d9e5a92d

Иноземцев В. Л. - Марксистская теория экономического прогресса: истоки и преемники


ВВЕДЕНИЕ

В контексте событий последнего времени особенно отчетливо ощущается как то, что возведение марксизма в ранг единственно верной и завершенной научной теории было во многом искусственным, так и то, что его значение как методологии социального познания не оценено еще адекватным образом, будучи заслоненным трактовкой марксистского учения исключительно как «руководства к действию». Между тем марксов подход к изучению истории, марксова теория экономического развития серьезнейшим образом отличаются от положений, обосновывавших ту практику исторического действия, которая в течение десятилетий считалась многими марксистской. С той же неизбежностью, с какой марксова историческая теория предопределила 25 октября 1917 года, «марксистская» деятельность по волюнтаристски форсированному построению нового общества предопределила 19–21 августа 1991 года. Последнее в очередной раз доказало, что идеологизированная теория не может быть теорией научной.

Но концепция, развивавшаяся Марксом и Энгельсом, не была той суммой застывших догм, с помощью которых доказывали свое право на существование порочные политические режимы в различных уголках земного шара. Эта концепция экономического прогресса, вопреки десятилетиями складывавшимся у нас представлениям, не была создана основоположниками марксизма как бы на пустом месте, и тем более после их кончины она получила свое развитие отнюдь не только в трудах В.И. Ленина, И.В. Сталина, Л.И. Брежнева, документах съездов КПСС и других братских партий. Возникшая не столько как преемница идей коммунистов-утопистов, а как законная наследница стройных теорий и подчас гениальных прозрений золотого века европейского Просвещения, века Реализма, она вобрала в себя многие важные положения, разработанные западной исторической и философской традицией, которые впоследствии развивались исследователями самых разных направлений, и причем отнюдь не всегда менее удачно, чем марксистскими теоретиками. И сегодня пришла пора оценить как степень подготовленности многократно уже описанных советскими исследователями гениальных открытий Маркса и Энгельса, так и возможности западной экономической и исторической мысли адекватно воспринять восходящие к восемнадцатому веку элементы этого учения и развить их в современной ситуации.

Широко известен тезис Ленина о том, что тремя основными теоретическими источниками марксизма выступили классическая немецкая философия, английская политическая экономия и французский утопический социализм. Однако вряд ли можно согласиться с тем, что эти научные направления с равной силой воздействовали на формирующиеся основы марксова учения, и уж тем более сложно утверждать, что марксистская концепция структурирована соответствующим образом. Марксизм, как мы полагаем, был подготовлен многими интеллектуальными течениями того времени, если только не всей их совокупностью, и на процесс его формирования в большей или меньшей мере, положительно или отрицательно, воздействовали представители различных научных школ. Последнее обстоятельство долгое время не слишком подчеркивалось в советских исследованиях, но именно оно обеспечило ту преемственность западной исторической и экономической традиции, последствием которой оказалось широкое использование многих восходящих к Марксу теоретических положений исследователями, далекими от марксистской идеологии.

ИСТОКИ

Марксистская теория возникла как вид гуманистической философии, склонной к принятию ряда элементов коммунистического учения. Некоторые положения, тесно связанные с подобными представлениями, содержались еще в основополагающих постулатах христианской доктрины. Из виднейших представителей христианской теологии, пожалуй, св. Фома Аквинский был первым, кто предположил, что в будущем человечество достигнет формы ассоциации, когда каждый член общества будет отдавать социуму то, что он может ему отдать, тогда как общество будет предоставлять всем своим членам блага, необходимые для нормальной жизни [], а экономический, социальный и культурный прогресс человечества будет обеспечиваться посредством коллективных институтов []. В дальнейшем же такое представление о перспективах человечества стало если не привычным, то весьма распространенным. Имена Мора и Кампанеллы являются наиболее известными, но вряд ли именно с ними был связан расцвет коммунистической традиции во времена позднего средневековья; между тем уже здесь стали заметны те черты теоретической конструкции будущего общества, которые появились у нас на практике в последние десятилетия — всеобщая уравниловка, система контроля и надзора за каждым членом общества, примитивность и даже убогость производства.

Однако большинство утопических доктрин позднего средневековья в принципе не касались процесса перехода к новому обществу и его связанности с предшествующей историей человечества.

Те же исследователи, которые рассматривали преимущественно исторические проблемы, редко распространяли свои искания на описание общества будущего. По сути дела, задачей марксизма стало соединение коммунистической идеологии, идей свободы, равенства, братства, с исторической теорией, которая убедительно доказывала бы наступление такого состояния. Поэтому марксистская концепция складывалась не столько из отмеченных Лениным трех источников, сколько из двух блоков положений, первые из которых можно назвать «философско-гипотетическими», а вторые — «объективно-историческими». Нас сейчас, разумеется, больше интересует второй блок. Поэтому, видимо, придется пройти мимо социальных воззрений французских коммунистов, нередко примитивных, а также мимо гегелевской философии истории, при всех ее достоинствах отчасти спекулятивной. Двумя идейными течениями, которые более всего подготовили теоретические основания марксизма, в таком случае окажутся философия истории и философия хозяйства времен английского Просвещения, а также труды немецких философов-рационалистов.

На наш взгляд, многочисленные труды представителей английского Просвещения имели совершенно особое значение для становления научной доктрины марксизма. В работах этих авторов, а среди них таких как А. Фергюсон, А. Смит и Д. Юм, мы видим ряд положений, полностью перекочевавших позднее в арсенал марксова учения.

