Глава 14. Начало индустриализации и расцвет нэпа
Источники финансирования индустриализации. К 1926 г. промышленность была в основном восстановлена до уровня 1913 г., но на довоенном технологическо-организационном уровне, что объясняло ее отсталость (при неоспоримом социальном прогрессе — условия труда, гарантирование оплаты, отпуска и т.п.). Недопустимыми были диспропорции — между промышленностью и сельским хозяйством (городом и селом), производством и потреблением; недопустимой была и технико-экономическая зависимость от запада (ввоз машин и сырья). Причем все это происходило на фоне завершения в мире второй технической революции с ее механизацией труда и повышением его производительности. Промышленность СССР с восстановленными довоенными технологиями отставала от среднемирового уровня по крайней мере на 15 лет.
Значительные темпы экономического роста в первые годы нэпа во многом объяснялись “восстановительным эффектом”: в промышленности — введением в эксплуатацию уже имевшегося, но бездействовавшего довоенного оборудования, которое не использовалось, так как население в течение семи лет было занято войнами и революционным переделом власти; в сельском хозяйстве — восстановлением заброшенных пахотных земель. Ког -да иссякли эти резервы быстрого развития, стране понадобились огромные капиталовложения для реконструкции старых заводов, создания новых отраслей промышленности и модернизации сельского хозяйства.
Для нормального развития страны необходима была модернизация производства, так как старые технологии не обеспечивали требуемых темпов развития. Из-за низких темпов росла безработица (в 1925 г. в стране официально зарегистрировано 980 тыс. безработных, которым государство пыталось помочь: выдавало временную материальную помощь, создавало артели и т. д.). Низкой была товарность сельского хозяйства. Назревал кризис в промышленности. Необходима была широкая индустриализация всех отраслей хозяйства.
При всеобщем понимании необходимости индустриализации неоднозначным и спорным был вопрос о путях и темпах ее проведения. Опыт индустриализации других стран давал апробированный путь: рост товарности сельского хозяйства — развитие легкой промышленности — подъем тяжелой промышленности (в ряде стран развитие собственной легкой промышленности подменялось расширением импорта товаров народного потребления), т.е. путь длительного, растянутого на десятилетия, зато сбалансированного экономического развития. Для ускорения к внутренним источникам развития при таком подходе добавлялись обычно ограбление колоний и внешние займы, что неминуемо приводило к необходимости проведения агрессивной внешней политики и экономической зависимости от внешнего мира.
В условиях Советской России подобный путь был неприемлем. Пойти проторенным российским путем привлечения иностранных инвестиций большевики не смогли, хотя и пытались. Еще в 1920 г. на VIII Съезде Советов РСФСР было принято решение о высоких темпах развития тяжелой промышленности и ее финансовом обеспечении. Предполагалось примерно треть всех необходимых средств получить за счет внутренних источников, а остальные две трети — с помощью иностранных концессий и кредитных операций. Этот план провалился, так как иностранные инвесторы отказались вкладывать средства в хозяйство страны советов. Пришлось пересмотреть планы, переключить внимание с тяжелой промышленности на подъем сельского хозяйства и производство товаров народного потребления с целью накопить финансовые резервы для индустриализации. Но к середине 20-х годов вопрос первоочередного развития тяжелой промышленности и источников его финансирования опять встал на повестку дня.
Само нахождение большевиков у власти делало финансовые вливания в российскую экономику бесперспективным для инвесторов при всей их кажущейся (и реальной) эффективности: слишком велик политический риск. Иностранные предприниматели не хотели рисковать своими капиталами в условиях полной непредсказуемости большевистского режима. К тому же они совсем недавно были научены опытом безвозмездной национализации иностранной собственности, произведенной большевиками сразу же после Октябрьской революции. Последние надежды на то, что “заграница нам поможет”, рухнули в 1929 г., когда на Западе разразился масштабный экономический кризис.
Советское государство не могло пойти по общепринятому пути и в силу ряда политических обстоятельств. Доктрина гегемонии пролетариата как “могильщика капитализма” не позволяла рассчитывать на помощь промышленно развитых государств, которые изначально рассматривались как “вражеское окружение”. Неприемлема была и длительная продолжительность индустриализации путем сбалансированного развития села и легкой промышленности, зарабатывающих инвестиционные средства для подъема тяжелой промышленности: та же доктрина “коммунистического острова в капиталистическом окружении” предполагала быстрое (в считанные годы) вооружение пролетарского государства и готовность вести войну за мировой коммунизм.
