Надэтнический характер религиозного сознания

Таким образом, в историческую (письменную) эпоху религия не являлась этнообразующим фактором; в современном мире церковно-вероисповедные признаки не определяют демаркационных линий между государствами и народами.

Надэтнический характер религиозного сознания

Религия, в качестве формы общественного сознания, это система важнейших и часто очень ранних представлений социума о мире, о человеке и обществе, о добре и зле, красоте и правде. На протяжении многих веков религиозные представления господствовали и радикально влияли на все другие проявления общественного сознания и культуры.

Поэтому воздействие религии на менталитет народа исключительно глубоко и разнообразно.
Однако поскольку большинство конфессий не является однонациональными церквами, а, с другой стороны, многие нации не являются едиными по конфессиональному признаку, то принадлежность определенного народа к той или иной конфессии не может обусловить его самобытность, непохожесть на другие народы. Особенности культуры народа, обусловленные его вероисповеданием, оказываются в значительной степени общими для всех этносов определенного культурно-религиозного мира.

В новое время, как и в прошлом, религиозные традиции не столько разъединяют, сколько объединяют народы в культурные миры.
Что касается самобытности конкретного народа, то она создается соединением всех факторов этнообразования, а главное неповторимостью исторического пути каждого народа, включая историю его религиозного развития.

Язык, религия и народный менталитет

Религия, как и язык, представляет собой определенную семиотическую систему и наряду с другими семиотиками (обыденным сознанием, искусствами, науками), образует совокупное общественное сознание народа. Как и любая семиотическая система, религия и язык обладают определенным содержанием, т.е. являются отражениями (моделями) внешнего мира: религия - в системе религиозных представлений, язык в системе лексических и грамматических значений.

Религия (во всяком случае в эпоху сложения мировых религий) была наиболее значительной формой общественного сознания, его содержательным фундаментом. Язык же на всем историческом пути народа предстает как общедоступная оболочка общественного сознания.

В сравнении с религией, язык это более формальная (менее содержательная) и как бы вспомогательная семиотика. Однако язык в большей мере, чем религия, обязателен для всех членов социума в качестве элементарного базового пласта сознания каждого человека (члена языкового коллектива).
Таким образом, язык и религия в разной мере связаны с менталитетом народа. Если религиозные представления это питающий источник или фундамент народного менталитета (хотя в современной культуре это не всегда и не до конца может осознаваться), то роль языка существенно меньше и формальней.

Однако, с другой стороны, в то время как религия обычно не является специфически национальной системой воззрений и поэтому в целом меньше связана с внешними проявлениями национальной самобытности, язык, напротив, в качестве первоэлемента таких форм общественного сознания, как фольклор и художественная литература, может восприниматься как факт и фактор, залог и символ этнической самобытности. В таком романтическом отношении говорящих к своему языку бывают серьезные преувеличения, но это возможные пути развития самосознания народа.

Неконвенциональная трактовка знака в религиях Писания

Перед самыми разными конфессиями встает ряд серьезных языковых вопросов, требующих принципиальных решений и особого внимания к языку. Дело в том, что в большинстве религий организующую роль играет идея Откровения самого важного знания, которое Бог открывает людям в качестве ключа к тайнам жизни. Откровения могли мыслиться в виде гаданий, прорицаний, пророчеств оракулов и жрецов, шаманских камланий и т. п. или в виде особых текстов (на скрижалях, в книгах, глиняных табличках), внушенных или продиктованных свыше. Например, Священное Писание христиан (Библия, включая книги Ветхого и Нового Завета) признается написанным Духом Божиим чрез освященных от Бога людей, называемых пророками и апостолами (Библейская энциклопедия.

М., [1891] 1991. С. 567).
Религии, в которых Откровение мыслится записанным, религиоведение относит к религиям Писания (в отличие от религий Культа, в которых первенствует почитание божества, а не уразумение его заповедей; ср. культ Диониса в Древней Греции или культ Перуна у древних славян). К религиям Писания принадлежат индуизм, иудаизм, христианство, ислам, отчасти буддизм и некоторые новые религии Ближнего и Среднего Востока.

