Частная собственность, свобода слова
серьезным образом сказываются на оценке ситуации и
порождают - как в научном сообществе, так и в социальной
практике - самые разнообразные мифы. Одним из этих мифов
является концепция догоняющего развития. Россия
воспринимается как недоразвитая Америка или недоразвитая
Англия. Россия постоянно обманывает тех, кто сам надевает
на нее чужие формы, примеряет к ней ложные слова,
понятия, отшлифованные совсем на другом материале.
Частная собственность, свобода слова и независимая
пресса, парламентская демократия и конкурентный рынок,
разделение властей и независимый суд - всё это сегодня в
России есть и в то же время ничего этого нет. Слова есть,
законы и статьи Конституции есть, а реальности, этими
словами обозначаемой, - нет. Частная собственность,
которая во всём мире служит основой индивидуальной
свободы, у нас является либо предпосылкой величайшей
индивидуальной несвободы и зависимости носителя частной
собственности от рэкетира и чиновника, либо превращенной
формой власти. Что касается свободы прессы, то на любом
семинаре вам расскажут, что это за свободная пресса,
которая сегодня по команде начинает скандировать да-да-
нет-да или какую-нибудь другую частушку. Такая же точно
псевдоморфоза существует и по отношению к свободе слова.
Предмет нашего с вами анализа - инвариант, специфика
России. Я согласен с В. Чертихиным, что в этой области
сделаны открытия, в том числе выдающиеся, объясняющие,
как в России всё происходит, но мы пока не подобрались
к раскрытию почему так всё складывается, почему
существует инверсионная логика развития - эта
маятниковая, а не поступательная реакция на различные
внешние модернизационные импульсы. Существует, видимо,
цивилизационное ядро, которое рядом авторов Рубежей
(А.Фурсов, Ю.Пивоваров), названо Русская Система. Не
знаю, насколько удачен термин, но это некий способ жизни
в России, инвариант, российское цивилизационное ядро,
которое выковывалось в течение веков истории Российского
государства. Для российской истории характерен
моносубъект властесобственности. Ядром Русской Системы
является властный моносубъект. Этот инвариант, который не
меняется на протяжении веков, в отличие от западного
общества, основой которого является автономия частной
собственности и жесткое ее отделение от государственной
власти. В России власть и собственность слитны, едины.
Всякая попытка этот спаянный намертво моносубъект разбить
или раздробить вызывает мощное сопротивление внутри
российского общества, и в результате мы сталкиваемся с
колебательными движениями. На наших глазах последняя
попытка была сметена историческим процессом, этот
властный субъект, ядро российской цивилизационной системы
восстановился в полном объеме и красуется сейчас во всём
своем величии.
Вторая группа проблем связана с первичностью властных
отношений в России. Нельзя распространять идею Маркса о
первичности экономических отношений на Россию.
Еще одна группа проблем связана со сверхконцентрацией
центральной верховной власти в России. Мы видим, как
меняются различные формы, меняются маски, но на смену
царскому абсолютизму приходит всевластие Сталина, затем
волюнтаризм Хрущева, и при Горбачеве, несмотря на
слабость его власти, Центроверх присутствует. Сейчас на
смену Центроверху пришла уникальная концентрация
финансовых ресурсов в Москве, в Центральной власти. 85%
финансовых ресурсов Российской федерации находится в
Москве. Вы не назовете ни одной страны мира, где
существует такая пропорция. Это, кстати, приводит и к
особому положению столицы, Москвы. Наличие вообще центра,
Центроверха - тоже неотъемлемая черта Русской Системы.
Никаких аналогов здесь не видно. Спросите американца -
где у вас центр в стране? Вас не поймут. Спросите
парижанина - где в Париже центр? Его нет. Там иначе
устроено общество. А в России центр - Москва, в Москве
центр - Кремль.
Важная черта Русской Системы - чужая власть, она в
России всегда носит отчужденный, внешний характер. Она в
России является источником себя самой, своим собственным
ресурсом. Такую конструкцию власти А.Фурсов назвал
кратократией . Народ в России никогда не был и не
является в настоящий момент источником власти.
Суммируя, можно сказать: одна из самых актуальных
задач научного сообщества - выработка нового
категориального аппарата, который не будет приводить к
псевдоморфозам.
