Главными сегодня становятся глобальные проблемы
Иными словами, в этом вопросе марксистская методология и теория может и должна быть использована для конструктивной критики некоторых поспешных выводов Маркса. Начну с подтвержденного опытом последнего столетия и достаточно известного (но часто забываемого критиками марксизма) тезиса о том, что смена социально-экономических систем осуществляется не как одномоментный акт скачка от одного развитого целого к другому развитому целому, а как длительный процесс заката одной системы и генезиса другой. Этот процесс длителен (более, чем собственно зрелое, классическое состояние) и сугубо нелинеен. На протяжении всего этого периода перехода возможны революции и контрреволюции, реформы и контр-реформы.
В рамках старой системы образуются переходные формы, включающие ростки нового качества общественного развития; в рамках возникающей новой обязательно сохраняются значимые элементы старой. При этом господствующими в обеих случаях становятся не чистые, а переходные отношения и формы
Эта диалектика перехода у самого Маркса прописана слабо, есть лишь некоторые наброски, свидетельствующие о том, что Маркс видел эту проблему. Зато в работах марксистов ХХ века и последнего десятилетия об этом сказано немало.
И не только сказано, но и доказано. И эти доказательства позволяют считать обоснованным вывод о том, что марксистская теория способна объяснить те многочисленные зигзаги, которыми полна история последнего столетия.
Но для этого надо вместе с марксистами последнего столетия пойти дальше Маркса и учесть все многообразие явлений периода нелинейной трансформации одной системы в другую.
Далее. Для анализа процесса рождения нового общества, называвшегося Марксом коммунизмом, по-видимому, можно и должно применить (естественно, критически) методологию исследования генезиса капитала, примененную самим Марксом. В частности, методологию перехода от формального к реальному подчинению труда капиталу.
Эта методология представлена, в частности, исследованием развития капитала от форм простой кооперации к мануфактуре и фабрике. На первых стадиях генезиса капитал развивается на технологическом базисе, характерном для предшествующей системы (феодализма) на базе ручного труда и остается в этом случае неустойчивым, относительно легко уступающим место реставрационным процессам, образованием. На базе ручного труда, мануфактурных технологий капитализм может как выиграть у феодализма (что произошло, например, в XVI веке в Нидерландах), а может и проиграть (как это произошло примерно в тоже время в итальянских городах-государствах).
Здесь подчинение труда капиталу если и возникает, то остается неустойчивым, формальным (созданным лишь формой производственными отношениями), но не имеющим достаточного технологического базиса. Лишь на базе машинного производства, индустриальных технологий капитализм побеждает окончательно (но тоже не везде и не сразу: вспомним хотя бы пример крепостных фабрик в России, да и всю нашу историю полуфеодального полукапитализма позапрошлого века века развитых индустриальных капиталистических экономик Запада).
Итак, на базе технологий (и, прежде всего, содержания труда), характерных для прежней системы (ручной труд для докапиталистических систем, индустриальный для капитализма), новая система (соответственно, капитализм или социализм) может возникнуть, а может и не возникнуть. Революционный порыв может привести к победе, а может к поражению. В случае победы начнется развитие новой системы на еще не адекватном для нее технологическом базисе, возникнет феномен, который я бы назвал опережающей мутацией.
Это ситуация, когда общественные отношения несколько забегают вперед по отношению к материальному базису, содержанию труда. Если в этих условиях социальные силы созидания нового общества окажутся достаточно мощны, то новые отношения смогут обеспечить технологическую революцию и это закрепит победу нового строя.
Если нет опережающая мутация завершится регрессом и вырождением попыток воздания нового общества. Для удобства дальнейшего анализа назовем ранней революцию, совершающуюся в условиях развитого (но не позднего, закатного) состояния старой системы и на базе адекватного для старой системы, но недостаточного для окончательной победы новой уровня развития ее материально-технических предпосылок.
Парадоксом при этом является то (и это очень спорная гипотеза автора, которую он выносит на обсуждение, не будучи сам в ней до конца уверен), что для совершения ранней революции, совершаемой на стадии зрелого состояния старой системы, социально-политические предпосылки складываются легче и полнее, чем в условиях заката последней. При этом, однако, материально-технические и социально-экономические предпосылки ранней революции оказываются развиты слабее.
