Между тем именно на таких рациональных предпосылках социология (включая и политическую экономию) основывает большинство своих законов. При социологическом объяснении иррациональных моментов поведения понимающая психология в самом деле может оказать серьезную помощь.
Однако такая возможность ничего не меняет в методологическом отношении.
11. Социология конструирует - мы уже многократно указывали на данное обстоятельство как на само собой разумеющуюся предпосылку - типовые понятия и устанавливает общие правила явлений и процессов. Этим она отличается от истории, которая стремится дать каузальный анализ и каузальное сведение индивидуальных, обладающих культурной значимостью действий, институтов и деятелей.
Для образования своих понятий социология берет в качестве парадигм материал в значительной степени (хотя и не исключительно) из тех же реальных компонентов поведения, которые релевантны также с точки зрения истории. Социология разрабатывает свои понятия и выявляет закономерности также и под тем углом зрения, поможет ли это историческому каузальному сведению важных культурных явлений.
В социологии, как и во всякой генерализующей науке, своеобразие социологических абстракций ведет к тому, что ее понятия по сравнению с конкретной реальностью истории неизбежно (относительно) лишены полноты содержания. Вместо этого социология даст большую однозначность понятий.
Такая однозначность достигается наивысшей - по возможности - смысловой адекватностью, что и является целью социологических понятий. Указанная цель может быть с наибольшей полнотой реализована - и на этом мы преимущественно фиксировали внимание в предыдущем изложении - в рациональных (ценностно-рациональных и целерациональных) понятиях и обобщениях. Однако социология пытается выразить в теоретических , адекватных смыслу понятиях и иррациональные (мистические, пророческие, духовные, эмоциональные) явления.
Во всех случаях, как рациональных, так и иррациональных, она отходит от действительности и служит познанию этой действительности, показывая, что при определении степени приближения исторического явления к одному или ряду социологических понятий оно может быть подведено под них. Одно и тоже историческое явление может быть, например, в одних своих составных частях феодальным, в других - партимониальным, в третьих - бюрократическим, в некоторых харизматическим.
Для того чтобы перечисленные слова имели однозначный смысл, социология должна в свою очередь создавать чистые (идеальные) типы такого рода, чтобы в них могла быть выражена наибольшая смысловая адекватность; однако именно потому они столь же редко встречаются в реальности в абсолютно чистой форме, как физическая реакция, полученная в условиях полного вакуума. Лишь с помощью чистого (идеального) типа возможна социологическая казуистика.
Само собой разумеется, что социология сверх того в ряде случаев пользуется и средним типом, эмпирико-статистическим по своему характеру; это понятие не требует- особого методологического разъяснения. Однако когда в социологии говорится о типических случаях, всегда имеется ввиду идеальный тип, который сам по себе может быть рациональным или иррациональным, в большинстве случаев (в политической экономии, например, всегда) он рационален, но всегда, независимо от этого, конструируется адекватно смыслу.
Надо ясно отдавать себе отчет в том, что в области социологии среднее, а следовательно, и средние типы можно в некоторой степени однозначно образовать только там, где речь идет о различии в степени качественно однородных, определенных по своему смыслу поведений. Это иногда встречается. В большинстве случаев, однако, исторически или социологически релевантное поведение испытывает воздействие гетерогенных мотивов, свести которые к некоему среднему в подлинном смысле слова совершенно не возможно.
Названные идеально-типические конструкции социального поведения, создаваемые, например, экономической теорией, в том смысле далеки от действительности, что их значение находит свое выражение в следующем вопросе: каким было бы поведение при идеальной и чисто экономически ориентированной целерациональности? Тем самым поведение, в котором какую-то роль, безусловно, играют также традиции, аффекты, заблуждения, воздействия внеэкономических целей и соображений, может быть понято, во-первых, в той мере, в какой оно в данном конкретном случае определяется также и экономически целерационально, или - если речь идет о поведении в среднем - обычно именно так и определяется; во-вторых, понимание его подлинных мотивов облегчается именно установлением отличия реального процесса от идеально-типической конструкции. Совершенно также следовало бы конструировать идеальный тип последовательного мистически обусловленного акосмического отношения к жизни (например, к политике и экономике). Чем отчетливее и однозначнее конструированы идеальные типы, чем дальше они, следовательно, от реальности, тем плодотворнее их роль в разработке терминологии и классификации, а также их эвристическое значение.