Игорь Кондаков. Хаос и порядок в социокультурной
истории России
Можно говорить о ясно выраженной пульсации
исторического процесса в России. Такая пульсация
воспринимается как чередование хаоса и порядка,
отражая динамику энтропийных и негэнтропийных тенденций в
российской истории, смену деструктивных и структурно
организующих усилий общественно-государственной системы.
Г.В.Вернадский писал о периодической ритмичности
государственно-образующего процесса в Евразии,
фиксирующей образование единого государства и его распад
на систему автономных государств. Ю.М.Лотман отмечал
синусоидно волнообразный и пульсирующий характер
поступательного движения в истории русской культуры,
характеризующийся сменой периодов самоизоляции с
равновесной структурой и высоким уровнем энтропийности -
неравновесными, динамическими эпохами с высоким уровнем
информативности и непредсказуемости исторического
движения. А.М.Панченко выявил диалектику культуры
обиходной и событийной: в периоды спокойного развития
преобладает обиходная культура, как правило не
рефлексируемая ее носителями, но зато выделяемая
сторонними наблюдателями; в эпохи скачков сам обиход
превращается в событие, - в это время и старые и новые
аксиомы становятся предметом обсуждения, отрицания
или апологии: на переломе культура всегда испытывает
потребность в самопознании и занимается этим. Несмотря
на разные основания, которые принимают эти авторы,
фиксируется один и тот же процесс.
Пульсация исторического процесса в России в
большинстве случаев воспринимается как чередование
хаоса и порядка. Эти представления отражают динамику
энтропийных и негэнтропийных тенденций в российской
истории, смену деструктивных и структурно организующих
усилий общественно-государственной системы,
центростремительных и центробежных социокультурных
процессов. Смысл коллизии хаос - порядок заключается в
том, что сложившаяся в определенный исторический период
социокультурная целостность воспринимается как избыточно
сложная и в целях дальнейшего развития требует своего
решительного организационного упрощения, воспринимаемого
как идея порядка, желанного и необходимого. Другая
сторона той же коллизии - переживание устанавливаемого
(часто по инициативе сверху) порядка как стесняющего
свободу, как гнета, подневольности, тирании,
мономании и т.п. и стремление разрушить этот порядок
на пути обретения новых свобод, возникновения новых
инициатив, за счет плюрализации всей социокультурной
жизни.
Иными словами, наступление порядка мыслится как
искусственное удержание простой организации, не
охватывающей всей многомерности и многозначности
действительности и во многом противоречащей реальности,
гораздо более сложной, нежели принятая организационная
схема, ограничивающая возможности саморазвития жизни.
Социодинамика русской культуры оказывается каждый раз
гораздо более сложным и изменчивым явлением, нежели это
рефлексируется социально-политической, философской,
литературной мыслью этого же времени. Отсюда периодически
возникающее восприятие текущих социокультурных процессов
как хаотических, непредсказуемых, катастрофических;
отсюда перманентная мечта о наведении порядка (в
социуме или в культуре), тоска по конструктивному
деспотизму в политике и философии, проявляющемуся в
нетерпимости к инакомыслию, в тяготении к всеединству,
в диктатуре формы и т.д. Это - метафизическое тяготение
мира к крепкому охвату; крепкое ищет узкого пути
(В.Розанов). Соответственно развивается и стихийное
восстание против любой унификации, шаблонизации,
схематизации живого творчества, процесса живой жизни
(Л.Толстой) как тяготение к свободе, бесконтрольности,
стихийности и тому подобному хлябанью (В.Розанов) . Это
метафизическое тяготение к противоположным крайностям -
воли, децентрализованности, неуправляемости.
Субъективно обе тенденции могут совпадать (и в
реальности часто одновременно сосуществуют) - как момент
перехода хаотического в организованное и наоборот; как
амбивалентное стремление к идеальной организованности
сложного целого и к полной дезорганизации этого
множества, которое не может быть в принципе организовано,
поскольку вовсе не является целым и не может быть сведено
к целому без ущерба для каждого его элемента. В некотором
смысле антиномия хаос - порядок может быть осмыслена
как наиболее адекватная модель динамики общества.
