Альтернативы деконструкции: блеск и нищета постмодернизма
Само имя этих форм говорит о том, что эти они что-то превращают [в нечто иное]. Другой перевод превратные формы еще жестче: это формы, которые есть нечто иное, чем действительность, нечто превратное, как бы наведенное (подобно мороку, который в сказке наводит колдун).
Смысл этой категории диалектической логики состоит в том, что в определенных социальных условиях содержание общественных процессов таково, что оно объективно и неизбежно являет себя на поверхности в виде феноменов (этих самых преврат[щен]ных форм), создающих видимость иного, чем действительное содержание. Эти предварительные ремарки позволяют нам дать первый намек на возможное определение: превращенные формы это феномены (факты) мира отчуждения, отношения которого выворачивают на изнанку, переворачивают вверх тормашками действительную общественную практику. Примеры таких форм хорошо известны из Капитала К.Маркса. Это, прежде всего феномен товарного, денежного фетишизма, создающего видимость того, что товар и деньги есть высшая ценность человеческого сообщества и нечто, определяющее жизнь человека103.
Весь мир товарных отношений доказывает, что это именно так, хотя на самом деле деньги и товары это не более, чем одна из специфических исторически ограниченных форм экономического богатства.
Другая категория заработная плата. Она неслучайно создает видимость того, что это плата за труд. Между тем, труд это процесс, который сам по себе не продается и не покупается.
Продается и покупается товар рабочая сила, стоимость которого принципиально отлична (меньше), чем та стоимость, которую создает труд наемного работника. Точно так же превращенной формой является категория прибыль, которая в марксистской системе категорий создает опять же таки объективную видимость того, что избыток (прибавочная стоимость) создается всем капиталом, а не только трудом наемного работника, рабочая сила которого покупается за часть капитала (переменный капитал).
Впрочем, эти примеры говорят что-то только тем, кто хорошо знаком с марксистской политико-экономической теорией. Ниже я приведу другой, более простой пример.
Представим себе базарную площадь, на которой танцует барыню косолапый медведь и ряженая баба. Доверчивый крестьянин удивляется тому, что медведь танцует лучше бабы и радостно хлопает в ладоши. Чуть более внимательный и менее пьяный посетитель базара, однако, заметит, что медведь-то на самом деле не медведь, а мужик, напяливший на себя шкуру этого зверя; а вот баба, напротив, наряженный в цветастое платье медведь, которого научили танцевать под дудку.
И в первом, и во втором случае перед нами простейшие примеры превращенных форм. Неискушенным посетителям базара кажется то, что есть на самом деле (замечу: последнее так же есть одно из определений превращенной формы: она существует там и тогда, где и когда кажется то, что есть на самом деле).
Кажется, что хорошо танцует медведь. И в рамках базарного мира все так и есть: тот, кто надел медвежью шкуру, действительно, хорошо танцует.
Отсюда наведенное содержание медведи танцуют лучше баб; мужики счастливы и платят деньги. Но эта правда базарного мира есть не более чем видимость, превращенная форма (настоящее, не наведенное содержание состоит в том, что человек танцует лучше медведя, хотя факты базарной жизни доказывают обратное).
Этот простейший пример указывает на первый серьезный шаг в понимании природы превратных форм: в той мере, в какой мы остаемся в рамках общественных процессов, вызвавших к жизни эти превращенные формы (на базаре в нашем примере), наведенное содержание остается единственно реальным. Это содержание имеет весьма специфическую природу.
Оно существует не как таковое, не как содержание некоторого реального феномена (мужик и медведь, танцующие на площади), а только как следствие доминирования превращенных форм. Нормальная связь между содержанием (оно первично) и формой (она вторична, хотя и оказывает на первое обратное влияние) в случае с превращенными формами и наведенным содержанием переворачивается; последнее не просто порождается формой, оно порождается единственно формой и вне этого порождения не существует (медведь танцует лучше бабы только потому, что это видимость, наведенная на зрителей костюмами, надетыми на мужика и зверя).
Само же это наведение, вызывающее переворачивание действительного содержания, порождено той системой, в которой единственно и живет эта форма и это содержание системой базарного представления.
