Глава IV. Фридрих Лист и национальная экономия
В середине XIX столетия доктрина Адама Смита завершила свои завоевания на европейском континенте. Она изгладила из памяти людей прежние доктрины, а новые системы не могли затмить ее. Но на пути своего победного шествия она испытала много перемен и подверглась многочисленным атакам. Даже сами последователи этой доктрины (Сэй, Мальтус и особенно Рикардо) внесли в нее важные дополнения и исправления. В то же время (вместе с Сис-монди и социалистами) открылись новые перспективы, увлекающие политическую экономию из ее слишком узких, поставленных учителем, рамок и направляющие к совершенно новым горизонтам.Один только — и весьма важный — принцип во всей доктрине остался нетронутым — принцип свободы обмена. В этом отношении доктрина торжествовала полную победу. Свобода международной торговли принята была экономистами всех стран за неприкосновенную догму. В Германии, как и в Англии, во Франции или в России, царит полное согласие между научными авторитетами. Социалисты проходят мимо этого вопроса, а если приступают к нему, то и у них не возникает разногласия с экономистами1. Несколько отдельных писателей делали кое-какие оговорки или возражения, но они не обращали на себя внимания общества2. Правда, парламенты и правительства в большинстве своем остаются враждебными проведению новых идей на практике. Однако даже там, ще борется столько могущественных интересов, замечается нарождающееся влияние доктрины Смита. Прусский либеральный тариф 1818 г., реформы министра Хескиссона в Англии (1824-1827 гг.) являются смелыми шагами частичного осуществления этих принципов.
Нужны были особые исторические и экономические условия, в которых находилась Германия в начале XIX столетия, чтобы народились враги против них. Хотя эти нападки на свободу торговли и были запоздалыми, однако они имели шумный успех. Фридрих Лист в своей "Национальной системе политической экономии" (1841 г.) был первым новым теоретиком протекционизма. "История моей книги, — говорит он в предисловии к ней, — есть история половины моей жизни". Он точно так же мог бы сказать, что она есть история Германии с 1800 по 1840 г. Ибо, несомненно, не простая случайность выдвинула первую экономическую систему, покоящуюся на идее национальности в стране, в которой господствующей в течение XIX столетия политической идеей была реализация ее национального единства. Возникновение произведения Листа обусловливается известными обстоятельствами. Чтобы судить об авторе и его системе, нужно знать эти обстоятельства.
8 1. Экономическое положение Германии и идеи Листа
Германия XIX столетия представляет собой замечательное зрелище — сначала нации, по преимуществу земледельческой, раздробленной экономически и политически, в оковах корпоративного строя в индустрии и феодального режима в агрокультуре, а затем в несколько лет освободившейся от этих оков, основавшей свое экономическое и политическое единство и вступившей в три последние десятилетия века в ряды великих промышленных держав.
В 1800 г. актом объединения с Ирландией закончилось экономическое объединение Британских островов, объединение, которое почти за 100 лет до того было реализовано Англией и Шотландией и которое уже Смит рассматривал как "одну из главных причин процветания Великобритании". Франция завоевала свое объединение в 1791 г., уничтожив внутренние таможни. Но Германия еще в 1815 г. была раздроблена на множество неодинакового значения государств, отделенных одно от другого таможенными заставами. Лист насчитывает не менее 38 таможенных границ внутри германской конфедерации в петиции, поданной им в 1819 г. в федеральное собрание от имени "Генеральной ассоциации немецкой индустрии и коммерции". А он упоминает еще не все заставы, которые в каждом из союзных государств мешали торговле. Только в Пруссии насчитывалось не менее 67 различных тарифов. "В действительности выходит то, — писал Лист в другой петиции, — что, между тем как другие нации культивируют науки и искусства, дающие толчок развитию торговли и промышленности, немецкие негоциант и фабрикат должны ныне посвящать значительную часть своего времени изучению таможенных тарифов и пошлин".
Эти неудобства усугублялись той необыкновенной особенностью, что по отношению к соседним нациям никаких пошлин не существовало. Германские государства закрывали свои границы друг для друга, но Германия в целом, лишенная действительной центральной власти, оставалась открытой для иностранных товаров. Положение — в высшей степени невыносимое на следующий день после континентальной блокады. Действительно, едва только был восстановлен мир, как Англия, оторванная во время войны от своих рынков и по необходимости завалившая свои фабрики колоссальными грудами товаров, стала наводнять континент продуктами своей промышленности. Отброшенные от берегов Франции,
где Реставрация только что восстановила строго запретительный порядок, эти товары, сбывавшиеся по невероятно дешевым ценам, нашли в Германии открытыми все порты.
Понеслись вопли со стороны немецких купцов и промышленников. Стремление к экономическому объединению и к однообраэ- -ному тарифу на границе поднималось со всех сторон. Общественное мнение всей страны толкало к реформе, которая представлялась в то же время первым шагом к национальному объединению.
В1818 г. Пруссия осуществила свое собственное торговое объединение, отодвинув все свои таможни на границу, и ее новый таможенный тариф, в котором пошлины на мануфактурные предметы не превышали 10 %, в котором не было запретительных пошлин и в котором был совершенно свободен доступ для большинства сырых продуктов, был предложен Хескиссоном в 1827 г. в английском парламенте как образец либерализма, достойный подражания. Но эта реформа, относившаяся только к Пруссии, нисколько не улучшала положения всех немецких купцов, к которым*прусский тариф применялся, как к иностранцам.