А. Фергюсон прекрасно описал зарождение общества и его первобытные формы, заложил принципиальные основы периодизации истории человечества, задолго до Л.Г. Моргана проанализировав причины, способствовавшие сохранению общинной собственности и препятствовавшие возникновению имущественного неравенства []. Исследуя историю становления и прогресса общественных форм, он вскрыл причины, обусловившие переход к системе частной собственности, рассмотрел важные характеристики товарного типа хозяйства, и, подчеркнув огромное значение разделения труда для обеспечения прогресса общества, отметил, что «способности мастера развиваются здесь наряду с тем отступлением, от которого страдает чернорабочий»[]. Считая, что экономические закономерности являются в обществе доминирующими, он писал, что «обстоятельства толкают человечество, взятое в массе, на те или иные установления или мероприятия, и редко когда все это может происходить в соответствии с умыслом одного зачинателя»[]. Значение такого подхода А. Фергюсона особенно заметно на фоне интеллектуальной атмосферы того времени, когда А.-Р. Тюрго, выступая в Сорбонне, обращал внимание своих слушателей отнюдь не на объективные закономерности прогресса, а лишь на бесконечное многообразие случайностей, всецело определяющих исторический путь человечества [].

Гораздо дальше А. Фергюсона пошел его великий соотечественник А. Смит. Его обычно считают предшественником экономических исследований основоположников марксизма, однако такое мнение представляется нам весьма односторонним. В советский период так и не были изданы две первых книги той трилогии А. Смита, заключительной частью которой явилось его прославленное сочинение о богатстве народов — «Теория нравственных чувств» и «Лекции о законодательстве, политике, доходах и армии» []. А. Смит является автором таких впоследствии использованных в марксистской теории положений, как признание изначальности общественного существования человека в противовес отрицавшейся им теории «общественного договора» [], понимание основных функций и эксплуататорской сущности государства, которое, по его мнению, «учреждено для защиты собственности,.. для защиты богатых от бедных, или для защиты тех, кто имеет какую-либо собственность, от тех, которые совсем ее не имеет» [].

А. Смиту принадлежит также наиболее совершенный в домарксовый период очерк исторического прогресса, прослеживающий историю первобытного, античного и феодального общества. Ему удалось проанализировать причины и последствия перехода от кочевого типа жизни к оседлому, от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию, рассмотреть основные пути возникновения рабовладельческого хозяйства, причем, в отличие от Энгельса, он весьма реалистично определил место и значение рабского труда в античных обществах []. А. Смит рассмотрел также изменение форм эксплуатации от античного строя до капиталистического; показал роль и значение разделения труда и товарного производства для прогресса народного хозяйства. Говоря о том, что капиталист не имел бы стимула нанимать рабочих, если бы он не рассчитывал получить от продажи изготовленных ими товаров большую стоимость, чем была затрачена на приобретение элементов производства []. А. Смит вплотную приблизился к пониманию капиталистической эксплуатации, а своим анализом интересов рабочих и капиталистов показал существующую между ними полную противоположность []. Он не ставил своей целью прогнозировать развитие общества, но фундаментальным его положением, относящимся к данной проблеме, была мысль о том, что новое общество должно посредством максимальной активизации интересов своих членов направить усилия всех граждан на службу социуму [].

Однако ближе всех к основам марксовой исторической теории подошел Д. Юм. Он, также как и Маркс, в полном соответствии с воззрениями своего времени, считал общественные отношения определяющими сущность человеческого существа, отмечая, что принципы морали, а также все политические и правовые отношения представляют собой результат длительного процесса развития, движущей силой которого является экономический прогресс. Но важнейшим его достижением было выделение основных способов производства, по сути дела тех же, которые затем были отмечены и основоположниками марксизма. В качестве первого этапа развития человечества Юм называет примитивное общество, в котором господствует общинное владение, хозяйство медленно эволюционирует от собирательства к земледелию и скотоводству, но при этом отсутствуют неравенство и эксплуатация. Затем он рассматривает античные общества, причем отмечает, что они не могут быть названными в полном смысле слова рабовладельческими, подчеркивая при этом обусловленность их прогресса существованием независимых земледельцев, являвшихся собственниками земли и орудия труда (Independent property-owning farmers). Одновременно он отмечал большое значение торговли для хозяйства античных обществ. Выделяя в качестве третьей ступени развития человечества феодальное общество, Д. Юм отмечал его прогрессивный характер. Для его времени это обстоятельство очень примечательно, так как тогда было весьма распространено представление о наступившем после блистательной античной эпохи периоде варварства, а те немногие, кто полагал иначе, исходили из того, что античное общество целиком было обществом рабов и рабовладельцев. Отмечая прогрессивность феодализма, Д. Юм, однако, не обошел вниманием возрастание степени эксплуатации в этот период. В качестве последней, четвертой, стадии эволюции он называл капитализм, общество, в котором начинает господствовать свободная торговля и частное предпринимательство. Отмечая как достоинства, так и недостатки этого периода, он воспринимает их, что весьма важно, исключительно в контексте предшествующего развития []. Таким образом, была впервые создана модель, весьма напоминающая марксову периодизацию истории; ее автор только не строил прогнозов на будущее, ограничиваясь замечаниями о том, что в идеальном социуме не будет «ничего подобного правительству или политическому обществу, а каждый человек, следуя собственной свободе, будет жить в полном мире и согласии со всеми другими» [], и не создавал философской теории истории, ограничиваясь лишь частичным обобщением большого количества первичных наблюдений, основанных на фактах.

Учитывая значение английских исследователей для формирования марксовой теории, не следует забывать и о том, что важные ее элементы были заимствованы и из работ выдающихся представителей немецкой философии этого же периода. Например, идея о том, что история человеческого общества представляет собой «всеобъемлющий, ступенчатым образом разворачивающийся процесс, включающий в себя эволюцию и революцию» [], принадлежит И. Гердеру. Он же высказал и мысль о том, что результатом истории должно статьи такое состояние, когда человек преодолеет те качества, которые связаны с вынужденными подчинением его материальной необходимости []; по сути дела, здесь имеется связь с высказываниями Маркса о «царстве свободы», начинающемся «по ту сторону сферы собственно материального производства». Другой выдающийся мыслитель, И. Кант, предположил, что развитие человечества движется к такому состоянию, когда свобода каждого из людей станет залогом свободы других и условием непрекращающегося прогресса социума; причем, по его мнению, человечество само должно осуществить преобразования, ведущие к такому состоянию. Он писал: «только в обществе — и именно в таком, в котором всем членам предоставляется наибольшая свобода, а, следовательно, не создается препятствий развитию всепроникающего антагонизма и в котором в то же время границы этой свободы определены и обеспечены наиболее точно и полно, дабы она могла сосуществовать со свободой других — только в таком обществе может быть достигнуто высшее предначертание природы — развитие всех ее дарований, заложенных в человечестве, — и природа хочет, чтобы и эту цель, как и все другие предназначенные ему цели, оно само осуществило» []. Принцип же развертывания истории человечества в соответствии с законом отрицания отрицания безусловно принят Марксом из гегелевской философии.

