Революционное правление и террор - Подборка материалов
Подборка материалов
А. Ламартин. История жирондистов:
в 4 т. СПб., 1902-1906.
Т. 3, с. 271. Итак: закон, не признающий невинным никого из тех, кого он хотел обвинить; собственное мнение, вменяемое в преступление; подозрение. обращаемое в улику; вменяемый в обязанность донос; революционный суд, готовый по знаку Комитета общественного спасения привести изданный кодекс в исполнение; революционная армия, обязанная сдерживать Париж и препровождать толпы подозреваемых в тюрьмы, а обвиняемых в суд; орудие казни, воздвигнутое во всех главных города и провезенное по всем второстепенным; наконец, комиссары Конвента, уполномоченные Комитетом общественного спасения, поделившие между собой провинции и армии и разъехавшиеся во все стороны, чтобы надзирать, поддерживать или обуздывать страшную игру диктатуры; Конвент, действующий в центре, повсюду имеющий своих представителей и непрерывно поддерживающий с ними переписку, делающий им внушения, подстрекающий и карающий их, отзывающий их и вновь посылающий после того, как их снова вдохновили революционной энергией, которой он сам был воодушевлен, - вот ужасный механизм диктаторства, заменившего после падения жирондистов колебания и судороги правительства, которое получило имя террора...
Т. 3, с. 273-274. Террор не был вызван, как полагают, произвольным и жестоким расчетом нескольких лиц, хладнокровно обдумавших систему правления. Он не был также результатом скороспелого решения или решения под влиянием озлобления; он вводился постепенно вследствие сложившихся обстоятельств, событий и явился плодом мыслей людей разных лагерей, которые, не видя выхода из положения, в котором находились, искали его в мече и смерти. Но главным образом он был следствием пагубного соперничества честолюбий, желания заслужить популярность, - этого залога признания патриотических чувств, в недостатке которых отдельные лица и партии упрекали друг друга: Барнав - Мирабо; Бриссо - Барнава; Робеспьер - Бриссо; Дантон - Робеспьера; Март - Дантона; Эбер - Марата; все - жирондистов. Так что, для того чтобы доказать свой патриотизм, каждый гражданин и каждая партия старались показать как можно больше деятельности, употребить как можно более насилий, заподозрить других, совершить наиболее преступлений. Явилось всеобщее соревнование в давлении, которое отдельные граждане и партии производили друг на друга отчасти искренно, отчасти притворно, и вызвало всеобщий террор, который они производили друг на друга и на своих врагов, чтобы отделаться от них.
Прибавьте к этому три года революционных волнений, царивших среди народа; страх потерять победу, которую он ценил тем более, что она была для него нова и он боялся лишиться ее; постоянное брожение. которое старались поддерживать в народе трибуны, газеты и клубы; забастовки рабочих; ожидание обнародования нового аграрного закона и общее завладение землей классами народа, жаждавшими земельной собственности; отчаивающийся патриотизм; измену генералов; захват границ; вандейцев, поднявших знамя ниспровергнутых королевства и религии; исчезновение звонкой монеты; недостаток в жизненных припасав; голод, панику, привычку к убийствам, приобретенную чернью Парижа во дни 14 июля, 6 октября, 10 августа, 2 сентября; зрелище эшафота, приучившего глаза к казням; наконец ненасытную страсть к разрушению как развращенный вкус, таившуюся в инстинкте толпы, обнаружившуюся во время волнений и жаждувшую насытиться кровью, как только народ почуял ее: вот каковы были элементы, способствовавшие порождению террора...
Террор возник сам собой и погиб тем же путем, как и возник...
Без чрезвычайной и сосредоточенной власти Революция погибла бы неизбежно от внутренней анархии и контрреволюции извне.
Л. Блан. История Французской революции 1789 года:
в 12 т. СПб., 1907-1909.
Т. 10. с. 4-5. Нет, нет, правление террора вовсе не было продуктом системы; оно вышло во всеоружии и роковым образом из самой сущности положения дел: зачато оно было несправедливостями прошлого, а порождено чудовищной борьбой и беспримерными опасностями настоящего.
И произошло вот что: Люди, страстям которых террор оказывал услугу или свирепому характеру которых он был на руку, искали в нем омерзительной точки опоры. Так поступали Эбер, Ронсен, Фуше, Колло д'Эрбуа, Каррье.
