ЕДИНСТВЕННЫЕ
Мы с Исаевым похохатываем, потом не выдерживаем - хватаемся за животы. Николай Петрович останавливается и спрашивает с изумлением ребенка:
- Что? Я неверно пою?
Я что - вру?
К классической музыке, пожалуй, равнодушен, но зато в театре, на сцене признает только классику -Чехова, Гоголя, Островского, Достоевского. Дружил со многими выдающимися актерами, почитал их талант, и почитание, уверен, было взаимным.
Интересный рассказчик. Говорит размышляя. Каждое слово взвешивает. Начнет с главного, потом выдаст тонкости, нюансы, детали - и возникнет перед тобой живая картина, живые характеры.
Нужно привыкнуть к этой замедленной манере говорить, чтобы оценить ее по-настоящему. Одно слово произносит, другое в это время выбирает - поточнее.
И меня приучил Николай Петров, как зовут его близкие, искать не спеша точное слово.
Иногда рассказываешь о каком-нибудь событии жене и слышишь нетерпеливое: «Что дальше? Дальше-то что?
Короче не можешь?» Не могу: очень долго жил рядом со Старостиным, смотрел, внимал.
ЕДИНСТВЕННЫЕ
Футбол подарил мне немало встреч с яркими, незаурядными людьми. С одними был близок, дружил, дружу, многим обязан им - разминулся бы и был бы, наверное, беднее. С другими встречался только на футбольном поле, наблюдал издали, но осталось ощущение: ты - свидетель явления, запомни его.
Наверное, ценность таланта, в чем бы он ни проявлялся, - в его неповторимости, уникальности.
...Бывают спортсмены-самородки, которые мгновенно взлетают и на долгие годы занимают место в особом ряду талантов. Талантов непревзойденных, приковывавших к себе всеобщее внимание.
Их имена обрастают легендами, но любой вымысел, как правило, оказывается беднее жизни. Таким спортсменом, таким человеком был Всеволод Михайлович Бобров.
Его стремительный взлет начался в 1945 году. Я жил в то время еще в Сухуми и впервые услышал имя Боброва в радиорепортаже: молодой футболист, появившийся в команде ЦДКА, забил два мяча.
В том же году приехали к нам в Сухуми легкоатлеты из Москвы, и их тренер рассказывал: «В ЦДКА появился такой бродяга! Бобров - фамилия.
Сущий дьявол! Не уходит без гола!»
Осенью мы все с нетерпением ждали сообщений из Англии: московское «Динамо» отправилось на родину футбола. В команду был включен Бобров. Триумфальное выступление динамовцев открыло Европе советский футбол.
Бобров и там блистал. Его имя уже не сходило с уст.
В январе 1946 года, приехав в Москву, я впервые лицезрел знаменитость в деле. Как известно, раньше почти все футболисты играли зимой в хоккей.
Хоккея с шайбой у нас еще не было - играли в хоккей с мячом. И, увидев Боброва на ледяном поле (а не заметить, не выделить его было просто нельзя, даже если трибуны безмолвствовали и не кричали все вокруг «Сева!
Сева!»), был потрясен: соперники никак не могли к нему приспособиться - он одинаково владел правой и левой рукой. Только подстроится соперник справа, а Бобров уже перевел мяч на другую сторону...
В ту пору начали играть и в хоккей с шайбой. В Москву приехала чехословацкая команда ЛТЦ.
И снова всех поразил Бобров. Он так управлялся с новой для него хоккейной клюшкой и шайбой, словно этому предшествовало несколько лет подготовки.
Борис Андреевич Аркадьев говорил о нем: «Если сравнивать Боброва с другими, то Бобров - это бифштекс, все остальные вокруг него - гарнир». И отмечал, что Бобров обладал качеством из всех качеств -результативностью.
Его не с кем было сравнить по координированности, виртуозности. (Только Валерий Харламов мне потом немного напоминал Боброва.) Я уже не пропускал ни одного матча с его участием и, хотя еще не попривык к московским морозам, в любую метель и стужу ехал на «Динамо», где у Восточной трибуны была площадка для хоккея с шайбой.
Когда слышу, что Бобров не сыграл бы в сегодняшний хоккей, не могу согласиться даже со специалистами. Он мог освоить все. Брал в руки теннисную ракетку и прекрасно играл в теннис, брал ракетку для настольного тенниса и мог потягаться с классным игроком.
