О реальности ханской власти
Общая проблема (часто - угроза) сразу же объединяла эти автономные образования и способствовала консолидации усилий. Таким образом, нельзя согласиться и с тем, что в период массовой перекочевки калмыцкие улусы не составляли единства, поскольку подобные условия можно оценивать как чрезвычайные.
Хотя, конечно, такое объединение улусов носило характер временного союза.
О реальности ханской власти следует говорить особо. С одной стороны, ханский титул подразумевал и ханство. Но при улусной системе это было невозможно.
Каждый улус сохранял свою самостоятельность практически во всех вопросах, касающихся внутренних и внешних дел, но при возникновении общей задачи руководство над всеми калмыками принимал главный тайши. С другой стороны, титул "хан", как было сказано, по обычаям монгольских народов мог принимать лишь потомок Чингизова рода. Возникшая необходимость в
централизации власти объяснялась: во-первых, тем, что все калмыки воспринимались соседями как единый народ. Во-вторых, русские, крымские и турецкие власти обращались по всем вопросам именно к главному тайши (затем хану), а через него распределяли жалованье, подарки и другие льготы. Нарушение общемонгольского обычая не имело серьезного политического значения внутри калмыцкого общества, поскольку ханом становился главный тайши, обладавший, как говорилось, временными полномочиями.
Иное положение хан получал вовне. И хотя русские и турки не сразу признавали ханское достоинство юридически, так как это потребовало бы перевести уровень взаимоотношений на иной уровень, ведь "ханский титул" воспринимался как высшее достоинство, фактически же использовали его для закрепления своего влияния, иначе говоря, для "огосударствления" калмыков или их консолидации. Надо отметить, что и само наименование "Калмыцкое ханство" не имело юридического смысла. Ханское достоинство оставалось лишь формальным и не влекло каких-либо специфических политических последствий.
Россия лишь в 1708 году признала Аюку ханом, а до этого обращалась к нему как к главному тайши. Но это признание, по существу, оставалось поверхностным, формальным.
Таким образом, русские и турецкие власти, объективно способствуя укреплению ханской власти, тем самым способствовали как разрушению традиционной социальной организации, так и одновременно межулусной интеграции. Такая консолидация калмыков вызывала к себе двойственное отношение, поскольку иметь на границах сильного соседа, который в любой момент мог стать врагом, было не в интересах России, что весьма существенно в связи с тем, что этот регион долгое время был конфликтогенным.
Стремление ослабить ханскую власть или хотя бы ограничить ее проявлялось в настойчивом требовании русских властей привлечь к участию в зарго зайсангов других улусов. Таким образом обеспечивалась бы еще большая централизация, но и учитывались бы интересы представителей других улусов, что, несомненно, ограничивало власть хана и давало возможность русским властям играть на внутренних противоречиях.
А это, в свою очередь, вело к тому, что Русское государство все более интенсивно вмешивалось во внутренние дела калмыков. Окончательно это удалось сделать при Убаши, который потерял ханский титул, стал наместником, подчиненным астраханскому губернатору.
Очень важно отметить, что нуждавшиеся в пастбищах калмыки не имели серьезных стычек с русскими первопроходцами, которые предпочитали лес и лесостепь, и поэтому отправной точкой взаимоотношений было согласие. Русские охотно покупали лошадей и некоторые принадлежности, а в обмен предлагали товары, необходимые кочевому обществу.
Тем не менее отдельные столкновения все же имели место, поэтому проблема налаживания отношений, получения гарантий лояльности стояла остро. Это решалось с трудом.
Одним из способов регулирования отношений был договор - шерть. Эта процедура применялась не только в отношениях с калмыками, но и другими народами, жившими на восточной границе, как правило, с мусульманскими народами. Само слово произошло из арабского языка и через посредство тюрок попало в русский язык. Процесс подписания и его исполнение называлось шертованием.
Именно в отношении к шерти проявились первые различия между народами. Как правило, в отечественной литературе доминировал взгляд на шерть как на своеобразный договор, в котором фиксировалось согласие (в данном случае, калмыков) быть подданными России. "Однако подход к вопросу шерти был неодинаковым у царских властей и монгольских правителей. Первые понимали принесение шерти как вхождение того или иного народа в состав России, вторые -как возможность заключения выгодного им военного союза и не хотели связывать себя какими-либо долговременными обязательствами.
Это порождало всякого рода недоразумения, которые, однако, разрешались мирным путем".
Поначалу отношения русских и калмыков строились в основном на стихийной торговле. Заключить с ними договор не удавалось.