Книги, содержащие божественное Откровение, признаются священными (сакральными). Состав священных книг определяется богословами (такие книги называют каноническими), они образуют главную, самую важную часть конфессиональных текстов той или иной религии.
Книги религиозного канона (Веды в индуизме, Ветхий Завет и Талмуд в иудаизме, Авеста в зороастризме, Библия в христианстве, Коран в исламе) признаются неприкосновенными. Успешность религиозной практики (богоугодность обряда, внятность Богу молитвы, спасение души верующего и т. п.) ставится в прямую зависимость от правильности сакрального текста; нарушение его подлинности кощунственно и опасно для верующей души.
Религиозное сознание склонно фетишизировать священный текст, т.е. верить в его сверхъестественные возможности, почитать как икону или мощи. В терминах семиотики такое отношение к знаку называется неконвенциональным (безусловным), т. е. знак трактуется не как условное обозначение некоторого денотата, а как сам денотат или его компонент (о неконвенциональности знака в связи с магией речи см. с. 24 26).
С точки зрения психологии неконвенциональная трактовка знака в сакральном тексте предстает как иррациональное и субъективно-пристрастное отношение к слову. Эти черты сближают религиозное и эстетическое сознание.

Знаменитый историк В. О. Ключевский так писал об этой близости: Религиозное мышление или познание есть такой же способ человеческого разумения, отличный от логического или рассудочного, как и понимание художественное: оно только обращено на более возвышенные предметы [...]. Идею, выведенную логически, теорему, доказанную математически, мы понимаем, как бы ни была формулирована та и другая, на каком бы ни было нам знакомом языке и каким угодно понятным стилем или даже только условным знаком.

Не так действует религиозное и эстетическое чувство: здесь идея или мотив по закону психологической ассоциации органически срастаются с выражающими их текстом, обрядом, образом, ритмом, звуком (Ключевский 1988, 271).
Вот характерный пример того, как люди средневековья могли воспринять исправление в ответственном конфессиональном тексте. В православном Символе веры читались такие слова: Верую [...] в Бога [...] рождений, а не сотворений.

При патриархе Никоне (в середине XVII в.) был опущен противительный союз а, т. е. стало: Верую [...] в Бога рождений, не сотворений. Эта правка вызвала острейшее неприятие противников церковных реформ Никона (будущих старообрядцев). Они считали, что устранение союза а ведет к еретическому пониманию сущности Христа как если бы он был сотворен (мыслящее тварь быти Сына Божия). Один из защитников прежней формулы дьякон Федор писал: И сию литеру а святии отцы Арию еретику яко копие острое в скверное его сердце воткнули [...] И кто хощет тому безумному Арию еретику друг быти, той, якоже хощет, отметает ту литеру а из Символа веры.

Аз ниже помыслити того хощу и святых предания не разрушаю (цит. по изданию: Субботин, т. 6, с. 12). Ср. также оценку этого исправления иноком Авраамием: Ты же смотри, яко по действу сатанинину едина литера весь мир убивает.

Отчаявшись вернуть прежнее чтение Символа с союзом а (церковнославянское название буквы а озъ), старообрядцы грозили никонианам адом: И за единой азъ, что ныне истребили из Символа, последующим вам быти всем во аде со Ариемь еретиком (Субботин, т. 7, с. 274).
Подобные факты, вызванные неконвенциональным восприятием знака в сакральном тексте, известны и в истории западноевропейского христианства. Например, в одном латинском сочинении XI XII вв. употребление слова Deus Бог во множественном числе расценивалось как кощунственная уступка многобожию, а грамматика как изобретение дьявола: Не учит ли она разве склонять слово Бог во множественном числе?
Вера в магию священного имени приводила к двум противоположным крайностям: к запретам произносить имя Бога и к его многократным повторениям. Соответствующие факты известны многим религиям. Так, в культе Igbo (Африка) вместо имени Бога звучит оборот, означающий Тот, чье имя не произносится.

Древнееврейская запись имени Бога с помощью четырех согласных была осмыслена греками как прикровенное (тайное) выражение святого имени. В латинской раннехристианской традиции пиетическое отношение к имени Бога выразилось в принципе Nomen Dei поп potest litteris explicari ('имя Бога не может быть выражено буквами'). В церковнославянских текстах с запретами имени Бога связана такая древнейшая идеограмма, как сокращенное написание святых слов под титлом:

