Модель капитализации России - Сиземская И.Н.
Процесс нашего капиталистического развития будет, конечно, в силу нашей экономической отсталости идти медленнее, чем в Америке и носить очень болезненный характер. С этим нужно считаться.
П. Б. СТРУВЕ
Начало 1890-х было переломным временем в развитии российской общественной мысли.
С одной стороны, находили свою нишу буквально все направления, сформировавшиеся в предшествующие десятилетия: по-прежнему, хотя и в несколько смягченной форме, продолжали спорить о путях развития России славянофилы и западники; заимев новых союзников и новых противников, оставались «в силе» все направления либерализма — от классического, «охранительного» (Б. Н. Чичерин, П. И. Новгородцев) до нового, «социального» (Б. А. Кистяковский, С. А. Котляревский); немало приверженцев имели идеи М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина; сформировалась самостоятельная социологическая школа — в философии, истории, психологии (В. О. Ключевский, М. М. Ковалевский, Н. И. Кареев, Р. Виппер, Е. В. Де-Роберти); быстрыми темпами развивалась земская статистика; уже создал свою «теократию» Вл. Соловьев, положив начало новым религиозным исканиям; становился широко известным марксизм. Одним словом, палитра общественно-философских направлений была весьма многокрасочна.
Духовными скрепами общественной мысли выступали прежние ценности, делавшие российскую духовную культуру именно российской — самобытной и одновременно похожей на европейскую, вернее, соравной ей. Такими скрепами оставались антропологизм с его ориентацией на гуманизм, интересом к теме человека и его судьбы, доминирование в социальной философии моральных установок и этических схем жизни, «исповедание» своеобразной «мы-философии», связывающей самореализацию личности прежде всего с общением и коммуникаторными формами жизни, вера в жизненную силу нравственных принципов мироздания, в призвание человека к постижению этих принципов, с тем чтобы преобразовать мир на началах добра и «очистить» себя в этой преобразующей деятельности. Но главное, всем и каждому из этих направлений было свойственно неприятие социальной несправедливости, сострадательность к униженным и оскорбленным и в связи с этим — пронизывающая все «эмоциональная революционность», направленная против жестокости тех условий, в которых жил народ. Всех объединяло активное переживание настоящего и будущего России, перспектив ее экономического, социального и духовного развития. Перефразируя известное изречение Герцена, можно сказать: да, все были разными (а некоторые даже противниками), в то время как сердце билось одно.
С другой стороны, несмотря на плюрализм теорий, парадигм и просто интерпретаций существующей ситуации, чувствовалась тяга к чему-то «определенному», к оценкам более однозначным, потребность в теории, которая решилась бы сказать, что знает ответы на волнующие вопросы, и смогла бы
взять ответственность за свои рекомендации «что делать?». Иными словами, интеллигентское сознание и вся философско-общественная мысль, ощутив себя «на переломе», словно замерли в ожидании чего-то нового, способного вывести из состояния неопределенности и «приоткрыть дверь» в будущее, увидеть его, пусть и смутные, контуры. Нужна была теория, которая стала бы, как станут говорить позже, «руководством к действию», в которую можно было поверить, пусть и ценой утраты тех или иных «старых добрых истин». Впрочем, нужны были и новые истины.
Получилось так, что подобную теорию предложили сторонники марксистского мировоззрения, заимствованного на Западе, но быстро нашедшего в России адекватную для этой системы взглядов интеллектуальную и эмоциональную почву и ставшего в 1890-х достаточно популярным.