Те, у которых природная склонность к милосердию соединялась с убеждениями в соединении с утомлением, отступили вплоть до контрреволюции, лишь бы не видеть эшафота. так поступили Дантон и Камилл Демулен.
Наконец, были и такие, которые, желая, чтобы Революция, не утрачивая своей энергии, отбросила свирепость, высказались как против "модерантизма, являвшегося по отношению к умеренности тем, чем является бессилие по отношению к целомудрию", так и против "излишеств, столько же похожих на энергию, сколько водяная болезнь походит на здоровье". [Из доклада Робеспьера об основах революционного правления - 25 декабря 1793 г.]
Такими людьми были Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон.
Ф. Минье. История Французской революции. М., 1906.
с. 236. Робеспьер и Сен-Жюст установили план этой демократии и во всех речах своих высказывали главные основания ее. Они хотели изменить нравы, дух и привычки Франции; они хотели сделать из нее республику по образцу древних. Господство народа, должностные лица без гордости, граждане без пороков, братские взаимоотношения, поклонение добродетели, простота обхождения, строгость нравов - вот что надеялись они установить. Любимые слова этой секты можно найти во всех речах докладчиков Комитета, в особенности в речах Сен-Жюста и Робеспьера. Свобода и равенство - в управлении республикой; нераздельность - как ее форма; общественное спасение - как основание для защиты и сохранения, добродетель - как руководящий принцип ее; Верховное существо - как предмет поклонения для нее; братство - для обычных отношения между гражданами; честность - для поведения их; здравый смысл - для умственной их жизни; скромность - для общественной деятельности их, которую они должны относить ко благу государства, а не к самим себе: таков был символ веры этой демократии. Фанатизм не мог простираться далее. Изобретатели этой системы не обращали внимание на то, была ли она удобоприменима; они считали ее справедливой и естественной и, располагая властью, хотели установить ее насильственно. Каждое из слов, приведенных выше, послужило предлогом к осуждению целой партии или нескольких отдельных лиц. Робеспьеры и аристократы были преследуемы во имя свободы и равенства; жирондисты - во имя нераздельности государства; Филиппо, Камилл Демулен и умеренная партия - во имя общественного спасения; Шометт, Анахарсис Клоотц, Эбер, вся партия анархистов и атеистов - во имя добродетели и Верховного существа; Жабо, Базир, Фабр Д'Эглантин - во имя честности; Дантон - во имя добродетели и скромности. В глазах фанатиков эти нравственные преступления содействовали гибели осужденных наравне с заговорами, в которых их обвиняли.
Кинэ Э. Критика "Революции". М., 1908.
О причинах террора:
Т. 2. с. 82.
1. Он возник из столкновения двух различных элементов: Франции старой и Франции новой. Всюду, где они встречались, они стремились сразу разрушить одна другую; и почти всегда старая Франция побуждала к этому новую.
Каждая репрессия с одной стороны вела и с другой стороны к ужасным репрессиям; так с каждым днем все рос гнев, пока не дошел до безумия...
Так под угрозами, вызовом и отчаянием Революция делалась все сильней. Она поднималась все выше, по мере того, как собиралась вокруг нее опасность; и наконец, наступил день, когда ее репрессии, рожденные в силу вещей, показались некоторым системой. Они решили поддержать французскую нацию в этом настроении экзальтации до тех пор, пока удастся преодолеть препятствия.
Робеспьер, Сен-Жюст, Бийо-Варенн хотели изменить случайное в постоянное. Они составили себе форму правления из того, что было сначала простой вспышкой гнева, взрывом отчаяния.
с. 83. Холодно и безучастно они поставили себе в правило ярость галлов; они упрочили то, что по своему существу легко преходяще: негодование, страх, ужас; из ярости они сделали холодное орудие правления и спасения. Представьте себе море, вышедшее из берегов и вдруг обратившееся в море неподвижной стали, - таково понятие терроризма. Благодаря им, волнение нескольких дней сделалось настоящим характером и духом Революции. Они прекратили доступ к жалости и раскаянию. Все, что было бурного в народных страстях. они укротили и закалили. Они упрочили все, что есть самого изменчивого на свете: народный гнев. Они привели в систему все, что есть самого внезапного, необдуманного: опьянение толпы. И из всего этого они составили правление террора; изобретение, единственное в своем роде в истории, принадлежащее меньшинству и которое все терпели и, главным образом, те, которые извлекли его не столько из своего жестокого гения, сколько из такого положения дел, когда в одной нации сражались две: старая и новая.