Казалось бы, весь процесс российской истории можно
представить как раскачивание маятника между двумя
смысловыми полюсами: деспотии и бунта, авторитаризма и
соборности, монистического и плюралистического видения
мира, структурной упорядоченности и деструкции стихийного
саморазвития. Подобные теоретические интерпретации
истории России широко распространены и страдают
чрезмерной простотой решений, сводящихся к констатации
колебательного процесса в российской истории. В этом
отношении значительным прогрессом в понимании диалектики
российской истории является модель А.С.Ахиезера,
исходящая из понятия двух социокультурных механизмов -
медиации и инверсии и выводящая из их взаимодействия
семичленную структуру трех глобальных периодов
исторического развития, сменяющих друг друга в истории
России.
Возможен и иной подход, дополняющий теоретико-
методологическую концепцию А.С.Ахиезера. Речь идет о
смене различных типов социокультурной динамики в истории
русской культуры и России, в последовательности которых
нет признаков повторяемости. На протяжении всего
древнерусского периода (IX-XVII вв.) доминирует один
общий тип социокультурной динамики - кумулятивный.
Смутное время и русский Раскол, предшествовавший
петровским преобразованиям, отразили реальное превышение
допустимого при кумулятивных процессах уровня сложности.
Раскол стал не просто свидетельством самодовлеющего
инверсионного процесса, сопровождавшего национальную
катастрофу Древней Руси, но началом нового типа
социокультурной динамики - дивергентного.
В конце XVII, в XVIII и XIX веках все социокультурные
процессы развивались по дивергентной логике, приводящей к
разветвлению каждой качественно определенной тенденции на
полярные ценностно-смысловые противоположности. Отсюда
множащиеся бинарные пары: староверы и никонианцы,
сторонники и противники петровских реформ, шишковисты и
карамзинисты, западники и славянофилы, крепостники и
дворяне-просветители, консерваторы и либералы, либералы и
радикальные демократы, богоискатели и атеисты,
революционеры и контрреволюционеры...
Серебряный век явился в русской культуре, с одной
стороны, доведением принципа дивергенции до логического
предела (когда каждый деятель русского культурного
ренессанса становился, по точному наблюдению
Н.А.Бердяева, человеком двойных мыслей и находился в
перманентном споре с самим собой); с другой стороны,
именно в это время идеал всеединства, нового
интегративного стиля, культурного синтеза, поиска
универсального творческого подхода к искусству, науке и
самой жизни стал общей особенностью социокультурной жизни
переломной эпохи, являя собой попытку имманентного
преодоления русской культурой своей расколотости,
расщепленности.
По существу, уникальность Серебряного века как
переходной эпохи проявилась в соединении
взаимоисключающих тенденций - к культурной интеграции и
целостности, с одной стороны, и к предельной
дифференциации и расколотости целого - с другой. Подобное
столкновение взаимоисключающих тенденций -
социокультурного упрощения и одновременно дальнейшего
усложнения - вылилось в социокультурный взрыв: русскую
революцию. Революционные процессы поначалу предельно
усложнили и без того невероятно плюралистичную
социокультурную ситуацию Серебряного века с ее
конфликтным, внутренне неразрешимым многоголосьем,
породив состояние первозданного Хаоса (рождение нового
мира из небытия). В дальнейшем восторжествовали процессы
однолинейного упрощения, шаблонизации, способствовавшие
становлению нового типа социокультурной динамики -
тоталитарного.
Упрощение социокультурной полноты в советский период
истории шло по пути запрета на любые формы инакомыслия,
декретирования возможных и желательных форм культурной
деятельности (социальный заказ), а вследствие этого -
насаждения принципа социокультурной селекции.
После падения тоталитарной системы дивергенция как
инструмент разложения тоталитаризма оказалась
недостаточным для созидания новых цивилизационных форм
механизмом социокультурной динамики. Оптимальным здесь
явился новый тип социокультурной динамики - конвергенция.
Она предполагала соединение гетерогенных факторов и
культурных явлений в рамках единой смысловой парадигмы.