ИЗВЕСТЕН МАРКСИЗМ В РОССИИ стал гораздо раньше. В 1861 году «Современник» опубликовал изложение Н. В. Шелгуновым работы Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», в 1865-м в пересказе П. Н. Ткачева появилось Введение из «К критике политической экономии» Маркса, в 1869-м был издан на русском «Манифест Коммунистической партии», а в 1872-м — I том «Капитала» в переводе Г. А. Лопатина и Н. Ф. Даниельсона. В 1894 году вышел русский перевод книги Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»; благодаря активной пропаганде марксистских экономических идей профессором киевского университета Н. И. Зибером стал известен «Анти-Дюринг». Зибер был последовательным сторонником экономического учения Маркса: в 1871 году он опубликовал работу «Теория ценности и капитала Д. Рикардо» и ряд статей в «Знании» под общим названием «Экономическая теория К. Маркса», в 1885-м эти статьи в переработанном виде были переизданы под общим названием «Давид Рикардо и Карл Маркс в их общественно-экономических исследованиях». По оценке Н. Ангарского, Зибер был первым «легальным марксистом» в России
1. Следует отдать должное и А. И. Скворцову, никогда не признававшего себя марксистом, но оказавшего влияние на приверженцев марксизма своими работами «Влияние парового транспорта на сельское хозяйство» (1890) и «Экономические этюды» (1893). Струве, высоко оценивая исследования Скворцова, признавал: «Мы (я и Скворцов, мой «легальный марксизм»)… восприняли идею, когда-то примененную Марксом к Германии, а именно — что мы страдаем не от развития капитализма, а от недостаточного его развития»2.
ПРАВДА, ПОПУЛЯРНОСТЬ марксистских идей имела и обратную сторону: пересказы, интерпретации, да и сами переводы не всегда адекватно отражали пропагандируемые идеи, «выборка» из них не давала систематического представления о марксизме как философском учении, не говоря уже о том, что «пересказы» несли на себе печать тех идей, в контекст которых включались порой волей случая. Уместно вспомнить слова самого Маркса: «Такова ирония судьбы, — писал он, — русские, с которыми я в течение 25 лет беспрерывно боролся в своих выступлениях, не только на немецком, но и на французском и на английском языках, всегда были моими «благодетелями». В 1843—1844 г.г. в Париже тамошние русские аристократы носили меня на руках. Мое сочинение против Прудона (1847 г.), а также то, что издал Дункер (1859 г.) («К критике политической экономии») нигде не нашли такого большого сбыта, как в России. И первой иностранной нацией, которая переводит «Капитал», оказывается русская. Но все это не следует переоценивать. Русские аристократы в юношеские годы воспитываются в немецких университетах и в Париже. Они всегда гонятся за самым крайним, что дает Запад. Это чистейшее гурманство, такое же, каким занималась часть французской аристократии в XVIII в столетии»
3. Можно не соглашаться со столь нелестной оценкой русских интеллектуалов, но ведь классик не знал (и не подозревал), чем станет его учение не для одного поколения «среднестатистических» русских в недалеком будущем.
Мода на марксизм в 1890-х объяснялась возможностью дать с его позиций достаточно убедительную критику господствующей идеологии народничества, зашедшей к этому времени в тупик, противопоставив ей теорию более убедительную и, главное, соответствующую российским реалиям и позволяющую моделировать пути развития страны — учение, по тогдашней терминологии, «экономического материализма», к которому причисляли себя все, кто отстаивал примат материально-производственного фактора в общественном развитии и очевидность вхождения России в процесс капитализации. А. А. Кизеветтер много позже вспоминал: «То была пора бесконечных ожесточенных полемических турниров между «народниками» и «марксистами». Со времени знаменитых споров между западниками и славянофилами русское общество еще не переживало такого острого пароксизма идеологической борьбы. Но если полемика между западниками и славянофилами велась в свое время в четырех стенах некоторых салонов, в среде избранных кружков передовых мыслителей, то споры между марксистами и народниками в 90-х годах захватили самые широкие круги и одно время, можно сказать, почти всецело наполнили собой содержание умственных интересов русского общества… Куда бы вы ни появились, вам прежде всего предлагали вопрос: вы марксист или народник?»