Конкретное каузальное сведение отдельных событий в историческом исследовании, по существу, носит такой же характер. Так, например, объясняя, как проходила компания 1866 г., необходимо сначала (мысленно) установить, как в случае идеальной целенаправленности расположили бы свои войска Молътке и Бенедикт, если бы каждый из них был полностью осведомлен не только о той ситуации, в которой находится он, но и о ситуации противника. Затем с этой конструкцией сравнивается фактическое расположение войск в упомянутой кампании, чтобы посредством такого расположения каузально объяснить отклонение от идеального случая, которое могло быть обусловлено ложной информацией, заблуждением, логической ошибкой, личными качествами полководца или нестратегическими факторами.
Таким образом, и здесь (латентно) используется идеально-типическая конструкция.
Конструированные социологические понятия идеально-типичны не только в применении к внешним событиям, но и к явлениям внутренней жизни людей. Предполагаемый смысл реального поведения в подавляющем большинстве случаев сознается смутно или вообще не сознается. Действующий индивид лишь неопределенно ощущает этот смысл, а отнюдь не знает его, ясно его себе не представляет; в своем поведении он в большинстве случаев руководствуется инстинктом или привычкой.
Очень редко люди, а при массово-однородном поведении лишь отдельные индивиды отчетливо осознают его (рациональный или иррациональный) смысл. В реальной действительности подлинно эффективное, то есть полностью осознанное и ясное по своему смыслу, поведение - всегда лишь пограничный случай. Об этом необходимо помнить при исследовании реальности в исторической и социологической науке.
Однако последнее обстоятельство не должно препятствовать образованию социологических понятий посредством классификации возможных типов предполагаемого смысла, то есть исходя из того, что поведение действительно ориентировано на его субъективно осознанный смысл. В социологическом исследовании, объектом которого является конкретная реальность, необходимо постоянно иметь в виду ее отклонение от теоретической конструкции; установить степень и характер такого отклонения - непосредственная задача социологии.
Исследователю очень часто приходится делать выбор между методологически неясными и ясными, но нереальными идеально-типическими процессами. При такой альтернативе в научном анализе следует отдавать предпочтение вторым.
Дух капитализма
В заголовке стоит несколько претенциозно звучащее понятие дух капитализма. Что следует под этим понимать?
...Если вообще существует объект, применительно к которому данное определение может обрести какой-либо смысл, то это может быть только исторический индивидуум, то есть комплекс связей, существующих в исторической деятельности, которые мы в понятии объединяем в одно целое под углом зрения их культурного значения.
Однако поскольку подобное историческое понятие соотносится с явлением, значимым в своей индивидуальной особенности, оно не может быть определено по принципу genus proximum, differentia specifica, то есть вычленено; оно должно быть постепенно скомпоновано из отдельных составных частей, взятых из исторической действительности. Полное теоретическое определение нашего объекта будет поэтому дано не в начале, а в конце нашего исследования. Другими словами, лишь в ходе исследования (и это будет его наиболее важным результатом) мы придем к заключению, как наилучшим образом, то есть наиболее адекватно интересующей нас точке зрения, сформулировать то, что мы здесь понимаем под духом капитализма. Эта точка зрения в свою очередь (к ней мы еще вернемся) не является единственно возможной при изучении интересующих нас исторических явлений.
Другие точки зрения привели бы к выявлению других существенных черт как данного, так и любого другого исторического явления. Из этого следует, что под духом капитализма можно или должно понимать отнюдь не только то, что нам представляется наиболее существенным для нашей постановки проблемы.
Это объясняется самой спецификой образования исторических понятий, методической задачей которого является не подведение действительности под абстрактные родовые понятия, а расчленение ее на конкретные генетические связи, всегда сохраняющие свою специфически индивидуальную окраску.