2. Никто не сомневался, что Учредительное собрание будет способствовать преобразованию Франции; эта вера в него и была характером первой эпохи. Но при Конвенте вдруг пред всеми предстала незнакомая проблема: возможно ли чтобы нация, испорченная, состарившаяся в рабстве, стала свободной. И многие с того момента сочти эту задачу неразрешимой и оставили Революцию. Некоторые не отчаивались привести в исполнение то, что другим казалось абсолютно недостижимым; они задумали заставить французов быть свободными теми средствами, которые древние политики применяли в аналогичных ситуациях...
3. Презрение к индивидууму, грустный остаток старого гнета. "Уподобляйтесь природе, - говорит Дантон, - она заботится о сохранении вида и не смотрит на индивидуумов". Пришлось бы обезглавить все человечество, если бы вздумали этот ложный терроризм природы применять к человечеству...
Французская революция, как всякая другая, была делом рук отдельных людей, а не толпы. Когда этих людей преждевременно убили, Революция потерпела крушение.
с. 84. Революционеры исходили из главной мысли Руссо, что человек и народ добры по природе и не имеют зла в сердце. Когда они увидали, что добру было так трудно утвердиться, они сочли себя обманутыми, преданными; они спрашивали себя: не не возрождалось ли наследство рабства вокруг них, у их личных друзей? И они стали считать тех подозрительными.
Тарле Е. В. Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции. Пг., 1918.
Историография террора:
с. 4. Две школы до сих пор ... спорят по поводу террора. Одна (Тэн, Мортимер Терно, в новейшее время - Валлон, Жорж Ленотр) смотрят на террор как на систему, пущенную в ход якобинским меньшинством для того, чтобы поработить большинство нации, не разделявшее их взглядов; к этой системе пристрастились затем всевозможные карьеристы, преступные элементы, темный сброд, любители чужой собственности, понимавшие, что только подавив всякую общественную самодеятельность животным страхом, они любят держаться у власти. Другая школа (в середине XIX века - Луи Блан, в новейшее время - Олар, Альбер Матьез), признавая и наличность преступных и карьеристических элементов среди руководителей и представителей террора, в то же время решительно указывает на историчность и необоснованность огульного отрицательного отрицания каких-либо, пусть и ошибочно понятых, но все же государственных мотивов сознании и проведении этой системы. Историки этой школы говорят, что террор возник, когда вся Европа шла походом на Францию, когда Вандея, Лион, Тулон подымали знамя восстания, когда сплоченные и могущественные кадры духовенства целиком перешли в лагерь контрреволюции: они говорят, что террор был порожден прежде всего патриотизмом, желанием отстоять свою родину от пруссаков, австрийцев, сардинцев, англичан, со всех сторон напавших на страну. Слово "революционер" и слово "патриот" были синонимами в те года во Франции, и дикие жестокости террора в глазах темной массы были ответом на попытки иностранцев и "изменников" расчленить страну. Умалчивать обо всем этом и только говорить об убийствах и казнях террора так же неосновательно, как. например, изображать лишь одного бойца, забывши изобразить другого: конечно, получится картина буйного сумасшедшего, поражающего кулаками воздух. Так говорят историки этой школы.
Авербух Р. А. Террористический режим во Франции в 1793-1794 гг. // Вестник Коммунистической академии. Кн. XI, 1925.
Причины террора:
с. 185-186.
1. Почти все наиболее видные деятели Революции провозглашали террор как средство спасения родины и Революции.
2. ...Неорганизованный террор, уличные движения, разгромы жирондистских типографий, выступления городской бедноты, ремесленников и др., требовавших усиления террора, в значительной степени влияли на создание террористический мероприятий...
3. ...Террор во Франции определяется не только войной , он вызывается и многими другими причинами, среди которых первое место занимает "закон о максимуме"... С одной стороны, власть пользуется террором в борьбе за проведение этого закона, с другой стороны, порожденные им экономические затруднения вызывают недовольство в известной чести населения, которое, в свою очередь, подавляется террором.
4. Само собой разумеется, что и падение Робеспьера обусловливается не только военными победами Франции, а является следствием коренных социальных изменений, нарождения контрреволюционной силы в лице буржуазии, разочарования рабочих масс. неудовлетворенных Революцией, и так далее.