Поэтому эта частичная реформа не умерила движения в пользу таможенного объединения, а, наоборот, подогрела его. В 1819 г. во Франкфурте основывается "Генеральная ассоциация немецких промышленников и коммерсантов" для воздействия на правительство конфедерации. Фридрих Лист был ее вдохновителем. Немного времени спустя он, тюбингенский профессор, уже известный как либеральный журналист, назначается генеральным агентом ассоциации и становится душой движения. Он подает многочисленные петиции, пишет статьи в газеты, предпринимает личные шаги у разных правительств в Мюнхене, Штутгарте, Берлине, Вене. Он хотел бы, чтобы Австрии принадлежала инициатива реформы. Все напрасно. Федеральное собрание, враждебное всякой самостоятельной манифестации общественного мнения, отказывается отвечать на петицию промышленников и купцов. Сам Лист вскоре был поглощен другими заботами. Назначенный в 1820 г. депутатом от своего родного города Рейтлингена в Вюртембергские штаты, он в одном проекте петиции в довольно резких выражениях критиковал бюрократию своей страны и за это по настоянию реакционного правительства был исключен из палаты и осужден на 10 месяцев крепости. Он бежал во Францию, путешествовал по Англии и Швейцарии, а затем решил вернуться в Вюртемберг, где и был тотчас же арестован. По выходе из тюрьмы он решил отправиться в Америку по настоянию Лафайета, с которым он познакомился во время одной из поездок в Париж и который обещал ему достойный его таланта прием (1825 г.).
В Америке Лист приобрел влиятельных друзей и состояние, и когда в 1832 г. он вернулся в Германию, его отечество было уже накануне таможенного объединения, за которое он боролся 13 лет. Правда, несколько иное, чем он думал: не под руководством Авст-
рии и не благодаря общей реформе, а с Пруссией в качестве центрального рычага и при посредстве целого ряда отдельных соглашений. В 1828 г. почти одновременно возникли два таможенных союза: один — между Баварией и Вюртембергом, а другой — между Пруссией и Гессен-Дарм штадтом. Внутри каждого из этих союзов товары обращались свободно, и общий таможенный тариф был установлен на границе. Сближение между обоими союзами стало происходить с самого начала, но окончательное слияние их в один Zollverein (таможенный союз) было решено лишь 22 марта 1833 г. Новый порядок вступал в силу с первого января 1834 г. Но уже до этой даты к новому союзу присоединились Саксония и несколько других государств.
Таким образом, в 1834 г. торговое объединение современной Германии стало свершившимся фактом. Таможенный союз объединял главные германские государства за исключением Австрии. И при таком порядке промышленность, обеспеченная широким внутренним рынком, получила быстрое развитие. Но теперь возникал новый вопрос: какой таможенный порядок применить к таможенному союзу. В 1834 г. для всего союза был без труда принят прусский либеральный тариф 1818 г., который имел за собой санкцию опыта. Но многие промышленники, в частности заводчики, изготовлявшие железо-сырец, и владельцы прядилен требовали более энергичного покровительства против иностранной конкуренции, становившейся все более настойчивой по мере того, как возросшие потребности металлургии и ткачества все более требовали сырья. Поэтому со времени возобновления таможенного союза в 1841 г. возгорелась жаркая полемика между приверженцами status quo, склонными к свободе торговли, и защитниками более строгого покровительства.
В это время выходит в свет "Национальная система" Листа — энергичная защитительная речь в пользу покровительства.
В этой увлекательной, красноречивой и полной примеров из истории и опыта книге, написанной для широкой публики на языке, чуждом влияния какой-либо школы, — в этой книге все было навеяно мыслью об особенностях положения Германии в эту эпоху. Совершенно юная индустрия, залог будущего величия страны, которая впервые с 1815 г. смогла спокойно развиваться, встречает на своем пути в качестве конкурентки английскую промышленность с ее усовершенствованными орудиями производства, с ее старыми традициями, с ее безграничным производством. Таков в глазах Листа доминирующий факт. Эта грозная Англия сама закрывает своими хлебными законами свой рынок для продуктов земледелия как главной немецкой продукции. Две другие нации, которым, как и Германии, открывается великое экономическое будущее, намечают ей путь — это Франция и С.-А. Соединенные Штаты. Первая, наученная благодаря трактату Эдена (1786 г.) опасным опытом конкуренции с Англией, поспешила после наполеоновских войн закрыть свою границу запретительными тарифами. Еще более выразителен пример Соединенных Штатов, положение которых во многих отношениях похоже на положение Германии. И там, и здесь только что завоеванная экономическая независимость, обильные природные богатства, громадная территория, образованное и трудолюбивое население и виды на великую политическую будущность. Но ведь американцы, едва став свободными, в первую очередь позаботились о насаждений своей промышленности и с этой целью оградили себя покровительственными тарифами от наводнения английскими товарами. Таким образом, повсюду одна и та же опасность — тираническое владычество Англии, и повсюду один и тот же способ защиты — протекционизм. Составит ли Германия исключение из этого правила?
Такова сущность его произведения.
Но все эти соображения практического характера наталкивались на хорошо известные аргументы экономистов, которых Лист называл школой. Школа говорит следующее: нация подобно индивиду должна дешево покупать свои продукты; она должна посвятить себя исключительно такому производству, в котором она наибольшие преимущества имеет на своей стороне; все другие отрасли промышленности должны развиваться лишь с ростом капиталов; но ведь покровительственный режим, удорожая жизнь, замедляет их накопление и бьет против своей собственной цели.