4
Марксизм был воспринят как «свежий ветер с запада» (
С. Франк), как последнее слово европейской философии и науки. «После политического удушья 80-х годов, — писал С. Булгаков, — марксизм является источником бодрости, деятельного оптимизма, боевым кличем молодой России, как бы общественным бодрилом, он усвоил и настойчиво пропагандировал определенный, освященный вековым опытом Запада практический способ действия, а вместе с тем он оживил упавшую было в русском обществе веру в молодость национального возрождения, указывая в экономической европеизации России верный путь к этому возрождению»
5. В марксизме увидели доктрину, которая может дать отсталой и усталой России ответ на вопрос, как приобщиться к достижениям мировой цивилизации: в нем «казалась преодоленной та пропасть, тот дуализм между общефилософским мировоззрением и областью социального развития, который составлял слабую сторону народников»6. Вот почему в 1890-х годы в марксизме «получали крещение», по выражению Г. П. Федотова, все новые — в том числе и консервативные — направления русской политической мысли; Н. А. Бердяев называл марксизм 1890-х преодолением провинциализма и выходом на большой простор.
Но именно поэтому русский марксизм существовал во множестве различных версий, толковавших немецкий первоисточник самым противоречивым образом
7. Именно в это время и появилась особая разновидность «русского марксизма» (впоследствии ее совершенно справедливо назвали «критическим марксизмом»), представившая политэкономические идеи Маркса применительно к двум болезненным проблемам общественного развития: как завоевать политическую свободу и как поднять экономическую жизнь страны. Марксизм отождествлялся не с научным социализмом, а с обоснованием исторической необходимости капитализма в России — по своей сути, заметим, проблемой чисто либеральной.
Представители этого направления (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев) попытались соединить экономическое учение Маркса с идеями либерализма, придав марксизму «смягченный характер» (в отличие от ортодоксального толкования плехановской школой). Они выступили на страницах легальной печати (отсюда и название «легальный марксизм») — «Новое слово», «Вопросы философии и психологии», «Начало», «Мир Божий», «Научное обозрение» и т. д. — с критикой идеологии народничества и пропагандой экономического учения Маркса. «Легальный марксизм» как своеобразный сплав западничества с традициями отечественной мысли, поставив своей целью «европеизацию» России, увлек значительную часть российской интеллигенции именно
здравостью (а не революционностью!) своих идей.
Тем самым «легальный марксизм» не просто выразил созвучное времени мироощущение части российской интеллигенции, но и оказал существенное влияние на последующее развитие ее сознания, выявил его «точки роста» в новом столетии. Н. А. Бердяев вспоминал, что это «марксистское течение… стояло на гораздо более высоком уровне, чем другие течения революционной интеллигенции. Это был тип, мало похожий на тот, из которого впоследствии вышел большевизм. Я стал критическим марксистом, и это дало мне возможность остаться идеалистом в философии. Произошла дифференциация разных сфер и освобождение сознания, сферы духовной культуры. Марксизм того времени этому способствовал… Марксизм конца 90-х годов был несомненно процессом европеизации русской интеллигенции, приобщением ее к западным течениям, выходом на большой простор»
8; близким было и восприятие Флоровского: «Для 90-х гг. характерны неокантианские мотивы, идеология императивов и долга, пафоса морального благородства… Антитезой этому моралистическому мировоззрению был марксизм… Марксизм… был практически возвращением к онтологии, к действительности, к «бытию»»9.
Вот почему «легальный марксизм» сразу же был воспринят как ответ на вопрос
о путях модернизации России, как искомое обоснование перехода России на капиталистический путь развития в рамках социал-демократического мировоззрения, подводившего черту под утомившим уже всех спором славянофилов и западников. Началом «легального марксизма» можно считать появление в 1894 году книги П. Б. Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». В контексте критики социологических и экономических идей народничества здесь развивались идеи всеобщей капитализации народного хозяйства страны. Впервые в легальной литературе была нарушена монополия народников на теоретическое осмысление действительности, а их взглядам была противопоставлена марксова теория «природно-исторического развития».