Если мы все-таки попытаемся установить объект, анализ и историческое объяснение которого составляют цель настоящего исследования, то речь будет идти не об его понятийной дефиниции, а (на данной стадии во всяком случае) лишь о предварительном пояснении того, что мы имеем в виду, говоря о духе капитализма. Подобное пояснение в самом деле необходимо для понимания того, что является предметом данною исследования.
Для этой цели мы воспользуемся документом упомянутого духа, документом, в котором с почти классической ясностью отражено то, что нас прежде всего интересует; вместе с тем данный документ обладает тем преимуществом, что он полностью свободен от какой бы ты ни было прямой связи с религиозными представлениями, следовательно, не содержит никаких благоприятных для нашей темы предпосылок.
А это может составить значительную сумму, если у человека хороший и обширный кредит и если он умело пользуется им.
Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. Деньги могут родить деньги, их отпрыски могут породить еще больше и так далее.
Пять шиллингов, пущенные в оборот, дают шесть, а если эти последние опять пустить в оборот, будет семь шиллингов три пенса и так далее, пока не получится сто фунтов. Чем больше у тебя денег, тем больше порождают они в обороте, так что прибыль растет- все быстрее и быстрее. Тот, кто убивает супоросную свинью, уничтожает все ее потомство до тысячного ее члена.
Тот, кто изводит одну монету в пять шиллингов, убивает (!) все, что она могла бы произвести: целые колонны фунтов.
Помни пословицу: тому, кто точно платит, открыт кошелек других. Человек, рассчитывающийся точно к установленному сроку, всегда может занять у своих друзей деньги, которые им в данный момент не нужны.
А это бывает очень выгодно. Наряду с прилежанием и умеренностью ничто так не помогает молодому человеку завоевать себе положение в обществе, как пунктуальность и справедливость во всех его делах.
Поэтому никогда не задерживай взятых тобой взаймы денег ни на один час сверх установленного срока, чтобы гнев твоего друга не закрыл для тебя навсегда его кошелек.
Следует учитывать, что самые незначительные действия оказывают влияние на кредит. Стук твоего молотка, который твой кредитор слышит в 5 часов утра и в 8 часов вечера, вселяет в него спокойствие на целых шесть месяцев; но если он увидит тебя зa бильярдом или услышит твой голос в трактире в часы, когда ты должен быть за работой, то он на следующее же утро напомнит тебе о платеже и потребует свои деньги в тот момент, когда их у тебя не окажется.
Кроме того, аккуратность показывает, что ты помнишь о своих долгах, то есть что ты не только пунктуальный, но и честный человек, а это увеличивает твой кредит.
Остерегайся считать своей собственностью все, что ты имеешь, и жить сообразно с этим. В этот самообман впадают многие люди, имеющие кредит. Чтобы избегнуть этого, веди точный счет своим расходам и доходам.
Если ты дашь себе труд обращать внимание на все мелочи, то это будет иметь следующий хороший результат: ты установишь, сколь ничтожные издержки вырастают в огромные суммы, и обнаружишь, что можно было бы сберечь в прошлом и что можно будет сберечь в будущем...
За 6 фунтов годового процента ты можешь получить в пользование 100 фунтов, если только ты известен как человек умный и честный. Кто зря тратит 4 пенса в день, тот в год тратит бесплодно 6 фунтов, а это плата за право пользования 100 фунтами.
Кто ежедневно тратит часть своего времени стоимостью в 4 пенса - пусть это будет всего несколько минут, тот теряет в общей сумме дней возможность использовать 100 фунтов в течение года.
Тот, кто бесплодно растрачивает время стоимостью в 5 шиллингов, теряет 5 шиллингов и мог бы с тем же успехом бросить их в море. Тот, кто потерял 5 шиллингов, утратил не только эту сумму, но и всю прибыль, которая могла быть получена, если вложить эти деньги в дело, что к тому времени, когда молодой человек состарится, могло бы обратиться в значительную сумму.
Так проповедует Бенджамин Франклин, и его проповедь очень близка образу американской культуры Фердинанда Кюрнбергера, этой брызжущей остроумием ядовитой сатире на символ веры янки. Вряд ли кто-либо усомнится в том, что эти строки пропитаны именно духом капитализма, его характерными чертами; однако это отнюдь не означает, что в них coдержитcя все то, из чего складывается этот дух.