Причин для этой амбивалентности несколько.
Во-первых, противоречия старой системы в ее зрелом состоянии максимально чисты, социальное противостояние обнажено. Система еще не породила внутри себя массу переходных отношений и компенсаторов, смягчающих общественные конфликты.
В то же время классическое состояние системы еще не порождает новых общественных сил, способных формировать новые отношения. Как известно, буржуазную революцию совершали преимущественно не крепостные, а социальные силы, возникшие на обломках крепостничества лично свободные представили третьего сословия. Точно так же можно предположить (и это прямая критика классического марксизма), что главным субъектом социалистических преобразований должен стать новый субъект, вырастающий как продукт снятия экономической зависимости работника (наемного характера труда). Сейчас можно предположить, что это будут представители креативного класса, не подчиненные непосредственно капиталу (укажу в качестве примера на значительную часть учителей, социальных работников и т.п. субъектов по преимуществу творческой деятельности, занятых в бюджетной сфере и проявляющих в последние десятилетия очень большую социальную активность).
Последнее отрицает тезис классического марксизма о революционной роли индустриального пролетариата.
Во-вторых, в рамках классической системы еще не сформировалась типичная для периода заката некая совокупность таких переходных отношений, которые уводят общественное развитие в сторону от красной нити исторического процесса. Переходные формы предотвращают (на более или менее долгое время) взрыв старой системы, создают некий отводной канал, пространство для исторических зигзагов, порождая в конечном итоге тупиковые, но временно полезные для старой системы квази-новые общественные отношения.
В результате вместо социализации производства и собственности развертывается экономика, в которой господствующее положение занимают гигантские акционерные капиталы; вместо свободного труда формы народного капитализма и социального партнерства; вместо ассоциированного планирования бюрократическое и потому малоэффективное государственное регулирование; вместо свободного и гармоничного развития личности общество потребления (а теперь уже и пресыщения). Эти переходные формы, намеренно повторю этот тезис, уводят развитие в сторону от дороги рождения качественно нового общества, создавая пространство обходов, в котором вполне могут развиваться и технологии, и благосостояние
В то же время эти переходные отношения создают определенные социально-экономические и общественно-политические предпосылки для нового строя. Так, формирование гигантских акционерных обществ создает предпосылки для социализации, государственное регулирование для демократического планирования, социальное партнерство для освобождения труда и т.п.
В-третьих, период заката общественно-экономических систем рождает специфические, приспособленные к задачам выживания и развития прежней системы, пути развития технологий, прежде всего труда. Так, объективно создаваемая развитием индустрии необходимость перехода к преимущественно творческой деятельности в условиях позднего капитализма оборачивается приоритетным развитием того, что я условно назвал превратным сектором.
В самом деле, для последних десятилетий характерно наиболее быстрое развитие таких сфер, как финансы, государственное и корпоративное управление, масс-культура и СМИ, военно-промышленный комплекс и т.п., где по преимуществу создаются продукты, мало способствующие прогрессу производительности труда и человеческих качеств. Вместо приоритета воспитателей и учителей, врачей и экологов, ученых и художников поздний капитализм формирует приоритеты финансистов и брокеров, охранников и моделей, звезд шоу-бизнеса и рантье
Кстати, в условиях позднего феодализма также формируется своеобразный превратный сектор сфера производства непроизводительных предметов роскоши, огромная сфера услуг (растущие полчища слуг), непомерные военные расходы и т.п.
Кроме технологических зигзагов закатные траектории порождают и зигзаги социальные. В обществах, где застаивается старая система, господствующими становятся ценности и стимулы, характерные для закатного типа личности с его отторжением парадигм социального творчества (да и вообще прогресса), ориентацией на ценности превратного сектора, а не социальное обновление.
В результате складываются мощные общественные противовесы интенциям рождения нового общества.
Тем самым перед социальной революцией в поздних системах встает особая задача: вывести технологическое и социальное развитие из того тупика, в который его заводит процесс заката прежней системы. Если же революция совершается в обществе, где эти тупиковые траектории еще не господствуют, то задачи движения к новому обществу упрощаются
Однако, этот параметр так же амбивалентен, как и два предыдущих. Уводя социальный и технологический прогресс в сторону, переживающая закат система, тем не менее, развивает производительные силы, повышает производительность труда и в этом смысле продвигает нас к новому обществу.