Эмпирические феномены, факты базарной жизни доказывают только одно: есть формы, которые выглядят обычными (танцуют обычная баба и обычный медведь), есть содержание, подтверждаемое фактами (хорошо танцующий медведь и плохо танцующая баба), есть закономерности их соотношения (медведь танцует лучше бабы). Проникнуть в то, что здесь произошло превращение, переворачивание действительного содержания и наведение видимостного, порожденного господством превращенных форм, можно только одним путем путем диалектического исследования парадокса (медведь танцует лучше бабы).
Это исследование предполагает рассмотрение данного парадокса как не факта, который подлежит фиксации (прагматизм), или, в лучшем случае, обобщению, выделяющему некоторые функциональные связи (позитивизм, математическое моделирование), а как открытой проблемы, которую предстоит разложить по полочкам.
Начать этот процесс следует с исследования того, что признать факт не догмой, а формой, которая может переворачивать (а может и адекватно отображать исследователю предстоит еще в этом разобраться) некоторое содержание. Далее следует исследовать, какое именно содержание скрыто за данной формой.
Для этого необходимо понять, что кажущееся содержание (баба танцует плохо, медведь хорошо) может быть ложно. Ложно оно или нет, можно понять только при условии системного историко-логического подхода, который покажет границы той системы, в рамках которой единственно и существуют данные превращенные формы и наведенное содержание.
Так, вне системы базар артист, снявший медвежью шкуру, конечно же, умеет плясать лучше медведя, а избавившийся от тряпок зверь мечтает побегать в лесу, а не мучиться, изображая танец. Точно так же рабочая сила не была товаром, не продавалась и не порождала превращенной формы заработной платы в условиях не-капиталистической экономики.
Поэтому, введя понятие качественных (исторических и теоретических) границ системы, ее системного качества, мы, выводя некоторый феномен за границы той системы, в которой он имеет исключительно превращенную форму, можем показать, как данный феномен снимает с себя тот морок, который наводит на него создающая превращенные формы система. При этом, правда, следует иметь в виду, что выходя за рамки данной системы мы попадем в рамки другой системы, где, скорее всего, так же будут царить превращенные формы и мы вместо одного морока получим другой.
Впрочем, сравнение этих мороков может показать, что это именно превращенные формы и ни что иное.
Доказательством же того, что исследователь показал именно превращенность форм, раскрыл действительное содержание, которое скрыто за наведенным содержанием, может быть только общественная практика, которая снимает мороки, революционизируя действительность и очищая ее от превращенных форм.
Здесь, однако, следует еще раз вернуться к сделанной выше в примечании оговорке: даже в мире отчуждения далеко не все эмпирически данные феномены есть формы и далеко не все формы являются превращенными. Почему, как и когда возникают превращенные формы?
Самое интересное, что в известных мне работах по диалектической логике этот вопрос не рассматривается специально. В этой связи могу предложить лишь некоторую гипотезу ответа на этот вопрос.
В самом общем виде причиной возникновения превращенных форм являются отношения отчуждения, которые делают мир объективных общественных отношений неподвластным индивиду, закрытым для него, господствующим над ним. В результате субъект в этой системе оказывается в конечном итоге марионеткой неких внешних, над ним стоящих и ему не понятных общественных сил (только включенный в практику социального творчества, плывущий против течения субъект обретает способность познавать эти силы и противостоять им).
Господство отчуждения это необходимое, но не достаточное условие превращенности форм.
Чтобы найти достаточное условие нужно сделать еще один шаг. Диалектическая система и отражающие ее категории, как мы уже отметили, в своем развитии проходит ряд этапов. В самом грубом приближении это этапы становления, развития на собственной основе вплоть до достижения системой зрелости и заката (в Науке Логики Гегеля некоторой параллелью им могут быть Бытие и Сущность; заката у Гегеля нет: в III томе у него появляется субъективный дух). Для первого этапа становления системы характерна адекватность внутри-себя-бытия и наличного бытия (то, что можно с некоторым упрощением назвать содержанием и формой), ибо здесь система отчужденных отношений, возникая в борьбе против старой, регрессивной системы, является тем общественным образованием, где общественные формы должны давать и дают простор для развития производительных сил, человека (к проблеме возможной не-прогрессивности мутирующей от рождения и потому и в исходном пункте имеющей превращенные формы системы мы еще вернемся).