Первый удар по народничеству Струве нанес годом раньше — серией рецензий на книгу Даниельсона «Очерки нашего пореформенного хозяйства» (1893) и работы В. В. Воронцова. Одновремено против признанных теоретиков народничества выступили М. И. Туган-Барановский («Промышленные кризисы в современной Англии» (1894), статьи в журналах «Мир Божий» и «Новое слово») и В. И. Ленин («Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов»; правда, эта работа осталась малоизвестной, поскольку была издана маленьким тиражом на гектографе). Всем троим вместе было столько лет, сколько мэтру народников Н. К. Михайловскому. Научные интересы Струве были многоплановы, в 1890-е годы ему ближе всего была проблематика, получившая впоследствии название теории экономических систем, или «теории хозяйственных механизмов»; интерес к ней Струве сохранит и позже
10.
В КАЧЕСТВЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО ОБОСНОВАНИЯ своих идей Струве использовал экономическое учение Маркса, продолжив традицию, начало которой было положено в 1870 — 1880-х уже упоминавшимся профессором политической экономии Н. И. Зибером и профессором Петербургского университета И. И. Кауфманом. Экономический материализм (марксово учение о роли экономического фактора в развитии общества) был воспринят Струве, по собственному признанию, и как строгая научная теория, и как эвристический принцип, указывающий «подобно Ариадновой нити, куда преимущественно следует направлять исследователю общественных явлений свое внимание»
11. Утопизму народничества была противопоставлена теоретически обоснованная модель трансформации хозяйственной структуры общества, отвечавшая «европейским стандартам».
Фактически это была первая попытка социального моделирования в рамках материалистической интерпретации исторического процесса, ориентированная на практические нужды и реалии страны с учетом ее исторического прошлого и новейших тенденций промышленного развития Запада: «Струве искал методологию, преодолевающую как ортодоксальный марксизм, так и абстрактность религиозной метафизики, снимающую извечный спор между «чистыми западниками» — с их «индивидуализмом» и «рационализмом» — и славянофилами — с их мечтаниями об оригинальной русской или славянской духовно-общественной культуре»
12. Неудивительно, что книга Струве сразу получила широкую известность, а ее автор, тесно поддерживавший взаимоотношения с либералами-земцами и революционными демократами, стал признанным главой нового направления.
Восприняв марксизм как концепцию последовательного западничества, Струве уже в «Критических заметках…» дистанцировался от идей пролетарской революции, неизбежности революционного восстания, от вывода об обнищании пролетариата, учения о собственности, понимания классовой борьбы как источника исторического движения и т. д. В 1901 году в статье «Против ортодоксии» Струве признавался, что «антинароднический характер моей первой литературной попытки в значительной мере скрадывал от литературных противников мою неортодоксальность, а ортодоксальных марксистов с нею до известной степени примирял. В то же время я и разумом, и чувством понимал тогда, что, прежде всего, необходимо вести и покончить союзную борьбу против народничества и подготовлять новое практическое и действенное понимание русской действительности. И не будучи никогда ортодоксом, я чувствовал себя в этих двух задачах вполне солидарным с ортодоксией». Позже, когда народничество утратит окончательно свои позиции, Струве не будет считать ни нужным, ни возможным воздерживаться от открытой постановки критических задач. Но и тогда он будет думать, что критика имеет позитивный смысл: «Справедливо, конечно, что учения Маркса подвергаются критическому пересмотру и переработке. Но в этом я вижу только доказательство того, насколько глубоко они вкоренились в социально-политическое мышление, насколько растет стремление этого мышления их на самом деле ассимилировать. Однако нельзя ассимилировать, не включая»
13. Однако даже много лет спустя, окончательно порвав с марксизмом и став политическим противником большевиков, Струве никогда не сожалел о своем «юношеском увлечении» и отмечал, что стал марксистом, осознав значение теории Маркса для выработки путей модернизации и преодоления экономической и культурной отсталости России.
Сам термин «легальный марксизм» как характеристику защищаемой им системы социально-экономических воззрений Струве считал неудачным, «внушающим неправильные ассоциации и возбуждающим недоразумения своим наименованием», и полагал более подходящим определение «критическое движение в марксизме». Он обращал внимание на то, что элемент критики в русском марксизме гораздо сильнее, чем в западноевропейском, что ему свойственна большая решительность и готовность безоговорочно рвать с теми положениями, которые оказываются несостоятельными.