Когда у него бывал в руках биллиардный кий, не сразу находился равный по силам соперник. Во всем был талантлив.
Так и видишь его на хоккейной площадке. Незабываемое зрелище.
Однажды, когда он обходил одного игрока за другим, стоявший рядом со мной на трибуне Коля Котов, центральный защитник из «Крылышек», воскликнул: «Смотрите внимательно и запоминайте: это Пушкин в хоккее. Второй Бобров родится не раньше чем через сто лет!»
Да, родилось потом много прекрасных хоккеистов, а Бобров не померк. Рассказывали о нем немало разных историй. Он всегда был на виду. Окруженный толпой почитателей, мог загулять, нарушить режим, не явиться на тренировку.
Что там говорить, немало покуролесил. Но личностью был на редкость притягательной.
Простой, широкий, доброжелательный - свой парень. Однако настолько знал себе цену, что с любым начальством держался вольно, свободно, даже с самыми высокими чинами.
Вспоминаю, как тренировались мы однажды ранней весной - еще снег лежал вдоль московских тротуаров - на стадионе «Буревестник», который находился там, где сейчас поднялся новый олимпийский комплекс. Команда ЦДКА заканчивала тренировку, а спартаковцы начинали, уже вышли на поле, на разминку. На трибуне был маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов, страстный любитель футбола.
Приехал, видимо, взглянуть на свою армейскую команду. Бобров, пробегая мимо, остановился:
- Товарищ маршал, вот мы тут сейчас присматриваем, кого бы из «Спартачка» к нам перетянуть. И вы присмотритесь, кому из них пойдут погоны.
Призовите в свои ряды в случае чего.
Воронов весело рассмеялся:
- Хорошо, хорошо, непременно, Всеволод Михайлович, присмотрюсь.
...Идут годы. Его уже давно нет с нами.
Но и сегодня, когда меня спрашивают о Боброве, могу сказать одно: «Был гениальным хоккеистом и великим футболистом».
В истории нашего спорта не было другого игрока, который бы столь же блестяще, как Бобров, играл и в хоккей, и в футбол. А сейчас это вообще невозможно. В свое время приняли верное решение отделить футбол от хоккея, футболист есть футболист, а хоккеист - хоккеист.
Нагрузки увеличивались, и совмещать два вида спорта вряд ли кому по силам.
Однажды - мы уже были хорошо знакомы - спросил его: «Во что все-таки играть сложнее, Михалыч, - в футбол или в хоккей?» Ответил: «В футбол, конечно, сложнее». Это подтвердил и Борис Майоров, который начинал играть в футбол в «Спартаке», провел несколько матчей. Я был в ту пору тренером этой команды и считаю, что футболист из Майорова получился бы неплохой.
Но вряд ли он заблистал бы, как в хоккее. Футбол единственная игра, в которую играют только ногами.
А в чувствительности рук и ног разница большая.
Увидев впервые Боброва на футбольном поле, продолжал внимательно за ним следить. Я в юности уже определился как форвард. Любил забивать.
Ну а кто не любит? И наблюдая за Бобровым, старался понять, как же он все-таки открывается, как ему это удается?
Развертывается атака: один удар, второй и вдруг раз, Бобров оказывается в выгодной позиции, мяч уже у него, и он забивает. Его исполнительское мастерство было настолько высоким, что, видя и вратаря и защитников, он несильным ударом направлял мяч в недосягаемую для них точку.
Эти бобровские уроки для меня бесценны.
Он обыгрывал даже на ленточке - на боковой, лицевой линии. Великолепно владел дриблингом, неповторимыми финтами, но все-таки главное - лез в самую гущу игроков, обыгрывал одного за другим, прекрасно управляя телом. Интересно было наблюдать: опытные защитники, сами, как говорится, не лыком шиты, пытаются мяч отнять, а мяч опять попадает ему в ногу.
Мог на пятачке «уложить» двух-трех защитников.
Он не очень много двигался на футбольном поле, но неизменно шел вперед, шел и открывался. Оборонительных функций не выполнял и не знал, что это такое.
Но всегда приносил команде победу, забивая голы.
Играл в паре с Григорием Федотовым. Федотов несколько отодвинулся назад, питал его мячами, да и не только он, остальные тоже.
Приходилось иногда слышать от игроков: «Вот, мы на него работаем...» И надо было на него работать: он умел делать то, чего не умели другие.