Чтобы отразить все эти возражения, надо было не в одиночку разбирать их, а следовало перенести весь спор на иную почву. Школа принимала в качестве всеми признанной посылки известный идеал торговой политики: увеличивать в каждый данный момент наличное богатство, которое может потребить нация, или, как не совсем удачно выражается Лист, увеличивать сумму обмениваемых ценностей. Надо изменить это основное положение, для того чтобы избежать логически вытекавших из него выводов. Лист понял это, и в своем стремлении опровергнуть его он натолкнулся на новые истины, которые обеспечивают его книге прочную теоретическую ценность и важное место в истории доктрин.
Он вводит в дискуссию две чуждые ходячей теории идеи: идею национальности, противоположную идее интернационализма, и идею производительной силы, противоположную идее меновой ценности. На них покоится вся его система.
Адам Смит и его школа, говорит Лист, выставляли космополитическую гипотезу. Они предполагали, что все люди уже ныне соединились в одну громадную общину, откуда изгнан призрак войны. Действительно, согласно такой гипотезе все человечество составляется из отдельных индивидов, только индивидуальные интересы отдельных лиц принимаются в расчет, и при таких условиях никак нельзя оправдать целесообразности налагаемых на их экономическую свободу пут. Но между человеком и человечеством история поставила нации, а школа забыла об этом. Каждый человек составляет часть нации, и его индивидуальное благополучие в высочайшей степени зависит от политического могущества нации.
Конечно, всеобщее соглашение людей есть благородная цель, и когда-нибудь она осуществится. Но ныне у наций неодинаковые силы и различные интересы. И окончательное объединение будет полезно для них только при условии, если они придут к нему тогда, когда будут стоять на одной ступени равенства. В противном случае объединение может быть полезно только одной из них, по отношению к которой другие фактически окажутся в подчиненном положении. С этой новой точки зрения политическая экономия является "такой наукой, которая, отдавая себе отчет о современных интересах и особом положении наций, учит, каким образом каждая нация может подняться на такую ступень экономической культуры, на которой союз ее с другими цивилизованными нациями будет благодаря свободе обмена возможным и полезным".
Лист насчитывает много таких "ступеней культуры", мы сказали бы: форм хозяйственного сбыта. Он даже старается установить между ними некоторую необходимую последовательность и изображает ее в таком порядке: дикое состояние, пастушеское, земледельческое, мануфактурно-земледельческое, торгово-мануфатур-но-земледельческое. Нация становится "нормальной" лишь при достижении последнего состояния. По мнению Листа, такой идеал должна преследовать каждая нация. Только во имя этого идеала позволяется нации иметь флот, основывать колонии, чтобы поддерживать свою внешнюю торговлю и расширять свое влияние. Только во имя его нация питает громадное население и тем обеспечивает полное развитие искусств и наук. Независимость и могущество страны — "две идеи, неотделимые от идеи национальности". Не все, правда, нации могут претендовать на такое полное развитие, а только те, у которых есть громадная территория, изобилующая естественными богатствами, территория с умеренным климатом, благоприятствующим развитию мануфактур. Но когда все эти условия налицо, первый долг нации — всеми своими силами стремиться к этому последнему состоянию. Но ведь Германия наделена этими условиями в высшей мере и ей остается еще только расширить свою территорию. Лист требует для нее Голландию и Данию, которые, по его мнению, "сами в конце концов будут считать желательным и необходимым свое включение в пределы какой-нибудь более великой нации", и он хотел бы, чтобы они добровольно вступили в германскую конфедерацию.
Таким образом, целью торговой политики является у него не просто обогащение нации, как у Смита. Она должна стремиться к более сложному идеалу, одновременно историческому и политическому, и насаждение мануфактур согласно этому идеалу является насущной необходимостью.
Такая необходимость возникает еще и с другой точки зрения. О богатстве страны нельзя судить только по настоящему моменту.
Недостаточно, чтобы труд и бережливость ее жителей обеспечивали им на текущий день громадную массу обмениваемых ценностей. Нужно еще, чтобы источники труда и бережливости сохранялись и чтобы развитие этих качеств было обеспечено на будущее время, ибо "способность создавать богатства... бесконечно важнее самого богатства". Нация должна заботиться о приумножении того, что Лист называет немного неопределенным выражением "производительные силы", еще больше, чем обмениваемых ценностей, которые зависят от них. Ради сохранения первых она может на некоторое время пожертвовать увеличением вторых. Под этими выражениями он разумеет просто противоположность, существующую между политикой, имеющей в виду будущее нации, и политикой, считающейся лишь с настоящим. "Нация должна жертвовать и мириться с недостатком в материальных богатствах, чтобы приобрести интеллектуальные или социальные силы; она должна пожертвовать настоящими выгодами, чтобы обеспечить себе будущее".
Что это за производительные силы как постоянный источник национального благосостояния и условие его прогресса?
Тут Лист прежде всего с особой настойчивостью указывает на моральные и политические учреждения: на свободу мысли, совести, печати, на суд присяжных, публичность судебных заседаний, контроль администрации, парламентское правительство.
Все это оказывает на труд людей стимулирующее и благотворное воздействие. Он не устает делать ссылки на вред, причиненный богатству наций отменой Нантского эдикта или испанской инквизицией, "которая, — говорит он, — произнесла смертный приговор над испанским флотом задолго до того, как таковой был приведен в исполнение флотом Англии и Голландии". Он обвиняет, и не без основания, Смита и его школу "в материализме" за то, что они устранили из поля своего зрения эти невесомые, но бесконечно сильные влияния.
Но из всех производительных сил нац іи самая плодотворная, по его мнению, мануфактурная индустрия.