Внутренние резервы для индустриализации также были минимальны. Частный капитал, как известно, не допускался не только в крупную, но часто даже в среднюю промышленность, в стране существовала драконовская система налогообложения частников, отсутствие юридических гарантий заставляло население скрывать свои сбережения, держать их не в сберегательных кассах и государственных ценных бумагах, а в тайниках и кубышках, пускать на спекуляцию, т.е. частный капитал не мог достаточно быстро модернизировать отсталую российскую экономику. Государственный же сектор, хотя и признавался приоритетным, был малорентабельным. В 1928 г. прибыльность промышленного производства была меньше, чем до войны, на 20%, железнодорожного транспорта — вчетверо.
Нельзя было рассчитывать и на сельское хозяйство, некогда являвшееся поставщиком экспортной продукции. До революции основными производителями товарного хлеба были помещичьи и крупные кулацкие хозяйства. Теперь они были ликвидированы. Новая власть всячески препятствовала росту крупного индивидуального хозяйства в деревне. Одним из результатов нэпа было дробление крестьянских хозяйств, осереднячивание деревни, что в свою очередь вело к уменьшению производства товарной продукции, так как середняк производил продукты прежде всего для собственного потребления и удовлетворения собственных нужд и почти не был связан с рынком.
Низкая товарность приводила к снижению объема экспорта сельскохозяйственной продукции, а следовательно импорта столь необходимого для модернизации страны оборудования, не говоря уже об импорте товаров широкого потребления. Импорт оборудования во времена нэпа был вдвое меньше, чем в дореволюционной России.
Сельскохозяйственные проблемы усугублялись растущим промтоварным голодом. У крестьян пропадал стимул к расширению товарного производства: к чему напрягаться, если на вырученные деньги все равно нечего купить.
Единственно остававшийся для большевистского правительства путь ускоренной индустриализации заключался в необходимости финансирования промышленности за счет неэкономического перераспределения доходов между отраслями и группами населения.
Столкнувшись с фактическим отсутствием необходимых для модернизации средств, большевистская власть уже с середины 20-х годов пыталась решить эту проблему путем все большей централизации в руках государства финансовых и материальных ресурсов и ужесточения распределительной политики. Однако конкретные формы и методы корректировки экономического курса определились в результате сложной политико-идеологической борьбы среди партийных лидеров.
Постепенно определились две противоположные точки зрения.
За сбалансированное развитие народного хозяйства выступали в руководстве страны Н.И. Бухарин, Ф.Э. Дзержинский, А.И. Рыков. Они считали, что война с крестьянством чревата для Советского государства пагубными последствиями, как экономическими, так и политическими. Поэтому развитие экономики следует основывать на союзе пролетариата с крестьянством, обеспечивая им возможность повышения производительности труда, организуя кооперативы, поддерживая формы рыночного обмена города и села.
“Ускоренную” индустриализацию (конечно, без колониальных захватов, на которые пока не было достаточно сил) за счет эксплуатации крестьянства отстаивали Г.Л. Пятаков, Л.Д. Троцкий. Будучи крупным теоретиком социалистической хозяйственной системы, Е.А. Преображенский разработал теорию “изначального социалистического накопления”, предлагая для первичного накопления разорять крестьянство, т.к. частный крестьянин, по его теории, не вписывался в социализм. “Социалистическую индустрию в нашей стране”, — говорил он, — “можно создать только за счет эсплуатации “внутренней колонии” — крестьянства”.
Единственное политически допустимое для большевистского правительства в тот момент решение — ускоренное создание тяжелой промышленности за счет легкой промышленности (товары народного потребления), сельского хозяйства (за исключением сельхозсырья для промышленности) и уровня жизни народа — и было принято на XIV съезде партии в декабре 1925 г. Но тем самым отвергался (неявно) принцип рыночных отношений, на которых и базировался нэп.
Принятые съездом направления социалистической индустриализации — строжайшая экономия, использование прибыли от банковского и предпринимательского дохода, а также средств населения для инвестирования, эксплуатация села. В крестьянах, тяготевших к частному ведению хозяйства, партийные руководители страны видели носителей капиталистических начал, с кото -рыми необходимо бороться, вплоть до уничтожения. Участь хозяина на селе фактически была предрешена.
Промышленное развитие. Уже в 1926—1928 гг. существенно выросли капиталовложения в промышленное строительство. Если в 1924—25 гг. на развитие промышленности было выделено 429,9 млн. руб., то в 1927—28 гг. — 1,467 млрд. руб.
Было завершено строительство Волховской, Шатурской, Штеровской электростанций. Расширилась добыча угля, руды — в Донбассе, Златоусте, Казахстане. К 1927—28 гг. был достигнут 75%-й уровень довоенной выплавки чугуна.
Началось строительство гигантов машиностроения — в Москве, Сталинграде, Ростове-на-Дону, Саратове. В 1926 г. завершено строительство Турксиба — 1500 км железнодорожной линии, связывавшей Южный Урал (а через него и Центр) со Средней Азией.