Все эти, равно как и многие другие, элементы научной мысли, оказали позитивное воздействие на творчество Маркса и Энгельса, на становление их теории. По сути дела, это были идеи либерализма. Нам кажется неправильной точка зрения, в рамках которой производится резкое противопоставление социализма и либерализма. Социализм, принимая либеральные представления о свободе, выступает не против свободы, а за регулирование отношений между человеком и обществом по поводу осуществления свободы. И в развитии последовательно научной теории этого вопросам значение Маркса весьма велико. Но при этом важно отметить, что революционные концепции начала девятнадцатого века были в гораздо большей мере чужды марксизму, нежели идеи указанных выше авторов. Описательный характер примитивных исторических построений Бланки и Вейтлинга, их исключительно поверхностные представления о будущем обществе безусловно не могли непротиворечиво инкорпорироваться в теорию истории, созданную основоположниками марксизма, а схематизм теории Фурье подобен схематизму построений советских сторонников теории «общественно-экономических формаций» в худшем ее виде. Даже сам путь марксова исследования показывает, что перед нами сторонник не уравнительно-коммунистической, а либеральной традиции. Он не идет, как шел Фурье, от постулирования общих законов развития природы к исследованию общественной жизни. Напротив, он следует Смиту, начавшему свое творчество с «Теории нравственных чувств», и закончившему его «Исследованием о природе и причинах богатства народов». Маркс также начинает свой анализ с проблемы человека, его положения в обществе, характеристик его личности, и недаром именно проблема отчуждения в 40-е годы является для него доминирующей. Лишь позже, пройдя через период политических и исторических исследований, Маркс обращается собственно к экономике, сквозь призму которой предпринимает своего рода переосмысление обнаруженных им ранее исторических закономерностей. И такое развитие философской доктрины основоположников марксизма должно, на наш взгляд, лучше всяких иных факторов, весьма однозначно указывать на их основных предшественников.

Ввиду того, что теория марксизма включила в себя множество положений, восходящих к выдающимся представителям либерализма восемнадцатого века, в ней возникало неизбежное противоречие между элементами, заимствованными из глубоких исследований этих авторов, и теми ее частями, которые оказались связанными с примитивными и идеологизированными представлениями утопистов. Академический характер теории многократно вступал в острые противоречия с ее революционным предназначением, причем эти противоречия не затухали, а становились со временем все решительнее. При жизни основоположников марксизма они не ощущались столь отчетливо, как позже, хотя некоторые из них прослеживались довольно ясно, что будет далее рассмотрено на примере анализа Марксом и Энгельсом процесса возникновения и процесса преодоления классовых различий.

Впоследствии же, когда на арену выступили ученики Маркса и Энгельса, данные противоречия быстро дали начало конфликтам между личностями, мгновенно нараставшим в условиях, когда большинство марксистов стали на путь революционной борьбы. При этом следует отметить, что последователи основоположников марксизма в большинстве своем довольно поверхностно понимали это учение, абсолютизируя заключенные в нем революционные моменты. Последнее обстоятельство привело к быстрой вульгаризации и примитивизации теории, которая стала постепенно отставать от потребностей практики, а затем и к действиям по преобразованию общества, принципиально несовместимым с марксистским гуманистическим идеалом и ведшим в конечном счете к историческому тупику. Но в то же время крен в сторону революционности как бы оттенил те элементы марксова учения, которые имели не идеологический, а сугубо научный характер, что в значительной степени спасло их от забвения. Большие прогностические возможности марксовой теории привели к тому, что многие ее положения были плодотворно использованы и развиты совсем не теми, на кого они были рассчитаны. Однако об этом мы поговорим несколько позже.

ОСНОВЫ МАРКСИСТСКОЙ МЕТОДОЛОГИИ

Марксистское учение, образовавшееся под влиянием и на основе развития прогрессивной научной мысли в разных областях знания, не является, на наш взгляд, столь комплексным, как это было принято считать еще совсем недавно. Марксизм, как мы уже говорили, несет в себе самом трудноразрешимое противоречие между своей научной и идеологизированной частями. Возникнув как идеологическая конструкция, основанная на примате гуманистических принципов, он в ходе своего развития был обогащен огромным количеством фактов и аргументов, однако последнее не изменило, а еще более обострило его двойственную структуру. С одной стороны, он остался идеологией, в рамках которой превыше всего ставится дело пролетариата и стремление к построению коммунистического общества; с другой стороны, данная теория представляет собой научное описание исторических, экономических и социальных процессов. В первом случае имеются предпосылки для преобладания идеологии над объективным знанием, во втором — условия доминирования научного видения над идеологией. Специфика Маркса как аналитика заключалась, на наш взгляд, также и в том, что ему удалось относительно непротиворечиво сочетать в своей концепции эти два подхода, не абсолютизируя одного из них. Между тем это же обстоятельство определило и дальнейшее развитие марксизма: прочти сразу же после смерти его основателя различные школы последователей абсолютизировали каждый свою сторону концепции и произошло известное разделение на «революционных марксистов» и «ревизионистов».

Там, где марксистская теория выступает как свободное от идеологии научное построение, все его составные части объединены глубоко присущим им принципом историзма. Поэтому можно утверждать, что теория истории является центральным звеном в марксизме; из исторических процессов Маркс и Энгельс черпали факты для обоснования своей философской доктрины, утверждению представлений о неизбежности определенной исторической перспективы посвящали они свои экономические исследования, для приближения коммунистического будущего совершенствовали стратегию и тактику классовой борьбы. Но при том, что по сути дела каждый элемент марксова учения в той или иной мере связан с изучением исторических процессов, Марксом была специально разработана исключительно стройная теория прогресса человечества, и именно она сейчас находится в центре нашего внимания.