Мануфактура прежде всего до высшей степени развивает моральные силы нации. "Стремление к постоянному приумножению интеллектуальных и материальных благ, к соревнованию и свободе является характерной чертой мануфактурного и торгового строя, между тем как при нескладном земледельческом режиме господствуют леность ума, физическая неподвижность, привязанность к старым идеям и привычкам, к старым обычаям и навыкам, недостаточность воспитания, благосостояния и свободы". Мануфактура лучше, чем сельскохозяйственная промышленность, утилизирует все материальные ресурсы страны: воду, ветер, минералы и горючие вещества. Само земледелие получает могучий толчок от мануфактуры: земледельцы получают большую выгоду, чем фабриканты, от повышения земельной ренты, прибыли и заработной платы сельских рабочих, что влечет за собой повышенный спрос на продукты земли. Кроме того, мануфактура открывает для земледелия довольно постоянный рынок, которого не могут закрыть ни война, ни запретительные пошлины, как они закрывают иностранные рынки. Наконец, мануфактура создает разнообразие спроса, вызывающее в свою очередь разнообразие сельской культуры и способствующее распределению ее по областям страны сообразно с их естественными свойствами, между тем как в чисто сельскохозяйственном строе каждый производит для своего личного потребления, так что не может установиться разделение труда с его безграничной производительностью.
Следовательно, индустрия, по Листу, не есть только естественный результат труда и сбережения, как это было у Смита. Она сама есть творческая социальная сила индивидуального капитала и труда. Как обильный источник грядущего богатства, она заслуживает того, чтобы быть введенной, хотя бы ценой временных неудобств, в данной стране на таком же основании, как и либеральные учреждения. Для пояснения своей мысли он прибегает к прекрасному сравнению, достойному занять место в классической книге образов политической экономии: "Конечно, опыт учит нас, что ветер заносит семена из страны в страну и что таким образом пустынные, поросшие вереском равнины превращаются в густолиственные леса. Но благоразумно ли поступил бы лесник, веками ожидая, пока ветер насадит в его стране семена? Разве глупо поступил бы он, попытавшись с помощью питомников достичь своей цели за несколько десятков лет? История учит, что целые нации успешно проделывали то, что проделывает наш лесник". Средством, к которому они прибегали, был таможенный штраф.
Становясь на эту точку зрения, он вышибает из рук своих противников самое серьезное оружие. Все их возражения могут свестись лишь к тому, что мануфактура принесет свои плоды только при условии, если у нее есть уже все основания занимать соответствующее ей место в естественной эволюции нации, если она не требует для своего насаждения слишком дорогих жертв, словом, если земля, куда выходит лесник сеять свои семена, готова воспринять их, если она уже способна дать им толчок к произрастанию.
На основании предыдущего можно догадаться, что протекционизм Листа носит оригинальный характер. Он не является универсальным средством, которое можно безразлично применять ко всем странам, ко всем эпохам и ко всем товарам. Он является особым приемом, пригодным только в известных условиях и при определенных обстоятел ьствах. Вот характерные черты этого протекционизма, как они точно определены самим Листом:
1. Протекционная система находит себе оправдание лишь в одном случае, а именно коща она преследует цель индустриального воспитания нации. Следовательно, она неприменима к нации, воспитание коей уже закончено, как, например, в Англии, а также неприменима к нации, которая не располагает естественными свойствами и ресурсами, дающими ей надежду сделаться в будущем индустриальной нацией: таковы, например, нации тропического пояса, которые, по-видимому, обречены на занятия земледелием, между тем как нации умеренного пояса способны к самым разнообразным отраслям производства.
2. С другой стороны, для оправдания покровительственного режима нужно, чтобы данная нация была отсталой в промышленной борьбе с более передовой иностранной державой. Она находится "в положении дитяти или молодого человека, который в борьбе с взрослым человеком едва ли может одержать победу или даже выдержать только сопротивление". В таком именно положении находится Германия по отношению к Англии. Любопытно кстати отметить, что уже в "Письмах к Ингерсолю" описывается способ dumping (демпинг), в применении которого так часто ныне обвиняют тресты и который состоит в продаже товаров за границу по низким ценам при сохранении высоких цен на них внутри страны.
3. Даже для нарождающейся индустрии покровительство законно лишь до тех пор, пока мануфактура достаточно не окрепнет, чтобы не бояться иностранной конкуренции; но начиная с этого момента, покровительство не должно идти дальше, чем это необходимо для защиты отпрысков местной индустрии.
4. Наконец, покровительство никогда не должно распространяться на сельское хозяйство. Основания для такого исключения состоят в том, что, с одной стороны, благосостояние земледелия в широкой мере зависит от прогресса мануфактуры. Покровительство последней косвенным путем приносит выгоду первой, между тем как вздорожание сырых продуктов и средств продовольствия повредило бы индустрии. С другой стороны, существует естественное и чрезвычайно выгодное распределение земледельческих культур между различными странами, распределение, находящее себе основание в примитивных свойствах их земель; протекционизм только нарушил бы такое распределение. В мануфактуре, "к которой все нации умеренного климата... имеют одинаковое призвание", не существует такого естественного распределения.
Трудно было бы понять этот неожиданный поворот Листа в пользу свободы торговли в земледелии, если бы он (как многие другие пункты его системы) не объяснился особым положением Германии, которого Лист никогда не упускает из виду. Германия была тоща страной, вывозящей хлеб и, следовательно, стесняемой английскими пошлинами. Немецкое земледелие нуждалось не в покровительстве, а в рынках, и Лист был бы счастлив убедить Англию отменить свои хлебные законы. Аграрный протекционизм стал процветать в Германии с 1879 г., когда земледельцы увидели себе угрозу в иностранной конкуренции.