Развитие террора.
с. 203. Каждый новый шаг выдвигал и новые опасности для диктатуры мелкой буржуазии. Новые опасности вызывали еще большее усиление террора. Вначале власть мелкой буржуазии энергично борется с нашествием европейской коалиции и с контрреволюцией внутри страны. Стихийно, отбиваясь от этих опасностей, она применяет террор. Но в дальнейшем террор делается осознанным методом борьбы, применяемым при каждой угрозе ее существованию. Революционная борьба осложняется вследствие продовольственных затруднений, усиливается террористическая политика власти. Начинаются выступления враждебных фракций, и здесь диктатура применяет террор. наконец, террор сделался самым решительным средством борьбы с растущими врагами диктатуры в эпоху ее агонии, когда диктатура в терроре видит единственное средство для своего спасения.
Захер Я. М. Робеспьер. М., 1925.
с. 68. Следует иметь в виду, что переход монтаньяров к террористической системе, бывший результатом обстоятельств, а не какой-то заранее разработанной программы, совершался далеко не планомерно и лишь с очень большими колебаниями...
Вообще следует иметь в виду, что часто встречающееся в литературе мнение о преобладающей роли Робеспьера при установлении террористической системы является во многом ошибочным. Так, принятое по его предложению постановление Конвента от 8 брюмера (30 октября), значительно упрощавшее процессуальные гарантии для подсудимых Революционного трибунала, являлось более умеренным, чем другой одновременно внесенный в Конвент проект. А наряду с этим есть и некоторые данные, указывающие на то, что Робеспьер отнюдь не одобрял многих террористических мер, принятых "народными представителями в командировке", например, Колло д'Эрбуа и Фуше после взятия Лиона.
с. 70. Основная линия поведения Робеспьера, с полной определенностью выявившаяся осенью 1793 года, заключалась в лавировании между "бешеными" и все еще сильными остатками жирондистской партии.
Собуль А. Первая Республика. М., 1974.
с. 84. Террор, в принципе объявленный еще 5 сентября, постепенно вводился под давлением народа... Требования проведения террора делались еще более настойчивыми оттого, что правительственные власти никак не решались придать репрессиям широкий характер... 17 сентября 1793 года во избежание произвольного толкования принятых им 5-го принципиальных мер Конвент вотировал по докладу Мерлена из Дуэ Закон о подозрительных.
с. 89. Террор, провозглашенный в сентябре 1793 года, начал проводиться в жизнь под давлением народного движения только в октябре.
с. 91. Террор, носивший в основном политический характер, нередко силой обстоятельств принимал социальный аспект, поскольку представители в миссии могли опираться исключительно на массы санкюлотов и на якобинцев.
с. 92. В департаментах применение максимума требовало крайней строгости. террору удалось этого достигнуть с помощью одной угрозы; и в самом деле, по-видимому, на смертную казнь не осуждали по чисто экономическим мотивам.
с. 98. У революционного правительства была лишь одна забота, одна цель - победа. Комитетту общественного спасения не удалось бы утвердить свою власть, ни даже удержаться, если бы не его быстрые победы над врагом.
с. 103. Логика событий привела к восстановлению централизации, стабильности администрации, к усилению власти правительства, - необходимым условиям той победы, которой столь упорно добивался Комитет общественного спасения. Но этим был положен конец свободе действий народного движения.
с. 104. Подчиняя все исключительно нуждам национальной обороны, Революционное правительство не намерено было уступать ни требованиям народа в ущерб национальному единству, ни притязаниям умерернных в ущерб управляемой экономике, необходимой для ведения военных действий, или в ущерб террору, который обеспечивал всеобщее повиновение.
Комитет общественного спасения держаться промежуточной позиции между модерантизмом и экстремизмом... Но в конце концов оно [правительство] погибло, не сумев обрести поддержки и доверия народа, став жертвой противоречий, которые с момента его образования тяготели над его судьбой.
Черняк Е. Б. 1974 год: актуальные проблемы исследования Великой французской революции
// Французский ежегодник. 1987. М., 1989.
С. 249 - 250. В 1794 г. произошло вырождение террора...
