Когда я подошел к тому автомобилю, шторы были опущены, и только слабые проблески желтого света обнаруживали форму окон. Оказавшись внутри, мы принялись соблюдать оговоренное табу, наложенное на наши фамилии, и обращались друг к другу по именам - «Бен», «Пауль», «Нельсон» и «Эйб». Мы с Дей-висоном решили прибегнуть к еще большей конспирации и отказались от личных имен.
Исходя из того, что мы всегда правы, Дейвисон стал Уилбером, а я - Ор-виллом. Так звали братьев Райт - пионеров авиации. [Игра слов rigtht (правый) и Wright (Райт) - Прим. перевод.]
Обслуживающий персонал и кондукторская бригада могли узнать одного или двух из нас, но только не всех. В противном случае о нашей таинственной поездке стало бы известно в Вашингтоне, на Уолл-стрит и даже в Лондоне. Конечно же, мы понимали, что разоблачение невозможно, но случись оно, все наши усилия оказались бы напрасными, а время потрачено впустую. Если бы общественности дали знать, что мы собрались вместе и написали банковский законопроект, то этот законопроект не прошел бы через конгресс». [Frank Vanderlip, op.cit., p.213.]
В последнем изречении Вандерлип с выигрышной позиции непосредственного участника событий показывает, что это был спланированный заговор. Американское общество никогда бы не передало небольшой группе людей монополию на предложение денег. В конце концов, антитрестовский закон Шермана классифицировал монополию, ограничивающую свободу торговли, как незаконную.
И денежную монополию здесь никто не ждал с распростертыми объятиями.
Для того чтобы избежать общественного резонанса, эти банкиры под покровом ночи пробрались тайком на далекий остров, используя кодовые имена и изменение внешности!
Далее Вандерлип описывает изнутри тайное совещание, а также сообщает о том, что так называемый доклад Олдрича и законопроект, представленный в Сенате, в действительности были написаны им самим и Стронгом. Но самым примечательным было следующее обстоятельство: Вандерлип был до конца уверен в том, что банкиры действовали не в личных, а в исключительно государственных интересах.
Одним словом, эта группа заговорщиков предложила заменить монетный двор частной бумажной фабрикой. Что и было осуществлено в 1913 г. Одно не укладывается в голове - как все это могло быть представлено в виде поступка, проникнутого духом патриотизма и гражданственности.
«С материка на остров Джекиль мы добрались на лодке. В течение недели или десяти дней мы были полностью изолированы от внешнего мира, не пользовались телефоном и телеграфом. Мы спрятались на заброшенном острове. Там было много цветной прислуги, но они не имели никакого представления о том, кто такой Бен или Пауль, или Нельсон; не говоря уже о Вандерлипе, или Дейвисоне, или Эндрю.
Все эти имена им ни о чем не говорили.
Там мы работали в здании клуба. На север мы вернулись так же незаметно, как и прибыли на юг. Мы договорились, что Олдрич представит в Сенате законопроект, подготовленный нами. Общественности он стал известен как план Олдрича.
Олдрич и Эндрю остались в Вашингтоне, а Варбург, Дейвисон, Стронг и я вернулись в Нью-Йорк.
Конгресс без пяти минут заседал. Но в субботу в Нью-Йорк пришло известие о том, что сенатор Олдрич болен, причем болен настолько, что не в состоянии составить более или менее приемлемый документ, которым можно было сопроводить законопроект. Мы с Беном Стронгом немедленно выехали в Вашингтон, где совместными усилиями подготовили доклад. Если бы тогда об этом стало широко известно, то наше произведение заклеймили бы как крючкотворство Уоллстрит, хотя, конечно же, это было не так.
Олдрич никогда не был холуем так называемых финансовых кругов. Он был добросовестным человеком, движимым заботой об интересах общества. Он обратился к четверым из нас - людям с Уолл-стрит, - поскольку знал, что мы на протяжении многих лет изучали аспекты той проблемы, с которой он столкнулся, и решить которую было его гражданским долгом».