§ 2. Источники Листа. Его влияние на последующие протекционистские доктрины
Много спорили о происхождении протекционистских идей Листа. Наш автор, который уже во Франции в работах Дюпена и Шаптала нашел аргументы в пользу своего положения, еще более был укреплен в своей оппозиции laisser faire людьми, с которыми он встречался в Америке. Действительно, он находился там в тесных отношениях с членами Филадельфийского общества для споспешествования национальной индустрии. Это общество было основано американским государственным человеком Гамильтоном, автором знаменитого "Доклада о мануфактуре" (1791 г.), ще Гамильтон настаивал на необходимости для Соединенных Штатов покровительствовать развитию своей молодой индустрии таможенными заставами. Между его доводами, которые были хорошо известны Листу, и доводами "Национальной системы" часто имеется поразительная аналогия3. Во время пребывания Листа в Америке Филадельфийское общество во главе со своим президентом Матвеем Кэри (отцом экономиста, о котором мы сейчас будем говорить) вело жаркую кампанию в пользу повышения тарифов. Его вице-президент Ингерсоль убедил гостя присоединиться к этой кампании, что Лист и сделал в целом ряде опубликованных в 1827 г. писем, которые вызвали громадный шум. Это резюме его будущего произведения. Он проповедует здесь Америке принципы той политики, которую несколько лет спустя будет рекомендовать Германии.
Но Лист вдохновлялся больше фактами, чем книгами. Его практический и наблюдательный ум был особенно поражен материальным успехом, созданным американским протекционизмом. Точно так же в Германии на него произвели сильное впечатление удачные результаты принудительного покровительства, созданного континентальной блокадой.
Далекий от того, чтобы повредить экономическому развитию Соединенных Штатов, протекционизм, наоборот, по-видимому, благоприятствовал ему. В действительности же он, вероятно, только на несколько лет опередил эволюцию, которую сама природа в свое время дала бы этой беспредельной стране, одаренной удивительной человеческой силой и естественными богатствами, ще никакая система, как бы уродлива она ни была, не смогла бы надолго остановить роста богатств. Аналогия между положением Германии и Америки не внушала ли надежды, что тот же самый опыт удастся еще раз на другой подобной же почве?
Таким образом, в системе Листа впервые определенно чувствуется влияние экономических опытов Нового Света на европейскую мысль.
Он сам говорит об этом в одном прекрасном месте:
’Когда судьба, — пишет он, — забросила меня затем в С.-А. Соединенные Штаты, я оставил все книга. Жизнь — лучшая книга по политической экономии в этой новой стране. Здесь пустыни превращаются в богатые и могущественные государства... На наших глазах совершается там прогресс, для которого в Европе потребовался бы целый ряд веков: целые общества переходят от дикого состояния к пастушескому образу жизни, от этого последнего к земледелию и от земледелия к мануфактурной промышленности и торговле Там можно наблюдать, как земельная рента постепенно поднимается от нуля до высокой цифры. Там простой крестьянин знает лучше, чем самые проницательные ученые Старого Света, средства содействовать преуспеянию земледелия и повышению ренты — он старается привлечь к себе в соседство промышленников и фабрикантов. Там нарождаются самые резкие контрасты между земледельческими и промышленными странами и вызывают у них жесточайшие судороги. Нигде так не ценят путей сообщения и их влияния на моральную и материальную жизнь народов. Я с жадностью и усердием читал эту книгу и почерпнутые в ней уроки пытался скоординировать с результатами моих прежних исследований, опыта и наблюдений*.
Если в этом отношении протекционизм Листа находит свои корни в новейшей истории экономической жизни, то еще более тесная родственная связь сближает его, очевидно, со старым меркантилизмом. Сам, впрочем, Лист не скрывал своего восхищения меркантилистами, и в частности Кольбером. Он обвинял Смита и Сэя в том, что они не знали их, и в том, что они больше, чем Кольбер и его последователи, заслуживали названия меркантилистов за то, что хотели применить к целым нациям упрощенную концепцию, заимствованную из лавочного обихода: купить дешево — продать дорого. Однако старые и новые меркантилисты существенно разнятся между собой в двух отношениях. С одной стороны, господствующая над мыслью Листа идея промышленного воспитания удачно замещает идею благоприятного торгового баланса, и в то время как последняя окончательно отброшена наукой, первая, наоборот, не наталкивается ни на какое принципиальное возражение и усвоена такими явно либеральными писателями, как Стюарт Милль. С другой стороны, меркантилизм в XVII веке является преимущественно орудием постоянной политики национальной обособленности, протекционизм же Листа, наоборот, является, по его мысли, средством приближения народов к единению, построенному на более справедливых началах. Это переходная система, обусловленный обстоятельствами прием.
Не являясь прямой наследницей старого меркантилизма, система Листа не может быть также признана вдохновительницей современного протекционизма. Даже в Германии в тот момент, коща она появилась, ее практическое влияние, несмотря на громадный литературный успех произведения, не было заметно, если не приписывать ей, равно как и протекционистской кампании, которую затем вел Лист в своей газете, незначительного повышения пошлин, принятого таможенным законом в 1846 г. Но либеральные реформы английского министра Пиля, увенчавшиеся в том же году уничтожением хлебных законов, шум, поднятый этой мерой по всей Европе, и освящение, таким образом, фритредерских идей Кобдена увлекли за собой громадное большинство общества и на много лет направили европейскую торговую политику по либеральной стезе. Режим торговых договоров, начатый Наполеоном III, был выражением этого состояния умов.
Начиная с 1879 г. поднимается над Европой новая протекционистская волна. Нации возводят между собой все более высокие таможенные заставы. Можно ли рассматривать новые, установленные последовательно в Германии и во Франции тарифы как внушенные идеями Листа?