Здесь оказалась наиболее подходящей, хотя и не
единственной, постмодернистская парадигма. Эдуард Скакунов. Личностный срез российского общества:
проблемы социокультуры Следствием незавершенности, крайней неравномерности и
аномальности модернизации в России является чрезмерная
распространенность промежуточной личности с ее
повышенной склонностью к авторитарности и насилию. Российское общество продолжает жить в условиях
модернизации - перехода от традиционной к современной
цивилизации.
Современный (реалистический) тип социальных отношений,
разрушая вертикальную иерархию традиционной социальной
системы и поэтому являясь гигантским шагом вперед в
процессе развития, не может сразу трансформироваться в
ролевые взаимосвязи индивидов и групп. Для этого
требуется промежуточный и, возможно, длительный период
существования статусных отношений, одним из
преодоленных постсовременной цивилизацией проявлений
которых служит атомизация всех уровней социальной
системы.
Этим и объясняется ныне господствующая в российском
обществе эгоцентричность, выражаемая в социальной сфере в
индивидуализации граждан, в экономической - в их
меркантилизме, в политической - в стремлении к
сепаратизму и локализму на базе отдельных этногенных
групп. Атомизация часто воспроизводит дух клана и общины
при решении личных, групповых и государственных дел, что
ведет к криминализации.
До нынешнего столетия в России, как и в большей части
мира, господствовало традиционное общество, в котором
большинство людей жили в небольших и разбросанных
общинах, имели низкий уровень средств к существованию и
незначительный прибавочный продукт, не умели считать и
писать.
Соразмеряя результаты наших социологических опросов в
1993 году в Ямало-Ненецком автономном округе и в 1996
году в Чеченской Республике с периодизацией процесса
модернизации на идеологическую, политическую и
экономическую фазы, можно утверждать, что:
- лишь городские группы в России с разной степенью
активности участвуют в процессе модернизации (по нашей
методике, этот процесс начинается с 2,5 единиц шкалы
развития);
- нерусские этногенные группы находятся в лучшем
случае на идеологическом этапе модернизации (от 2,5 до
4,0 единиц);
- что касается русского городского этноса, то он ушел
дальше в своем развитии - в политическую фазу
модернизации (с 4,0 до 6,0);
- все группы еще далеки от экономической фазы
модернизации (от 6,0 до 7,5).
Например, разрыв в уровне социокультурного развития
группы селькупов с мигрантской группой г. Нового Уренгоя,
доходящий до 4,4 условных единиц, который, будучи
переведенным во временной интервал, измеряется более чем
тысячелетием, свидетельствует о наличии в стране
конфликта ценностей между всеми народами Сибири и
Дальнего Востока и остальным населением России. Отсюда -
ассиметричные, практически всегда противоположные
представления сторон этого конфликта по основным
проблемам социальной и политической жизни. Конфликт
ценностей разделяет и русское городское население с
остальным, в том числе русским, которое продолжает
ориентироваться на традиционные ценности с их акцентом на
консерватизм, иерархические политические структуры и
общинную собственность.
Завершение процесса модернизации российского общества
осложнено выбором в 1917 г. аномального варианта
развития, приведшего к цивилизационно разбалансированному
состоянию систем социокультурных ценностей в стране.
Общество до настоящего времени не может рассчитывать
на необходимую для самообеспечения продуктивность
сельского хозяйства, а натуральный обмен часто заменяет
товарно-денежные механизмы хозяйствования, возвращая
человека к традиционному состоянию.
В наиболее существенных чертах аномальность процесса
цивилизационного развития России на личностном уровне
выразилась в том, что:
- был нарушен баланс между государством и обществом,
поскольку монополия государства на собственность привела
к утрате обществом, а следовательно, и человеком,
собственного ресурса; общество и личность перестали быть
сколько-нибудь значимыми социальными единицами, были
поглощены государством;
- необходимая для победы мировой революции, а затем -
для обладания статусом сверхдержавы политика
индустриализации вызвала нарушение структуры
экономического потенциала страны, то есть нормального
соотношения между так называемой первичной (аграрной),
вторичной (индустрия) и третичной (услуги) экономикой,
увеличив долю занятых в индустрии до 70% населения с
крайне неопределенными и, вероятно, катастрофическими
последствиями для экологии страны, для жизни людей, для
обеспечения страны собственными продуктами и для ее
будущего развития;
- большинство населения страны оказалось насильственно
вовлечено в социальные процессы, для которых у него
недостает ценностных ресурсов и для адаптации к которым
обычно требуется несколько сменяющих друг друга
поколений.
