ВЕРХОВЕНСТВО БЕЗЗАКОНИЯ
Инновации, внедренные Генри Фордом на его автомобильных заводах, заразили мир идеей централизации. Сборочная линия, запущенная Фордом на заводе Хайлэнд-Парк в 1913г., эффектно продемонстрировала производственные возможности централизованного планирования.
Здесь рационально спроектированная система определяла все этапы производственного процесса, а действия каждого рабочего сборочного конвейера были определены таким образом, чтобы достигался максимально возможный эффект. Активистам промышленной контрреволюции показалось, что Форд сконструировал уменьшенную модель централизованной плановой экономики.
В частности, несмотря на то что американский капиталист очень неприязненно относился к коммунизму, методы Форда воспевались в СССР. Его автобиография Моя жизнь, мои достижения к 1925 г. была издана в СССР четырежды. Советские управляющие штудировали фор-довскую философию массового производства наравне с трудами Ленина.
К 1927 г. 85% всех имевшихся в СССР грузовиков и тракторов были закуплены у Форда; в совет -ских деревнях устраивались фордзоновские дни и фордзо-новские фестивали в честь тракторов Fordson1.
В свете вышесказанного, есть высшая ирония в том, что сегодня в сельских районах северной Индии десятилетия подражания советскому опыту породили ни много ни мало отказ от методов массового производства автомобилей. Здесь экономическая жизнь оказалась настолько гротескно дефор -мированной, что опять стали экономически выгодными методы производства, существовавшие до 1913г.
Чтобы полюбоваться на этот странный анахронизм, февральским утром 2001 г. мы с коллегой и водителем отважно отправились в путь по скверным деревенским дорогам Индии. Выехав из Дели, окутанного гарью печей,которые до сих пор топятся дровами и сушеным навозом, мы двинулись на юг по шоссе Дели Агра и влились в хаотический поток, состоящий их легковых и грузовых автомобилей, автобусов, мотоциклов, трехколесных Ви-крамов, тракторов, воловьих и верблюжьих упряжек. Я даже видел человека с медведем на цепи странствующий артист, который зарабатывает на жизнь выступлениями в деревнях.
Мой коллега объяснил мне, что по индийским стандартам эта дорога может считаться образцовой: на ней по крайней мере есть центральная разделительная полоса (когда мы рискнули перебраться на проселочные дороги, я сразу понял, что он имел в виду). На двухполосной дороге становишься героем ожившей видеоигры: приходится постоянно выезжать на встречную полосу, чтобы объехать трактор, или медлительных верблюдов, или глубокие выбоины, похожие на воронки от бомб.
Все, что двигалось по дороге, было битком набито пассажирами: люди сидели на крышах похожих на джипы Махиндра, стояли в кузовах фургонов с раскачивающимися открытыми дверцами, давились в тракторных прице -пах и телегах, запряженных верблюдами. При миллиардном населении в Индии всего 40 млн единиц моторных транспортных средств двух-, трех- и четырехколесных. Понятно, что Индия отчаянно бедная страна, но в данном случае бедность это результат экономической политики . Цена транспортных средств невероятно высока из - за непомерно высоких налогов: пошлины на подержанные автомобили, например, составляют 180%.
Американские, японские и корейские автомобильные компании сейчас собирают автомобили в Индии, но большинству жителей страны их продукция не по карману.
Проявив восхитительную изобретательность и инициативу, деревенские жители решили взять дело в свои руки. Теперь они строят собственные автомобили. Эти машины, известные как джагаад, марута или буги, обеспечивают индийских фермеров необходимым транспортом. У такой машины нет крыши, двигатель мощностью 10 14 лошадиных сил нужно заводить вручную, максимальная скорость около 15 миль в час, а водитель сидит на деревянной скамейке. Но в кузове (днище из клееной фанерыи деревянные скамейки по бокам) достаточно места для груза или пассажиров.
А при цене всего в 1000 долл. лучше ничего не придумаешь.
Производителей буги мы нашли в отдаленной деревне Тода-Бхим в восточном Раджастане. Там не было сборочной линии, да и завода никакого не было просто три небольших гаража вдоль присыпанной гравием дороги, пересекающей деревню.
На рынке в Дели механики закупают запасные части к мини-фур гону колеса, оси, трансмиссии, коробки передач и рулевое управление; двигатели, предназначенные для водяных насосов, они закупают в Агре, а сталь для шасси и дерево для рамы берут в Джайпуре. Они сами кроят и режут сталь и дерево, подгоняют и собирают шасси, а потом навешивают на это все остальное.
