Нерушимость прав собственности
Охранять нерушимость прав собственности и договоров приходится не в вакууме. В конце концов, качество рыночных институтов неотделимо от структуры политическихинститутов. Качество правовых норм решающим образом зависит от того, кто и как их создает.
Правовая система страны функциональна в той степени, в какой ее политическая система справляется с решением двух противоречивых задач. С одной стороны, она должна порождать правительство, достаточно сильное, чтобы принуждать к соблюдению правовых норм и защищать их целостность от посягательств могущественных частных групп, пытающихся поставить себя над законом.
С другой стороны, политическая система должна сдерживать и правительственных чиновников, не давая им встать над законом. Более двух столетий назад эту проблему сформулировал Джеймс Мэдисон в Запискахфедералиста: При создании правления, в котором люди будут ведать людьми, писал он, главная трудность состоит в том, что в первую очередь надо обеспечить правящим возможность надзирать над управляемыми, а вот вслед за этим необходимо обязать правящих надзирать за самими собой26.
Не существует магической формулы решения этих задач. Авторитарные правительства с руками, испачканными кровью, порой добиваются успеха, а демократические правительства порой терпят позорные неудачи.
В целом, однако, история и теория указывают на связь между подотчетностью правительства перед обществом и реализуемым на деле верховенством закона.
Наиболее очевидная угроза правовому порядку со сторо -ны диктатуры заключается в отсутствии институциональных ограничений власти. Поскольку природа человека такова, какова она есть, это отсутствие ограничений слишком часто ведет к бедствиям.
Грустная политическая история XX в. полна примерами, подтверждающими высказывание лорда Актона: авторитарные режимы, никому не подотчетные, набрасываются на свои народы, как волки на овец. Нет ничего более разрушительного для правового порядка, чем правление грабителей и негодяев.
Собственность не защищена, никаким договорам нельзя верить, и, как следствие, сложное разделение труда недостижимо. Экономическая жизнь замирает и деградирует, ограничиваясь маломасштабными и краткосрочными действиями, дабы не привлекать алчного внимания хищных правителей.
Даже если авторитарное правительство более или менее способно контролировать себя, зачастую его контроль над управляемыми обманчиво хрупок. Диктатуры нестабильны из - за отсутствия институционального механизма передачи власти.
А поскольку в борьбе за власть ставки чрезвычайно высоки, передача власти часто бывает весьма разрушительной, сопровождаясь кровопролитием: группы, процветавшие под покровительством старого режима, вдруг становятся объектом преследований при новом. Таким образом, политическая нестабильность оборачивается правовой нестабильностью, которая, в свою очередь, подрывает возможность крупномасштабных долгосрочных инвестиций, определяющих благосостояние современных индустриаль -ных обществ.
Наконец, наличие у правительства неограниченной влас -ти не означает, что его положение прочно. На самом деле, обращение к репрессиям часто указывает на слабость власти. Для сохранения власти многие авторитарные правительства, не имеющие широкой общественной поддержки, вынуждены использовать специальные субсидии и привилегии, которыми они оплачивают лояльность других центров власти в обществе. Однако торговля благосклонностью власти может серьезно подорвать независимость правящего режима: всесильное, казалось бы, правительство, в действительности оказывается заложником могущественных частных интересов.
Слабое, но деспотическое правительство неспособно надежно охранять права собственности, которая остается беззащитной перед алчностью множества хищников.
Тем не менее история дает примеры так называемых благотворных диктатур режимов, подавляющих политических противников (и порой очень жестоко), но при этом проявляющих достойную сдержанность в отношении собственности граждан и способных поддерживать безопасность и стабильность достаточно долго, чтобы стал возможным устойчивый экономический рост. Действитель -но, многие из стран, показавших в последнее время самые высокие темпы экономического роста, Чили, Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур, Индонезия, Малайзия, Таиланд и Китай начали подъем (а Китай, Малайзия и Сингапур так и продолжают) в условиях полного политического бесправия и приемлемой обеспеченности прав собственности27. Успех этих стран, расположенных вдоль
Тихоокеанского кольца, породил идею азиатской модели не только в экономике, но и в политике модели, которая как будто бы демонстрировала, что отсутствие демократии благоприятно сказывается на развитии.