По-видимому, нет. Ни одна из этих двух стран, ни С.-А. Соединенные Штаты, оставшиеся верными решительному протекционизму, не испытывают ныне нужды проделывать свое индустриальное воспитание. С давних пор они достигли этого сложного состояния, необходимого, по Листу, для полного распространения их цивилизации и могущества. В частности, Германии и Соединенным Штатам не приходится в этом отношении завидовать Англии. У них мощный коммерческий и военный флот, и их колониальное могущество растет с каждым днем. Если бы Лист воскрес, Лист, который с такой силой провозглашал относительную ценность разных торговых систем, необходимость приспособлять их к изменчивым условиям времени и наций и временный характер высоких тарифов, он, может быть, был бы с теми, которые ныне требуют понижения таможенных застав в интересах более свободного расширения производительных сил. Не объявлял ли он сам, что "в несколько десятков лет благодаря усовершенствованию средств перевозки цивилизованные нации мира будут объединены в материальном и интеллектуальном отношении так же тесно или даже еще теснее, чем графства Англии столетие тому назад".
Не только глубокие изменения, совершившиеся за последние 60 лет в международном экономическом положении, не позволяют серьезно оправдывать необходимостью "индустриального воспитания" протекционистский режим великих торговых наций. Существенные черты этого режима явно противоположны тем, которые начертаны правилами Листа. Земледелие не только не предоставлено своему естественному развитию, как хотел того Лист, но, наоборот, как раз аграрный протекционизм во многих случаях (между прочим, во Франции и в Германии) служил предлогом для общего усиления таможенных тарифов. Конкуренция американского хлеба была жесточайшим фактом, который в последнюю четверть XIX столетия помешал осуществиться в Европе оптимистическим предсказаниям Листа на счет необходимого оплодотворения земледелия индустрией. Современные тарифы, охватывающие одновременно и земледельческие, и индустриальные продукты, представляют протекционистскую систему, совершенно отличную от системы Листа. Согласно последней покровительство должно ограничиваться известными основными отраслями национального производства, родоначальницами промышленности, от которых другие, как ветви, питаются соком. Только этим оправдывается установленный для них особый уход. Такая концепция, которая ищет в протекционизме лишь могучего стимула и агента прогресса, является по существу своему активной. Но тариф, который безразлично покровительствует всем предприятиям, который не различает отраслей оплодотворяющих от оплодотворяемых и поднимает одинаково все цены, — такой тариф имеет тот единственный результат, что каждый производитель благодаря этому теряет с одной стороны то, что он приобретает с другой. Такой тариф оставляет незатронутым взаимное положение производств и представляется скорее не средством стимулирования производительных сил, а общим оружием защиты против иностранной конкуренции. По существу он консервативен и сдержан.
Правда, таможенные тарифы никогда не являются результатом применения какой-нибудь экономической доктрины. Они получаются из компромисса между могущественными интересами, часто не имеющими ничего общего с интересами общества, и соображениями политического, финансового и избирательного характера, играющими иногда в их установлении преобладающую роль. Следовательно, где-нибудь в другом месте — не в действующих таможенных тарифах, а в последующих доктринах — нужно искать (если только он есть где-нибудь) след протекционистских идей Листа.
Единственная полная система протекционизма, появившаяся со времени Листа, принадлежит американцу Кэри. Фритредер в своих первых книгах, Кэри с 1848 г. повернул к протекционизму, и его идеи, развитые в большом произведении "Принципы социальной науки", опубликованном в 1858-1859 гг., имеют поразительное сходство с идеями его немецкого предшественника.
Подобно Листу Кэри нападает на промышленное господство Англии и на место идеала международного разделения труда ставит идеал независимых наций, посвящающих себя каждая всем отраслям экономической деятельности и выявляющих, таким образом, свою собственную индивидуальность. Свобода торговли стремится, по его мнению, "учредить для всего мира одну мастерскую, куда должны свозиться сырые материалы со всего земного шара по весьма дорогой плате за перевозку". Задача системы замедлить или помешать к выгоде одной нации прогрессу других. Ибо общество процветает и обогащается тем больше, чем больше оно по типу приближается к производительной ассоциации, выполняющей множество различных работ, производительных операций, которые создают друг для друга рынок сбыта и взаимно оплодотворяются благодаря одной друг с другом связи. Только такая ассоциация способна развить "скрытые способности" человека и увеличить его господство над природой. Этими двумя чертами можно определить экономический прогресс. Это в несколько измененной форме определение "нормальной нации", или сложного состояния, любезного Фридриху Листу. И у него тот же идеал беспрерывного прогресса, поставленный как предмет торговой политики на место непосредственного обогащения.
После Листа Кэри еще более подробным образом показывает, какое благодетельное воздействие окажет на сельское хозяйство близость народившихся благодаря покровительству индустрий.
Но у Кэри наряду с уже известными нам аргументами на счет выгод, какие извлекают земледельцы из своего контакта с промышленными центрами, мы находим также много весьма спорных аргументов, которым он, однако, придает большое значение.
По мнению Кэри, протекционизм, предоставляя в распоряжение земледелия близкие рынки сбыта, освобождает его от чрезмерной, в его глазах, дани, которую оно уплачивает за перевозку на дальние расстояния. К этому аргументу, на который Лист ссылается лишь мимоходом, американский автор возвращается поминутно. Но если Америка, как уже справедливо заметил Стюарт Милль, согласна нести такие издержки, это доказывает, что она даже таким образом, благодаря международному обмену, обеспечивает себе больше мануфактурных предметов, чем если бы она вырабатывала их сама.