По словам механика, одна мастерская может выпускать четыре или пять буги в месяц.
Формально, по действующему в Индии закону о транспортных средствах, эти машины незаконны. Они официально не регистрируются, у них нет номерных знаков, и, по идее, встретив такую машину, патрульные автоинспекторы имеют право ее конфисковать.
Но закон просто игнорируется. Мы разговаривали не только с деревенскими механиками, которые делают эти машины, но и с их продавцом из соседнего городка Махва, а также с несколькими довольными покупателями, и ни один не упомянул о каких-либо проблемах с полицией.
Мы даже видели буги на главном шоссе Дели Агра менее чем в 60 милях от столицы. Производство буги всего лишь часть огромного неформального сектора несанкционированной экономической деятельности, которую власти кое - как терпят. В Индии, чтобы познакомиться с неформальными предприятиями, не нужно забираться в глухую деревню Тода-Бхим.
Просто езжайте по улицам Дели и столкнетесь с ее проявления -ми на каждом углу, у каждого светофора. Стоит остановиться на красный свет, и вас атакуют уличные торговцы всевозможным товаром.
Особенно популярны пачки бумажных салфеток, а также воздушные шарики, карты и даже игрушечные корзинки заклинателей змей. Вы увидите на тротуарах множество лотков с овощами и фруктами и с необъяснимой частотой пирамиды мотоциклетныхшлемов.
Вам встретятся коробейники, крутящие педали велосипедов с тележками, груженными картонными коробками, дровами или металлоломом. По выходным дням на улицах разворачиваются импровизированные рынки; я видел один, специализировавшийся на бывшей в употреблении одежде.
А в огромных кучах мусора вдоль дороги всегда кто-то роется в поисках того, что можно употребить с пользой.
Неформальный сектор доминирует в экономической жизни Индии. Только 30 млн человек, т.е. 9% рабочей силы, заняты в официальной, организованной экономике; все остальные 91% заняты в неформальном секторе.
Статистика ошеломляет: 91% рабочей силы Индии работает вне рамок закона, без всякой регистрации2. Входящие в этот 91% не имеют никаких разрешений или лицензий, в большинстве своем не платят налогов, и очень мало кого из них замечает официальная статистика.
При этом многие из них подвергаются непрерывному вымогательству со стороны чиновников, но в большинстве случаев не могут обратиться в суд с жалобой, и буквально никто не может рассчитывать на банковскую ссуду или другие законные формы финансирования.
Таким образом, экономика Индии характеризуется крайним дуализмом. В организованном секторе даже после десятилетия реформ крупные предприятия все еще придав -лены тяжестью нормативов, правил, требований, лицензий, запретов и налогов. Тем временем в огромной и стремительно разрастающейся теневой экономике мелкие фермеры и предприниматели кое-как добывают средства к существованию в условиях полного беззакония и анархии.
Правительство Индии делает одновременно и слишком много, и слишком мало: формальный сектор действует в условиях избыточного регулирования, а неформальный не обеспечивается даже правовой защитой, гарантировать которую главная обязанность государства.
Эти грехи деянием и недеянием тесно взаимосвязаны. Многие предприятия неформального сектора оказались в тени потому, что сбежали от гнетущего контроля и чрезмерных издержек организованной экономики.
Высокие налоги порождают контрабанду и уклонение; обременительные и сковывающие процедуры получения лицензий порождают нелегальные, работающие без лицензий предприятия; неуклюжее трудовое законодательство заставляет компании тормозить рост и поддерживать занятость ниже уровня, с которого эти законы вступают в силу.
История EDPAids, неформальной компьютерной компании из Дели, штат которой состоит из десяти служащих, иллюстрирует взаимосвязь между уровнем государственного контроля и масштабом неформального беззакония. Адарш Алреджа, основатель и глава компании, рассказал мне, что занялся производством персональных компьютеров еще в 1990 г., и при этом, работая без лицензии, нарушал закон. А поскольку пошлины на комплектующие превышали 100%, он использовал в основном контрабандные комплектующие. Несмотря на смехотворно низкий по западным стандартам объем производства (EDPAids собирала не более 700 персоналок в год), его компьютеры стоили в два раза дешевле импортных или производимых в рамках закона.
Что еще более поразительно, он получал неплохую прибыль от 20 до 30%. По оценкам Алреджа, до 1998 г. от 70 до 80% продаваемых в Индии компьютеров производились вне закона.
В этом случае, как и с автомобилями буги, чрезмерность государственного регулирования привела к отказу от массового про -изводства.