Такое прогрессивное развитие системы невозможно, если формы не адекватны содержанию хотя бы относительно: форма всегда несколько изменяет содержание. Более того, задачи прогресса общественная система может решать только при помощи адекватной ее природе активной преобразовательной деятельности общественного субъекта. Человеческое общество устроено так, что новую общественную систему всегда творит некий социальный субъект, делающий это более или менее сознательно, но главное в общем и целом адекватно объективным законам становления этой новой системы.
Это еще одна причина объективной необходимости хотя бы относительно адекватных содержанию форм проявления общественных связей, в которые включен революционизирующий общественную практику субъект.
При этом, однако, те системы, в которых господствуют отношения отчуждения, с момента своего рождения содержат в себе определенную фетишизацию объективных процессов. Эта фетишизация является, как уже было отмечено, предпосылкой возникновения превратных форм, но не ими как таковыми. Разница здесь в нюансах, но существенных.
Фетишизм (наиболее известный пример товарный фетишизм) характеризует всего лишь систему общественных отношений, в которых внешние объективные силы (например, товары) господствуют над человеком. Здесь есть элемент превратности, характерный для всего мира отчуждения в целом: человек, творец истории, в этом мире выступает как марионетка внешних объективных сил. Но сами отношения здесь могут иметь адекватные, а не превратные формы (пример форма стоимости).
И лишь затем обычные, адекватные отчужденному (от человека как творца истории) содержанию формы начинают превращаться в превратные искажающие даже это, отчужденное, но действительное содержание и создающие видимость наличия иного, наведенного содержания. Так, например, над действительным содержанием специфического для капитализма отношения экономического отчуждения создания прибавочной стоимости наемным трудом и присвоение ее капиталом на стадии зрелости этой системы (ее воспроизводства на собственной основе) надстраиваются превратные формы заработной платы и прибыли, создающие видимость иного содержания создания трудом зарплаты, а капиталом прибыли.
На стадии же достижения системой своей зрелости и особенно на стадии заката она начинает активно генерировать именно превращенные формы, которые становятся важнейшим средством самосохранения системы, механизмом торможения прогресса (с момента достижения зрелости прогресс ведет ко скорейшей гибели системы, ее переходу в новое качество). Они канализируют субъектную деятельность в русло защиты существующего общественного образования. В этом смысле мы можем сказать, что превращенными являются те формы, которые способствуют самосохранению ставших реакционными отчужденных общественных отношений, создают видимость продолжающейся прогрессивности системы, формируют наведенное содержание, указывающее на то, что эта система (объективно!
Здесь кажется то, что есть на самом деле) является как бы прогрессивной и тем самым направляют деятельность общественных субъектов (индивидов, социальных и политических сил, их идеологов и даже теоретиков-интеллектуалов) в русло превращенных целей и действий, служащих не скорейшему разрушению системы (т.е. прогрессу), а ее самосохранению (т.е. регрессу). Превращенные формы, тем самым, выступают как своего рода социальный рефлекс самосохранения социальной системы, вступившей в стадию зрелости.
При этом, однако, те системы, в которых господствуют отношения отчуждения, с момента своего рождения содержат в себе определенную фетишизацию объективных процессов. Эта фетишизация является, как уже было отмечено, предпосылкой возникновения превратных форм, но не ими как таковыми. Разница здесь в нюансах, но существенных. Фетишизм (наиболее известный пример товарный фетишизм) характеризует всего лишь систему общественных отношений, в которых внешние объективные силы (например, товары) господствуют над человеком.
Здесь есть элемент превратности, характерный для всего мира отчуждения в целом: человек, творец истории, в этом мире выступает как марионетка внешних объективных сил. Но сами отношения здесь могут иметь адекватные, а не превратные формы (пример форма стоимости). И лишь затем обычные, адекватные отчужденному (от человека как творца истории) содержанию формы начинают превращаться в превратные искажающие даже это, отчужденное, но действительное содержание и создающие видимость наличия иного, наведенного содержания.