Особые обстоятельства позволили этим эффективно развивающимся странам избежать обычной печальной судьбы авторитаризма. Сочетание внешних и внутренних факторов заставило их лидеров содействовать долгосрочному экономическому росту, вместо того чтобы на скорую руку заняться грабежом, и защитило политическую жизнь от доминирования экономически разрушительных узко-эгоистических интересов. Во многих из этих стран поведение их лидеров определялось угрозой коммунизма.
В Корее и на Тайване, в странах ЮгоВосточной Азии и в Чили лидеры остро осознавали нависшую коммунистическую опасность и надеялись, что экономический рост поможет ее избежать. На Тайване и в Китае лидеров дополнительно сдерживала память о прошлых провалах: Чан Кайши осознавал опасность коррупции, способствовавшей его поражению на материке, а Дэн Сяопин был полон решимости не допустить повторения ужасов культурной революции.
В то время как лидеры этих стран демонстрировали столь необычную склонность контролировать самих себя, многие из них располагали также хорошими возможностями для контроля над управляемыми. Колониальным властям Гонконга, контролируемым из далекой Великобритании, не приходилось отчитываться (по крайней мере, непосредственно) перед подданными.
Националистическое правительство Тайваня также было своего рода оккупационным режимом: говорящие на мандаринском диалекте беженцы с материкового Китая управляли туземцами, говорившими на тайваньском языке. Соответственно, на Тайване узко-эгоистические интересы не могли рассчитывать на благо -склонность со стороны государства. В Корее генерал Пак Чон Хи в 1962г. дал толчок поразительному экономическому подъему тем, что начал безжалостное преследованиеделовой элиты страны. Подобно бессчетному множеству других хищных тиранов, он начал с того, что посадил в тюрьму крупнейших лидеров бизнеса и экспроприировал их собственность, но потом, вопреки историческому обычаю, согласился освободить их и вернуть собственность в обмен на поддержку новой стратегии экспортоориентиро -ванного роста.
Власть влиятельных социальных групп, связанных с прежней политикой импортозамещения, была сломлена.
Несмотря на достигнутый ими успех, современные авто -кратии, поощряющие экономический рост, явно склонны делать самих себя излишними. С ростом благосостояния в обществе возникают новые центры силы, среди представителей которых со временем начинает расти раздражение тем, что их не допускают к принятию политических решений. Правящие клики начинают испытывать давление сил, требующих доступа к власти, что и предопределило процесс постепенной демократизации в Чили, Корее, Таиланде и на Тайване. В таких условиях автократическая власть становится уязвимой в случае резких спадов в экономике. Претензии этих режимов на легитимность опираются на экономическую эффективность: когда рост останавливается, легитимность начинает таять.
Таким образом, финансовый кризис 19971998гг. стал как экономическим, так и политическим поражением азиатской модели: в Индонезии казавшийся всемогущим режим Сухарто развалился в несколько месяцев; в Корее победа на выборах президента Ким Дэ Чжуна стала первой в истории страны победой кандидата от оппозиции; в Таиланде парламент одобрил новую, более демократичную конституцию. С другой стороны, в Малайзии движение reformasi оказалось бесплодным, а в Сингапуре и в Китае существующие режимы кажутся достаточно устойчивыми.
Но теперь уже дело выглядит так, словно азиатские модернизирующие тирании не ведут в будущее, а тянут в прошлое.
Нынешняя эпоха глобализации вновь объединила лозунги экономического либерализма и демократии. В Латинской Америке и в меньшей степени в Африке и Юго-Восточной Азии диктатуры благотворные и не очень уступили место народному правлению, подобно тому как по всемумиру государственное планирование отступило перед рын -ками. В обнаруженной связи между экономической и политической свободами нет ничего нового: в XIX в. либеральные реформаторы добивались и расширения избирательных прав, и устранения препон на пути экономической конкуренции.
Только приход промышленной контрреволюции расколол это единство. По мере роста массовых коллективистских движений у приверженцев экономического либерализма росло недоверие к идее народного суверенитета, а коллективисты, со своей стороны, ратовали за экономическую демократию как дополнение к политической свободе или, в более радикальном варианте, считали ее единственно подлинной демократией.