Если мы вдумаемся в смысл вышеприведенных строк, жизненную мудрость которых кюрнбергсровский утомленный Америкой герой резюмирует следующим образом: Из скота добывают сало, из людей деньги, - то мы обнаружим своеобразный идеал этой философии скупости. Идеал ее - кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель. Суть дела заключается в том, что здесь проповедуются не просто правила житейского поведения, а излагается своеобразная этика, отступление от которой рассматривается не только как глупость, но и как своего рода нарушение долга.
Речь идет не только о практической мудрости (это было бы не ново), но о выражении некоего этоса, а именно в таком аспекте данная философия нас и интересует.
Якоб Фуггер, упрекая в малодушии своего товарища по делам, который удалился на покой и советовал ему последовать его примеру он, мол, достаточно нажил, пора дать заработать другим, сказал, что он (Фуггер) мыслит иначе и будет наживаться, пока это в его силах. В этих словах отсутствует тот дух, которым проникнуты поучения Франклина: то, что в одном случае является преизбытком неиссякаемой предпринимательской энергии и морально индифферентной склонности, принимает в другом случае характер этически окрашенной нормы, регулирующей весь уклад жизни. В этом специфическом смысле мы и пользуемся понятием дух капитализма, конечно, капитализма современного. Ибо из самой постановки проблемы очевидно, что речь идет только о западноевропейском и американском капитализме.
Капитализм существовал в Китае, Индии, Вавилоне в древности и в средние века. Однако ему недоставало, как мы увидим из дальнейшего, именно того своеобразного этоса, который мы обнаруживаем у Франклина.
Все нравственные правила Франклина имеют, правда, утилитарное обоснование: честность полезна, ибо она приносит кредит, так же отстоит дело с пунктуальностью, прилежанием, умеренностью все эти качества именно поэтому и являются добродетелями. Из этого можно заключить, что там, где видимость честности достигает того же эффекта, она вполне может заменить подлинную честность ведь легко можно предположить, что в глазах Франклина преизбыток добродетели лишь ненужная расточительность и как таковая достойна осуждения. В самом деле, каждый, кто прочтет в автобиографии Франклина повествование о его обращении и вступлении на стезю добродетели или его рассуждения о пользе, которую приносит строгое соблюдение видимости скромности и сознательное умаление своих заслуг, о том всеобщем признании, которое этому сопутствует, неизбежно придет к следующему выводу: для Франклина упомянутые добродетели, как, впрочем, и все остальные, являются добродетелями лишь постольку, поскольку они in concrete полезны данному человеку, и видимостью добродетели можно ограничиться во всех тех случаях, когда с ее помощью достигается тот же эффект. Таков неизбежный вывод с позиций последовательного утилитаризма.
Здесь как будто схвачено in flagrant! именно то, что немцы ощущаюткак лицемерие американской морали. Однако в действительности дело обстоит не так просто, как кажется на первый взгляд. О том, что, помимо приукрашивания чисто эгоцентрических мотивов, здесь заключено нечто иное, свидетельствуют не только личные достоинства Бенджамина Франклина, проступающие в исключительной правдивости ею жизнеописания, и не только тот факт, что, по его собственному признанию, он оценил полезность добродетели благодаря тожественному откровению, которое предназначило его к добродетельной жизни. Summurn bonum этой этики прежде всего в наживе, во все большей наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов: эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным и даже просто иррациональным по отношению к счастью или пользе отдельного человека.
Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а все существование человека направлено па приобретательство, которое становится целью его жизни. Этот с точки зрении непосредственного восприятия бессмысленный перепорот в том, что мы назвали бы естественным порядком вещей, в такой же степени является необходимым лейтмотивом капитализма, в какой он чужд людям, не затронутым его веянием. Вместе с тем во франклиновском подходе содержится гамма ощущений, которая тесно соприкасается с определенным религиозными представлениями. Ибо на вопрос, почему же из людей следует делать деньги, Бенджамин Франклин - деист без какой-либо конфессиональной направленности в своей автобиографии отвечает библейским изречением, которое он молодости постоянно слышал от своего отца, строгого кальвиниста: Видел ли ты человека, проворного в своем деле?