БГЪ, АГГЛЪ, БЛЖНЪ, ОЦЬ, НБСНЪ, ДША. Что касается повторов, то многократные повторения ключевых слов и формул обычны в обрядах самых разных религий и верований.
Представления о неконвенциональности знака в сакральном тексте создают характерную для религий Писания атмосферу особой, пристрастной чуткости к письменному слову, в том числе иногда применительно и к нецерковным текстам. Известно, например, что подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин в 1660 г. за ошибку в царском титуле был бит батогами (Ключевский 1988, 229). 74
С неконвенциональным восприятием знака связаны боязнь переводов Писания на другой язык и вообще боязнь любых, даже чисто формальных, вариаций в выражении сакральных смыслов; требования особой точности при воспроизведении (устном или письменном) сакрального текста; отсюда, далее, повышенное внимание к орфоэпии, орфографии и даже каллиграфии. Неконвенциональная трактовка знака в Писании на практике приводила к консервативно-реставрационному подходу к религиозному тексту: исправление богослужебных книг по авторитетным древним спискам, толкование непонятных слов в лексиконах, орфографические правила и грамматики все основные филологические усилия средневековых книжников были обращены в прошлое, к святой старине, сохранить и воспроизвести которую они стремились (подробнее см.: Мечковская 1984, 18 26; также с. 91 94).

Влияние религии (включая религиозное сознание и конфессиональную практику) на языки и языковые ситуации обусловило ряд глубоких лингво-коммуникативных процессов, которые затрагивали как сами условия существования языка, так и его внутренние коммуникативные возможности. Важнейшие из этих процессов таковы: 1) распространение двуязычия культового и народного языков; 2) расширение семантических возможностей языка; 3) усложнение системы жанров письменной коммуникации; 4) углубление рефлексии над языком.

Речь обо всех названных процессах пойдет ниже на с. 75 83.
Функциональное двуязычие культового и народного языков
Воздействие глубоких монотеистических религий в условиях, затруднявших переводы Писания на новые языки, привело к сложению обширных культурно-религиозных миров мира индуизма, мира буддизма, христианства (с последующим разделением на католичество и православие), мира ислама. Религиозные миры были разделены границами распространения своих священных книг и тех языков, на которых они написаны: в мире индуизма это древнеиндийский язык санскрит; у китайцев, японцев, корейцев, вьетнамцев вэньянь (древнекитайский) и письменно-литературный тибетский; у мусульманских народов литературный арабский и классический персидский; у христиан это греческий, латынь, церковнославянский.
В соответствующих регионах в средние века складываются ситуации функционального двуязычия, для которых было характерно следующее распределение языков: в церкви, образовании, книжно-письменной культуре используется общий для данного культурно-религиозного мира надэтнический язык (который осознается прежде всего как язык Писания); в повседневном общении, в некоторых жанрах письменности используются многочисленные местные народные языки и диалекты.
Книжно-литературный язык русского средневековья церковнославянский по происхождению относится к южнославянским языкам. Этот язык является развитием того древнеболгарского языка, на который славянские первоучители св.

Кирилл и Мефодий перевели в IX в. ряд христианских конфессиональных книг. По отношению к восточнославянским языкам это близкородственный язык, однако не по прямой, а боковой линии (в терминах родства языки церковнославянский и русский как дядя и племянник; прямое родство отец и дети это древнерусский язык по отношению к русскому, украинскому и белорусскому, т.е. язык Киевской Руси и три восточнославянских языка). Церковнославянский, как надэтнический язык, на Руси не был ни для кого родным (материнским) языком, ему учились из книг. Однако восточные славяне воспринимали этот язык как свой язык своей церкви, язык православной образованности.

Особенно долго такое отношение сохранялось в Московской Руси до Петровских преобразований. Н.С.Трубецкой объяснял это своеобразием русской истории: Церковнославянская литературно-языковая традиция утвердилась и развилась в России не столько потому, что была славянской, сколько потому, что была церковной (Трубецкой [1927] 1990, 3, 132 134).
Противопоставление культового и народного языков определяло не только главные черты языковых ситуаций во многих землях на протяжении веков, но также и своеобразие новых (народных) литературных языков. Например, история литературного русского языка может быть понята как история противостояния и взаимодействия церковнославянской (южнославянской) и народной (восточнославянской, позже собственно русской) языковых стихий.

До сих пор в литературном русском основной стилистической оппозицией остается противопоставление заимствованных церковнославянских и исконных языковых элементов (извлечь выволочить, заграждение загородка и т. п.).