Основой этой теории явилось созданное Марксом учение о трех общественных формациях (Gesellschaftsformationen) в истории человечества. Методология создания формационной теории кажется нам относящейся больше к области философской, нежели собственно исторической; представляется вполне убедительным положение, согласно которому три общественные формации выделены в соответствии с законом отрицания отрицания, составляя классическое диалектическое триединство. Основоположник марксизма называл открытые им ступени общественного прогресса по-разному; говорилось, например, о первичной [], вторичной и третичной формациях, однако более распространенным стало их обозначение как архаической [], экономической [] и коммунистической []. Хронологические границы общественных формаций Маркс не пытался строго определить, что лишний раз подчеркивает понимание им сложности и неоднозначности исторического процесса. Можно только говорить о том, что основными критериями для определения границ данных общественных формаций для него являлись отсутствие или наличие частной собственности, эксплуатации и классов. Нельзя не заметить, что указанные три признака конституируют не всегда совпадающие границы между формациями, и общество, которое по одному признаку может относиться, скажем, к архаической общественной формации, согласно другому принципу классификации может быть причислено к экономической. Маркс видит это затруднение; касаясь истории развития земледельческой общины, он пишет: «земледельческая община повсюду представляет собой новейший тип архаической общественной формации, и поэтому же в историческом движении Западной Европы, древней и современной, период земледельческой общины является переходным периодом от первичной формации к формации вторичной» [], подчеркивает, что «земледельческая община, будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной формации...» []. Поэтому можно утверждать, что в условиях архаической и коммунистической формаций не существует указанных выше трех черт общественного состояния, в то время как экономическая общественная формация основана на классовом делении общества, эксплуатации человека человеком и частной собственности; сама задача, стоящая перед формационной теорией, не требует, на наш взгляд, большей конкретизации определений и большей однозначности концепции.

Выделяя в истории человечества три большие формации, основоположник марксизма, как мы уже говорили, следует закону отрицания отрицания, показывая, каким поступательным, хотя и противоречивым, было развитие общества. Основное значение марксовой теории формаций заключается, на наш взгляд, в том, что она отмечает те великие эпохи в развитии человечества, которые с неизбежностью проходит каждый народ из составляющих земную цивилизацию. Эта часть марксистской теории отражает общие черты исторического прогресса, представляет фактически философию истории. Но и здесь важно подчеркнуть, что Маркс двинулся гораздо дальше своих предшественников, в частности, в том, что он поднялся к философии истории от исследования самого исторического процесса, а не попытался создать ее априорную картину. В восемнадцатом веке собственно история и философия истории оставались фактически разными науками: философы строили свои концепции исходя из философских же постулатов, вплоть до апелляций к имманентным чертам человеческой природы, историки же, как правило, не поднимались до глобальных обобщений. Поэтому создание цельной философской картины исторического процесса заметно выделяет Маркса на фоне ученых его времени. Сам же историзм, пронизывающий все его исследования, основывается скорее не на формационной теории, с которой его обычно связывают, а на концепции способа производства.

Понятие общественной формации и понятие способа производства не должны отождествляться в хронологическом аспекте. Последний термин используется основоположниками марксизма для анализа абстракций совершенно иного уровня, для исследования реального исторического процесса, и именно поэтому на первый план здесь выходят проблемы хозяйственной организации. Маркс выделял способы производства, в качестве которых понимались достаточно завершенные социально-экономические системы, внутри каждой общественной формации. Известно, например, его высказывание о том, что «в общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» []. Кроме того, не следует смешивать термины «общественная формация» и «общественно-экономическая формация». Если первый представляет собой естественную структурную единицу марксовой терминологии, являясь в немецком языке единым неделимым существительным «Gesellschaftsformation», то второй есть именно результат отождествления формации и способа производства, проведенного, причем совершенно безосновательно, советскими исследователями.

Корни такого отождествления восходят к известным ленинским положениям, основанным на неправильной трактовке им указанной выше марксовой цитаты в 1894 г. Тогда Ленин предложил следующий перевод данного отрывка: «рассматриваемые в общих чертах азиатские, античные, феодальные и новейшие буржуазные производственные порядки могут быть рассматриваемы как прогрессивные эпохи в истории экономических формаций общества» []. В данном случае текст перевода несет многочисленные неточности и двусмысленности, не говоря уже о чисто редакционных погрешностях; сам Ленин в 1914 г. признал его ошибочность и привел отрывок в ныне известной редакции []. Однако понимание им множественности «экономических формаций общества» и множественности «способов производства» привело Ленина к введению понятия «общественно-экономическая формация» как термина, сочетающего разные стороны общественной жизни. Это его понимание, вполне, возможно, здравое, было, однако, приписано им Марксу, когда он ставит последнему в заслугу то, что он ввел в социологию понятие общественно-экономической формации []. Таким образом Ленин нарушил марксову терминологию.

Позднее, когда книга «Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов» стала настольным изданием многих советских марксистов, неверный ленинский перевод и связанный с ним новый термин были узаконены и стали предметом бурных обсуждений. Начиная с 1929 г., по формационной тематике развернулась широкая дискуссия, участники которой, однако, постепенно эволюционировали не к диалектической марксовой конвенции, а к примитивному пониманию общественного развития как процесса смены пяти «общественно-экономических» формаций. Данная точка зрения, развивающаяся в рамках школы академика М.Н. Покровского, получила свое идеологическое закрепление в середине 30-х годов в работах И.В. Сталина [].

Реально же, повторим еще раз, мы наблюдаем у Маркса философское осмысление общественного прогресса, выраженное в теории трех общественных формаций, и анализ конкретного развертывания исторических событий на фоне хозяйственного развития, что воплощено в концепции способов производства. Двухуровневость построения исторического исследования является важным элементом новизны марксизма по отношению к теориям его предшественников.

