Второй вопрос был не менее заковыристым.

Эта ситуация начала меняться уже при жизни Маркса и изменилась еще больше после его кончины, но еще при жизни Энгельса. Рост численности промышленного пролетариата, который постепенно сделал его реальной силой не только в Англии, но и на континенте, и сопутствующая экономическим спадам того периода безработица увеличили влияние Маркса и Энгельса на лидеров рабочего движения, но они никогда так и не добились прямого влияния на пролетарские массы. Впрочем, главным материалом для работы всегда оставалась интеллигенция. И хотя успехи их на данном фронте были весьма значительны, интеллигенты доставляли им еще больше беспокойств, чем безразличие трудящихся, временами перерастающее во враждебность. Была, например, прослойка интеллигентов-социалистов, которые не считали зазорным отождествлять себя с профсоюзами или с социальным реформаторском буржуазно-радикального или даже консервативного толка.

И разумеется, они исповедовали совершенно иной социализм, который, обещая быстрые блага, был опасным соперником. Были также интеллигенты, в первую очередь Лассаль, которые завоевали в массах позиции, представлявшие уже прямую угрозу идеям марксизма. И наконец, были интеллигенты, которым было не занимать революционного пыла, но которых Маркс и Энгельс вполне справедливо считали худшими врагами социализма – это путчисты вроде Бланки [Blanqui, 1805-1881], досужие мечтатели, анархисты и т.д.

Идеологические и тактические соображения требовали сказать всем этим группам твердое "Нет".
3. На таком идеологическом фоне и в такой тактической ситуации Марксу было чрезвычайно трудно найти ответ на два жизненно важных вопроса, которые неизбежно задавал каждый его последователь или потенциальный сторонник: вопрос об отношении к политике буржуазных партий и вопрос о программе ближайших действий.
Что касается первого вопроса, то социалистическим партиям нельзя было посоветовать молча взирать на буржуазную политику. Их непосредственной задачей было критиковать капиталистическое общество, выявлять замаскированные классовые интересы, подчеркивать, насколько лучше все будет в социалистическом раю, охотиться за новобранцами: критиковать и организовывать. Однако сохранять чисто негативное отношение, хотя в принципе оно вполне допустимо, для любой мало-мальски влиятельной партии было бы невозможно.

Оно неизбежно вступило бы в противоречие с реальными целями организованного труда и, если бы оно сохранялось сколь нибудь долго, отпугнуло бы всех последователей, за исключением разве что горстки политических аскетов. Учитывая то влияние, которое вплоть до 1914 г. оказывало учение Маркса на великую германскую Социал-демократическую партию и на многие другие политические группы меньших размеров, интересно посмотреть, как он разрешил эту трудность.
Пока это было возможно, он сохранял единственную логически безупречную позицию: социалисты должны отказаться от участия в бутафорских реформах, с помощью которых буржуазия пытается обмануть пролетариат. Такое участие – позже оно было названо "реформизмом" – означало бы вероотступничество, предательство истинных целей, коварную попытку подлатать то, что должно быть разрушено. Ослушники вроде Бебеля, вернувшегося с повинной головой к прежним святыням после того, как он соблазнился было реформизмом и сбился с пути истинного, подвергались ожесточенной критике. Надо сказать, что во времена Союза коммунистов 1847 г. Маркс и Энгельс сами подумывали о том, чтобы скооперироваться с левыми буржуазными группировками, да и в "Коммунистическом манифесте" признавалась необходимость в отдельных случаях идти на компромиссы и создавать союзы, а также говорилось, что тактику следует выбирать с учетом времени и места. Тот же вывод следовал и из правила, обязательного для всех правоверных, о том, что нужно использовать любые раздоры между национальной буржуазией разных стран и между буржуазными группировками внутри одной страны: ведь без сотрудничества, по крайней мере с некоторыми из этих группировок, при этом не обойтись.

Но все эти послабления нужны были Марксу только для того, чтобы еще выше поднять главный принцип, и по сути ничего не меняли. В каждом конкретном случае целесообразность отступления от правила должна была тщательно взвешиваться, причем изначальная установка всегда была "против". К тому же под "сотрудничеством" Маркс понимал не столько нормальные рабочие отношения с другими политическими течениями, поскольку при таких отношениях неизбежно пришлось бы идти на компромисс, а это могло бы подорвать чистоту учения, а союз, заключенный на время каких-то чрезвычайных событий, предпочтительно революций.