В 1925—26 гг. прирост промышленного производства составил 43,2%; в результате развитие промышленности в целом по официальным данным на 8,6% превысило уровень 1913 г.
Вместе с тем по многим позициям отставание от мирового уровня оставалось. Так, несмотря на строительство станкостроительных производств, импорт станков был необходим отечественной промышленности вплоть до Великой Отечественной войны.
Развитие сельского хозяйства. Сельское хозяйство оставалось основной отраслью страны: в 1926 г. там было занято 82,1% всего населения и производилось 56,6% валовой продукции.
К 1927 г. валовая продукция сельского хозяйства достигла 121% от уровня 1913 г. (при этом товарная продукция составляла почти 50%), но за счет животноводства; по зерну довоенные показатели достигнуты не были. Главные причины — низкие заготовительные цены: на продукцию животноводства они составляли 178% к ценам 1913 г., на технические культуры — 146%, а на зерно — лишь 89% из-за нехватки промышленных товаров для обмена с селом.
Среднегодовой темп прироста сельскохозяйственного производства в 1925—1927 гг. составил 5,1% (по сравнению с 32,8% в промышленности за тот же период); с 1921 по 1928 гг. среднегодовой темп прироста в сельском хозяйстве составил 10%. Тем не менее село существенно отставало от промышленности. Причиной этого было не только общетехническое отставание, но и осе-реднячивание села: рост материальной обеспеченности широких крестьянских масс (к 1924 г. было покончено с голодом) в условиях сохранившегося недоверия к правительству вел к снижению товарности. Одновременно шел процесс ограничения и вытеснения кулака. В то же время доля общественных хозяйств в общей товарности села была невелика.
Структура товарности сельского хозяйства в 1926—1927 гг. была следующей: колхозы и совхозы давали 6%, кулацкие хозяйства — 20%, а бедняцкие и середняцкие хозяйства — 74%. Но товарность этих последних не превышала 10—11%.
В 1926 г. был существенно снижен сельскохозяйственный налог, середняцкие хозяйства получили 60 млн. неотоваренных рублей. У крестьян скопилось много бумажных денег. И вместе с высокими урожаями в 1926 и 1927 гг. это привело к снижению посевных площадей, а впоследствии и к снижению государственных закупок. К 1927 году постепенное снижение государственных заготовок хлеба достигло критического уровня.
Кооперация. В годы нэпа бурно развивалась кооперация всех форм. К концу 1928 г. непроизводственной кооперацией различных видов, прежде всего крестьянской, было охвачено 28 млн. ч. (в 13 раз больше, чем в 1913 г.). В обобществленной розничной торговле 60—80% приходилось на кооперативную и только 20— 40% на собственно государственную. Существовали кооперативное законодательство, кооперативный кредит, кооперативное страхование.
Развивались и производственные кооперативы. В 1928 г. они давали 13% всей промышленной продукции. На селе производственные кооперативы существовали главным образом в форме товариществ по обработке земли (ТОЗ), но были и маслоартели, мелиоративные организации, машинные товарищества. Колхозы — к сожалению, наименее эффективные в производственном отношении сельские объединения — охватили 1,2% хозяйств и давали 1,04% валовой продукции.
Иностранное участие. Одна из принципиальных особенностей нэпа связана с допущением в ограниченных формах (главным образом, в форме концессий) иностранного капитала в народное хозяйство страны. Ряд предприятий был сдан в аренду иностранным фирмам в упомянутой форме концессий. Дореволюционный опыт привлечения частного капитала через концессии пригодился Советской России только на первых порах, когда задачи СССР были те же, что и у России в XIX веке, — быстрое создание собственной мощной индустрии. Иностранные предприниматели были заинтересованы в получении концессий не меньше большевиков.
Тем не менее концессии не получили сколько-нибудь заметного распространения: солидные иностранные предприниматели остерегались вкладывать свои капиталы в Советскую Россию. Наиболее крупные из концессий занимались добычей нефти и угля на Сахалине, марганца — в Грузии, золота, цветных металлов, асбеста — в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке, лесопереработкой — на Севере. Из концессионных заведений в промышленности выделялись лишь единичные — шведские фирмы “СКФ” (изготовление подшипников), “Газоаккумулятор”, “АСЕА” (электромеханическое оборудование), германская фирма “Крупп” (металлообработка), смешанное русско-американское акционерное общество “РАГаз” (газосварка).
В 1926—1927 гг. насчитывалось 117 действующих соглашений такого рода. Они охватывали предприятия, на которых работали 18 тыс. ч. и выпускалось чуть больше 1% промышленной продукции. Однако в некоторых отраслях удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных обществ, в которых иностранцы владели частью пая, был значительным. Так, в добыче свинца и серебра доля таких предприятий составляла 60%, в добыче и переработке марганцевой руды — 85%, добыче золота — 30%, в производстве одежды и предметов туалета — 22%.