Обмен посольствами также не приводил к успеху. Если русское посольство всегда было заинтересовано в заключении договора, чтобы достичь определенной цели, то калмыки, прежде всего, испытывали интерес к информации и положенным в данном случае подаркам.
Договариваться в обмен на обещания они не считали возможным. По сути, Россия рассматривалась калмыками как еще один улус, с которым можно обмениваться чем-то на равных.
Однако русские преследовали, прежде всего, дипломатические и политические цели, желая поставить калмыков в конечном счете в вассальную зависимость. При одной из таких попыток разгневанный Хо-Урлюк казнил все посольство. Если русский посол в определенном смысле представлял монарха, то, по понятиям калмыков, дарга являлся лишь связником между улусами.
Значительные сложности представлял особый ритуал, совершаемый при обмене посольствами. Так, при упоминании царя следовало встать и снять шапку.
Дайчин долго отказывался это сделать, но в конце концов согласился с тем, чтобы вставал и снимал шапку его толмач.
Собственно шертование, как договор о союзе, впервые произошло при торгоутском тайши Пунцуке , который не только стал союзником России, но даже выступил против своего отца (Дайчина). В такой шерти могло быть зафиксировано совместное участие в боевых действиях против общего врага или еще какие-либо конкретные предприятия. И тем не менее шерть для калмыка оставалась чем-то вроде особого ритуала, которым, например, скрепляются узы побратимства. Более того, шертование одним, пусть даже главным, тайши вовсе не означало, что определяемые ею условия будут обязательны для других.
То есть, выражаясь юридически, это был некий факт, имевший свои временные границы и определявший сферу применения в соответствии с традицией. К слову сказать, выдающийся калмыцкий деятель Аюка ' шертовал неоднократно, но отношения с ним складывались у русских властей далеко не просто.
Несмотря на то, что русским хотелось видеть в шерти своего рода присягу, означавшую принятие подданства, совершенно очевидно, что власти все же не доверяли в полной мере таким договорам и требовали дополнительных гарантий, в частности аманатов (заложников). Как правило, таковыми могли быть наиболее достойные, например представители элиты, сыновья или родственники тайши.
Таким образом, было бы неверно считать, что русское правительство было настолько наивным, чтобы доверять шерти и рассматривать ее как принятие подданства. По принятой в Европе процедуре, гарантиями договоров служили многосторонние договоры, составлявшие коалиции.
Надежность их подкреплялась тем, что основные правящие династии находились в родстве (что, конечно же, не мешало развивать противоречия). Во многих случаях было возможно апеллировать к авторитету церкви (Папе Римскому), то есть общему закону. Все это способствовало укреплению гарантий.
Вспомним частые браки русских князей с половцами и другими соседями. Что же касается народа пришлого и с непонятной культурой - дело оказывалось сложнее.
Скорее желанием видеть кочевников своими постоянными союзниками или, по крайней мере, предсказуемыми и верными соседями, а не доверием к шерти можно объяснить рассмотрение такой присяги, как вступление в подданство. Тем более в начальный период, вплоть до 1655 года, письменного договора вообще не составлялось.
Стороны обменивались посольствами и устными договоренностями, которые не всегда влекли за собой адекватные действия.
Первый письменный договор относится ко времени Дайчина. Но документ был составлен на русском языке, а его содержание в общих чертах сообщалось через толмача. Впоследствии в Канцелярии иностранных дел был создан штат переводчиков, включая и переводчиков калмыцкого языка.
Так, в 1679 году среди служащих Канцелярии числились Тарас Иванов - толмач татарского и калмыцкого, Василий Мартынов - толмач калмыцкого. Соглашение с Аюкой 1697 года было составлено и на калмыцком (заяпандитском) языке, хотя, возможно, лишь просто было хорошо переведено.
Многие документы подобного рода сохранились лишь на русском языке, хотя можно предполагать их двуязычие. Что же касается первых шертей, то они составлялись исключительно по-русски и об условиях договора другая сторона могла только догадываться из тех разъяснений, которые давал переводчик.
По всей видимости, русские пытались добиться значительно большего, нежели того, на что были готовы калмыки, а в результате рождалось впечатление, что калмыки "ненадежные подданные", так как те часто нарушали договор и отказывались выполнять некоторые его требования. Стремлением желаемое выдать за действительное объясняются многочисленные правки документов, составляемых русскими чиновниками. Это особенно ясно на примерах перевода посольской переписки, проанализированных Н.П.Шастиной.