Конфессиональные факторы в социальной истории языков

Несмотря на то что религии Писания настороженно относятся к переводам канона, такие переводы все же создаются (правда, иногда только для части канонических текстов или для внебогослужебного чтения). Переводы конфессиональных книг становились крупнейшими событиями в социальной истории многих языков: создавались или существенно преобразовывались алфавиты, резко расширялся словарь, вырабатывались новые синтаксические конструкции, новые виды речи аллегорической, абстрактно-философской, экспрессивно-метафорической.
Христианизация Европы, рассмотренная в аспекте языка (т. е. как процесс распространения священных книг и богослужения на том или ином языке), шла по двум основным моделям: 1)принятие новой религии в языке, который требует постоянного перевода для массового сознания верующих (как латынь у романских и особенно у германских народов); 2)христианизация в родном (или близком, не требующем перевода) языке: как армянский язык с начала армянской церкви в. 301 г.; старославянский язык, благодаря миссии св. Кирилла и Мефодия 863 г., в славянском богослужении.
Культурные последствия принятия Писания в чужом или в своем языке, по-видимому, должны быть различны. Однако суждения о том, каковы эти последствия, прямо противоположны.

Г. Г. Шпет (Очерк развития русской философии, 1922) и Г. П. Федотов (Трагедия интеллигенции, 1928) считали дело св. Кирилла и Мефодия неосторожной ошибкой: перевод Писания заслонил оригинал, устранил неизбежность знания греческого языка (в отличие от Западной Европы, вынужденной знать латынь). Поэтому славянский язык церкви привел к отрыву славянства от классической культуры греческого языка. Противоположного мнения придерживается большинство исследователей.

Так, Г. В. Флоровский назвал безответственной гиперболой тезис о том, что Русь получила от Византии только Библию, всего лишь одну книгу. Перевод Библии это всегда сдвиг и подвиг в народной судьбе, сам процесс перевода есть одновременно и становление переводчика, т. е. создание литургии и Библии на славянском языке было процессом выработки новой христианской духовности славян (Флоровский [1937] 1981, 6).
Переводы Писания часто становились материально-языковой базой наддиалектного (общенационального) литературного языка. Например, именно таким объединяющим текстом стали немецкий перевод Нового Завета Мартином Лютером (1522 г.; 72 издания только до 1558 г.); знаменитая шеститомная Кралицкая Библия чешских братьев (1579 1593); сербскохорватский Новый Завет Вука Караджича (1847).

В своих культурах эти тексты не были первыми переводами Писания, однако благодаря авторитету создателей и стилистическому совершенству они служили образцом правильной (литературной) речи, языковым камертоном для грамматик и словарей.

Религиозные предпосылки первых функционально-стилистических оппозиций

Обращение к высшим силам требовало речи, отличной от обиходной, внятной этим силам. Заговор, заклинание, молитва, табу в своих истоках все это словесная магия, т. е. стремление воздействовать на мир при помощи трансцендентных возможностей слова.

Приписывая такие возможности определенным языковым средствам и вырабатывая формы речи, отличные от повседневного речевого обихода, религиозное сознание увеличивает семиотическую емкость языка и текста.

Иерархия конфессиональных жанров и ее влияние на письменную культуру

В культурах, исповедующих религию Писания, конфессиональные потребности формируют письменность как определенную иерархию текстов с неодинаковой значимостью разных групп текстов, с разными требованиями к их использованию и распространению, с разной мерой допустимости перевода на другой язык, пересказа или адаптации.
Например, в иудаизме религиозный канон образуют только книги Ветхого Завета (в отличие от христианства, в котором священными признаются и Ветхий и Новый Завет) и Талмуд (свод религиозных трактатов, создававшихся как толкование Ветхого Завета); в Ветхом Завете особо важными признаны первые пять книг (Пятикнижие Моисеево, или в иудейской традиции Тора). До сих пор в синагоге Тора читается только по тексту, написанному вручную на пергаментном свитке.
У мусульман главная культовая книга Коран понимается как несотворенное предвечное Слово Божие, которое Аллах (говорящий в Коране от первого лица) как бы продиктовал пророку Мухаммеду. На следующей ступени в иерархии конфессиональных текстов находятся хадисы предания о поступках и высказываниях Мухаммеда, причем существует шесть главных и множество второстепенных сборников хадисов.