Так, например, над действительным содержанием специфического для капитализма отношения экономического отчуждения создания прибавочной стоимости наемным трудом и присвоение ее капиталом на стадии зрелости этой системы (ее воспроизводства на собственной основе) надстраиваются превратные формы заработной платы и прибыли, создающие видимость иного содержания создания трудом зарплаты, а капиталом прибыли.
В этом описании автор, невольно, представил объективные процессы как некоего димиурга, едва ли не сознательно выбирающего себе те или иные формы. Так мне было проще изложить гипотезу, сделать ее более понятной.
В действительности объективная связь форм и содержания является несколько иной: в той мере, в какой общественная система находится на восходящей стадии своего развития, в ней общественные формы способствуют прогрессу производительных сил, человека и т.п. и потому производят формы, адекватные своему содержанию. Адекватность форм, их не-превращенность является важным фактором успешности социального прогресса системы.
И, напротив, в той мере, в какой общественные отношения становятся регрессивными (т.е. тормозят рост общественной производительности труда и развитие человеческих качеств или уводят его со столбовой дороги, отклоняют от оптимальной траектории прогресса, критерием которого, повторю, является мера свободного всестороннего развития личности), они неизбежно вызывают к жизни именно превращенные формы.
Если в первом случае объективный процесс становления системы в силу некоторых обстоятельств породит неадекватные, превращенные общественные формы, то система собьется с пути, уйдет со столбовой дороги, мутирует (типичный пример генезис мутантных форм социализма в СССР, о чем я многократно писал ранее).
Во втором случае, на этапе заката, действует обратная связь: в той мере, в какой система под воздействием прогрессивных общественных сил будет развиваться по оптимальной траектории, то есть идти прямо и непосредственно к новому обществу, ища путь скорейшего и наименее болезненного самотрансформирования в новое качество, в этой мере и на стадии заката для нее будет характерно наименьшее развитие превращенных форм. Если же она будет в силу своей объективной внутренней логики и при помощи консервативных общественных сил стремиться к самосохранению, то она будет генерировать все более и более сложные и масштабные превращенные формы, выступающие своего рода самозащитой умирающей системы.
Превращенные формы, тем самым, выступают в качестве одного из важных механизмов, помогающих камуфлировать процесс ее заката, противостоять субъектной деятельности по разрушению старой системы, гасящих ее и, напротив, интенсифицирующих субъектную деятельность по самосохранению старой системы.
Как именно действует этот рефлекс самосохранения социальной системы, как здесь сопрягаются объективное и субъективное начала интереснейший вопрос, который пока останется без ответа.
Превращенные формы, развиваясь преимущественно в период, когда система обретает зрелость и начинает воспроизводиться на собственной основе, а так же, особенно бурно, в период заката, обретают тем самым относительно независимые от содержания, внутренних законов генезиса и развития, механизмы своего функционирования и взаимодействия. Эти относительно самостоятельные превращенные формы устойчиво воспроизводятся, функционируют по правилам, отличным от механизмов содержания (типичный пример механизмы формирования и движение средней прибыли в отличие от закона прибавочной стоимости).
Эти отличные от законов, характеризующих сущность системы, механизмы воспроизводства превращенных форм еще более закрепляют относительную самостоятельность последних.
Здесь на первый план выходит проблема соотношения и взаимосвязи законов жизнедеятельности мира содержания и адекватных ему форм с миром превратных форм и наведенных ими содержаний. Готового решения этой проблемы у автора сейчас нет, но есть текст по проблемам Капитала, в котором я показал основные закономерности превращения содержательных законов товарного производства в закономерности мира превращенных форм.
О его методологическом обобщении пока говорить рано.
Формирование этих механизмов происходит по мере превращения общественных форм в тормоз развития производительных сил и человека. Достигнув стадии зрелости, устойчивого воспроизводства на собственной, адекватной ей основе (Основание в Логике Гегеля) система общественных отношений генерирует определенные формы этого воспроизводства. Подчиняясь логике дальнейшего прогресса эти формы должны далее начать разрушать свое содержание, генерируя элементы новой системы.
Эту объективную логику дальнейшего развития системы по пути ее самотрансформации в новую и реализуют те общественные силы, которые заинтересованы в снятии данной системы.