Бобров блистательно выступил на Олимпиаде в Хельсинки. Забил югославам три мяча. В результате наша команда, проигрывавшая 1:5, свела матч вничью.
Эта Олимпиада, как известно, не принесла нам лавров, а поражений в то время не прощали, и команда ЦДКА, составлявшая костяк сборной, была расформирована.
Ходит легенда, но вполне возможно, что и быль: доложили Сталину - мы проиграли. Он задал вопрос: «Как поступают с полком, если полк теряет знамя?» - «Расформировывают, товарищ Сталин!» И команды не стало. По сей день считаю, что это непоправимая утрата для советского футбола. Уже после смерти Сталина футбольную команду клуба Советской Армии начали возрождать снова - строить здание с фундамента.
Но потом она лишь один раз выиграла звание чемпиона Советского Союза.
Правда, Всеволод Михайлович еще раньше перешел в команду ВВС, а в 1953 году, после ее расформирования, пришел к нам, в «Спартак».
Я был тогда в хорошей форме, обрел уверенность, забивал немало мячей. В сложной ситуации на меня играли, меня искали. А тут появился сам Бобров. Вроде бы должно взыграть самолюбие, вспыхнуть чувство соперничества, ревность.
Но на подобных чувствах себя почему-то не ловил. Видимо, потому, что очень высок для меня был его авторитет.
Мы играли с ним в одной связке, в центре - сдвоенный центр нападения. Я оттянулся немного назад, все внимание переключил на Боброва. Получая мяч, невольно искал его: он, наверное, открыт.
И он действительно бывал открыт. Вся моя психология сама собой перестроилась - не рваться к воротам, передать мяч Боброву.
Он открыт, он забьет!
В 1953 году приехала сборная Будапешта, провела два матча со сборной Москвы. Первый наши сыграли вничью - 1:1. Второй выиграли со счетом 2:1. Я смотрел на эту игру с трибуны.
Когда Сергей Сальников скинул мяч головой Боброву на выход вперед, он выскочил один на один, но в последний момент вратарь Грошич успел накрыть мяч. И снова Бобров вышел один на один, Грошич бросился к нему, можно уже было посылать мяч в ворота: они пусты, а Сева не торопился - настолько велико у него было самообладание. Бить пришлось бы под острым углом, поэтому он, решив действовать наверняка, вывел мяч под правую ногу, ближе к середине. В это время уже подоспели защитники, встали в ворота, но Бобров, хладнокровно распорядившись мячом, послал его мимо защитников.
Высочайшее мастерство!
Вспоминается матч в Киеве. Против Боброва играл Паша Лерман, центральный защитник киевского «Динамо». Очень жесткий игрок, я бы даже сказал, жестокий. В один из моментов на правом фланге у боковой бровки он так принял Боброва, что тот вылетел на беговую дорожку.
Дорожки в то время были гаревые, и Сева, не успев сгруппироваться, упал, сильно ободрав плечо и лицо. Вскочил.
Будучи человеком обидчивым - а тут не только обида, но и боль жуткая, - оскорбил защитника. Разрядившись, снова бросился в бой.
В первой половине игра у него не шла (да, и с ним такое случалось, и его освистывали с трибун, и ему кричали: «Боброва с поля!»), а во второй, разозлившись на хамскую выходку Лермана, он буквально начал таранить ворота. Фланговая атака, я прохожу по левому флангу, слышу бобровский крик: «А!» - посылаю мяч вдоль ворот к ближней штанге. К нему бросаются центральный защитник и вратарь, но Сева каким-то непостижимым образом просунул ногу между ними и щелчком послал мяч в ворота.
Мы повели 1:0.
Игра продолжалась. Очередная атака пошла с правой стороны. Я получил пас и уже по интуиции, опередив бобровское «дай!», послал мяч вразрез штрафной площадки. Сева обыграл центрального защитника, оказался один на один с вратарем.
Тот вышел на него, Бобров сделал замах - вроде бы бьет - и, когда вратарь распластался, мягко послал мяч через него в сетку. Так мы выиграли этот матч 2:0.
Два незабываемых гола, в которых проявились и страсть, и злость Боброва, и его удивительное хладнокровие.
Когда читал впервые теперь уже широко известные стихи Евгения Евтушенко «Прорыв Боброва», именно этот матч вспоминал. Слова поэта точны, как бобровские удары.
Кто гений дриблинга, кто - финта, а он вонзался словно финка, насквозь защиту пропоров.