В результате сказанного мы приходим к не слишком очевидному и несколько парадоксальному с точки зрения классического марксизма (но в нынешнем веке отнюдь не оригинальному) выводу: для успешной социалистической революции в идеале (который на практике, естественно, никогда в полной мере не достижим) необходимы следующие условия:
(1) высокий уровень производительности труда и технологического развития, достаточный для хотя бы формального освобождения труда, при относительно слабом развитии превращенных форм этого прогресса (превратного сектора);
(2) развитие социальных сил освобождения, стоящих по ту сторону классического пролетариата при сохранении прозрачности социального противостояния и относительно слабом влиянии превратных ценностей и стимулов;
(3) формирование относительно чистых, адекватных задачам саморазвития нового общества форм переходных отношений.
Иными словами, к социализму лучшего всего было бы идти в стране, где еще нет переразвитого общества пресыщения, но уже есть высокий, не меньший чем в сегодняшних развитых странах, потенциал технологического и социального прогресса плюс налицо (само)организованный субъект общественного обновления, переполняемый социально-творческой энергией.
В реальной истории все было и есть много сложнее. Так, в Российской империи начала ХХ века в результате ее внутренних противоречий, крайне обостренных Первой мировой войной, были налицо только предпосылки второго блока, да и то в крайне странном виде в виде симбиоза нескольких миллионов солдат, матросов и рабочих, готовых отдать свои жизни ради снятия неимоверно тяжелых противоречий России 1917 года, и нескольких сотен тысяч (само)организованных большевиков и их союзников, действительно способных с сознательному социальному творчеству.
В результате предпосылки первого и третьего блоков в нашей стране создавались ценой максимального напряжения не-технологических и не-экономических факторов: массового насилия и массового энтузиазма. Неизбежное исчерпание потенциала сначала (к началу 50-х) первого, а затем (к концу 60-х) и второго вызвало неизбежный крах этой опережающей мутации.
Что касается современного состояния мира, то автор видит только один, да и только несколько фантастический вариант комбинации условий, наиболее благоприятных для социалистической революции. Это некая система, в которой значимую роль играют люди, занятые хотя бы отчасти социально-творческой деятельностью, в незначительной мере подчиненные стандартам общества пресыщения; для которых, однако, характерен достаточно высокий (близкий к среднему для развитых стран) уровень благосостояния и производительности; где налицо достаточная сильная тенденция самоорганизации и слабо развито подчинение труда капиталу; где труд осуществляется преимущественно не в превратном секторе, а господствующими социальными институтами являются не формы, типичные для позднего капитализма (корпоративный капитал), а иные, более адекватные для решения задач (формального) освобождения труда (формы, характерные для экономики солидарности, демократии участия).
Эта система должна, однако, оставаться под внешней властью капитала, ибо иначе это будет уже готовый социализм.
На первый взгляд, системы, для которой были бы характерны хотя бы в значительной мере названные выше черты, нет и быть не может. И это действительно так, если мы говорим о некоторой стране. Однако современный мир это мир глобализации, а не национальных государств.
И потому мы можем поставить вопрос по-другому: а нет ли в современном мире такого субъекта глобальных процессов, который был бы близок по своим основным параметрам к названной выше модели?
На этот вопрос ответ найти уже несколько легче. Внимательный исследователь, знакомый с альтернативами современного мира, его уже, по-видимому, увидел: это сети новых социальных движений и неправительственных организаций.
Для них и их членов в основном характерны названные выше черты, но они по-прежнему живут и действуют в мире, подчиненном глобальному капиталу. Именно против него они и могут совершить социальную революцию.
Только это будет не столько национальная революция в виде штурма нового Зимнего дворца или Казарм Монкада, в которых засели силы капитала, сколько глобальная революция против правил тотальной гегемонии капитала.