Но затем импортные пошлины на компьютеры и комплектующие начали снижаться и достигли нынешнего уров -ня в 25%. Падение пошлин сопровождалось снижением конкурентоспособности и прибыльности неформального сектора: к 2001 г. ценовое преимущество компьютеров EDP Aids съежилось до 810 %, а прибыль до 5 %. Компания, соответственно, сократила производство до 50 компьютеров в год.
Теперь она специализируется на сервисном обслуживании и ремонте. По прикидкам Адарша Алреджа, доля неформального сектора в производстве компьютеров сократилась до 60%.
Снижение импортных барьеров привело к частичному отступлению теневого сектора. Несмотря на это, EDPAids и значительная часть производства компьютеров остаются за пределами организованной экономики. Почему? Компания не справилась бы с уплатой обязательного для официальных производителей акцизного сбора, а кроме того, ей пришлось бы каждый изготовленный компьютер перед его продажей предъявлять в инспекцию на проверку.
Более того, оставаясь за рамками закона, EDPAids не отчисляет из зарплаты работников взносы в систему социального страхования, а возможность больше получать привлекает более квалифицированных работников. Кроме того, оставаясь в неформальном секторе, Адарш Алреджа может нанимать и увольнять работников, сообразуясь с обстоятельствами и не обращая внимания на обременительные требования трудового законодательства.
Однако неформальный статус связан с немалыми издержками. Прежде всего, ввиду невозможности использовать преимущества массового производства страдает производительность. В свете современных технологий изготавливать несколько автомобилей в месяц или несколько компьютеров в день это абсурд. В случае массового производства, буги и самопальные компьютеры обходились бы намного дешевле и продавались бы за незначительную часть сегодняшней цены.
Но в неформальном секторе очевидные и огромные выгоды от роста про -изводительности недоступны. Для этого предприятие должно быть достаточно большим, но тогда власти не смогут и дальше его не замечать; ему придется перейти в формальный сектор с его бесчисленными правилами и требованиями, что приведет к утрате ценовых преимуществ, которые позволили предприятию вырасти.
Более того, для расширения производства нужен капитал, а предприятия теневой экономики не имеют доступа к легальным источникам финансирования. Расширение бизнеса необходимо финансировать либо из доходов, либо привлекая подпольные источники средств, которые взимают за ссуды огромный процент.
В итоге предприятия теневого сектора не могут развиваться из-за отсутствия ресурсов и необходимости избегать дополнительных нагрузок, возникающих при легализации. Неизбежный трагический результат этого крайнее расточительство ре -сурсов и массовая нищета.
Неформальный сектор Индии лишь наиболее вопиющий пример распространенного явления.
В Латинской Америке, например, бразильские фавелы (трущобы) являются, пожалуй, наиболее узнаваемым образом теневой экономики. В Бразилии, так же как в Коста-Рике, Гондурасе, Панаме и Венесуэле, более 40% занятости приходится на неформальный сектор; в Боливии и Парагвае этот показатель достигает 50%, а в Гватемале примерно 65% рабочей силы занято за пределами организованной экономики3. В Юго-Восточной Азии в неформальном секторе заняты более 70% рабочих в сельскохозяйственных районах Таиланда и Индонезии.
Даже в городах Таиланда примерно половина работающих находит занятость в неформальном секторе.
Оценка объема теневого производства непростая задача. Как, в самом деле, можно измерить то, что официальные структуры предпочитают не замечать и что, как правило, старается остаться незамеченным? В одном недавнем исследовании экономисты Фридрих Шнейдер и Доминик Энсте предприняли попытку сопоставить официальную статистику ВВП с оценками, рассчитанными на основе потребления электроэнергии. Существует сильная, хорошо обоснованная эмпирическая связь между потреб -лением электричества и общей экономической активностью. Соответственно, сопоставляя официальные данные с оценками, рассчитанными на основе данных о потреблении электроэнергии, можно получить хотя бы приблизительное представление о величине неофициальной, или неформальной, экономики.
Применив этот подход, Шнейдер и Энсте обнаружили, что во всех странах с развивающейся и переходной экономикой неформальный сектор вносит существенный вклад в объем производства, и рассчитали отношение теневого сектора к официальным показателям величины ВВП для ряда стран: Малайзия 39%; Перу 44%; Мексика 49%; Филиппины - 50%; Египет - 66%; Нигерия - 76%. Шнейдер и Энсте использовали два различных источника данных для расчета средней доли теневого сектора в пере -ходных экономиках Центральной и Восточной Европы 20,9% и 31,6% соответственно.
В республиках бывшего СССР средняя величина отношения теневого производства к официальным показателям величины ВВП составляет 35,343,6%4.