Но, взяв на вооружение демократическую риторику, промышленная контрреволюция продемонстрировала свою тираническую природу, о чем свидетельствует порабощение миллионов жителей в так называемых народных демократиях . Вера в централизацию легко распространилась из сферы экономики на политику. Рациональность отождествлялась с иерархическим подчинением, а доведение этой логики до конечных логических следствий приводило к выводу, что хаос рынка и хаос буржуазной демократии представляют собой одинаково бесполезные анахронизмы. При этом редкие коллективисты, сохранившие привержен -ность политической свободе, подвергались жесткому давлению и были вынуждены принять самые отвратительные преступления, совершенные во имя их идеологии.
Они оправдывали эксцессы нетерпеливостью демократии; тираны, реализовывавшие проекты централизации, насмехались над своими наивными апологетами как над полез -ными идиотами.
Соединение деспотизма и коллективизма в странах коммунистического блока и третьего мира создало условия для нынешнего воссоединения политического и экономическо -го либерализма. Революционные правительства использовали посулы ускоренного развития (и, разумеется, террор) в качестве замены легитимных полномочий. Более того, вера в эти обещания придавала политическим лидерам решимость использовать террор в случае необходимости. Когда же мир разочаровался в экономической централизации, автократическое правление сразу лишилось всяких оправданий.
Вместе с усилением импульса экономической либерализации сопротивление репрессиям сделалось массовым, а деспоты утратили готовность проливать кровь. Вот так в последние два десятилетия нахлестывающие друг на друга и взаимно усиливающие друг друга волны перемен принесли миру политические и экономические реформы, демократию и свободные рынки.
Далеко не случайна воспроизводящаяся в истории связь между демократией и свободными рынками: между этими моделями есть глубокое родство. Обе системы воодушевляются фундаментальной для либерализма ценностью независимости: рыночный порядок защищает личную независимость от иерархического господства, а демократия защищает коллективное самоуправление от поползновений правящих групп.
Иными словами, обе системы тяготеют к децентрализации механизма принятия решений. Рынок делает производителя зависимым от потребителя, а при демократии политики должны добиваться согласия избирателей.
Рынок всегда открыт для новых инвестиций и новых идей; демократия позволяет новым политическим движениям возникать в любых сегментах общества.
Демократия, в силу децентрализации власти, предлагает самое надежное основание для защиты того правового по -рядка, который создает условия для развертывания рыноч -ной конкуренции. Правление народа обладает несомненными преимуществами перед автократическим в отношении контроля как над управляемыми, так и над самим собой. Законы, освященные мандатом народного согласия, встречают меньше сопротивления и попыток неисполнения. Более того, мирная передача власти надежно защищает правовой порядок от внутренних потрясений.
Таким образом, обеспечивая легитимность и стабильность, демократия укрепляет правовой порядок. Обеспечивая подотчетность правителей и одновременно открывая перед людьми, не входящими в правящую верхушку, возможность добиваться властных полномочий, система народного правления защищает себя от поползновений правящих клик встать над законом.
Далеко не случайно самые развитые рыночныеэкономики мира являются одновременно и стабильными демократиями.
Но процесс демократизации изобилует ловушками. Подобно тому как рыночная конкуренция может функционировать должным образом лишь при наличии инфраструктуры правовых институтов, так и демократия может сдержать свои обещания лишь при наличии соответствую -щих политических институтов. Демократия есть нечто большее, чем свободные выборы и власть большинства, так же как свободные рынки это не только отсутствие прави -тельственного контроля. Когда демократия лишена поддержки соответствующей политической культуры, от нее может остаться лишь форма, лишенная содержания. Демократия не сводится к процедурам.
От нее ожидают определенных результатов. Политика, про водимая народным правительством, должна отражать общественное мнение, а не закулисные интриги правящих клик; она должна служить общему благосостоянию, а не алчным интересам узкоэгоистических групп.
Подлинная демократия это правление народа, осуществляемое народом в интересах народа. Но этот идеал недостижим даже в первом приближении без долгого и мучительного процесса политического развития.
Страны, только начинающие переход к демократии, зачастую лишены даже зачатков институтов, способных сдерживать эгоистические интересы. Для таких стран замена автократического правления конкурентными выборами может оказаться, по крайней мере поначалу, пирровой победой. Фундаментальные проблемы сохраняются: государственная власть, как и прежде, понимается как частное достояние правителей. Только теперь власть не захватывается силой, а покупается и продается. В таком упадочном и коррумпированном виде демократия является своего рода коммерческим предприятием: политики инвестируют средства в покупку голосов и раздачу мелких подачек, а затем пожинают плоды в виде взяток и доходных привилегий.