Следствием незавершенности, крайней неравномерности и
аномальности модернизации является чрезмерная
распространенность типа внутреннеориентированного
моралиста, или политически пассивного субъекта,
который характерен ныне для не менее, чем половины
городского населения и значительной части сельского
населения. Суть этой промежуточной личности выявляется
в социокультурной оценке городской мигрантской группы из
c. Салехарда, 45,0 % представителей которой озабочены
проблемами территории, на которых они живут и работают,
42,0% - продолжают ощущать связь с землей и природой, то
есть ориентированы на дотрадиционные и традиционные
ценности, а 58,0% - почитают современные правила,
почерпнутые из собственного жизненного опыта. Еще более
трагична судьба ненцев, проживающих в этом городе,
которые оторвавшись от естественной среды, как будто бы
внешне урбанизировались, однако, если в своем отношении к
пониманию роли территории эта группа остается в
дотрадиционных параметрах (68%), то в оценке правил
поведения, которыми они руководствуются в повседневной
жизни, относительное большинство (32%) избрало
современную альтернативу ответа.
Если в эпоху традиционализма перемещение русского
населения на периферию страны выполняло в целом
прогрессивные функции ее развития, то в советские годы -
массовая миграция из аграрных районов в города лишь
замедляла процесс модернизации страны и породила,
возможно, наиболее сложные проблемы для будущего России.
Одна из этих проблем - повышенная склонность
промежуточной личности к авторитарности и насилию. Юлий Липец. Смена территориальной организации Могут ли объективные предпосылки для трансформации
имперского пространства в более современное социально-
экономическое, культурное пространство быть реализовано в
современной российской ситуации хаоса? В России сейчас происходит смена доминанты
территориальной организации общества. Форм
территориальной организации общества за всю историю
человечества было очень немного, так как число этих форм
всегда на много порядков ниже числа сущностей. Одна из
форм, непосредственно связанная с размерами территории, -
имперская форма организации. Она инвариантна и
относительно социально-экономической формации, и
господствующей идеологии. Еще в начале XX века она
преобладала в Старом Свете, но постепенно рассыпалась,
точнее, трансформировалась. Наиболее успешно прошла
трансформация в тех империях (Англия, Франция, Япония),
которые сумели заменить традиционные имперские способы
управления (с содержанием на подвластных территориях
военных гарнизонов, с тайной и явной полицией) на
разнообразные экономические.
Для Российского государства имперская форма, хотя
официально она существует менее трехсот лет, была
основным способом организации территории на всём
пространстве в рамках будь то Российской империи или
Советского Союза. Центр, сильное вертикальное подчинение,
сильная полиция, военные гарнизоны. Сейчас эти методы не
работают и должны быть заменены другими, основанными на
экономических интересах, транспортных, инфраструктурных,
исторических, культурных и прочих связях. Связей таких
огромное количество, объективные предпосылки для
трансформации имперского пространства в более современное
социально-экономическое, культурное пространство
существуют. Весь вопрос в том, насколько эти предпосылки
могут быть реализованы в связи с ментальными и прочими
противоречиями, с хаосом, о чем сегодня говорили многие
выступающие. Физико-географическая организация территории
во многом определяет его политическую организацию. Олег Яницкий. Россия - общество риска Сегодня в России на передний план выходит негативный
социальный проект: уберечь, сохранить, выжить.
Исключительные условия у нас становятся нормой
повседневного бытия. Общество риска характеризуется заменой позитивной
логики накопления богатства в широком смысле слова,
включая знания, на негативную логику производства и
распространения риска или, скажем, опасностей, о которых
говорил А.Ахиезер. Россия в этом смысле имеет двойную
специфику. Есть риски форсированной и незавершенной
индустриализации и урбанизации и риски высоких
технологий. Наша модернизация идет без нужной рефлексии,
она значительно отстает от необходимой. Например, в
экономике элементарный экологический аудит показывает,
что в приобретенные на выгодных основаниях собственность
- землю, постройки, что угодно - приходится очень много
вложить средств, чтобы в результате собственность начала
приносить то, что можно съесть без смертельной опасности.