Перуанский автор и политический консультант Эрнандо де Сото больше всех сделал для того, чтобы привлечь внимание публики к неформальному сектору и его функцио -нированию. В новаторской книге Иной путь (1989) он показал, что частная собственность и рыночный обмен вовсе не являются инструментами угнетения бедняков в странах Латинской Америки, а напротив, спонтанно создаются этими самыми бедняками для освобождения от неэффективной коллективистской политики.
Большие и энергичные теневые экономики, созданные беднейшими элементами общества перед лицом официального безразличия и даже враждебности, служат доказательством жизненной важности рыночной конкуренции. Но чего этому народному капитализму недостает, доказывает де Сото, и в чем он отчаянно нуждается для раскрытия своего потен -циала создания богатства это официальное признание и правовая защита.
В своей более поздней книге Загадка капитала де Сото попытался измерить объем богатств, запертых в неформальных секторах стран развивающегося и посткоммунистического мира. Чтобы упростить задачу, де Сото и его коллеги по находящемуся в Лиме Институту за свободу и демократию ограничили свое исследование теневой недвижимостью.
По их оценкам, в Перу, родине де Сото, 53% городского и 81 % сельского населения проживают в жилищах, на которые ни у кого нет формального права собственности. На Филиппинах эти показатели равны 57 и 67% соответственно, на Гаити - 68 и 97%, а в Египте - 92 и 83%5.
Хотя эта неформальная собственность достаточно скром -на, но в совокупности составляет огромное неиспользуемое богатство. На Филиппинах, например, стоимость не оформленной законным порядком недвижимости равна 133 млрд долл. вчетверо больше капитализации фондового рынка страны, в 7 раз больше суммы вкладов в коммерческих банках, в 9 раз больше совокупного капитала государственных предприятий и в 14 раз больше суммыпрямых иностранных инвестиций. По оценке де Сото, совокупная стоимость недвижимости, не оформленной законным образом, во всем мире составляет немыслимые 9,3 трлн долл. в 20 раз больше суммы прямых иностранных инвестиций во всех странах с развивающейся и переходной экономикойв 1989 1999 гг., в 46 раз больше всех кредитов Всемирного банка за три последних десятилетия и в 93 раза больше суммы экономической помощи, предоставленной развитыми странами третьему миру за тот же период времени6.
К сожалению, весь этот огромный потенциальный капитал остается запертым в правовом небытии.
Мы, живущие в богатых странах, привыкли думать о подпольной экономике как о чем-то малосущественном; и для нас это, в общем, действительно так и есть7. Но в бедных странах, где живет и работает большая часть населения мира, дело обстоит совсем иначе. Здесь неофициальный сектор стал главной, даже доминирующей структурой экономической жизни. Катастрофически дисфункциональная экономическая политика, проводимая в странах третьего мира, некогда почитавшаяся спасительной для борю -щихся масс, по сути загнала подавляющее большинство бедных и необразованных членов общества в своего рода правовую пустыню. В той же пустыне оказалось большинство тех, кто пережил крах экономических структур коммунизма и неудачных попыток создать на их месте функцио -нирующие рыночные институты.
В этой пустыне можно выжить и избежать угнетения, но устойчивое экономическое развитие там невозможно.
Широко распространена ошибочная идея, согласно которой поддержка свободы рынков равнозначна враждебности по отношению к государству. Сторонников экономического либерализма, призывающих к демонтажу или реформе обанкротившейся коллективистской политики, их противники стандартно обвиняют в потворстве анархии.
Даже Томас Фридмен, столь благожелательно относящийся к рынкам, поддался этому заблуждению. Будучи восторженным сторонником глобализации, Фридмен хранит верность определенным аспектам коллективистскогонаследия государственным программам социального страхования внутри страны и спасательным операциям Международного валютного фонда на мировой арене.
В книге Лексус и оливковое дерево он изливает бурное негодование на всех, кто ставит под сомнение его священ -ных коров. Мне довелось слышать голоса ничтожеств, пишет он, голоса, безразличные ко всякому компромиссу, голоса тех, для кого американское государство является злейшим врагом. В частности, он обрушился на впервые избранных конгрессменов - республиканцев, которые обес -печили своей партии большинство в Конгрессе на выборах 1994г.:
Я сказал себе: Ну же, мои впервые избранные республиканские друзья, отправляйтесь в Африку, это же рай для вновь избранных республиканцев. Да, сэр, в Либерии никто не платит налоги. В Анголе нет контроля над оружием.