Динамичность марксовой исторической доктрине придает выполненная в соответствии с ней концепция смены общественных формаций и способов производства. Долгое время среди советских исследователей доминировало мнение о том, что смена «общественно-экономических формаций» обязательно опосредуется социальной революцией. При этом, как утверждалось, такая революция имеет и политическую сторону. Единственным аргументом в пользу такого подхода, однако, выступали лишь слова Маркса «каждая революция разрушает старое общество, и постольку она социальна. Каждая революция низвергает старую власть, и постольку она имеет политический характер» []. Между тем этот тезис, относящийся к 1844 г., был кардинально пересмотрен Марксом и Энгельсом уже через несколько лет, когда Энгельс указал, что «социальная революция есть нечто совершенное иное, чем происходившие до сих пор политические революции: в отличие от них она направлена не против собственности монополии, а против монополии собственности» [], с чего началась традиция использования термина «социальная революция» фактически исключительно для обозначения коммунистического преобразования общества. Если обратиться к переводам работ Маркса и Энгельса, составившим второе издание собрания их сочинений на русском языке, то можно увидеть, что термин «социальная революция» применяется именно в таком контексте более 140 раз, встречаясь в текстах в общей сложности около 150 раз []. Позднее Маркс, приняв позицию Энгельса, распространил применение данного термина и на обозначение перехода от первичной общественной формации ко вторичной. Он называл социальной революцией разрушение общинных структур в Индии эпохи английской колонизации, а Энгельс, в свою очередь, принявший марксову позицию, обозначил этим же термином подрыв отношений родовой общины в Древнем Риме. Теория социальной революции, таким образом, являлась имманентным элементом марксовой теории истории, а не дополнением к теории классовой борьбы, и порождена концепцией общественных формаций, ибо социальными революциями основоположники марксизма называли исключительно переходы от одной общественной формации к другой [].

В отличие от смены общественных формаций, переходы от способа производства к способу производства рассматриваются в марксизме в качестве политических революций. В данном случае Маркс как историк находится безусловно выше своих предшественников, которые анализировали революционные изменения в первую очередь со стороны их формы. Он же, вводя понятия социальной и политической революций, подчеркивает, что различия заключаются не только в их значении для исторического процесса, но также и в порождающих те или иные революционные изменения причинах. Если социальная революция вызывается противоречием между производительными силами и производственными отношениями [], то революция политического типа обусловлена скорее противоречием между развивающимся экономическим базисом и противодействующей такому развитию политической надстройкой []. Вот как описывает Маркс ситуацию, приводящую к развертыванию политической революции: «…ранний интерес, когда соответствующая ему форма общения уже вытеснена формой общения, соответствующей более позднему интересу, еще долго продолжает по традиции обладать властью в лице обособившейся от индивидов иллюзорной общности (государство, право), — властью, которая в конечном счете может быть сломлена только посредством революции» []. Мы также видим в работах Маркса указания на то, что в рамках экономической общественной формации между производительными силами и производственными отношениями серьезное противоречие «уже неоднократно имело место,.. не угрожая, однако, ее основам» [], так как в этих условиях «всякое изменение производительных сил людей ведет за собой изменение в их производственных отношениях» []. Существенным моментом, которого недоставало многим советским исследователям исторического процесса, является понимание тесной взаимосвязи производительных сил и производственных отношений не только в рамках отдельного способа производства, но и в экономической общественной формации в целом. Только при выходе за пределы общественной формации эта связь разрывается и тогда наступает эпоха гигантских изменений, эпоха социальной революции.

На наш взгляд, марксова теория социальной и политической революций, концепция двухуровневости происходящих исторических процессов, может дать для исторической науки столь же много, как выделение абстрактного и конкретного труда дало для политической экономии. Величайшим шагом вперед Маркса-историка по сравнению с его предшественниками было вычленение уровней развития исторического процесса. Но в то же время, если рассмотреть исторические теории домарксова периода, всегда каким-то образом субординировавшие события, но редко дававшие концептуальную картину прогресса, в качестве тезиса диалектической триады, то исследование Маркса представляется антитезисом: здесь был сделан решительный шаг от самой истории к философии истории, к ее теории, и эта последняя достигла высокой степени совершенства, но новая концепция не была при жизни Маркса достаточно последовательно и полно применена для анализа всех многообразных сторон общественной жизни. Поэтому необходимость синтеза теории истории и конкретных оценок социальной жизни по-прежнему сохранялась.

Марксова историческая доктрина, однако, позволяет иначе, чем это у нас обычно предпринималось, взглянуть на три важные проблемы, которые до сих пор стоят перед советскими экономистами, социологами и философами истории. Во-первых, это так называемая проблема нестандартных обществ; во-вторых, вопрос об определении исторического места современных западных социумов; и, в-третьих, анализ исторической перспективы прогресса человечества.

Марксова теория общественного развития принципиально не предполагает самого вопроса о нестандартных обществах. Историческая концепция марксизма трактует о том, что каждый народ в своем развитии проходит как бы высшие формы каждой общественной формации: родовую общину, как отражение закономерностей архаической формации, капиталистический способ производства, как олицетворение экономической, и высшую фазу коммунистического общества. Эти три состояния неизбежны на историческом пути каждого народа, несмотря на любое ускорение или замедление межформационных переходов. События последнего времени в «социалистических» странах лишний раз демонстрируют невозможность создания социалистического, а тем более коммунистического общества в социумах, не прошедших естественного пути развития экономической общественной формации. В то же самое время Маркс и Энгельс отмечают, что даже при такой «заданности» исторического прогресса, в эпохи, ознаменовывающие переход от зрелого состояния одной общественной формации к зрелому состоянию другой общественной формации, возможны различные пути исторического развития. Подробный анализ таковых основоположникам марксизма удалось провести только на примере перехода от архаической общественной формации к экономической, и он воплотился в концепции двух различных путей образования классов. Как известно, с одной стороны существовала возможность перехода к классовому обществу через разрушение общинных структур и эксплуатацию одного члена бывшей общины другим; с другой стороны, при наличии необходимых условий могла произойти консервация общины и возвышение ее правителей, присваивающих себе верховную власть над общинниками и начинающих эксплуатировать всю систему как единое целое [].