Из средства защиты Революции террор стал для правящей группировки орудием удержания власти... Из временной меры, являвшейся часть политики социальных и политических преобразований, пользовавшихся поддержкой большинства французского народа, он превратился в замену политики, способной сплотить вокруг правительства Республики это большинство. Террор 1793 года был вынужденной мерой и при всей его беспощадности отвечал интересам общественного прогресса. Террор 1794 года находился в противоречии с поступательным движением исторического процесса. Он находился в обратной зависимости по отношению к развитию Революции...
Изменение характера террора привело к тому, что правительство стало действовать по принципу "цель оправдывает средства"... 1794 год является ярким примером того, как недостойные средства способствуют искажению цели, которой они как будто бы поставлены на службу...
С. 257. На определенном этапе, особенно с весны 1794 года, террор стал не столько устрашать врагов Республики, сколько подрывать моральный дух ее сторонников, их веру в Революцию, их поддержку якобинской власти.
Смирнов В. П. К вопросу об оценке якобинской диктатуры
// Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции. М., 1989.
С. 46. Каковы общественно-политические результаты террора? Один результат очевиден: всякая легальная оппозиция была уничтожена, власть революционного правительства стала почти абсолютной и это, разумеется, облегчило решение тех задач, которые стояли перед якобинцами. Победы над интервентами, уничтожение остатков "старого порядка", попытки облегчить положение народных масс при помощи вантозских декретов неразрывно связаны и диктатурой якобинцев.
Вместе с тем очевиден и другой результат: террор чем дальше. тем больше поворачивал против трудящихся: против крестьян, у которых отбирали "семейный запас", и против рабочих, которым запрещались любые попытки добиться улучшения заработной платы... Созданная якобинцами государственная машина оторвалась от масс и обанкротилась. Террор стал самоцелью, средством самосохранения правящей верхушки. В стране установилась атмосфера страха, подозрительности, доносов, раболепия...
Конечно, Революция невозможна без насильственных мер и подавления контрреволюции, но масштабы и формы этого подавления, видимо, могут быть более или менее ограниченными и цивилизованными.
Каплан А. Б. Революционно-демократическая идеология и утопический социализм во Франции XVIII в. М., 1989.
с. 183-184. Якобинцы пришли к власти в обстановке угрозы со стороны контрреволюции. В этих условиях чрезвычайные меры казались оправданными. Но когда карательные органы фактически слились с законодательными, правосудие все более стало походить на произвол. Логика борьбы заставляла Робеспьера и Сен-Жюста становиться на путь террора. Характерно, что наиболее ярыми проводниками террора, фактически зачинателями его, оказались не бескорыстные революционеры, а циничные политиканы, такие, как Фуше, Тальен и Баррас.
Органы, проводившие политику террора, - Комитет общественного спасения, Комитет общественной безопасности, Революционный трибунал, - пользующиеся вначале всенародной поддержкой, стали превращаться в полновластные бюрократические учреждения, стоящие над народом.
По мере усиления и бюрократизации карательных органов якобинская диктатура из общенародной власти стала превращаться в диктатуру отдельных лиц. Ее социальная база все более сужалась... Террор был направлен не только против аристократов и буржуа, но и оказался связан с борьбой институтов центральной власти с местными органами революционной власти санкюлотов...
Чем более усиливался террор, тем сильнее деградировало общественное сознание. Состояние бессилия и растерянности овладевало санкюлотами, революционный энтузиазм угасал, возникала атмосфера искусственного единения народа.
Террор отнюдь не означал укрепления порядка, репрессии проводились одновременно различными органами, поэтому почти каждый функционер, стремясь доказать свою лояльность, не колеблясь обрекал на смерть невинных людей. С каждым месяцем убыстрялись и упрощались процедуры следствия и суда...
Мог ли предполагать Руссо, что идеи "Общественного договора" трансформируются в идеи террора?
Сам же Руссо никогда не склонен был обожествлять собственные мысли... Создав утопию натурального поместья Клеран в романе "Новая Элоиза", он сам окончательно не поверил в возможность подобного образа жизни.
Ф. Фюре. Постижение Французской революции. СПб., 1998.
с. 70: Доктрина общественного спасения существовала еще у абсолютистских мыслителей эпохи Ришелье и заключалась в том, что "обстоятельства" (внутренние или внешние) могут оправдывать временную отмену как "естественных", так и фундаментальных законов королевства.