О том, как должен поступать истинный марксист, если буржуазный супостат проводит политику, безусловно совпадающую с интересами пролетариата, можно судить по примеру, показанному самим Метром, в очень важном вопросе. Дело в том, что одной из главных опор политической платформы английского либерализма была политика свободной торговли. Маркс был слишком хорошим экономистом, чтобы не понимать, какие выгоды в тех условиях это сулило рабочему классу. Можно было бы попытаться преуменьшить эти выгоды или найти злой умысел в намерениях буржуазных сторонников свободной торговли, по проблему бы это не решило, поскольку социалисты, конечно, должны были бы поддержать свободную торговлю, особенно продуктами питания. Ну, что же, раз надо – они ее поддержат, но только, разумеется, не потому, что дешевый хлеб – это благо, – упаси бог! – а потому, что свободная торговля ускоряет темпы социальной эволюции, а следовательно, приближает социальную революцию.

Это очень красивый тактический ход. К тому же аргумент, которым воспользовался Маркс, совершенно справедлив и может быть с равным успехом использован во многих других случаях. Пророк позабыл, правда, сказать, что делать социалистам, когда принимаемые буржуазным правительством решения улучшают положение пролетариата, но не ускоряют эволюцию капитализма – а именно таковы большинство мер по социальной защите населения, социальному страхованию и т.п., или, наоборот, ускоряют эволюцию капитализма, непосредственно не улучшая положения пролетариата.

Но если подобные вопросы вызовут разнотолки в буржуазном лагере, то социалисты не растеряются – следуя заветам Учителя, они постараются обратить капиталистические разногласия себе на пользу. Несомненно, что именно в этом ключе Маркс решал бы и вопрос о реформах, финансируемых в противовес буржуазии небуржуазными силами, в частности земельной аристократией и мелкопоместным дворянством, хотя в его учении для подобных казусов просто не было места.
Второй вопрос был не менее заковыристым. Ни одна партия не может существовать без программы, которая обещает народу скорые блага. Но марксизм, строго говоря, не мог ничего подобного предложить.

В отравленной атмосфере капитализма любое доброе дело было заведомо запятнано. Маркса и Энгельса это действительно беспокоило, и они никогда не одобряли программ, которые предусматривали проведение конструктивной политики в рамках капиталистического порядка и, следовательно, попахивали буржуазным радикализмом. Однако когда они сами столкнулись с этой проблемой в 1847 г., они решительно разрубили Гордиев узел и без всякой логики включили в "Коммунистический манифест" список неотложных мер социалистической политики, пришвартовав тем самым социалистическую баржу к либеральному лайнеру.
Бесплатное образование, всеобщее избирательное право, запрет на эксплуатацию детского труда, прогрессивный налог, национализация земли, банков и транспорта, развитие государственной промышленности, расчистка под пашню и улучшение земель, всеобщая трудовая повинность, создание промышленных центров но всей стране – все это ясно показывает, до какой степени (в то время) Маркс и Энгельс позволяли себе пускаться в оппортунизм (чего они никогда не разрешали делать другим социалистам). Самое поразительное в этой программе – это то, что в ней не было ни единого пункта, который однозначно трактовался бы как типично или чисто социалистический, попадись он в ином контексте; каж- дое требование из этого списка могло бы фигурировать и в несоциалистической программе – в ряде случаев от вполне буржуазных авторов исходило даже требование национализировать землю, а большинство этих требований были просто позаимствованы с кухни радикалов. Разумеется, это было единственно разумное решение, но все же оно было лишь паллиативом, единственной задачей которого было прикрыть постыдный практический изъян. Если бы Маркса действительно интересовали эти вопросы, ему бы не оставалось ничего другого, кроме как принять сторону радикального крыла буржуазного либерализма.

Однако на самом деле они очень мало его волновали, и он не чувствовал себя обязанным ничем ради них жертвовать; если бы буржуазные радикалы вдруг выполнили все эти требования, Маркс, по всей вероятности, был бы неприятно удивлен.
4. Те же принципы, та же тактика и похожие политические установки содержались и в обращении Маркса к учредительному съезду Международного товарищества рабочих (Первый Интернационал) в 1864 г. Создание его означало поистине громадный шаг вперед по сравнению с немецким союзом просвещения рабочих (Arbctcrbildungsverein) 1847 г. или небольшой международной группой, основанной в том же году [имеется в виду Союз коммунистов, по поручению которого Маркс и Энгельс написали свой "Манифест". – Прим. ред.]. Первый Интернационал, конечно, не был организацией социалистических партий, хотя, например, обе немецкие социалистические партии в него вошли (правда, лассальянская партия Всеобщий немецкий рабочий союз тут же и вышла), и уж тем более он не был международной организацией пролетариата. Однако в нем были представлены лейбористские группы многих стран и многих направлений, и даже английские тред-юнионы проявили достаточный интерес, чтобы на некоторое время согласиться – пусть уклончиво, пусть в надежде получить какую-то выгоду для себя – на такой несколько странный для них альянс.