Маркс и Энгельс, однако, оказались непоследовательными в воплощении этого открытого ими универсального принципа многовариантности в своей теории истории. Политические факторы в данном случае решительно возобладали над теоретическими, и, как известно, основоположники марксизма абсолютизировали революционный путь уничтожения капиталистического способа производства. Между тем, согласно их теории, этот тип общества является высшей точкой развития экономической общественной формации. И у них, на наш взгляд, не было достаточных оснований утверждать, что именно вслед за этой высшей точкой последует автоматический крах данной формации. Именно это и подтвердила история. С достижением экономической общественной формацией своего высшего предела в виде капиталистического типа производства выявились два альтернативных пути развития — социалистический и новый, эволюционно вырастающий из капитализма, но существенно от него отличающийся. Согласно методологии марксовой теории истории, и мы подробно это уже рассматривали, данный новый способ производства можно считать посткапиталистическим обществом, существующим в исторических рамках экономической общественной формации []. Возникновение данного нового качества относится, скорее всего, к периоду после Второй мировой войны, и кризис социалистического лагеря, потеря им своих позиций, а впоследствии распад и крах коммунистических режимов могут быть объяснены не в последнюю очередь и тем, что социалистические страны получили на этом этапе развития в качестве своего «противника» не старый, «умирающий» капитализм, с которым они одно время успешно соперничали, а новое, успешно саморазвивающееся общество.

Между тем такая трактовка вопроса, как известно, не получила распространения среди советских марксистов. Напротив, еще совсем недавно была предпринята весьма спорная попытка определить современное состояние западного общества как своего рода «реальный капитализм», как комплексное буржуазное устройство, объявив при этом все прежние формы западных социумов лишь переходным периодом, предшествовавшим становлению подобного зрелого капитализма. Данная точка зрения, выдвинутая в 1988 г. В.А. Медведевым [] получила определенную поддержку, несмотря на то, что недвусмысленно предполагала ошибочность всех прежних политико-экономических построений: от «Капитала», основанного на предположении капитализма девятнадцатого века зрелым способом производства, до работ Ленина, в основу которых было положено представление об империализме как фазе заката капиталистического строя. Более того, у высказанной гипотезы появились и противники, которые подвергли ее критике с еще более ортодоксальных позиций и трактовали современные западные общества как новый этап в эволюции загнивающего империализма, принципиально не замечая большинства явлений, которые без сомнения свидетельствуют о качественном изменении самих основ современных западных обществ.

Нельзя не сказать несколько слов и о марксовом видении исторической перспективы. Известно, что таковой он считал коммунистическое общество. Чаще всего советские исследователи говорили о таких принципиальных чертах этого строя, как господство отношений свободы, равенства и братства, распределение по потребностям и изобилие материальных и духовных благ. Однако все эти характеристики коммунизма не являются научной заслугой Маркса и Энгельса; напротив, именно в этом мы видим наиболее откровенное заимствование основоположниками марксизма элементов утопического социализма. Наиболее существенной же мы считаем трактовку Марксом коммунизма как царства свободы, начинающегося «в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней необходимостью, и, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственного материального производства» []. Это понимание коммунизма сочетается с рядом тезисов Маркса о природе и исторических судьбах труда.

Маркс весьма историчен в своем подходе к такому всеобщему явлению, каким кажется труд. Говоря о том, что последний «по своей сущности есть несвободная, нечеловеческая, необщественная, обусловленная частной собственностью и создающая частную собственность деятельность» [], он указывает, что «частная собственность есть не что иное, как овеществленный труд. Если частной собственности хотят нанести смертельный удар, то нужно повести наступление на частную собственность не только как на вещественное состояние, но и как на деятельность, как на труд» []. По мнению Маркса и Энгельса, социалистическое переустройство общества должно быть ориентировано прежде всего не на изменение общественной формы труда, не на его «освобождение», а на преодоление труда как специфического, обусловленного внешней необходимостью, вида деятельности. «Труд, — отмечали Маркс и Энгельс, — уже стал свободным во всех цивилизованных странах. Дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить» []. Переход к коммунизму как к обществу, основанному на надутилитарно мотивированной деятельности, представляет собой важный элемент марксовой футурологии, вытекающий из его исторической концепции.

Последнее обстоятельство крайне важно, хотя принципиально игнорируется большинством советских исследователей. Фактически никто из них не рассматривает деятельность в обществе будущего, деятельность в коммунистическом социуме иначе как труд, пусть даже прибавляя к этому термину эпитеты «творческий», «свободный», «обогащающий личность» и так далее. Между тем Марксу удалось, на наш взгляд, уловить то существенное обстоятельство, что новое, качественно отличное от системы экономической общественной формации общество может быть построено только на виде деятельности, в аналогичной мере отличном от труда, предполагающем качественно новый тип мотивации. Основой последней, видимо, должна стать та потребность во всестороннем и гармоничном развитии личности, о которой так много говорил Маркс. Однако его теория и в данном случае оказалась несколько ограниченной, и в первую очередь потому, что основоположнику марксизма не удалось отказаться от использования термина «труд» и заменить его чем-то иным. Теория Маркса и Энгельса, и это мы еще отметим, не знает понятия творчества, и даже активность, всецело определяемую потребностями самореализации личности, они не называют иначе, как «свободным трудом», противореча тем самым своим же тезисам о его «освобождении». Маркс фактически подошел к пониманию неизбежности преодоления трудовой деятельности в обществе будущего, но так и не смог преступить грань привычных терминологических представлений, что привело к консервации домарксовых представлений в среде его последователей, продолжающейся и поныне.