В результате рыночный порядок, а также права общества на экономический рост и предоставляемые им возможности оказываются в двойном кольце осады: сверху его деформирует рать влиятельных социальных групп, преследующих узкоэгоистические интересы, алчущих квот, лицензий, субсидий и регулирования, а снизу его разрушает правовая система, слишком часто выступающая в пользу того, кто больше платит. Незрелые демократии особо подвержены такого рода нарушениям в силу основного закона политических структур.
Как показал экономист Манкур Олсон в своей основополагающей работе, разные типы групп, из которых состоит общество, обладают неодинаковыми способностями к самоорганизации и отстаиванию своих интересов на политической арене. Поскольку в коллективных действиях всегда присутствует проблема безбилетника, небольшим группам с узко сфокусированными интересами всегда лег -че сорганизоваться, чем большим группам с широкими, расплывчатыми интересами.
Поэтому в странах, не имеющих давних традиций массового участия в политической жизни, небольшие сплоченные группы, нацеленные на получение личных выгод за счет общего благосостояния, имеют естественное преимущество в борьбе за власть.
Тем не менее надежда остается, но должно пройти какое-то время. Если удастся отстоять основные демократические права, самоорганизация интересов продолжится и увальни широкие расплывчатые интересы начнут побеждать. По мере экономического роста разнообразие узких инте -ресов будет множиться. В результате организовывать налеты на общественное достояние станет труднее.
Теперь уже придется преодолевать сопротивление растущего числа конфликтующих узких интересов, а также противостояние все более энергичных организаций, выступающих от имени общественных интересов. Более того, по мере экономического развития меняется и отношение публики.
Чем больше людей перебираются из деревень в города и находят свое место в национальной и мировой экономике, тем сильнее их заинтересованность в росте и экономическом процветании. Теперь они ждут от политиков большего, чем-конверт с наличными в день выборов; они ждут (и требуют!) проведения хорошей политики28.
Показательным примером может служить политическая история Таиланда за последние 30 лет. До 1970-х гг. в этой стране существовал нестабильный, но относительно мягкийавторитарный режим, во главе которого стояли военные и королевские чиновники. Политикой занимались члены небольшого правящего класса. Хотя политическая жизнь была довольно оживленной из-за частых переворотов и неудачных заговоров, подавляющее большинство преимущественно сельского общества в ней не участвовало.
Однако в 1970-е гг. демократические элементы активизировались и возникли политические партии, представлявшие интересы новых влиятельных кругов тайского общества деловой элиты Бангкока (преимущественно китайского происхождения) и так называемых с/mo ро, или провинциальных боссов.
Chao ро разбогатели на добыче полезных ископаемых, правительственных поставках и разнообразных незаконных промыслах контрабанде драгоценных камней, оружия, торговле наркотиками и проституции. У себя в провинциях они вкладывали средства во влияние с помощью покровительства и щедрой раздачи денег.
А в Бангкоке они конвертировали свою способность покупать голоса в поли -тическую власть, которую, в свою очередь, использовали, чтобы стать еще богаче.
По мере того как политическое влияние военных ослабевало, провинциальные боссы превращались в доминирующую силу таиландской политики. Действуя в обаятельном популистском стиле, они преследовали одну простую цель: как можно больше богатства и привилегий для себя и своих приближенных. Их главными соперниками были растущие деловые круги, принадлежащие к средним классам Бангкока, которые хотели получить менее коррумпированное правительство и более профессиональное управление эко -номикой. Но баланс власти между провинцией и столицей определялся следующим важным фактом: столичная область давала примерно половину экономической продукции Таиланда, но при этом в ней проживало лишь 10% населения. Так что, хотя городские средние классы и обладали существенным влиянием, избиратели контролировались провинциальными боссами.
Несочетаемость богатства метрополии и властного потенциала провинции на фоне увядающего, но порой еще дающего о себе знать авторитаризма породила в Таиландской политике бурный период коррупции, наступления на демократию, демократических волнений и реформ. Избранное в 1988 г. гражданское правительство явилось настоящим прорывом, приведшим к власти в стране chao ро.
Правительство премьер-министра Чатичай Чунхавана получило прозвище буфетный кабинет, потому что министры избрали подход лопай, сколько влезет и наживались от души. К 1991 г. Бангкоку и военным это надоело; в результате бескровного переворота Чатичай был изгнан, и для расчистки грязи было назначено правительство уважаемых технократов.
