можно было прогнозировать, но только в том случае, если мы понимаем историзм развития форм координации (форм связи производителя и потребителя).
Далее, принятие во внимание политической экономии социализма и исторического подхода вообще позволяет понять, что существуют и другие типы координации: дорыночные и пострыночные. Если мы ставим вопрос о том, что существует пострыночный способ координации, то политическая экономия социализма как наука, обращающаяся к определенной практике, в принципе отвечает на этот вопрос положительно.
Исходя из этой логики, можно сказать, что система рыночной координации в определенный период возникла; следовательно, можно предположить, что в определенный период она отомрет. Следовательно, мы можем поставить проблему: как взаимосвязана реальная практика нерыночной в своей основе экономики мировой системы социализма (и идеализирующая, но отражающая ее теория планомерности) с будущей пострыночной координацией?
Уже сама по себе постановка этой проблемы существенно изменяет трактовку нынешней экономики. В частности, в этом случае правомерен вопрос: нерыночные механизмы координации, которые существуют сегодня в развитых экономических системах (такие, как государственное регулирование, регулирование со стороны общественных организаций, сложная интернациональная система нормативов в области труда, качества продукции, затрат, экологических ограничений и т.д.) все это лишь элементы рыночной системы в ее развитии или это зародыши нового пострыночного способа координации?
Еще более интересным этот вопрос становится, если мы вспомним знаменитый спор о планомерности и товарном производстве при социализме. Не секрет, что мера соотношения плановых и рыночных начал поле вечного спора либералов и социал-демократов, монетаристов и нео-(пост-) кейнсианцев и.т.п. Более того, можно вспомнить, сколько говорилось в политической экономии социализма о системе показателей косвенного планирования, соотношении так называемых административных и экономических (точнее прямых и косвенных) методов управления, о системе государственного заказа. Работают ли в современных экономиках механизмы госзаказа и косвенного регулирования?
Да. Но если посмотреть внимательно на стандартный курс экономической теории, то легко заметить, что система государственного управления и регулирования (через прямые и косвенные методы, включая госзаказ и все остальное) как целостная система и как целостный раздел экономической теории, т.е. как фундаментальная теоретическая проблема, в нем отсутствует. В экономике общественного сектора эта проблема рассматривается, но и то, скорее, в плоскости функционирования, а не как проблема поиска меры развития и субординации различных функций государства в экономике.
До сих пор все это рассматривается исключительно как провал рынка (подобно тому, как в Европе весь мусульманский мир рассматривался как провал христианства). Между тем, система государственного регулирования экономики это огромная сфера реальной экономической жизни с огромным объемом ресурсов (до 50% ВНП перераспределяется в развитых странах при помощи государства).
И многое из сделанного для ее анализа политэкономией социализма можно и должно использовать.
Многие из названных выше механизмов государственного регулирования, конечно же, хорошо известны и экономикс, но я хотел сделать в данном случае иной акцент, опирающийся на методологию политической экономии социализма, а именно: во всех этих случаях за конкретными экономическими функциями государства скрывается новый пласт экономической реальности отношения сознательного регулирования экономических процессов в общенациональном (региональном, международном) масштабе. Эти функции государства качественно отличны от традиционных (акцентируемых экономикс) функций государства как института волевого (не-экономического) поддержания условий функционирования рынка, капиталистической системы хозяйствования (функции по защите прав собственности, регулированию денежного обращения и т.п.). Этот водораздел отнюдь не теоретическая конструкция. Именно здесь проходит линия, разграничивающая рыночников-либералов и государственников-социалистов (от социал-демократов и далее влево).
Первые стремятся всячески ограничить роль государства исключительно не-экономическими функциями по созданию условий для развития рынка, вторые (часто даже не осознавая этого теоретически наподобие мольеровского героя, не знавшего, что он говорит прозой) стремятся к развитию новых, пострыночных экономических отношений, реализуемых при помощи государства (но, как я покажу ниже, не сводимых к деятельности этого института).