Так, в условиях капитализма наемные работники как субъект снятия капитала объективно заинтересованы в том, чтобы начать изменять отношения эксплуатации, трансформировать отношения извлечения прибавочной стоимости и подчинения труда капиталу с тем, чтобы в перспективе снять их, заменив отношениями присвоения прибавочного труда обществом и свободным трудом. Эту траекторию и начали реализовывать парижские коммунары революционным путем, европейские социал-демократы реформистским, эволюционным. Но даже если взять пример последних, то они, не случайно используя в первый период своей активности (ХХ век) марксизм, действовали в соответствие с логикой внутренних, содержательных законов капитализма, а не его превращенных форм.
Они начали практику частичного перераспределения прибавочной стоимости в пользу наемных работников (прогрессивный подоходный налог и т.п.), смягчения формального и реального подчинения труда капиталу (участие работников в управлении, регулирование условий труда и т.п.), противодействия закону абсолютного и относительного обнищания наемных работников (социальное обеспечение, регулирование минимальной заработной платы, пособия по безработице и общественные работы).
В противоположность этой логике, объективный интерес самосохранения капиталистической системы, меж- и внутри отраслевая конкуренция капиталов, их стремление к максимизации прибыли вели к формированию механизмов выравнивания нормы прибыли и формирования цены производства, развитию торгового и ссудного капитала, акционерных и иных форм, способствующих дальнейшему саморазвитию капитала Так капитал, как сила заинтересованная в самосохранении старой системы, стал объективно генерировать все более и более сложные превращенные формы и механизмы их воспроизводства. Поскольку они возникали как механизмы самозащиты капитала, механизмы их воспроизводства должны были обеспечивать результаты отличные (в чем-то противоположные) по своей направленности (здесь речь идет только о векторе эволюции капитализма) тем, что генерируют сущностные процессы.
Если последние должны были способствовать и способствовали ограничению присвоения прибавочной стоимости и подчинения труда, подрывали свои же собственные основы, то первые опять же объективно были направлены в противоположную сущностным процессам сторону в сторону все более активного присвоения все больших количеств прибавочного труда, все более сложного и разностороннего подчинения труда.
Именно эту объективную тенденцию самосохранения системы и обеспечивали (и обеспечивают) все более сложные механизмы функционирования превращенных форм (замечу, несколько отвлекаясь: именно на решение задачи изучения и развития этих механизмов функционирования превращенных форм неслучайно нацелена и политическая экономия капитала т.н. экономикс).
Поскольку же эти механизмы, как я показал несколько выше, направлены в сторону, противоположную сущностным законам развития (самоотрицания, снятия) капитала, постольку механизмы функционирования превращенных форм не только отрываются от сущностных законов, но и действуют в противоположном направлении, создавая объективную видимость того, что капиталистическая система устроена совсем иначе и функционирует по совсем иным законам, нежели те, что были выведены на содержательном уровне. Что, соответственно, любая деятельность, продиктованная адекватным отображением сущностных законов (например, социал-реформизм или, тем более, социалистическая революционность) неадекватна практически данным механизмам функционирования этой системы, идет вразрез с требованиями и жизни (а она предстает на этом этапе развития системы преимущественно в виде превращенных форм), и науки (той политэкономии капитала, которая адекватно и в этом смысле научно отображает действительно существующие механизмы функционирования превращенных форм при помощи позитивных методов)
Сказанное выше, однако, это не более чем некоторые первые наброски, гипотезы, которыми автор рискнул поделиться с читателем для того, чтобы показать, как скорее всего устроен господствующий ныне мир превращенных форм и как диалектика позволяет избавиться от мороков жизни, где кажется то, что есть на самом деле, а действительное содержание скрыто от субъекта, не владеющего диалектическим медом исследования превращенных форм.
Альтернативы деконструкции: блеск и нищета постмодернизма
Постмодернизм стал модной методологической установкой в последние десятилетия ХХ века и с той поры остается господствующей парадигмой, отрицающей все и всяческие парадигмы. Мода на постмодернизм породила широкий круг работ, посвященных этой проблеме от небольших, но очень содержательных брошюр до грандиозных энциклопедий, не содержащих ни одной сноски на источники105.