Потом генералы попытались было перехватить власть, но это вызвало волну возмущения в Бангкоке. В мае 1992 т. тысячи людей вышли на улицы с протестом против наступления авторитаризма. В результате безжалостной попытки разогнать протестующих сотни демонстрантов были убиты, но тут король чрезвычайно любимый в стране, но обычно не вмешивающийся в политику приказал прекратить кровопролитие.
Выборы в сентябре 1992 г. представляли собой яростную схватку между демократически настроен -ными ангелами и милитаристски настроенными дьяволами, в которой победили ангелы под руководством ЧуанаЛикпаи. Но к 1995г. электоральную мощь провин -ции уже нельзя было игнорировать, и новые выборы дали стране правительство Банхарна Силпа-арча (прозванного ходячей кассой за бесстыдство в денежных вопросах), окружившего себя пестрой толпой закадычных друзей. В результате бесконечных скандалов правительство Бан -харна пало уже в 1996 г., но новое правительство генерала Чавалита Ионгчаиудха оказалось немногим лучше29. Финансовый крах 1997 г. придал новый импульс политической реформе. Власть провинциальной элиты была дискредитирована ее участием в крахе экономики, и к власти вернулся Чуан Ликпаи и его демократическая партия.
На этой волне удалось сделать самое главное провести через парламент новую реформистскую конституцию. Помимо прочих важных структурных изменений конституция предусматривала создание различных независимых контрольных органов избирательной комиссии, комиссии по правам человека, комиссии по борьбе с коррупцией и конституционного суда, перед которым была поставлена в том числе задача увеличить прозрачность и ограничить коррум -пирующее влияние политики денежного мешка.
Принятие новой конституции принесло неоднозначные результаты. В марте 2000 г. на первых прямых выборах в сенат (до этого члены сената назначались, и он был заполнен платными холуями) избирательная комиссия отменила результаты выборов по 78 избирательным округам из 200 из-за покупки голосов, после чего выборы повторялись до тех пор, пока результаты не были признаны чистыми, внушительная демонстрация демократических мускулов. С другой стороны, комиссия по правам человека была эффективно нейтрализована, когда ее подчинили исполнительной власти и укомплектовали соглашателями. И в январе 2001г. телекоммуникационный магнат Такшин Шинаватра под популистскими лозунгами привел свою партию Thai Rak Thai (Тайцы любят тайцев) к убедительной победе на парламентских выборах, несмотря на тот факт, что комиссия по борьбе с коррупцией предъявила Такшину обвинение в связи с непредставлением финансо -вой информации.
Позднее обвинения были сняты чрезвычайно противоречивым судебным решением.
Ананд Паньярачун, весьма уважаемый бывший премьер-министр и главный архитектор новой конституции, философски относится к сумбурной политической эволюции Таиланда. За последние девять лет мы сильно продвинулись вперед, сказал он мне в январе 2000 г. У нас уже несколько раз поменялась власть в рамках конституции (т.е. без переворота).
Ананд Паньярачун оптимистично надеется, что новая конституция сможет привести в порядок политическую жизнь тайцев, но нам потребуется еще два цикла общих выборов возможно, еще семь или восемь лет, прежде чем результаты станут заметны. Иногда, когда нужно отмыть туалет, говорит он, смеясь, приходится проделать это два-трираза .
Однако следует понимать, что просто избавиться от наиболее вульгарных форм политической коррупции еще не значит избавиться от угрозы демократическому правлению и либеральному рыночному порядку - создаваемой группами особых интересов. Эта угроза которую Джеймс 283
Мэдисон в Записках федералиста назвал проблемой фракций неустранима, в лучшем случае ее можно держать под контролем. Ничто так не тревожит сторонника народных правительств касательно их характера и судь -бы, писал Мэдисон, как мысль о предрасположении народовластия к сему опасному злу31. То, что было верно более двух столетий назад, верно и сегодня.
Хотя народное правление склонно к проведению политики, отражающей широкие общественные интересы, всегда есть угроза со стороны стремящихся к узурпации узких групп (Мэдисон называл их фракциями, а мы именуем группами особых интересов), более высокая способность которых к самоорганизации позволяет подчинять государственную политику частным целям.