Так, надменный тон писем менялся на смиренный и покорный, добавлялись уважительные слова, дописывался титул царя и прочее. Как пример удачных интерпретаций в такой практике, Шастина приводит обращение "белый хан". Если Лубсан тайджи в письмах к царю называет себя хаган, что означало правителя с широчайшими правами, то царя он называет "белый хагай", что по монгольским обычаям означало местного правителя. Для русского это не могло звучать уничижительно, а напротив воспринималось, как дань уважения.
В данном случае речь идет не столько о стремлении себя возвысить, что некоторые авторы считают "особым русским менталитетом" , сколько об обычной практике взаимоотношений между народами. Ведь то же самое можно отнести и к Монголии, и к Китаю, и к Османской Турции.
Крупные державы тем более рассматривали "малые" как подчиненные или, по крайней мере, явно нижестоящие. "Во времена всех переговоров о принесении шертей, а их за период с 1673 по 1684 год было дано четыре, Аюка занимал довольно независимую и неуступчивую позицию, ставя ряд предварительных условий, в случае невыполнения которых грозился "кочевать по себе". Более того, при переговорах о шерти 1684 года посланец Аюки от его имени заявил астраханскому воеводе А.И.Голицыну, что "Аюкай де никогда великим государем не бьет челом, только хочет быть в миру и совете
Шерть имела следствием не только выполнение чисто военных обязательств. Россия желала видеть в калмыках своих подданных и поэтому пыталась "оформить" принятие калмыков "на службу" тем, что выплачивала им жалованье, которое не было регулярным, но все же являлось одним из средств обеспечения лояльности.
Это удавалось с трудом, поскольку жалованье рассматривалось обычно как "подарок", а собственно за "службу" калмыки "получали" вознаграждение, изымая имущество побежденных, по сути занимаясь мародерством.
Фактически первой по времени клятвой на верность была шерть Церэн-Дондука (1724), когда был совершен специальный ритуал. Он приложил ко лбу изображение Будды, хотя по обычаю, когда речь шла о военном союзе, прикладывали меч.
Шерть являлась тем инструментом, который использовался традиционно как начальный момент объединения. Таким документом пусть не в полной мере оформлялось, но провозглашалось некое единство, судьба которого могла результироваться в унитаризации объединения. Стоит обратить внимание на то, что процесс консолидации в определенном смысле зависит от предварительного согласования, установления определенной системы субординации. Представляется, что потребность в "верховной власти", которая реально или фиктивно способна ее удовлетворить, является непременным условием единения.
В случае русско-калмыцких отношений договорные отношения "подкреплялись" теми или иными "пожалованиями" со стороны властей. В этом смысле шерть, сохранявшая вначале черты обычного договора о конкретных совместных действиях и обязательствах, позже все более становится похожей на присягу.
Тем не менее длительное время, несмотря на шертование, калмыки оставались, по существу, вне российской государственности. Даже Управление калмыцких дел было подразделением органов, обеспечивающих внешнеполитическую деятельность.
Калмыки обладали военной мощью и кавалерийской маневренностью, но в то же время не были надежными союзниками. Их соседи старались заручиться более крепкими гарантиями, что выражалось в попытках обратить в свою веру.
Так, Великий везирь Османской империи присылает в подарок Аюке четки, как бы символически предлагая ему принять ислам. Хотя буддисты также используют четки, и вряд ли Аюке удалось "правильно расшифровать" этот символ.
Попытки обращения были сделаны и со стороны Крымского ханства, но успеха не имели.
Здесь стоит обратить внимание на такое любопытное различие: подданный и верноподданный. Несмотря на определенную семантическую близость, эти понятия довольно значимо различаются в политико-правовом смысле. Так, подданный относилось ко всем, кто подчинялся власти. В отличие от него -верноподданный имело двоякий смысл: во-первых, закон и власть, но, во-вторых, закон и вера.
В определенный период истории человечества вера понималась значительно шире, а не только в смысле религиозной веры, хотя чаще всего принимало религиозную форму. Религиозная принадлежность была своего рода политическим маркером, выполняла определенные политические функции. Для того времени религиозный фактор до определенной степени также был гарантией и при заключении союзов.
Ни о какой религиозной нетерпимости, особенно в случае с русскими, не могло быть и речи, но в значительной степени сходство в вере, точнее, восприятие иной веры как закона давало определенные гарантии. Обращает на себя внимание, что первые впечатления о народах непременно включают сведения о наличии закона.