План Олдрича, написанный Вандерлипом и Стронгом, не прошел через конгресс. На нем поставили крест. Недомогающий сенатор Олдрич ушел на пенсию, и денежный трест был вынужден искать новые пути для достижения своих целей.
К слову, в публичных выступлениях Вильсон высказывался совершенно по-другому.
Эта кучка интриганов с Уолл-стрит при поддержке политических заправил Нью-Джерси помогла Вудро Вильсону стать в ноябре 1910 г. губернатором штата Нью-Джерси.
В течение нескольких месяцев Кливленд Додж открыл банковский счет в Нью-Йорке и снял офис на Бродвее, 42. С этого эпизода началась кампания по продвижению Вильсона на пост президента США. Первый вклад на банковский счет в размере одной тысячи долларов сделал Кливленд Додж. Сорок тысяч подписчиков по всей стране получали раз в неделю двухстраничный рекламный материал «Истинный американец из Трентона, Нью-Джерси».
Рассылку по почте финансировал также Кливленд Додж.
На две трети президентскую кампанию Вильсона профинансировали семеро человек, связанных с Уоллстрит и все теми же трестами, - которые Вильсон публично продолжал осуждать.
Предвыборные лозунги Вильсона представляли его как кандидата, выступающего за мир, а также против трестов и монополий. [Louise Overacker, Money in Elections (New York: Macmillan, 1932).]
Кливленд Г. Додж (директор Национального городского банка) - $51 300. Генри Моргентау (финансист) - $20 000. Сайрес Г. Мак-Кормик («Харвестер траст») - $12 500.
Абрам И. Элкус (юрист с Уолл-стрит) - $12 500. Фредерик К. Пенфилд (недвижимость Филадельфии) - $12 000. Уильям Ф. Мак-Комз - $11 000.
Чарльз Р. Крейн («Крейн и К°», Чикаго) - $10 000.
Когда Вильсона выдвинули кандидатом в президенты, он не преминул написать «дорогому Кливу» (Доджу) для того, чтобы выразить свое торжество: «я не могу поверить своему счастью!». [Ray Baker, Louise Overacker, Money in Elections (New York: Macmillan, 1932).] Речь с выражением согласия баллотироваться в президенты была написана для Вильсона на борту «Короны» - яхты Доджа - в период выработки стратегии на предстоявшие выборы. [op cit. p. 372.]
Одним словом, Вильсон полностью зависел от денежного треста. Вильсон просто блефовал, когда обрушивался на тресты и Уолл-стрит. Попросту говоря, он изменил демократической традиции президентов Джефферсона и Джексона.
В итоге Вильсона избрали в президенты. Не успели еще подсчитать голоса, как влиятельные круги Уоллстрит спешно принялись готовить проведение «финансовой реформы». К началу декабря 1912 г. «полковник» Хауз успел переговорить с ключевыми фигурами конгресса - с целью склонить их на сторону Вильсона.
Во время телефонного разговора Пауля Варбурга с Хаузом 12 декабря 1912 г., «полковник» подтвердил, что план готов. Дополним Хауза, прибегнув к его же мемуарам: «Что касается данного вопроса, то я был уверен, что новоизбранный президент является здравомыслящим человеком». [Charles Seymour, The Intimate Papers of Colonel House (Boston, New York: Houghton Mifflin Co., 1926-28), vol. I, p. 161.]
В марте Франк Вандерлип провел консультации с Хаузом, и через две недели группа банкиров прибыла в Белый дом с отпечатанным проектом по реформированию денежной системы. Вильсон должен был представить его в конгрессе. Но, по мнению Хауза, было бы глупо размахивать в Палате представителей напечатанным в типографии законопроектом.
В связи с этим закон о Федеральной резервной системе вернули на Уолл-стрит, где на печатной машинке была сделана его копия. [Seymour, op cit. p. 161.] Оставалось только протащить законопроект через конгресс.