В Бурунди, насколько нам известно, нет социального страхования, а в Руанде нет большого правительства, способного вмешиваться в работу рынков. Но многие там наверняка хотят, чтобы они были8.
Фридмен ведет бой с тенью. Сторонники экономического либерализма идеологи свободных рынков, или рыночные фундаменталисты, как их называют те, кто расходится с ними в каких-то вопросах, враждебно относятся только к гипертрофии государства, характерной для коллективизма, а вовсе не к государству как таковому. Как отмечалось выше в главе 3, сторонники экономического либерализма понимают, что для жизнеспособности и должного функционирования рынков необходимо сильное и эффективное правительство.
Особо нужно отметить, что нынешнее развитие здорового рыночного порядка влечет за собой возникновение все более сложного разделения труда, объединяющего большое число людей подавляющее большинство которых не знают друг друга и, по сути, только смутно догадываются о существовании друг друга в совместных проектах, на реализацию которых может потребоваться много лет. Общественное сотрудничество такого уровня возможно только в рамках ясно определен -ных и надежных норм приобретения, владения и передачи собственности.
В свою очередь, рыночная конкуренция,представляющая собой великое общественное благо, предполагает существование другого общественного блага хорошо сконструированной правовой инфраструктуры, создание и поддержание которой требуют содействия государства.
В немалой степени по вине промышленной контрреволюции большинство людей в мире имеют правительства, неспособные предоставить необходимую правовую инфраструктуру. Тот факт, что сегодня правительства одновременно делают и слишком много, и слишком мало, представляет собой одно из проявлений продолжающего -ся влияния мертвой руки.
Современная программа экономического либерализма, особенно в развивающихся и переходных экономиках, призывает не только к ограничению деятельности государства, но и к повышению его активности.
Существование большого неформального сектора это лишь один из симптомов более широкого институционального провала. Мало того, что правовая система не охватывает большие области экономической жизни, она еще и плохо обслуживает охваченные ею области. Формальные сектора в бедных странах страдают от неадекватности и ненадежности правовой инфраструктуры.
Неясные или противоречивые определения прав собственности, необоснованные затраты и задержки в получении правовой помощи, неадекватное правоприменение и неизменная коррупция все это препятствует экономическому развитию и искажает его.
В своем широко цитируемом исследовании экономист Пауло Мауро предпринял попытку количественно оценить последствия неадекватности правовых институтов. Исполь -зуя индексы (составляемые частной фирмой, специализирующейся на сборе деловой информации), измеряющие уровень бюрократизированности, волокиты, коррупции, эффективности и честности судебной системы, на основе проведенного анализа он выявил существенное влияние неадекватности правовой системы на объем частных инвес -тиций и, тем самым, на темпы экономического роста.
Любопытно, что увеличение этих индексов на величину стандартного отклонения (например, скачок качества правовыхинститутов от уровня Бангладеш к уровню Уругвая) приведет к росту инвестиций почти на 5% и, соответственно, к увеличению темпов роста ВВП более чем на 0,5% в год9.
Более подробно проблемы институционального провала мы рассмотрим на примере Аргентины. В первую эпоху глобализации в этой стране сложился чрезвычайно продуктивный сельскохозяйственный сектор, и на волне стимулируемого экспортом экономического роста она обещала стать одной из богатейших стран мира.
Но когда в 1930-х 1940 -х гг. международная экономика, на которой держалось богатство Аргентины, распалась, эта прежде либеральная страна стала добычей военной диктатуры и перонизма и постепенно скатилась назад в болото экономической от -сталости. В 1980-х гг. промышленная контрреволюция в Аргентине наконец скончалась, но не с хныканьем, а сопровождаясь двумя мощными взрывами: первым стало поражение в Фолклендской войне, которое опрокинуло диктатуру и вернуло демократию, а вторым долговой кризис и гиперинфляция, которые заставили страну вновь прибегнуть к рыночно ориентированной политике в качес -тве отчаянного последнего средства.
В последние лет десять прорыночные реформы в Арген -тине были, бесспорно, впечатляющими, но, увы, совершенно неадекватными. В рейтинге Экономическая свобода в мире многие важнейшие элементы аргентинской политики оцениваются достаточно высоко: 8,9 балла из 10 возможных за денежную политику и стабильность цен (в 1985 г. оценка была равна нулю); 7,7 балла за среднюю ставку импортных пошлин (в 1985 г. 4,6) и высшая оценка 10 за приватизацию государственных предприятий (в 1985 г. 4,0).
В отчете за 2000 г., по общей оценке, Аргентина заняла 12-е место среди 123 изученных стран10.