В том же 1894 году вышла книга Г. В. Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю — ответ Михайловскому, Карееву, В. В. и К.» По сути это было первое легальное изложение идей
революционного марксизма. Струве было уделено две страницы в особом приложении, где Плеханов сетовал на то, что Струве слишком неосторожно выразился (речь шла о призыве идти на выучку к капитализму), однако объяснял это «благородным увлечением западника» и полагал, что «шуметь по поводу книги позволительно только тому, кому нечего возразить на экономические доводы писателя».
Позиция Струве сразу была поддержана М. И. Туган-Барановским и С. Н. Булгаковым в журналах «Мир Божий», «Русское богатство», «Новое слово»; в 1896 году вышла книга Туган-Барановского «Русская фабрика в прошлом и настоящем», в которой он аргументировано показал несостоятельность народнической идеи о беспочвенности капитализма в России. На этом этапе «легальных» и ортодоксальных марксистов объединяли борьба с общим врагом — самодержавием и неприятие народнической идеологии, понимание, что его продуктивная критика возможна только с позиций марксова материалистического учения об общественном развитии и капитализме как закономерном историческом этапе.
Модель капитализации России, как она изложена в работе Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», на наш взгляд, не утратила теоретической и практической актуальности и сегодня, спустя более 100 лет. Само по себе это тоже заставляет задуматься, хотя в общем и не очень удивляет: начало и конец этого векового интервала по странной иронии истории «упирается» в одну проблему — вхождение страны в капитализм.
СОЦИАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ не поддается оценке в категориях «добра и зла», поскольку подчиняется объективным законам и имеет своей основой развитие экономических отношений. Критикуя народническую модель экономического развития, Струве предложил принципиально иное основание для моделирования будущего России. Им стал «экономический материализм», подчиняющий «идею факту, сознание и долженствование — бытию», устанавливающий зависимость «между элементами и формами экономического быта и всеми прочими сторонами социальной неиндивидуальной жизни»
14. Этот постулат в построениях Струве прежде всего доказывает историческую неизбежность капитализма как обязательной, всеобщей фазы социально-экономического развития. Важнейшим для него становится вопрос об объективном основании капитализма.
Такое основание Струве видит в товарном производстве, которое «является могущественным культурным фактором. Раз страна стала на путь его развития, весь ее культурный, политический и экономический прогресс зависит от дальнейших успехов на этом пути. С другой стороны, всякий шаг вперед в культурном и политическом отношении может только содействовать развитию и торжеству капитализма»
15. Струве не отрицал, что сельское хозяйство страны уже вовлечено в товарный обмен, но видел главную проблему в том, что и в рамках последнего оно продолжает по большей части функционировать как натуральное хозяйство, поскольку «не вылупилось еще из своей натурально-хозяйственной скорлупы», оставаясь «не организованным товарным обменом технически». Отсюда и тот «камень преткновения», о который споткнулись народники: недостаточное производство по отношению к растущему населению и соответственно потреблению. Решение проблемы — укрепление, расширение внутреннего рынка и постепенное превращение каждого производителя в «товаровладельца». Это решение может дать только капитализация всего народного хозяйства, поэтому преодоление экономической отсталости страны возможно лишь через капитализм. Капитализм есть необходимая фаза цивилизационного развития, его миссия заключается в создании материальных и интеллектуальных условий для дальнейшего прогресса. (Выявление именно этой закономерности Струве считал непреходящей заслугой Маркса.)