Многие потенциальные зарубежные инвеститоры отказались от
России, так как у нас нет чистой воды нужного качества.
Риск в экономическом смысле очень демократичен.
Сначала общество делится на тех, кто на риске выигрывает
и тех, кто теряет. Затем происходит выравнивание.
В политической сфере очень значим риск, разрушающий
систему социальных институтов, - некалькулируемый, не
ограниченный во времени и в пространстве, не имеющий
персональной ответственности, например, Чернобыль. Вся
система институтов, страхующих общество от подобных
опасностей, вообще перестает эффективно функционировать.
Никто не примет иск, например, от человека, пострадавшего
в зоне радиации. Где концентрируется сегодня вся наша
политика? В Совете безопасности. Политика перемещается из
позитивной области в область негативную, охранительную.
Власть всё больше занимается проблемами, которые можно
сформулировать так: как бы здесь не рухнуло, а здесь не
треснуло. Нет сейчас центральности в политике. В России
сейчас появилось множество политических центров, я это
называю субполитикой, серой корпоративной политикой.
Дефицит доверия - одна из фундаментальных проблем, из-за
которых разваливается институциональная сфера нашего
общества.
В науке идет борьба социально и политически
ангажированных экспертов.Решения принимаются не на
основе науки, а на основе экспертных оценок, чрезвычайно
субъективных. Появилась не наука знания, а наука опыта,
которая идет снизу. Она родилась, в том числе, внутри
социальных движений. И эти две науки не могут найти
общего языка.
Производители риска вступают в глубокий конфликт с
потребителями по поводу социально приемлемого риска. Пока
они решаются чисто государственным путем (допустимый
уровень радиации и пр.). Риск должен быть предметом
серьезной дискуссии. Возникают негативные объединения
совершенно разных по своим интересам людей, цель которых
одна: выжить в условиях этого риска, экономического или
социального. Происходит легитимация массового социального
протеста. Странный парадокс - раньше движения
рассматривались как больший риск, сейчас же внутри
движения люди находят временное спасение.
В области культуры общество риска характеризуется, во-
первых, тем, что на первый план выходит негативный
социальный проект. Всю жизнь мы руководствовались
позитивными социальными проектами, в том числе и
утопическими. Сегодня на первый план выходит негативный
социальный проект - уберечь, сохранить, выжить.
Исключительные условия становятся у нас нормой
повседневного бытия. На первый план выходит негативная
достижительность. Не достижение блага, а избежание
худшего.
Вероятно, западные категории работают на российской
почве, хотя требуют адаптации и переосмысления. Кроме того выступили: Мария Румянцева: 1) Интересна эпистемологическая
модель двух типов суперцивилизаций - либеральной и
традиционной(А.Ахиезер). Она позволяет выделять
значительное количество типов обществ, в которых по
разному соотносятся эти две составляющие; 2) интересна
идея системного изучения России (И.А.Яковенко), но здесь
нас может подстерегать опасность, связанная с умножением
терминологии. Анджей Лазари: Плохо определены понятия, которыми
пользовались выступающие (ценности капитализма,
соборность и др.). Нет общего языка. Видимо, надо
говорить не о ценностях капитализма, а о ценностях
правового государства. Термин коллективность более
адекватен чем соборность. Возражение вызывает понятие
общество-субъект. Алла Чирикова: Специфика России - это прежде всего
специфика личности, ее менталитета. И следующим шагом в
обсуждении должно стать рассмотрение проблемы российского
менталитета на пороге ХХI века. Это позволит
дисциплинировать обсуждение, сфокусировать проблему. Александр Ахиезер: Обобщение всего, что было сегодня
здесь сказано, делать еще рано. Но некоторые соображения
хотелось бы высказать. Важная особенность всех
выступлений заключается прежде всего в том, что поиски
истины идут в направлении культурных и исторических
истоков современной ситуации, определяющих специфические
характеристики страны. Статус этих характеристик
рассматривается по-разному: напряженно обсуждаются
возможности рассмотрения российской цивилизации как
специфической или же интерпретации России как имеющей
свои особенности, но идущей по общему пути
(А.Вишневский). И.Ионов нарисовал широкую картину поиска
в этой сфере. На обсуждении, однако, сказываются
определенные неясности в самом цивилизационном подходе.