Естественно, это уже значительный отход (надеемся вперед) от классического марксизма. Но, повторю, было бы странно ожидать от марксиста того, чтобы он считал возможным видеть и тем более осуществлять социальные преобразования по модели позапрошлого века
Вернемся к проблеме, поставленной в начале этого раздела: почему же развитие в ХХ веке пошло не по Марксу? Почему социалистические революции совершились не в наиболее развитых странах, а там, где совершились, породили не только определенные достижения, но и монстров наподобие ГУЛАГа, в конечном итоге закончившись крахом порожденных ими систем?
Почему господствующей стала траектория самореформирования капитализма?
Ответ на этот вопрос я уже отчасти дал выше. Карл Маркс и понимаемый только как наследие самого Маркса марксизм были и остаются ограничены исследованием преимущественно классического состояния капитализма.
Они не принимали (и не могли принять в силу исторической специфики) во внимание всей многосложной диалектики заката и рождения систем, сложностей их нелинейной трансформации, хотя ряд предпосылок такого анализа (в частности, идею формального и реального подчинения труда капиталу) в этом наследии есть.
Однако этого мало. Главный новый параметр, привнесенный ХХ веком, это осознание того, что действительная проблема социального обновления последнего столетия (если не более) это не столько переход от капитализма к социализму (коммунизму как посткапиталистическому способу производства), сколько гораздо более масштабный переход переход от царства необходимости к царству свободы, от метасистемы обществ, основанных на отчуждении и приоритетном развитии материального производства, к пространству и времени социального развития, лежащего по ту сторону отчуждения и собственно материального производства.
Главными сегодня становятся глобальные проблемы, а не классовая борьба: провал марксизма?
Итак, по мнению автора, ключевое отличие современного марксизма (и большинства других социально-освободительных теорий ХХ XXI веков) от марксизма классического состоит в том, что первый (не всегда осознанно) поставил во главу угла проблему принципиально более масштабную и сложную, нежели только вопрос смены капитализма новым общественным строем уже названную выше проблему заката царства необходимости и рождения царства свободы. Для себя этот тезис (в гораздо более примитивной формулировке) автор впервые открыл более тридцати лет назад, оканчивая первый курс МГУ. Буквально через несколько дней я обратился к Марксу и с радостью обнаружил, что это одно из ключевых положений, четко сформулированных как самим Марксом, так и его сподвижником Энгельсом.
Несколько позднее я с еще большей радостью обнаружил эти тезисы в работах своих учителей марксистов-шестидесятников СССР. Получив доступ к зарубежным диссидентским изданиям я (и уже без удивления странно было бы думать, что западный марксизм не развивает этих идей) нашел богатые исследования по этой проблематике.
Так вот, именно этот нюанс (проблема перехода по ту сторону материального производства, проблема глобальной трансформации всей предыстории), в большинстве случаев игнорировавшийся в примитивных марксистских текстах ХХ века (но, повторю, не самим Марксом и не творческим марксизмом), и позволяет объяснить большую часть специфических для начавшейся около столетия назад эпохи глобальных проблем.
Самим Марксом эта проблематика была только намечена, а ортодоксальным марксизмом сталинской поры проигнорирована. Как следствие анти-марксизм, знакомый по преимуществу только с этими, самыми примитивными версиями критикуемой им теории, сделал вывод об еще одном провале марксизма.
Самое смешное, что в некотором, крайне ограниченном смысле, эта критика была правомерна: классический марксизм, действительно, основной акцент делал на исследовании развитого капиталистического способа производства, его социально-классовых противоречий, предпосылок и движущих сил его снятия. Исследование того проблемного поля, которое выдвинулось на первый план в ХХ веке, в работах Маркса и Энгельса было лишь намечено. Зато в ХХ веке оно неслучайно оказалось в центре внимания практически всех основных течений творческого марксизма и шире демократической социалистической мысли.
Берусь утверждать, что именно глобальная проблема нелинейного перехода из царства необходимости в царство свободы стала генетически-всеобщей основой большинства специфических новых разработок марксизма ХХ XXI веков.
Лишь несколько мозаичных иллюстраций к этому тезису.
Проблемное поле А.Грамши темы гегемонии (категория, характеризующая одну из основных форм отчуждения и, одновременно, потенциал его снятия), проблемы роли интеллигенции и культуры, идеи свободной добровольной ассоциации все это проблематика, существенно выходящая за традиционные рамки исследования капитала и пролетариата. Но в работах этого мыслителя тема глобального скачка к новому качеству общественного бытия, снимающего всю предысторию, только намечается.