Для России конца XIX века
движение по пути социально-экономического прогресса связано с развитием земледелия на основе товарного обмена с опорой на промышленный капитал — такую модель капитализации выдвигал Струве в ситуации 1890-х, когда страна оставалась по преимуществу сельскохозяйственной, а деревня продолжала жить по законам натурального хозяйства. В таких условиях первичным фактором экономического роста было вовлечение земледельцев в сферу товарного обращения, поскольку «важно платящее потребление, а не «потребление вообще»… Мелкое сельскохозяйственное производство все больше и больше должно принимать товарный характер; и для того, чтобы быть жизнеспособным, мелкие землевладельческие хозяйства должны удовлетворять общим требованиям экономической и технической рациональности»
16. Крестьянина необходимо сделать товарным производителем — это оптимальная форма роста производительности труда и развития производительных сил для России, где «первичным моментом является не развитие промышленного капитализма на почве насильственной экспроприации непосредственного производителя.., а вовлечение земледелия в обмен, дифференцирующее сельское население на класс сельской более-менее мелкой буржуазии и сельский пролетариат, из которого рекрутируется и пролетариат промышленный»17. Возражая своим оппонентам-народникам, сетовавшим на то, что капитализация крестьянских хозяйств в России невозможна из-за отсутствия развитого внутреннего рынка (а отсюда — упование народников на «особый путь через усиление натурального хозяйства»), Струве утверждал, что разорвать эту зависимость можно только одним способом — вытеснением натурального хозяйства, основанного на примитивной технологии и нерациональной организации, товаропроизводительным хозяйством. «Прогрессивное развитие земледелия на почве менового хозяйства создает рынок, опираясь на который будет развиваться русский промышленный капитализм. Рынок этот по мере экономического и общекультурного развития страны может неопределенно расти. В этом отношении капитализм в России находится в более благоприятных условиях, чем в других странах»18. Обширность российской территории способна стать катализатором этого процесса, поэтому важно направить должные усилия на строительство путей сообщения и прочей, выражаясь современным языком, инфраструктуры.
Естественно, что развитие внутреннего рынка, превращение сельскохозяйственного собственника в товаропроизводителя станет сопровождаться усилением социально-экономического расслоения в деревне, о чем справедливо беспокоились народники. Но Струве считал это меньшим злом по сравнению с «нивелированием» крестьянства на основе всеобщей бедности и нищеты, поскольку развитие товарных отношений открывает перспективу для общего экономического роста и тем самым — для смягчения последствий такого расслоения: чем богаче общество, тем больше у него возможностей для правового и социального регулирования экономического расслоения. Так считая, Струве, возможно, и впадая в «либеральный утопизм», однако трудно не согласиться с его тезисом: «Техническая нерациональность хозяйства, а не капитализм — вот тот враг, который отнимает хлеб у нашего крестьянства»
19.
Натуральное хозяйство пережило себя исторически и в силу своей «экономической и общекультурной несостоятельности» стихийно вытесняется меновым. Народническая идиллия «земледельческого государства» и «народного производства» разрушается на глазах «под свист локомотива», который вторгается во все сферы человеческих отношений, захватывая и производство, и культуру, и образ жизни. «Роль парового транспорта, — убеждал Струве, — не ограничивается областью экономических отношений: его влияние охватывает всю жизнь общества и производит в ней глубокий переворот. Благодаря паровому двигателю возникает
мировое хозяйство, благодаря ему создается действительно
социальный строй и отдельные хозяйства связываются крепкой органической связью». На память приходит изречение другого мыслителя (Энгельса), который писал, что династия Габсбургов выдержала Французскую революцию, Наполеона и европейскую революцию 1848 — 1850 годов, но
пара она выдержать не сможет. Революционизирующее воздействие технического прогресса Струве признавал полностью и без оговорок, но и без «передержек» технократизма: «Значение производственного прогресса для социального огромно и вряд ли может быть преувеличено, если только помнить, что первый есть необходимое, но недостаточное условие последнего»
20.