Таким образом, можно отметить следующее. Марксова историческая концепция безусловно более совершенна, нежели теории его предшественников. Главными достижениями основоположников марксизма явились, во-первых, построение философии прогресса исходя из анализа конкретных исторических событий и фактов, из их обобщения, и, во-вторых, как следствие этого, создание разноуровневой исторической доктрины. Общефилософские же моменты отделяются Марксом и Энгельсом от исследования исторических событий на более низком уровне абстракции. Можно сказать, что если философы восемнадцатого века создавали теории, в которых нередко оказывались смешанными отдельные исторические события и состояния, мнения автора по их поводу, а также гипотезы о глобальных исторических процессах и закономерностях, то в марксизме возникла достаточно четкая структурированность теории, которая дополняется совершенным терминологическим аппаратом.

Но в то же время и эта концепция не может быть названа, несмотря на многочисленные существовавшие к этому попытки, завершенной. Противоречия между теорией и практикой, между открытыми историческими законами и стремлением следовать политической целесообразности — все это привело к тому, что соединения теории с практикой на деле не было осуществлено в должной мере. Развитие марксизма начиная с Ленина направилось не по пути обогащения теории новыми, соответствующим образом обработанными, данными практики, а по пути разменивания концепции на многочисленные «руководства к действию» и приспособления теории для объяснения любого нового факта действительности, ради чего нередко приносились в жертву не только внутренняя строгость самой доктрины, но, что более опасно, также и убедительность аргументации. Теория Маркса и Энгельса, и это можно говорить сегодня вполне определенно, была вульгаризирована и разрушена в первую очередь ее собственными последователями.

КТО ЖЕ НАСЛЕДНИК?

Было бы совершенно неверно считать, что рациональные элементы марксовой теории общественного прогресса не были замечены западной мыслью, которая в двадцатом веке продолжала с успехом развивать многие из тех традиций, которые ранее привели к возникновению самого марксистского учения. Более того, все дальше советская идеология отходила от использования марксова метода, и чем примитивнее становились ее объяснения новых общественных явлений, чем больше становилась пропасть, отделявшая «марксистов» как от подлинной марксовой теории, так и от явлений современного мира, тем явственнее стали прослеживаться некоторые моменты, присущие марксизму, в западной социологической мысли. Можно говорить и о том, что определенные меры к совершенствованию общественного устройства были предложены социалистами и социал-демократами, что большие успехи были достигнуты в областях знания, дополнявших историческую теорию, но мы хотели бы акцентировать внимание на том, что после Второй мировой войны на Западе стала прокладывать себе дорогу новая теория, многие фундаментальные положения которой обнаруживали сходство с марксистскими, зачастую даже совершенно феноменальное.

Мы имеем в виду теорию постиндустриального общества. Многократно раскритикованная советскими авторами, она возникла в конце 50-х — начале 60-х годов, когда в западном обществе начала складываться новая парадигма технократического и социального мышления. По сути дела, именно в этот период успехи техники впервые привели к реальным изменениям в жизни общества, принесли с собой улучшение положения рабочего класса, вызвали новые массовые потребности, породив вместе с тем и эффективные средства их удовлетворения. Наряду с этим те же самые явления потребовали отказа от развития унифицированного производства и потребления, серьезно разнообразили возможности проявления человеческой индивидуальности, определили гигантские сдвиги в структуре рабочей силы, ее переток из материального производства в сферу услуг и информации. Все эти изменения не могли не найти отражения в социологической доктрине Запада, и ее передовые представители выдвинули целый ряд смелых гипотез, связанных с безвозвратным уходом прежнего видения мира. По их мнению, сегодня возникают основы общества, где господствует взаимоотношение между индивидами, заменяющее их взаимодействие с мертвыми машинами, устраняются основы старых экономических систем, возникают и развиваются третичный и четвертичный сектора экономики. Появившись как концепция, предсказывавшая некоторые изменения в рамках существующего социума, теория постиндустриализма быстро получила должное методологическое обоснование и превратилась в комплексную доктрину, описывающую исторический путь человечества. В этом отношении вполне возможно ее адекватное сравнение с марксистскими представлениями о путях исторического и экономического прогресса.

Начиная оценку теории постиндустриального общества с ее методологических аспектов, следует отметить, что она претендует на концепцию исторического развития человеческой цивилизации, на специфическую теорию истории; в этом контексте мы сразу замечаем два существенных ее сходства с марксовыми представлениями.

Во-первых, теоретики постиндустриального общества основывают свою методологию на признании трех основных эпох человеческой истории — аграрного, индустриального и постиндустриального обществ. Последние, разумеется, не тождественны общественным формациям Маркса и Энгельса, но между ними существует, как мы полагаем, определенное сходство.

Известные западный исследователь Р. Арон, например, указывает, что индустриальный строй представляет собой «такой тип социума, который открывает новую эру в человеческом развитии», приходя на смену аграрным обществам, и при этом «легко дать абстрактное определение каждого типа общества, но трудно обнаружить его конкретные пределы и выяснить, является то или иное сообщество архаическим или индустриальным» []. Таким образом, автор противопоставляет индустриальную цивилизацию аграрной и отмечает, что фактически невозможно найти четкую хронологическую границу между ними. То же самое мы уже видели у Маркса относительно грани между архаической и экономической общественными формациями [], [], когда он признает возможность сосуществования во времени форм архаической и экономической, а также и то, что исторический переход от первой формы ко второй может продолжаться столетия.

Три стадии развития цивилизации, — аграрная, индустриальная и постиндустриальная — подробно рассмотрены Д. Беллом, признанным классиком постиндустриализма. Сравнение этих обществ, черты которых мы не будем здесь подробно излагать, проводится им по ряду направлений: по типу взаимоотношений между человеком и природой, характеру труда в соответствующем обществе, механизму мотивации человеческой деятельности, техническому уровню производства и источникам энергии, на основе которых ведется производственный процесс []. Бесспорно, в отличие от марксова подхода существенный акцент в данном случае сделан на технических условиях производства в том или ином социуме. Однако подобный подход изначально ориентирован на исследование тех сторон общественной жизни, которые отличаются своим постоянным поступательным развитием. И если в созданной основоположниками марксизма концепции общественные формации и способы производства, ориентированные на изменяющиеся черты общества, исторически сменяют друг друга, то видение истории постиндустриалистами оказывается существенно иным. По мнению Д. Белла, «постиндустриальное общество не может заместить (displace) индустриальное, и даже аграрное.., оно только добавляет к ним новое измерение» []; оно есть «совокупность новых принципов социально-экономической организации и новый тип жизни, приходящий взамен индустриальной системы так же, как она пришла на смену аграрной… это не должно означать прекращение производства материальных благ. Постиндустриальные тенденции не замещают предшествующие общественные формы как «стадии» общественной эволюции. Они часто сосуществуют, углубляя комплексность общества и природу социальной структуры» []. Этот подход представляется нам весьма плодотворным: он предполагает как преемственность исторического развития, так его многовариантность и многоукладность. В свете постигшей коммунистические режимы неудачи построения общества в соответствии с заранее созданной априорной моделью, основанной на четких и однозначных принципах, данная методология кажется вполне приемлемой в сегодняшних сложных условиях.