Складывается впечатление, что мы ничего не поймем, если
не переместим центр наших исследований в сторону
периодически активизирующихся массовых пластов архаичной
догосударственной культуры, пробивающихся к нам из глубин
истории, приводящих подчас к краху государственности. Они
оказывают мощное давление на характер духовной культуры и
институты всех типов. Есть пласты нелегальной,
подсознательной культуры, которые мы плохо знаем и
понимаем. Об этом говорили многие, в частности о нашей
криминальности, пробивающейся из подпочвенных глубин. В
этой связи обращает на себя внимание своей глубиной
выступление Г.Дилигенского, который попытался дать
целостную картину исторически сложившейся ментальности и
на ее основе объяснить важные факты истории и настоящего
России, а также выступление И.Клямкина, показавшего
существование важных сдвигов в сознании людей, как в
советский, так и постсоветский период. Эти выводы
представляются исключительно важными. На эту проблему
проливает свет также гипотеза В.Чертихина о смуте как
форме существования нашего общества. Центр тяжести
смещается к анализу соотношения, диалектики массовых
культурных процессов и судьбы государства, всей системы
отношений в обществе. На этом фоне особенно интересно
выступление А.Давыдова, показавшего, что в России давно
развивается альтернативная культура. Хотелось бы отметить
полное отсутствие попыток поверхностного политиканства,
попыток объяснить сложнейшие процессы кознями мирового
зла, склоками политиков. Примечательны методологические
поиски ряда выступающих, например И.Гр. Яковенко,
нацеленные на переосмысление методологического и
теоретического багажа науки об обществе с учетом
специфики России, а также желание привлечь внимание, что
сделал И.А. Яковенко, к новой концепции конструкции
власти, выдвинутой А.Фурсовым (кратократия). Здесь есть
над чем подумать.
Многие существенные и важные проблемы не нашли своего
отражения. Например, интересное выступление Л.Резниченко
не могло возместить недостаточное внимание к
социокультурным основаниям нашей хозяйственной жизни.
Всё, что здесь было сказано, должно стать предметом
дальнейшего анализа. Например, мне кажется представления
Р.Рывкиной о трех процессах и представления Чертихина о
периодических смутах раскрывают разные стороны одного и
того же сложного и многопланового явления. Его можно
описать как высокий уровень дезорганизациии общества.
Этой проблемы здесь касался И.Кондаков. Специфика
российского общества противоречит попыткам выдвигать в
социологии на первый план задачу адаптации личности к
сложившемуся обществу. Эта идея западной социологии имеет
для нас ограниченную ценность. Высокий уровень
дезорганизации заставляет нас решать частные проблемы,
превращая их в заявки на решение общих проблем. У нас не
решены основные проблемы общества. И мы не можем
замкнуться лишь на узких проблемах. У нас все строится на
мифологии, на борьбе разных ее модернизированных версий.
Необходимо искать специфические подходы к такой
неустойчивой, дезорганизованной реальности. Мне кажется
здесь заложена важная методологическая идея возможности
рассмотрения нашего общества через дуальную оппозицию:
хаос - порядок (организованность), что помогает понять
природу циклизма. Эта проблема нуждается в специальном
рассмотрении. В этой же связи важными представляются
выступления, касающиеся существенных аспектов
дезорганизации общества. Здесь обращает на себя внимание
выступление Г.Гольца. Он считает, что наша статистика,
характеризуемая чудовищной дезинформацией, - неотъемлемый
элемент специфической формы жизни России, без которого
управлять Россией невозможно. Периодические выбросы
архаичной культуры постоянно формируют общества,
требующее иллюзорной информации. Это связано с тем, что
для нас, как говорил О.Яницкий, экстремальные ситуации
становятся нормой. Возможно, именно это странное по
мировым стандартам явление, поможет понять, что специфику
Российского общества следует искать не только на
проторенных мыслителями прошлого века путях.
Я думаю, что мы только начинаем решать проблемы
специфики российского общества. Приглашаю всех желающих
принять участие в дальнейших обсуждениях на нашем
семинаре.