• Другой не менее спорный аргумент заключается в следующем: вывоз сельскохозяйственных продуктов, говорит Кэри, истощает почву страны, ибо эти продукты потребляются не на месте и потому содержащиеся в них оплодотворяющие элементы не восстанавливаются в почве, что имело бы место при наличии промышленного населения в соседстве. Но, основательно замечает тот же Стюарт Милль, не свобода торговли принуждает Америку вывозить свой хлеб, и если она это делает, то это значит, что истощение почвы представляется ей неудобством незначительным по сравнению с выгодами, доставляемыми вывозом.
Наконец, Кэри одним из первых экономистов увидел в протекционизме средство для повышения заработной платы. Сложное экономическое состояние, говорит он, создает жаркую конкуренцию между предпринимателями, ищущими труда, а от этой конкуренции, естественно, выигрывают рабочие. Но выгода от этого (если предположить, что она существует), кажется, должна с избытком компенсироваться вздорожанием средств существования.
Как видно, Кэри, исходящий из тех же основных концепций, как и Лист, строит, однако, менее солидную аргументацию. Немецкий автор несравненно выше своего американского последователя как талантом изложения, так и научной ценностью своей защиты. К тому же Лист значительно умереннее Кэри. Кэри не довольствуется индустриальным покровительством, он требует и аграрного также покровительства; кроме того, предлагаемые Листом умеренные ставки кажутся ему крайне недостаточными.
Несмотря на всю близость, Кэри вдохновляется, однако, не Листом. Он читал "Национальную систему" и цитирует ее, но аналогичные посылки он мог найти уже в американской экономической литературе. Не столько книги, сколько американская экономическая жизнь, развивавшаяся у него на глазах, способствовала формированию его идей. Констатируя прогресс Америки при наличии протекционистского режима, наблюдая в этой совершенно новой и едва заселенной стране рост производительности почвы вместе с ростом колонизации и приумножение богатств по мере уплотнения населения, он составил себе представление о необходимости для страны вести политику обособления, чтобы поскорее использовать ее безграничные богатства. Более счастливый, чем Лист, он видел, как его идея воспринималась если не представителями науки его страны (в большинстве своем оставшимися противниками), то по крайней мере американскими политиками, которые широко применяли ее на практике.
Появление доктрины Кэри нельзя, следовательно, приписать непосредственному влиянию Листа. Оказала ли она воздействие на европейские доктрины?
Бесспорно, благодаря Кэри многие фритредеры, в том числе знаменитейший из них Стюарт Милль, восприняли идею умеренного покровительства для нарождающихся отраслей промышленности — уступка, впрочем, довольно платонического свойства, неприменимая к старым странам, уже прошедшим школу воспитания, и тем более полезная для новых стран.
Но могут ли современные протекционисты объявить себя законными наследниками Листа?
За отсутствием систематической работы не всегда легко выделить их идеи из массы статей, речей и брошюр, по которым они рассеяны. Однако если оставить в стороне тех, которые ограничиваются воспроизведением меркантилистской теории торгового баланса, большинство, по-видимому, опираются более или менее отчетливо на следующие два аргумента: 1) на полезность для нации завоевать свою экономическую автономию; 2) на патриотическую необходимость сохранить для отечественных производителей национальный ръоюк. Эти два положения, более или менее ясно признанные и принятые к руководству в политике, будучи применены на практике со всеми их логическими последствиями, привели бы к тому, что сделалась бы бесполезной всякая внешняя торговля, и ограничили бы навсегда нацию только пределами тех богатств, которыми случайно наделила ее природа, и свели бы до минимума ее участие в пользовании другими богатствами, которыми обладает весь остальной мир. Эти положения, конечно, не безусловно чужды мировоззрению Листа. Но они носят у него второстепенный и подчиненный характер. Никогда он не смотрел на них как на постоянный опорный пункт для торговой политики.
Лист часто говорит о том, чтобы сделать нацию с помощью индустрии независимой от иностранного рынка. Он признает самой богатой нацией ту, которая "доведет всякого рода производства до высшей точки и земледелие коей сможет доставлять фабричному населению большую часть продуктов питания и сырья, в которых оно нуждается". Но он тотчас же признает, что такие преимущества составляют исключительную привилегию, и он называет безумной нацию, которая захотела бы "с помощью разделения труда или с помощью туземного производства получить предметы, на изготовление которых она не призвана природой и которые международное разделение труда или внешняя торговля смогут обеспечить ей лучшего качества и по самой дешевой цене". Полная автономия есть, таким образом, по его мнению, несбыточный идеал. Однако нельзя отрицать, что известными выражениями он способствовал распространению той ложной мысли, что страна, заимствующая за границей значительную часть своего потребления, является зависимой от заграницы. В действительности же она не больше зависит от заграницы, чем заграница от нее. Кто зависит один от другого: покупатель или продавец? Есть только один случай, коіда выражение "зависимый" оправдывается, — это тот случай, коіда чужая страна становится единственным поставщиком известных товаров; в таком случае покупатель находится в зависимости от нее. Лист имел в виду именно промышленную монополию Англии. Но ныне такой монополии больше не существует.
Лист говорит также о "сохранении для отечественных производителей внуіреннего рынка". Но эта гарантия, по его мысли, по необходимости ограничена тем временем, пока нация пытается создать у себя индустрию, ибо впоследствии чужестранная конкуренция становится, наоборот, желательной, чтобы "предохранить фабрикантов и купцов от отсталости и беспечности".
Никоща Лист не помышляет сделать из экономической автономии или из желания сохранить внутренний рынок главный рычаг протекционистской политики. Создание туземной промышленности — таково для него единственно возможное оправдание покровительственных пошлин, но как раз на этом пункте современные протекционисты не могут настаивать, не впадая в анахронизм.