Во-вторых, несмотря на столь усердно подчеркиваемую поступательность и преемственность социального прогресса, сторонники постиндустриализма, как и Маркс, обозначают эпохи перехода от аграрного общества к индустриальному и от него к постиндустриальному как социальные революции. Так же как и основоположники марксизма, они в первую очередь обращают внимание на значимость той социальной революции, которая отделяет индустриальное общество от постиндустриального. Отмечая, что сама природа последнего основывается на максимально полном развитии всех способностей человека, называет переход к нему наиболее значительной социальной революцией в истории человечества Ж. Серван-Шрайбер []. Революционизирующее значение придают становлению «информационного» общества и многие другие авторы [].

Интересно отметить, что Д. Белл, анализируя проблему перехода, непроизвольно начинает пользоваться специфическими марксовыми терминами, когда утверждает, что в результате соответствующих социальных изменений происходит становление общества, которое может быть охарактеризовано не только как постиндустриальное, но и как постэкономическое [], Последнее понятие не получает широкого распространения в рамках теории постиндустриализма, но уже один только факт его появления, на наш взгляд, может рассматриваться как весьма показательный.

Однако, отмечая устойчивый характер движения человеческого общества в своей истории от аграрного общества через индустриальное к постиндустриальному состоянию, классики данной теории не считают, что такой путь един и не имеет разнообразных исторических форм. Как и основоположники марксизма, Д. Белл и его последователи признают возможность многовариантного развития. Однако в силу того, что они исследуют историю с высоты второй половины двадцатого столетия, их акценты существенно смещены. Если Маркс и Энгельс обращались в первую очередь к анализу перехода от архаической общественной формации к экономической, то современные теоретики предпочитают столь же пристально изучать ныне происходящие процессы. Именно сегодняшняя практика подталкивает их к признанию такой многовариантности. К концу 70-х годов классики данного направления вынуждены были констатировать, что не существует возможности строгого движения по одной определенной линии прогресса, и пути перехода к постиндустриальному обществу могут быть существенно различными для разных народов, составляющих цивилизацию [].

По мнению Д. Белла, противоречия индустриального общества могут разрешаться разнообразными путями. Крайними методами, видимо, являются, с одной стороны — революция, рушащая устои существовавшего ранее общества, и, с другой стороны, его консервация перед лицом революционной опасности, то есть своего рода попятное движение. Наиболее оптимальным путем предполагается средний путь, основанный на усвоении обществом культурных и научных ценностей, развитии взаимозависимости всех сторон жизни общества и переход на основе этого к более высокой фазе эволюции. Именно по такому пути, как полагают теоретики постиндустриализма, и движутся сегодня наиболее развитые страны мира, однако сама возможность многовариантного прогресса остается реальностью, составляя важную черту всемирноисторического процесса.

Таким образом, даже при поверхностном рассмотрении теории постиндустриального общества мы видим, что она представляет собой не только концепцию, направленную на осмысление нынешнего положения вещей, но и достаточно завершенную доктрину исторического развития. Деление истории человечества на три эпохи, отказ от четкого определения их хронологических границ, признание революционной значимости переходов от одного периода к другому, частое подчеркивание многовариантности исторического процесса — все это сближает методологические основания постиндустриализма с марксовой теорией истории.

Соответственно возникает и целый ряд вопросов о соотношении практической значимости марксовой концепции и постиндустриальной теории. Переходя к рассмотрению этого вопроса, мы должны иметь в виду, что нам приходится сравнивать описание постиндустриалистами сегодняшнего состояния западного социума и марксовы прогнозы будущего общества, то есть реальную теорию с футурологическим прогнозом. Уже из самого такого положения вытекает, что исследования теоретиков постиндустриализма более актуальны сегодня, чем марксистские гипотезы, однако мы хотим сосредоточиться на том, как подходил Маркс и как подходят современные сторонники постиндустриальных концепций к проблемам развития экономического базиса общества, к источникам и условиям экономического прогресса.

Мы уже говорили, что марксова теория неоднородна и наряду с философским, существует ее экономический аспект, причем последний, как правило, в гораздо большей степени, чем первый, подвержен влиянию прагматизма и положения, составляющие его, непосредственно связаны с хозяйственными проблемами современного Марксу и Энгельсу общества середины девятнадцатого века. Поэтому данная часть марксова учения должна периодически обновляться и находиться в процессе постоянного развития для того, чтобы отвечать требованиям изменяющейся ситуации. Однако приходится сразу признать, что ее развитие, сколь бы творческим и содержательным оно ни было, со временем обязательно натолкнется на препятствие в виде изменившихся общественных условий, которые становятся качественно отличными от тех, что наблюдались основоположниками учения. Печать этого обстоятельства неизгладимо лежит на всех сторонах марксистской концепции.

Какие основные черты реального общества получили отражение в марксовой экономической доктрине? Рассмотрим лишь несколько из них. Прежде всего, основоположники марксизма, анализируя капиталистическую систему, отмечают товарный характер экономики. Начиная свое исследование с товара как элементарной «клеточки» буржуазного общества, Маркс затем развивает теорию стоимости и детально доказывает то, что основа определения пропорций обмена заключена в количестве труда, овеществленного в товаре.

Содержание раздела