Одним из основателей Первого Интернационала был Джордж Оджер [Odgеr, 1813-1877, секретарь лондонского совета тред-юнионов в 1862-1872 гг., в 1864-1867 гг. – председатель Генсовета Первого Интернационала. – Прим. ред.][Он даже выполнял обязанности председателя Генсовета Интернационала, а это кое-что да значило, поскольку он был одним из самых известны] сторонников создания федерации и объединения тред-юнионов, организатором лондонского совета по торговле и одним из вожаков лиги реформаторов, выступавших за предоставление городским рабочим прав представительства в парламенте.]. Все притязания на какую-то исключительную роль в революционных движениях и крупных рабочих беспорядках, исходившие как от самой Ассоциации, так и от ее летописцев, совершенно беспочвенны. Но хотя Товарищество это никогда ничего не возглавляло, не решало и ничем не руководило, оно по крайней мере помогло своим членам выработать единую фразеологию. А еще оно помогло наладить связи, которые в конечном итоге и позволили ему занять действительно важное положение благодаря любезной помощи буржуазных супостатов, по глупости своей этому способствовавших.

В начале все шло довольно гладко, и первые четыре "конгресса" прошли исключительно успешно, если к тому же учесть, что отдельные несоциалистические выпады, как то: одобрение права наследования, которое прошло большинством голосов, были тактично "не замечены" правоверными членами. Вторжение Бакунина (1869 г.) и его выдворение (1872 г.) нанесли, однако, удар, от которого Товарищество уже не смогло оправиться, хотя оно просуществовало вплоть до 1874 г.
Маркс с самого начала отдавал себе отчет о возможностях и опасностях, которые таил в себе этот караван-сарай, под крышей которого были и интеллигенты с сомнительной репутацией, и рабочие, полные неприкрытой решимости использовать Товарищество в своих интересах или отречься от него – смотря по обстоятельствам. Они заключали в себе те самые возможности и те самые опасности, за и соответственно против которых он всю жизнь боролся. Первоочередной задачей было сохранить организацию как единое целое, второй – придать ей марксистский уклон, причем обе эти задачи приходилось решать в условиях, когда Маркс и его соратники постоянно оказывались в меньшинстве и когда влияние его на других членов было куда меньше, чем можно было бы заключить на основании того факта, что ему было поручено, а вернее сказать – позволено сделать программное обращение на учредительном съезде. Вследствие этого упомянутое обращение пестрело уступками немарксистским взглядам – уступками, очень похожими на те, которые позже Маркс с негодованием обнаружит в Готской программе Германской социал-демократической партии (1875).

Сознательное маневрирование и компромисс были присущи Марксу и позже – именно это заставило его однажды воскликнуть с полушутливым отчаяньем: "Je ne suis pas Marxiste!" ("Я не марксист!" – фр.). Однако сущность компромисса зависи от человека, который на него пошел, и от идеи, ради которой этот компромисс был сделан. Тот, кто заботится только о генеральной линии, может смириться со многими отклонениями от нее. По всей видимости, Маркс никогда не упускал генеральную линию из вида и умел вернуться к ней после каждого очередного "отклонения".

Но можно понять его горечь, когда он видел, что и другие играют в эту игру. Таким образом, и в собственных тактических подтасовках, и в его гневном осуждении подтасовок, сделанных другими, скрывалось нечто большее, чем просто эгоизм.
Можно, разумеется, критиковать и тактику, и принцип того, что с тех самых пор остается классической политикой ортодоксального социализма. Тактический ход, предпринятый Марксом, предоставил его последователям полную свободу обосновывать любое свое действие или бездействие делом или словом Метра. Сам принцип не раз подвергался критике за то, что он указывает путь в никуда. Гораздо важнее извлечь из него рациональное зерно. Маркс верил в пролетарскую революцию.

Он также верил, хотя собственное учение должно было посеять в его душе определенные сомнения, что подходящий момент наступит совсем скоро, точно так же, как ранние христиане верили, что Судный день не за горами. Таким образом, его политический метод, строго говоря, был основан на ошибочном диагнозе. Те интеллигенты, которые превозносят его политическую мудрость [См., например, работу Bеnеdetto Crocе "Matеrialismo Storico еd Economia Marxista" в переводе С.М. Meredith, 1914.], совершенно не замечают того, в какой мере в его взгляды прокрался корыстный элемент. Однако если исходить из доступных ему фактов и не подвергать сомнению те выводы, которые он из этих фактов делал, этот метод действительно представляется оправданным, так же как оправданными представляются и его взгляды по вопросу о ближайших целях и о сотрудничестве с буржуазными реформистами.

Создание однородной партии, основой которой был бы организованный пролетариат всех стран, который шел бы к цели, не теряя революционной веры и держа порох сухим, с этих позиций было поистине задачей первоочередной важности, по сравнению с которой все остальное отступало на второй план.

Содержание раздела