Следующие по важности тексты это древнейшие богословские комментарии к Корану.
Иерархию жанров в православной средневековой книжности можно представить по систематизации Н. И. Толстого (см.: Толстой 1988, 69 70).
I. КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Литургическая (т. е. используемая в богослужении служебники, требники, часословы, минеи, октоихи, триоди и т. п.)
2. Каноническая (Священное Писание)
2.1. Псалтырь (книга из Ветхого Завета), Апостол (книга православной церкви, включающая новозаветные книги Деяний и Посланий апостолов)
2.2. Евангелие, книги Ветхого Завета
3. Гомилетическая, т.е. проповедническая (включая учительные евангелия)
4. Агиографическая (жития святых)
5. Дидактическая (катехизисы)
II. КОНФЕССИОНАЛЬНО-СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Церковно-ораторская
2. Полемическая
III. СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Содержательно-жанровая иерархия текстов стимулирует функциональную дифференциацию языка, вообще всесторонне обостряет внимание говорящих к словесному выражению мысли. Поэтому конфессионально мотивированная иерархия жанров повсеместно была фактором, организующим книжно-письменную культуру.

Конфессиональные потребности как первоисточник филологии

Неконвенциональное восприятие знака религиозным сознанием, вера в то, что от слова станется, что только по правильным книгам можно спастись, создает атмосферу постоянного внимания людей к языку. В культурах, исповедующих ту или иную религию Писания, конфессиональные потребности формируют филологическую традицию.

Филология в своих истоках была службой консервации сакрального текста: требовалось сохранять и передавать его неизменным (в устной или письменной форме).
Например, ислам до сих пор не допускает в богослужении перевода Корана, и в мечетях всего мира (у арабов, тюрков, в Иране, Африке, Индии, Средней и Юго-Восточной Азии, США, Канаде) Коран читается только в арабском оригинале, при этом каноничности произнесения придается сакральный (магический) смысл. На протяжении веков дети в мусульманских школах заучивали Коран наизусть. После канонизации Корана (VII в.) его язык (классический арабский) становится все более далеким от живых народных языков, поэтому ритуальному произнесению надо было специально учить.

Возникла необходимость тщательного описания звучащей речи. Уже к VIII в. арабские фонетисты добились выдающихся результатов: они в деталях описали работу языка, губ, полости рта и носа в произнесении каждого звука; создали исчерпывающие классификации фонетических изменений; систематизировали варианты звуко-типов (назвав их ответвлениями), в чем историки языкознания видят зачатки фонологии.
Филологических забот требовала также смысловая сторона Писания. Для однозначного понимания Корана понадобилось создать обширные комментарии и выработать принципы его интерпретации.

Так языковые аспекты конфессиональной деятельности обусловили возникновение филологической традиции в арабо-мусульманской культуре.
В христианских книжно-письменных традициях, чтобы обеспечить некоторый уровень понимания текста (впрочем, разный для клириков и мирян), составлялись комментарии к текстам. Реально-исторический (внешний) комментарий назывался экзегезой (греч. exeмgeмtikoмs 'истолковывающий'); комментарии языковые (внутренние) толкования непонятных слов и оборотов речи назывались герменевтикой (греч. hermeмneutikoмs разъясняющий).

Вначале толкования непонятных слов делались переписчиками священных книг на полях или между строк; такие пояснения назывались глоссами (греч. glфмssa язык, наречие). Позже глоссы стали объединять в сборники толкований, глоссарии.

Постепенно круг толкуемых слов расширялся; их расположение упорядочивалось (по алфавиту или тематически); совершенствовалась техника толкований; в результате из глоссариев вырабатывались словари.
В религиях Писания рано была осознана проблема подлинности текста и его сохранности в первоначальном виде. Книжники (в библейском смысле, т. е. знатоки и толкователи Писания') видели, что разные списки священных книг различаются между собой: в них есть описки, нечаянные пропуски, искажения, темные (непонятные) места; есть исправления и замены, которые иногда не восстанавливают первоначальный вид текста, а уводят от него. Для верующих в Откровение Бога такие потери священных смыслов представляются крайне опасными. Поэтому в религиях Писания возникает профессиональная деятельность, направленная на сохранение сакральных текстов во времени и толкование того, что с течением времени становится непонятным.

Это и было началом филологии как общественной службы понимания (С. С. Аверинцев).
Уже в III в. н. э. христианский теолог и философ Ориген (живший в Александрии и Палестине) провел систематическое грандиозное сопоставление разных текстов Библии.

Содержание раздела