Он будет стоять пред царями. Приобретение денег при условии, что оно достигается законным путем, является при современном хозяйственном строе результатом и выражением деловитости человека, следующего своему призванию, а эта деловитость, как легко заметить, составляет альфу и омегу морали Франклина.
Так, она выражена и в цитированном выше отрывке, и во всех его сочинениях без исключения.
В самом деле, столь привычное для нас теперь, а по существу отнюдь не само собой разумеющееся представление о профессиональном долге, об обязательствах, которые каждый человек должен ощущать и ощущает по отношению к своей профессиональной деятельности, в чем бы она ни заключалась и независимо от того, воспринимается ли она индивидом как использование его рабочей силы или его имущества (в качеств капитала), это представление характерно для социальной этики капиталистической культуры, а в известном смысле имеет для нее и конститутивное значение. Мы не утверждаем, что эта идея выросла только на почве капитализма, в дальнейшем мы попытаемся найти ее истоки. Еще менее мы склонны, конечно утверждать, что субъективное усвоение этих этических положений отдельными носителями капиталистического хозяйства, будь то предприниматель или рабочий современного предприятия, является сегодня необходимым условием дальнейшего существования капитализма.
Современный капиталистический хозяйственный строй это чудовищный космос, в который каждый отдельный человек ввергнут с момента своего рождения и границы которого остаются, во всяком случае для него как отдельного индивида, раз навсегда данными и неизменными. Индивид в той мере, в какой он входит в сложное переплетение рыночных отношений, вынужден подчиняться нормам капиталистического хозяйственного поведения; фабрикант, в течение долгого времени нарушающий эти нормы, экономически устраняется столь же неизбежно, как и рабочий, которого просто выбрасывают на улицу, если он не умел или не захотел приспособиться к ним.
Таким образом, капитализм, достигший господства в современной хозяйственной жизни, воспитывает и созидает необходимых ему хозяйственных субъектов предпринимателей и рабочихпосредством экономического отбора. Однако именно здесь со всей отчетливостью проступают границы применения понятия отбор для объяснения исторических явлений. Для того чтобы мог произойти соответствующий специфике капитализма отбор в сфере жизненного уклада и отношения к профессии, то есть для того чтобы определенный вид поведения и представлений одержал победу над другими, он должен был, разумеется, сначала возникнуть, притом не у отдельных, изолированных друг от друга личностей, а как некое мироощущение, носителями которого являлись группы людей. Именно это возникновение и требует объяснения.
Что касается наивных представлений исторического материализма о возникновении подобных идей в качестве отражения или надстройки экономических отношений, то на них мы подробнее остановимся в дальнейшем. Здесь достаточно указать на тот несомненный факт, что на родине Бенджамина Франклина (в Массачусетсе) капиталистический дух (в принятом нами понимании), безусловно, существовал до какого бы то ни было капиталистического развития (в Новой Англии в отличие от других областей Америки уже в 1632 г. раздаются жалобы на специфические проявления расчетливости, связанной с жаждой наживы); несомненно также и то, что в соседних колониях, из которых впоследствии образовались южные штаты, капиталистический дух был несравненно менее развит, несмотря на то что именно эти колонии были основаны крупными капиталистами из деловых соображений, тогда как поселения в Новой Англии были созданы проповедниками и graduates вместе с представителями мелкой буржуазии, ремесленниками и иоменами, движимыми религиозными мотивами.
В данном случае, следовательно, причинная связь обратна той, которую следовало бы постулировать с материалистической точки зрения. Юность подобных идей вообще значительно более терниста, чем полагают теоретики надстройки, и развитие их не уподобляется простому цветению.
Капиталистический дух в том смысле, как мы его определили в ходе нашего изложения, утвердился лишь путем тяжелой борьбы против целого сонма враждебных ему сил. Тот образ мыслей, который нашел свое выражение в цитированных выше строках Бенджамина Франклина и встретил сочувствие целого народа, в древности и в средние века был бы заклеймен как недостойное проявление грязной скаредности; подобное отношение и в наше время свойственно всем тем социальным группам, которые наименее связаны со специфически современным капиталистическим хозяйством или наименее приспособились к нему.