И он останется счастливо разбойным гением прорыва...
играл в футбол не протокольный -в футбол воистину футбольный, где забивают, черт возьми!
Во время игры все время слышалось: «Держите Бобра!» Держали жестко. Доставалось ему больше, чем другим: били по ногам, ломали ребра, а он шел вперед, прорывался.
Оглядываться, остерегаться - это не по нему.
Взрывной, импульсивный - он и в жизни был таким. Попадал в неприятные истории. «Сева опять не сдержался. Сева опять сошел с катушек. Не мальчик уже, когда угомонится?!» - сокрушались друзья.
Ему, видимо, мешало то, что слишком рано узнал себе цену: он - Бобров, ему все простится. Но в нем никогда не проклевывалось и намека на «звездное» высокомерие.
Поэтому и в «Спартаке» его прекрасно приняли все игроки. Он велик, недосягаем, и он - открытый, честный, порядочный парень.
Человеком был необычайно широким и добрым. Его доброту нередко эксплуатировали - с какими только просьбами не обращались друзья, знакомые, полузнакомые, а он неизменно откликался. Да и без просьб всегда готов был прийти на помощь. На моих глазах случалось, стоит кому-то пожаловаться на неприятности, неурядицы, как Бобров тотчас вскакивает: «Слушай, это же все можно решить, уладить, я помогу!
Садимся в машину, едем! Зачем откладывать? Сделаем все сейчас!»
Я счастлив, что судьба не обошла меня его дружбой. Мы дружили семьями. Мечтали получить рядом дачные участки, чтобы почаще видеться в свободное время. Я питал к нему самые нежные чувства.
Непосредственный, в чем-то очень наивный, большой ребенок! Всем верил, ко всем был расположен.
В последние годы тренировал футбольную команду ЦСКА. Команда заняла в чемпионате шестое место - и его освободили. Переживал тяжело.
Узнав о случившемся, мы с женой сразу отправились к нему. «Хорошо, что приехали», - тихо сказала нам на пороге Елена Николаевна, его супруга. И надо было видеть, как оценил он эту малость, это элементарное проявление дружеских чувств.
Он ценил в людях то, что сам раздавал им столь щедро.
Его смерть ошеломила. Потрясла ее внезапность.
Но, может быть, такие люди и не уходят из жизни иначе? Москва провожала его как народного героя.
Жизнь без него во многом стала беднее. И я лично очень признателен Евтушенко за стихи, в них знакомый, живой Бобров!
В его ударах с ходу, с лета
от русской песни было что-то. Защита, мокрая от пота, вцепилась в майку и трусы, но уходил он от любого, Шаляпин русского футбола, Гагарин шайбы на Руси!
И снова вверх взлетают шапки, следя полет мяча и шайбы, как бы полет иных миров, и вечно - русский, самородный, на поле памяти народной играет Всеволод Бобров!
Растет, вернее, вырос уже, его сын Миша. Михаил Всеволодович.
Играет в хоккей. Спросил его:
- Миша, а почему ты выбрал хоккей? Твой отец был и хоккеистом и футболистом.
- Да вы знаете, хоккей ведь - под крышей: чисто, красиво. А футболисты и в грязь, и в слякоть должны месить поле.
Да, сегодня увлечения нередко диктуются условиями - тепло ли, сухо ли...
Кстати, Деттмар Крамер, известный футбольный специалист - тренировал мюнхенскую «Баварию» в годы ее взлета, работал тренером во многих странах, сегодня тренер-советник ФИФА, - недавно рассказывал, что в ФРГ все труднее вовлекать мальчишек в футбол. Предпочитают другие виды спорта, где занятия в крытых помещениях, красивых залах.
Повсеместная, видимо, проблема.
...И другой самородок остался «на поле памяти народной» - Григорий Иванович Федотов.
Первым забил сто мячей в чемпионатах страны. Его именем назван клуб, членами которого становятся футболисты, достигшие федотовского рубежа.
Личность тоже легендарная. Долгое время мы говорили о нем как о футболисте номер один, не иначе. Сегодня, наверное, такое понятие уже устарело - футбол ушел далеко вперед, появились новые таланты.
Первым футболистом Европы был признан Лев Яшин. Через несколько лет - Олег Блохин, за ним - Игорь Беланов.
Но Федотов как раз многое сделал для развития футбола: в свои игровые годы опережал время.