с. 71: Теория "обстоятельств" сдвигает историческую инициативу в пользу сил, враждебных Революции, и это есть неизбежная цена ее оправдания по отношению к Террору... Ситуации крайней национальной опасности отнюдь не принуждают народы к революционному Террору... Террор был составной частью революционной идеологии как основы действия и политики той эпохи. он далеко превысил значение "обстоятельств", которые во многом сам же и породил. Не существует революционных обстоятельств, наоборот, именно Революция питается ими.
с. 72: Можно до бесконечности спорить о том, "народна" ли и в каком именно смысле диктатура общественного спасения. Ее способ принятия решений сугубо олигархический, однако подкрепляющая их легитимность основана на воле самого народа.
Следовательно, нужно учитывать во всей истории Революции не только влияние "обстоятельств" на развитие следовавших друг за другом политических кризисов, но также, и прежде всего, то, каким образом эти "обстоятельства" предвиделись, осуществлялись и использовались в революционном воображении и в борьбе за власть...
***
с. 81: То, что прекратило свое существование после 9 термидора, не было участием масс в управлении Республикой. Такое участие совершенно отсутствовало и в те несколько месяцев диктатуры Робеспьера между апрелем и июлем 94 г. За весь период так называемого общественного спасения оно было полностью захвачено воинствующими олигархиями - клубами, секциями, комитетами, которые боролись с Конвентом за право изображать свой народ. В этом смысле сам Робеспьер есть лишь окончательное воплощение подобного мифического тождества. Заговорщики термидора свергли именно такую систему власти. И речь идет не просто о замене одной власти на другую, как это бывает при государственных переворотах или при победе на выборах нового большинства. Дело в замене одного типа власти на другой. В этом, и только в этом смысле и заключается цель Революции.
Революционная власть образуется благодаря постоянно создаваемому представлению о себе самой как однородной "народу" и понятной ему; если же ее лишают такого символического положения, тогда она уступает свое место какой-либо группе или одному человеку, который своими разоблачениеями восстанавливает чуть было не утерянную однородность и общепонятность. Сама по себе Революция не законна, а только легитимна. Вся она помещается в пространстве многообразного и единого дискурса демократической легитимности.
с. 82: После падения Робеспьера она лишается легитимности и сохраняет лишь легальность (даже тогда, когда ее нарушает). И тут вся революция оказывается в тупиках республиканской легитимности.
***
с. 136: Идеология якобинцев и террористов проявляется совершенно независимо от политического и военного положения, в ней политика прикрывается моралью, а реальности совершенно исчезают. Если первые акты терроризма в августе 1792 г. и летом 1793 г., очевидно, вспыхнули вследствие возникшей для нации опасности, "большой террор" никак не совпадает с бедствиями этих ужасных лет. Напротив, он начался весной 1794 г. при решительном улучшении военной ситуации и действовал как административная машина, основанная на уравнительной и морализаторской идеологии. Этот фантазм скрывал политический тупик, возникший не только из реальностей борьбы, но и в результате манихейского восприятия, разделяющего людей на праведников и злодеев. 4 сентября 1870 г. в письме к Марксу Энгельс так пишет о терроре: "Террор - это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх. Я убежден, что вина за террор в 1793 г. падает почти исключительно на перепуганных, выставляющих себя патриотами буржуа, на делающих от страха в штаны мещан и прохвостов, обделывающих свои делишки при терроре".
с. 137: Террор - это и есть само государство, превратившееся в самоцель из-за отсутствия корней в обществе. это государство, отгороженное идеологией от тех, кого Маркс называет "либеральной буржуазией". История Революции говорит о двух подъемах подобного отчуждения государства: сначала это робеспьеровская диктатура, потом Наполеон.
***
с. 138: Слабость власти и государства, кризис правящих классов и одновременно с этим совершенно самостоятельная мобилизация народных масс, выработка идеологии, содержащей в себе и манихейские, и объединительные начала - вот те факты, которые, на мой взгляд, совершенно необходимо учитывать для понимания экстраординарной диалектики феномена Французской революции. Ведь Революция - это не только "прыжок" из одного общества в другие, но также и совокупность способов, посредством которых гражданское общество, вдруг сделавшееся "открытым" вследствие кризиса власти, освобождает все заложенные в нем идеи. Этот грандиозный культурный прорыв, смысл которого общество не совсем осознает, сразу же начинает питать собой процесс борьбы за власть благодаря нарастающим эгалитаристским тенденциям.
Содержание раздела