В современных развитых демократиях, как мы видим, эта предрасположенность эксплуатируется на полную катушку. Быстрое умножение числа организованных лоб -бистских групп, их доминирование в ставшей чрезвычайно запутанной политической жизни, и, как результат, отчуждение рядовых граждан от того, что делается якобы именно для их блага, все эти безотрадные подробности современной политики слишком хорошо известны, чтобы детально их здесь разбирать.
Их совокупное воздействие состоит в том, что они лишают демократию ее высших перспектив и искажают благотворную для общественной жизни рыночную конкуренцию тысячами исключений и привилегий32.
Чтобы когда-нибудь победить эту болезнь, придется вернуться к подзабытой мудрости Джеймса Мэдисона и других создателей американской конституции. Сегодня прочно забыто то, что они отчетливо понимали 200 лет назад: держать в узде проблему фракций можно только с помощью конституционного ограничения полномочий правительства. Закрепляя в конституции тщательно продуманную систему сдержек и противовесов, ограничивая полномочия правительства только тем, что перечислено в явном виде, и закрепив за народом права, на которые ни одно правительство не может посягнуть, они стремились создать ряд институциональных фильтров, которые будут отсеивать непрерывное шумное противостояние фракций
и пропускать только те политические проекты, от которых можно ожидать общественной пользы и стабильности.
В США значительная часть заложенных в конституции идей была отброшена в 1930-е гг., чтобы расчистить путь для скачка к централизации. Между тем ни одна из развитых демократий еще не проявляла ничего, кроме любопытства, к проблеме конституционного ограничения полномочий правительства. В последние десятилетия революционные работы лауреата Нобелевской премии по экономике Джеймса Бьюкенена вновь пробудили в академических кругах интерес к проблеме конституционного устройства33. Но проект либеральной политической реформы подчинение народного правления дисциплине конституционных ограничений пока находится в зародыше.
Поэтому еще многие-многие годы политический фундамент рыночного порядка будет, в лучшем случае, шатким.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Hughes, American Genesis, 269271.
2 World Bank, India: Policies to Reduce Poverty and Accelerate Development (Washington, D.C.: World Bank, 2000), 76-77.
3 World Bank, Averting the Old Age Crisis: Policies to Protect the Old and Provide Growth (New York: Oxford University Press, 1994), 123.
4 Friedrich Schneider and Dominik H. Enste, Shadow Economies: Size, Causes, and Consequences, Journal of Economic Literature XXXVIII (March 2000): 77-114, 100-101.
5 Эрнандо Ъе Сото. Загадка капитала: Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире (М.: Олимп-Бизнес, 2001).
С. 40-6 Там же. С. 44.
7 Даже в развитых странах существует значительная теневая экономика. В Дании и Германии, например, считается, что в неофициальной экономической деятельности участвует более 20% трудоспособного населения.
В Италии этот показатель доходит до 48%. Проанализировав данные по 20 развитым странам, Шнейдер и Энсте обнаружили, что среднее отношение неофициального производства к официальному ВВП равно 15,1% (Schneider and Enste, Shadow Economies, 102, 105-106).
8 Friedman, The Lexus and the Olive Tree, 350.
9 Paulo Mauro, Corruption and Growth, Quarterly Journal of Economics 110 (August 1995): 681-712.
10 Gwartney and Lawson, Economic Freedom ofthe World: 2000Annual Report, 10, 86.
11 Transparency International, New Index highlights worldwide corruption crisis, June 2 7, 2001.
12 World Economic Forum, Global Competitiveness Report 2000 (New York: Oxford University Press, 2000), 94, 247-252.
13 Pablo T. Spffler and Mariano Tommasi, The Institutional Foundations of Argentina Development, preliminary draft, August 27, 1999.
14 Из интервью со служащим Fundacion del Тиситбп, June 6, 2001; интервью с Ignacio Colombres Garmendia, June 6, 2001.
15 Pamela Druckerman, Argentina, Land of Fiscal Loose Cannons, Wall Street Journal, March 2, 2001.
16 Ana I. Eiras and Brett D. Schaefer, Argentina's Economic Crisis: An Absence of Capitalism, Heritage Foundation Backgrounder no. 1432, April 19, 2001,3.
17 Joshua Goodman, Argentina's Provincial Profligates, Business Week, January 29, 2001 (International edition).
18 Из интервью с автором, 6 июня 2001 г.