Исследования Г.Лукача, особенно его работы по истории классового сознания и феноменологии общественного бытия, прямо выводят нас на проблемы отчуждения во всем многообразии его видов, характерных для царства необходимости, а не только капитализма. Будущее общество все более позиционируется именно как снятие всей предыстории, что позволяет ученому сделать целый ряд интереснейших следствий для теории социализма, но это уже другая тема. Существенно, однако, что эта линия была затем активно развита в работах как советских (М.Лифшиц, Э.Ильенков и др.), так и западных ученых (И.Мессарош, Б.Олман и др.).
Косвенным ответвлением этого направления стали ученые, близкие к школе Праксис (так же акцентировавшие недостаточность исследований в рамках проблемного поля классического марксизма).
Тематика Франкфуртской школы непосредственно слабо пересекалась с рассматриваемыми нами фундаментальными социальными проблемами, но в своих гуманистических, освободительных интенциях они неявно тяготели к явно более широкому, нежели сугубо классовый, взгляду на проблему освобождения человека и общества. Впрочем, эти интенции вкупе с постепенным отказом от диалектики и переходом к анализу коммуникативных аспектов бытия увели их в сторону от проблем социальной эмансипации
В отличие от них Ж.-П. Сартр и подавляющее большинство его последователей из круга марксистов проблемы гуманизма и свободы (причем свободы позитивной, не свободы от, а свободы деятельного совместного преобразования мира) сделали непосредственным центром исследования.
Они четко переместили акцент на проблематику принципиально более глобальную, нежели исследование собственно классического капитализма. Сходную тенденцию выразили и другие гуманистические направления в социальной философии и психологии (один из наиболее ярких примеров здесь Э.Фромм).
Интереснейшие работы по проблемам свободы, гуманизма, отчуждения появились в 60-70-е гг. в СССР, Польше, Венгрии, ГДР и др. странах Мировой социалистической системы.
Вообще, поставив в центр внимания проблемы человека и свободы, творческий марксизм середины ХХ века по сути дела (хотя и не всегда осознавая это теоретико-методологически) перенес акцент с экономико-политических вопросов анатомии капитализма и его кризиса на иные проблемы. Проблематика социальной эмансипации Человека и Природы стала центральной для левых теоретиков с этого периода, породив широчайший спектр взаимопересечений гуманизма и социализма.
Поставив в центр внимания всю совокупность параметров, угнетающих и порабощающих человека, марксизм смог адекватно ответить на вызовы основных глобальных проблем, этим угнетением рожденных. Так в круг внимания исследователей левого спектра оказались включены проблемы эмансипации женщин (левый феминизм), расового неравенства, взаимодействия центра и периферии, миграции и мн.др.
Другой крупнейшей подвижкой стало привнесение в марксизм и теорию социализма экологической проблематики. И хотя постановка задачи натурализации человека и гуманизации природы относится еще к рукописям Маркса 1844 г., свою действительную актуальность этот блок проблем обрел лишь во второй половине ХХ века. Для этого были как мощнейшие эмпирические основания (обострение экологических проблем и превращение их в глобальные), так и теоретические предпосылки. О последних несколько слов особо.
Тема скачка по ту сторону собственно материального производства в качестве одной из главнейших своих проблем неслучайно выдвигает принципиальное изменение отношения общества и природы: последняя в процессе движения из царства необходимости в царство свободы должна превратиться из прежде всего предмета труда (ресурса материального производства) в прежде всего культурную ценность (биосфера как самоценное условие воспроизводства человеческой личности и общества в целом). Так в повестку дня альтернативного теоретического мышления вошел экосоциализм и различные вариации на темы решения проблем не просто сохранения, но возрождения Природы.
Подчеркну: подавляющее большинство теоретиков левого спектра, работающих над проблемами феминизма, экологии и т.п., как правило, не акцентируют или даже не осознают содержательной связи их исследований с глобальным контекстом грандиозной трансформации, начало которой мы все переживаем вот уже столетие.