Недолго прожил, недолго играл - его, как и Боброва, преследовали травмы, - а в истории советского спорта он останется как очень мудрый футболист. Тонко понимал игру, выполнял такие выверенные передачи, что все диву давались.
Был настоящим дирижером игры. Играл в связке с Бобровым, но не только его выводил на острие атаки - и Гринина, и Демина, и Николаева.
Были точнейшие пасы, которыми владел только Федотов, был удар, получивший название «федотовский». Мог распластаться над землей и ударить с лета. Он настолько умел, как мы говорим, положить корпус, что мяч никогда у него не шел выше ворот.
Мог броситься рыбкой и нанести удар головой...
Федотовский удар был особым, каким-то прижимистым. Многие бьют хорошо, но никто так, как Федотов.
Тяжеловатый, с тяжелыми ногами, его нельзя было назвать быстрым футболистом, и тем не менее он всегда уходил от защитников.
В 1952 году он уже закончил играть и был тренером в олимпийской сборной - Борис Андреевич Аркадьев взял его к себе помощником. Сборная готовилась в Леселидзе к Олимпиаде. Алексей Хомич попросил Федотова поработать с ним, побить по воротам.
Григорий Иванович встал на линию штрафной площадки и говорит своим мягким, от доброты идущим голосом: «Алешенька, сейчас я посылаю тебе мяч в правый угол». Наносит удар, и мяч впритирку со штангой влетает в сетку ворот. «А теперь, Лешенька, я пошлю тебе удар в левый угол», - и мяч летит в заданную точку.
Хомич отчаянно бросился за ним, но достать не смог.
Так продолжалось довольно долго. Потом Григорий Иванович взял мяч в руки и сказал: «Знаешь что, Леш, хватит, а то ты о штангу еще ушибешься».
Я видел, как злился Хомич. Он, которого сравнивали всегда не иначе как с тигром - за реакцию, прыгучесть, - не достал ни одного федотовского мяча. «Давай еще, Григорий Иванович!
Еще!» - кричал в азарте, а Федотов уговаривал: «Да ладно, Леш, хватит».
Был на редкость деликатным, мягким человеком. Увидит новичка под трибунами - непременно подойдет, первым протянет руку, поздоровается, познакомится.
Запомнит. Некоторые терялись: кумир и так себя ведет, так просто держится!
Замечал, что почти все талантливые люди имеют свои слабости, свои маленькие странности. Они были и у Григория Ивановича.
Например, не любил быстрой езды. В автобусе или машине никогда не садился со стороны шофера - непременно с противоположной, подальше от встречного движения. И если водитель прибавлял скорость, спрашивал его: «Слушай, родимый, у тебя детки-то есть?»
Но его никак нельзя было счесть боязливым человеком. Помнится, в Леселидзе появился с громадным ужом на шее, чем привел в ужас администратора команды Бориса Андреевича Малинина.
- Григорий Иванович, отойдите от меня! - закричал в панике этот сдержанный интеллигентный человек. -Григорий Иванович, прошу вас! Уберите змею!
Иначе я за себя не ручаюсь!
Встречались мы с ним чаще всего на трибуне, когда не участвовали в матчах, или в Сандуновских банях, где восстанавливались после игры. Это был своего рода футбольный клуб. Интересно после встречи на поле обсудить игру не только с товарищами по команде, но и с соперниками.
Такое общение многое давало.
Все знали, что Григорий Иванович любит свою жену - Валентину Ивановну. Это тоже прибавляло ему уважения. И надо сказать, что после его ранней смерти она осталась ему верна, одна воспитала, подняла детей.
Сын, Володя Федотов, стал играть в ЦСКА, сейчас работает тренером.
Растет клуб Григория Федотова. В свое время членом этого клуба стал Эдуард Стрельцов. Казалось бы, только так и должно быть - он же замечательный форвард.
Но, на мой взгляд, это явление необычное. Ведь Стрельцов пропустил семь футбольных сезонов, пропустил самые лучшие для футболиста годы.
Он взлетел так же быстро, как и Бобров. Увидели мы его впервые в «Торпедо». Не выделить этого семнадцатилетнего парня было просто невозможно.
Уже внешность была приметна - мощный торс, сильные ноги. Ни на кого не похож. Сразу вопрос: «Откуда такой?!» Из Перова, там обнаружили, играл за «Фрезер».
Команда «Торпедо» в ту пору, можно сказать, начала наливаться соком. Появился Стрельцов, Валентин Иванов...