Таким образом, ни в практической политике, ни в теории протекционизм Листа не оставил заметных следов. Поэтому в ином месте, в его более общих взглядах нужно искать источник его влияния и права на занимаемое им в истории экономических идей место.
§ 3. Истинная оригинальность Листа
На первом месте его метод. Лист первый систематически пользовался историей и историческими сравнениями как орудием доказательства в политической экономии, и хотя он не претендовал на роль основателя, однако блестящее применение, сделанное им из этого метода, позволяет поставить его в один ряд или даже выше тех экономистов, которые в то же время стремились сделать, не без некоторых преувеличений, из истории важное орудие экономических исследований и создали таким образом "историческую школу".
Но Лист, кроме того, ввел в политическую экономию новые и плодотворные точки зрения. Принцип свободы торговли в том виде, как он был сформулирован Смитом, а особенно Сэем и Рикардо, был, очевидно, слишком безусловен и покоился на слишком абстрактном доказательстве, чтобы быть полезным для государственного человека. Если практика торговых наций, как справедливо замечает Лист, оставалась долгое время чуждой доктрине, которой восхищались все экономисты, то это происходило не без некоторого основания. Действительно, как может государственный человек отказаться от точки зрения национальных интересов, которым он дает направление? Для него недостаточно знать, что сообщение с рынками вызовет где-нибудь рост богатства; он должен быть уверен, что этот рост принесет выгоду его собственной нации. Он должен равным образом быть уверенным, что свобода торговли не повлечет за собой слишком быстрого передвижения населения или индустрии, социальные и политические отражения которого могут вызвать гибельные последствия. Другими словами, экономическая политика у него по необходимости подчиняется общей политике. И ныне нет экономиста, который отказывался бы признать невозможность разделения их на практике. Нет ни одного экономиста, который не замечал бы влияния политического могущества на экономическое благосостояние; нет поэтому ни одного экономиста, который не признавал бы необходимости в многочисленных, вызываемых особенностями положения каждой страны средствах ограничения на практике торговой свободы.
Это не все. Перестав противопоставлять, как это делали писатели XVIII века, человека вообще обществу вообще, но поставив, как это есть в действительности, человека в среду нации, Лист ввел в науку плодотворный взгляд, из которого, может быть, еще не сделали всех выводов. Он правильно рассматривает нации не только как созданные историей моральные и политические ассоциации, но и как ассоциации экономические. Подобно тому как нация укрепляется политически благодаря моральному сцеплению, существующему между ее гражданами, — подобно этому ее экономическое сцепление вызывает рост продуктивной энергии каждого из них и ее собственное благосостояние. Подобно тому как правительство обязано сохранять политическое единство страны, — подобно этому его долг — сохранять ее экономическое единство, подчиняя местные интересы общему, охраняя свободу внутренней торговли, прокладывая согласно определенному плану железные дороги и прорывая каналы, наблюдая посредством центрального банка за денежным обращением, вводя единообразное торговое законодательство и тд.
Такая программа была намечена Листом в его газете "Zollvereins-blatt".
Лист был одержим чувством той мощи, которую обеспечивает нации объединенная экономическая организация, чувством, ныне отсутствующим еще у стольких умов, которые считают себя индивидуалистами, а по существу являются лишь партикуляристами. Многие годы своей жизни он посвятил проповеди необходимости для страны проводить линии железных дорог и заранее составил план главных путей, которые потом были построены в Германии. В его уме протекционизм был лишь одним из средств увеличения экономического сцепления Германии посредством солидарности интересов, созданной мощной индустрией.
Таким образом, один и тот же человек, с одинаковым энтузиазмом и вдохновляемый одной и той же идеей, мог посвятить свой труд, казалось, внешне противоречивой деятельности: уничтожению внутренних таможен и установлению покровительственных пошлин. Точно так же мы ныне можем без всякого труда представить себе национальную политическую экономию, в программе которой не фигурирует покровительственных пошлин и которая, несмотря на это, может законно объявить себя происходящей от Листа.
Наконец, Лист расширил политический горизонт классических писателей, поставив на место их чисто статистической динамическую концепцию благосостояния наций. Он ввел таким образом в доктрину международной торговли ту же самую задачу, какую Сис-монди ввел во внутреннюю экономическую политику, — задачу создания условий экономического прогресса. Только вместо того, чтобы замедлить этот прогресс, как старался Сисмонди, он хочет стимулировать его. Вот почему он возлагает активную роль на государство, которое обязано сохранить источники будущего благосостояния страны, вызывая к жизни ее производительные силы. Проповедуемый Листом способ — покровительственные пошлины — может показаться нам неудачным. Но вдохновляющая его идея — концепция положительной экономической роли, возлагаемой на власть во имя интересов будущего, — остается верной. Сколь бы ни казалась она нам банальной, она тем не менее в то время, коща защищал ее Лист, была новой идеей.
Таким образом, коща пытаешься выяснить истинное значение произведения Листа, замечаешь, что автор его не достиг прямой цели, которую он преследовал. Он не заложил абстрактной теории международной торговли. Но зато он вложил большой камень в то здание аргументации, которое должен был строить весь XIX век, — аргументации, сводившейся к тому, что классики слишком поспешно делали всеобщие практические выводы из своих теорий, забывая, что в экономии можно переходить от чистой теории к практическому применению ее лишь при условии воссоздания в качестве опосредствующих звеньев целого ряда соображений о месте, времени и среде, от которых только необходимость абстракции может заставить уклониться. Заслуга Листа заключается в том, что он сделал очевидной эту истину по отношению к международной торговле и для той особой эпохи, когда он писал.