19 Adri6n С. Guissarri, Costos de la Justicia y Efficiencia en la Asignacion de Recursos (Судебные расходы и эффективность размещения ресурсов) Proyecto Justicia у Desarrollo Economico (Проект реформы судебной системы и экономического развития), Buenos Aires, June 1998.
20 Это центральный момент в подходе Дугласа Норта. См. DouglassC. North, Structure and Change in Economic History, especially pp.
3344; см. также Douglass C. North, Institutions, Ideology, and Economic Performance, in The Revolution in Development Economics, 95-107.
21 Mancur Olson, Power and Prosperity: Outgrowing Communist and Capitalist Relationships (New York: Basic Books, 2000), 173.
22 cm. George B.N.
Ayittey, Africa Betrayed (New York: St. Martin's Press, 1992), 120-121.
23 Freedom House, 19992000 Freedom in the World Survey, доступна по адресу в Интернете .
24 См. Ayittey, Africa Betrayed, 253-262.
25 Ibid., 103.
26 Мэдисон Дж. Федералист 51 // Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж.
Джея. М.: Издательская группа Прогресс Литера, 1993.
С. 347.
27 Нужно отметить, что в Чили правительство проводило программу несомненно либеральных экономических реформ.
28 Моя мысль состоит в том, что экономическое развитие порождает многообразие групп особых интересов, что способствует зрелости и стабильности демократии. Сходную мысль высказал Олсон в своей последней, посмертно опубликованной книге (Olson, Power and Prosperity, 3034). В более ранней работе, однако, он развивал противоположную идею о том, что в стабильных демократиях бесконтрольный рост организованных интересов со временем начинает подрывать экономическое развитие (Mancur Olson, The Rise and the Decline of Nations [New Haven, Conn.: Yale University Press, 1982]).
В начале 1980-х гг. Олсон противопоставлял медленныйэкономический рост в США и Великобритании более динамичному развитию Японии и Западной Германии и приписал разницу тому факту, что в последних двух странах группы, представлявшие экономически пагубные узкие интересы, были ликвидированы в резуль -тате их поражения во Второй мировой войне.
А в первых двух странах группы особых интересов продолжали аккумулироваться и, постепенно накапливая особые привилегии, все сильнее тормозили создание богатства.
История сурово обошлась с этим тезисом Олсона. За последние 20 лет США и Великобритания провели радикальные преобразования, тогда как Западная Германия и особенно Япония сбились с пути быстрого развития.
Хотя верно, что интересы узких групп часто противоречат общей заинтересованности в рыночной конкуренции, долговременный эффект постепенного умножения числа таких групп не очевиден. Как отмечается в тексте, при увеличении числа групп, соперничающих за привилегии, каждой из них становится все труднее добиваться успеха.
Кроме того, в условиях стабильной демократии вызревают организованные группы с постепенно расширяющи -мися интересами и начинают мешать группам, настроенным узкоэгоистически. Более того, и, пожалуй, самое важное: группы особых интересов могут в конечном итоге перестараться.
Обществен -ное недовольство низкой экономической эффективностью может перерасти в недоверие к лозунгам групп, представляющих особые интересы, и сделать возможными рыночные реформы, нацеленные на интересы общества в целом. Именно это случилось в Великобритании и США, а вот в Западной Германии и Японии терпение публики, равнодушно взирающей на ухудшение экономических перспектив, еще не исчерпано.
29 Этот обзор недавней политической истории Таиланда вплоть до азиатского финансового кризиса основывается преимущественно на материалах книги Pasuk Phongpaichit and Chris Baker, Thailand's Boom and Bust (Chiang Mai, Thailand: Silkworm Books, 1998), 216-243.
30 Из интервью, 28 января 2000 г.
31 Мэдисон Дж. Федералист 10 // Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж.
Джея. М.: Издательская группа Прогресс Литера, 1993.
С. 78.
32 Интересное рассуждение о гипертрофии организованных лоббистских групп см. в: Jonathan Rauch, Government's End: Why Washington Stopped Working (New York: Public Affairs, 1999). Анализ Рауха в значительной степени опирается на идеи Манкура Олсона.
3 3 Работа Бьюкенена породила массу литературы по теории обществен -ного выбора, но лучшим введением в нее является: James Buchanan, The Limits of Liberty: Between Anarchy and Leviathan (Chicago: University of Chicago Press,
1977).