В 1958 году, когда «Спартак» выиграл дубль, Иванов, мальчишка в сравнении с нами, спартаковскими ветеранами, заявил:
- Ваша эра, уважаемые спартаковцы, заканчивается. Наступает эра «Торпедо».
Произнес это вроде бы в шутку, но больше всерьез. И в общем-то оказался прав.
В 1959, 1960 годах команда «Торпедо» показала зрелищный, современный футбол, хотя Эдика Стрельцова в ее составе уже не было...
О связке Стрельцов - Иванов, о таком слаженном дуэте мог мечтать каждый тренер. Эдик был центрфорвардом, Валентин - полусредним, инсайдом, как говорят англичане. Игрок под нападающего.
Так играют сегодня Заваров, Гаврилов. Не любил оборонительных функций.
На нем главным образом лежали диспетчерские обязанности, и выполнял он их прекрасно.
Стрельцов и Иванов понимали друг друга с полуслова, полудвижения. Перед каждой игравшей против «Торпедо» командой ставилась прежде всего задача нейтрализовать Стрельцова с Ивановым, хотя среди торпедовцев были и такие сильные, опасные игроки, как Метревели, Арбутов, Гусаров... А как нейтрализовать? Ломали головы тренеры, центральные защитники, полузащитники.
Справиться со слаженным тандемом было трудно: скорость передвижения и скорость футбольного мышления была у этой пары феноменальной.
Работая тренером и в «Спартаке», и в сборной, и в «Арарате», я не раз приводил в пример Иванова. Переключать скорость, как он, мгновенно менять направление движения и по сей день, пожалуй, никто не умеет. Не вижу другого игрока, который бы мог так дергать защиту - в одну сторону, после мгновенной остановки - в другую, вперед-назад.
Все время ставил перед обороной головоломные задачи. Уследить за ним было очень сложно.
И отнять мяч - тоже.
Иванова я бы поставил в ряд самых лучших диспетчеров нашего и зарубежного футбола. Диспетчерские функции обычно достаются опытному игроку, но опыт, как видим, не определяется лишь количеством лет, проведенных на поле.
Чтобы оценить скорость Стрельцова, надо еще учесть его массу. Соперники от него отлетали.
А знаменитая стрельцовская пятка!.. Этот пас пяткой неповторим.
Если Эдик играл на подъеме, то защита была бессильна.
Иногда знаменитого форварда упрекали, что он мало передвигается, много стоит на поле. Я очень смеялся, когда прочел в стрельцовской книге «Вижу поле», как ругала его за это мама. Фотография в книге есть замечательная: знакомый Эдик в белой торпедовской форме, знакомая поза - руки в боки, будто вышел на поле передохнуть, будто не волнует его борьба, оставшаяся за кадром, и подпись: «Стою...
Но ведь не просто так стою.
Сейчас придумаю что-нибудь». Он ждал момента, когда надо рвануться, отдать точный пас товарищу или самому забить гол, доставив удовольствие болельщикам, потерявшим терпение: «Почему Стрельцов стоит?!»
Кстати, и Боброва упрекали, что мало движется, и я, случалось, слышал грозный крик с трибун: «Симонян, бегать надо!»
Пауза мне нужна была для рывка вперед. Может быть, в сегодняшнем футболе нас приучили бы действовать по-другому. Да уже и в то время, когда стал играть в паре со Стрельцовым в сборной, я перестроился, увеличил объем работы.
Играл не только в атаке, но выполнял и диспетчерские и оборонительные функции. А прежде был направлен в основном на движение вперед.
Вперед и только вперед, открыться - и снова вперед...
Вот и Стрельцов говорит:
«Да, я мог отстоять и сорок минут, и сорок пять, но вот за пять или даже за одну минуту вступления, включения в игру мог сделать то, чего от меня ждали, требовали.
В самом начале игры или в самом ее конце - неважно - я, случалось, и забивал гол, становившийся решающим».
Действительно, так оно и было. Делал то, чего от него больше всего ждала команда.
Но для соперника действия Стрельцова, который мог поначалу показаться слишком спокойным, даже флегматичным, всегда являлись неожиданностью, застигали врасплох.
Помню, команда «Торпедо» принимала ереванский «Арарат». Я опоздал на игру минут на шесть-восемь. Взглянул на табло: «Арарат» выигрывает 3:0.
Глазам не поверил.