Помимо капиталов в СССР направлялся поток рабочих-имми-грантов со всего мира. Например, в 1922 г. американским профсоюзом швейников и Советским правительством была создана Русско-американская индустриальная корпорация (РАИК), которой были переданы шесть текстильных и швейных фабрик в Петрограде и четыре — в Москве, где работали американские рабочие.
Экономический механизм и государственное регулирование.
Экономический механизм в период нэпа представлял собой причудливое сочетание рыночных принципов и административного диктата. Товарно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать из производства и обмена, в 20-е годы стали проникать во все поры хозяйственного организма, стали главным связующим звеном между его отдельными частями.
Хозяйственные успехи нэпа были достигнуты на основе новых, не известных дотоле истории общественных отношений. В промышленности ключевые позиции занимали государственные тресты, в кредитно-финансовой сфере — государственные и кооперативные банки, в сельском хозяйстве — мелкие крестьянские хозяйства, охваченные простейшими видами кооперации.
Совершенно новыми оказались в условиях нэпа и экономические функции государства; коренным образом изменились цели, принципы и методы правительственной экономической политики. Если ранее центр прямо устанавливал в приказном порядке натуральные, технологические пропорции воспроизводства, то теперь, пытаясь косвенными, экономическими методами обеспечить сбалансированный рост, он перешел к регулированию цен.
Однако и здесь государство пыталось действовать административными инструментами. Правительство оказывало нажим на производителей, заставляя их изыскивать внутренние резервы увеличения прибыли, мобилизовать усилия на повышение эффективности производства, которое только и могло теперь обеспечить рост прибыли.
Широкая кампания по снижению цен была начата правительством еще в конце 1923 г. при попытке выхода из кризиса и ликвидации “ценовых ножниц”, но действительно всеобъемлющее регулирование ценовых пропорций началось в 1924 г., когда обращение полностью перешло на устойчивую червонную валюту, а функции Комиссии внутренней торговли были переданы Наркомату внутренней торговли с широкими правами в сфере нормирования цен. Принятые тогда меры оказались успешными: оптовые цены на промышленные товары снизились с октября 1923 г. по май 1924 г. на 26% и продолжали снижаться далее.
Весь последующий период до конца нэпа вопрос о ценах продолжал оставаться стержнем государственной экономической политики. Повышение их трестами и синдикатами грозило повторением кризиса сбыта, тогда как их понижение сверх меры при существовании наряду с государственным частного сектора неизбежно вело к обогащению частника за счет государственной промышленности, к перекачке ресурсов государственных предприятий в частную промышленность и торговлю. Частный рынок, где цены не нормировались, а устанавливались в результате свободной игры спроса и предложения, служил чутким барометром, стрелка которого, как только государство допускало просчеты в политике ценообразования, сразу же указывала на это.
Но регулирование цен проводилось бюрократическим аппаратом, который, как и в любой административной системе, не нес прямой материальной ответственности за принимаемые решения и не мог в достаточной степени контролироваться непосредственными производителями. Поэтому принятый тогда механизм ценового регулирования со стороны государства не мог быть по-настоящему эффективным в рыночных условиях нэпа.
Большими трудностями и противоречиями сопровождалось развитие биржевой торговли. В обстановке всеобщего дефицита, когда покупатель бегает за продавцом, трудно говорить о реальной рыночной цене товара; торгующие сами по себе не нуждались в биржевом посредничестве и шли на биржу лишь понуждаемые государством. Но и в этих условиях спекуляция процветала: получили распространение “переодетые” биржевые сделки — государственные предприятия-монополисты, заключая непосредственно с покупателем спекулятивную торговую сделку, оформляли ее на бирже, так как регистрационный сбор в этом случае был гораздо ниже.
В неправомерно невыгодные условия были поставлены представители частного капитала — они были выделены в отдельные секции бирж. Тем самым рынок искусственно разделился на два биржевых торга со своими ценами — государственно-кооперативный и частный. Уже к концу 1923 г. котировальными комиссиями бирж фиксировались “двойные цены”. При этом официальный взгляд на государственные предприятия как на предпри -ятия “последовательно социалистического типа” приводил к отрицанию понятия “прибыль”; государственным предприятиям — участникам биржевого торга не было интереса продавать свои товары в конкурентной борьбе, и они навязывали бирже свои “твердые”, а по существу монопольные, цены. Цена частного сектора в этих условиях воспринималась общественностью как спекулятивная. И это привело в дальнейшем к ликвидации бирж и преобразованию их в пункты оптовой торговли.