Можно по-разному относиться к такого рода представлениям и формируемой на их основе политике, но надо признать, что такой подход был вполне приемлем, хотя и не является примером "классического колониализма". Длительные контакты с кочевниками помогали более успешно реализовать принцип "разделяй и властвуй", вырабатывать национальную политику.
В инструкции И.К.Кириллову в 1734 г. писалось: "...что касается до распорядка в суде и правосудия, о том смотреть на обычай каждого народа, как и почему в коем народе правыя удовольства получают, а винных штрафуют, так и в помянутых судах уставить; ибо наше Всемилостивейшее соизволение есть, чтоб все, кто б какой веры и народа не был, справедливостью и судом скорым довольствовались, и тем напрасные озлобления в волокитах, и не знающему наших Российских судных прав народу неправые в суде вымыслы (от которых не токмо Нашему интересу повреждение происходить может но и Богу противно) пресечены были".
Религия способствовала сакрализации власти, то есть выведению ее из-под ведения обычных человеческих мотивов, являясь своеобразной духовной легитимацией власти. Апелляция к духовному авторитету могла дать определенные преимущества.
Так, некоторые калмыцкие тайши (в частности, Аюка) настойчиво добивались ханского титула от Далай-ламы, что позволяло до определенной степени укреплять власть над другими тайши. Но признание этого события могло иметь лишь внутреннее значение для самих калмыков, но не их соседей.
В данном случае Далай-лама представлял собой лишь Образ высшего авторитета, несмотря на то, что реальное положение в Тибете оставалось скрыто от массы буддистов. Таким образом, хотя Аюка получил ханское достоинство не от реального верховного духовного главы, сама процедура в данном случае носила по монгольским обычаям вполне правовой характер.
С другой стороны, одинаковость религиозной принадлежности давала возможность апеллировать в международных отношениях к высшей, наднациональной силе, обеспечивавшей более или менее стабильную гарантию в отношениях с другими народами. Все это не мешало в отдельных случаях ее игнорировать.
В этом случае стабильности в отношениях единоверцев способствовал опыт истории их взаимоотношений. Несмотря на вполне понятный интерес к калмыкам со стороны Османской империи в контексте борьбы против России, турки четко различали "своих" и "чужих".
Если близких по языку и культуре узбеков турки воспринимали как братьев (карындашлык единоутробность), то калмыки рассматривались в сугубо служебном аспекте (куллугумызда - на нашей службе). Для этого, конечно, была своя политическая подоплека, но здесь важно подчеркнуть психологический подтекст взаимоотношений.
Столь же утилитарно подходили к этой проблеме и русские. Главным мотивом для договора была потребность в военном союзе или, по крайней мере, исполнение калмыками охранных функций.
В политической истории России религия часто являлась важнейшим инструментом распространения власти. Факт крещения был своего рода доказательством верности и надежности новообращенных народов.
Об этом говорит отрицательная коннотация выражения "нехристи". Так было с народами азиатской части страны, с народами Сибири и Дальнего Востока.
При этом русские первопроходцы "обращали в свою веру", привлекая аборигенов различными подарками, посулами и путем различного рода ухищрений. При этом неофит, получив за крещение плату однажды, шел снова креститься, чтобы получить очередное вознаграждение. Из-за желания получить те или иные выгоды, в том числе политические, некоторые калмыки сами обращались в православие, ислам и даже католичество.
На первых порах это можно было объяснить своего рода конфессиональным побратимством. Если Отец небесный один, то все проблемы, возникающие в семье, могут быть решены с помощью обращения к нему и принятого им решения. Но пережиточные формы патриархальных отношений существовали лишь на уровне конкретных исполнителей. Со временем такого рода процедуры имели место лишь в ситуации неопределенности, когда намерения какого-либо народа были мало предсказуемы.
Так, имевшая более длительный опыт общения с мусульманскими народами, которые верили пусть в другого, но единого бога, Россия могла быть более уверена в отношениях с ними, нежели, например, с "идолопоклонниками" калмыками-буддиетами. Это в равной степени относится и к Турции, и Крымскому ханству.
Это было культурой того времени.
Отношения меж калмыками и русскими отягчались сложнейшей мозаикой международных связей, как России, так и самих калмыков. Напомню, что поначалу делами калмыков ведало внешнеполитическое ведомство - Посольский приказ, а затем Коллегия иностранных дел. Это продолжалось почти вплоть до Торгоутского побега.
Русско-калмыцкие отношения, таким образом, были отношениями субъектов внешнеполитической деятельности. Интерес же России требовал перевода их на уровень внутрисубъектной (то есть внутренней политики).
Огромное значение для тех и других имели отношения с Османской Турцией, Крымским ханством, складывавшиеся по-разному в разные годы. Отношения с кочевниками, например с ногайцами, которых калмыки вначале потеснили из нижневолжского района, а затем сложные исторические коллизии привели к рассеянию ногайцев по всему Закавказью. Сложные отношения складывались с казахами, башкирами.
Не однозначны были отношения и с Речью Посполитой. Отношения усложнялись за счет того, что Россия, продвигавшаяся на Восток, устанавливала новые международные связи с Джунгарией, Китаем, Тибетом, с которыми у калмыков были также традиционные связи, не всегда дружественные, но, по крайней мере, неоднозначные. Так, после смерти джунгарского Бошокту-хана новым ханом стал Цеван-Рабтан.
В свое время Аюка отдал ему в жены свою дочь Сэтэржаб, а сам женился на его дочери Дарма-Бала. В ходе начавшейся борьбы за ханство над всеми ойратами Аюка послал свое посольство в Тибет во главе со своим племянником Арабжуром (1698). Русское правительство боялось выступления Аюки против Цеван-Рабтана, так как после заключенного мира с джунгарами, опасаясь за свои позиции в Сибири, не желало усложнять отношения с Китаем, который претендовал на Джунгарию.
В это же время состоялось первое цинское посольство к Аюке. Россия напряженно следила за деятельностью этого посольства. Сибирский губернатор М.П.Гагарин докладывал канцлеру Г.И.Головкину: "Подлинно государь уведать не можно у китайцов, зачем идет к Аюке тот посланец, однако ж знатно, что не с малым делом для того, что ис Китай никогда не посылают послов, ни посланников никуда, а его послали, знатно, что не с малым делом".
В этом посольстве русские усматривали цель заручиться поддержкой Китая в борьбе калмыков с Цеван-Рабтаном. Однако эта миссия (1712, 1714) не разрешила проблем Аюки. Возникла усобица между сыновьями Аюки, которые боролись за право наследства.
В этой ситуации Россия поддержала Аюку и тот сохранил свой титул.
Интерес России к калмыкам объяснялся желанием использовать их военную силу для охраны южных границ в борьбе с кочевниками, Турцией и Крымским ханством. Также для решения некоторых внутренних проблем, как это было при подавлении башкирского, Булавинского и восстаний в Астрахани (1705-1709).
Вместе с тем не всегда взаимодействие было успешным. Как уже было сказано, калмыки не были столь верноподданными, как этого хотелось Русскому правительству.
И когда последнее не соблюдало своих обязательств калмыки также поступали по своей воле. Часто, что особенно характерно для периода Аюки, в ответ на требования правительства об участии в какой-либо военной кампании калмыки давали отказ, мотивируя его тем, что у них имелся договор с противником России. Были случаи, когда, дав согласие на участие в военной акции, калмыки по тем или иным причинам все же не принимали в ней участия.
Как, к примеру, в Полтавской битве.
Османо-крымские усилия привлечь на свою сторону или хотя бы нейтрализовать калмыков иногда достигали цели. Так, калмыки не приняли участие в крымских походах 1687 и 1689 гг., в начальный период осады Азова.
Напротив, предупредили турок о готовящейся осаде, за что паша Азова прислал Аюке многочисленные подарки. Но к концу 1695 г. Аюка понял, что Азов не выстоит и, оставаясь "другом турок", направил своего посла к русским, дал 3 тысячи всадников А.С.Шеину и более тысячи всадников кн.
Черкасскому.
Попытки калмыцких тайши стать полноправными субъектами международных отношений не увенчались успехом, а хозяйственное давление русских на поволжские земли создавало тяжелейшие условия для кочевого быта. Это иногда приводило к тому, что некоторые калмыки стремились перейти к оседлой жизни.
Обычно такие акции не поощрялись русскими властями и вызвали протест других тайши и зарго, так как они сильно ущемляли интересы других калмыков. Исключение было сделано лишь для тайши Замьяна .
Важным моментом, на котором хотелось бы остановиться, является то, что даже в начальный период взаимоотношений калмыки воспринимались единым народом. Отношения с ними строились по правилам внешних сношений.
При взаимодействии совершалась процедура подобная заключению международного договора (шерти). В определенном смысле представление большой социальной группы как субъекта взаимоотношений является также немаловажной характеристикой политического образования.
В данном случае неважно, как именно соотносились два субъекта, важно, что они таковыми признавались.