Стихийно идущий в России процесс капитализации можно ускорить и скорректировать соответствующей экономической политикой. Для России она должна быть направлена на подчинение сельскохозяйственного производства законам товарного обмена и на развитие обрабатывающей промышленности, способной насытить внутренний рынок товарами — продуктами сельского хозяйства. Второму моменту Струве придавал особое значение. Можно сказать, что развитие обрабатывающей промышленности — краеугольный камень его модели экономического роста. Обрабатывающая промышленность — главный фактор расширения границ внутреннего рынка, модернизации сельскохозяйственного производства и социального развития деревни. Рынок, превращая земледельца в производителя товара, подрывает принципы натурального хозяйства, а развитие обрабатывающей промышленности делает реальной замену последнего рациональным хозяйством, основанным на применении передовой техники и научных технологий. В свою очередь это дает тот необходимый рост производительности труда, который решит проблему накоплений для осуществления индустриализации. «В области обрабатывающей промышленности капитализм в обширном смысле слова неминуемо влечет за собой рано или поздно капитализм в узком смысле слова (развитие крупного производства, по терминологии Струве. —
И. С.)»
21.
Поэтому политика, ориентированная на первоочередное развитие сельскохозяйственного производства, на превращение его в товарное производство, расчистит почву для капитализации всего народного хозяйства и экономического роста в целом. Меры, о которых мечтали народники («право всех на землю») сводятся к законодательному закреплению общины (едва ли не с обязательным переделом земли) и могут породить, считал Струве, лишь «жалкий сельский пролетариат». Превращение же крестьян в товаропроизводителей с одновременным развитием обрабатывающей промышленности, способной «довести» сельскохозяйственный продукт через развитый рынок до потребителя — путь к развитию, как бы мы сегодня сказали, агропромышленного комплекса, на базе которого возможно социально-экономическое развитие и деревни, и города.
Внедрение меновых отношений в сельское хозяйство не обязательно должно сопровождаться искусственной ломкой общины: до поры до времени государство может ее сохранить и даже приспособить к новым экономическим условиям, ибо постепенно со временем отношения обмена все «расставят по местам», укрепив позиции самостоятельного производителя. Словно бы оправдываясь за свои столь «буржуазные установки», Струве писал: «Мои личные симпатии вовсе не на стороне экономически крепкого, приспособленного к товарному производству крестьянства, но я не могу не видеть, что политика, которая направляется на создание такого крестьянства, будет единственно разумной и прогрессивной политикой, так как она пойдет на встречу исторически неизбежному процессу капиталистического развития, смягчая в то же время его крайности»
22.
Конечно, Россия не останется страной исключительно земледельческой, но капитализация сельского хозяйства — необходимое условие ее промышленного развития и полной индустриализации. Развитие сельскохозяйственного производства будет способствовать расширению и укреплению внутреннего рынка, товарно-денежных отношений, углублению общественного разделения труда, росту необходимых инвестиций в промышленное производство. Поэтому только таким путем Россия может из бедной капиталистической страны, какой является, стать богатой капиталистической страной. Третьего не дано в силу культурной и экономической отсталости страны. Достижение социалистического идеала, о котором говорили народники, возможно лишь через этап капитализма. Этот тезис определил весь настрой критики народничества Струве и суть предложенной им модели экономического роста. Экономическая и культурная отсталость России конца XIX века, бедной капиталистической страны, была связана прежде всего с недоразвитием капитализма (несовершенством товарных отношений и пережитками крепостничества в деревне), и потому только капитализация ее социально-хозяйственных форм создаст «стартовую площадку» для преобразований, приближающих реализацию социалистического идеала.
Струве не абсолютизировал культурную миссию капиталистической цивилизации как таковой, в чем его сразу же стали упрекать и народники, и революционеры-марксисты. Он не отрицал, что капитализм не свободен от «некультурных элементов» как общество, сохраняющее эксплуатацию, и что именно это ставит очевидные границы человеческой свободе — политической, интеллектуальной и даже хозяйственно-предпринимательской (а значит, и культуре). И тем не менее, призывал Струве,
следует признать нашу некультурность и пойти на выучку к капитализму.
Чему же следует учиться у капитализма? Капитализму — то есть рационально организованному хозяйству, творческому использованию достижений опыта мировой цивилизации в политической, государственной, экономической, производственной, светско-культурной сферах общественной жизнедеятельности. Учиться капитализму означает проводить политику, направленную на поддержку товаропроизводителя, экономической самостоятельности землевладельца, на развитие новых промышленных отраслей (как связанных с развитием сельского хозяйства, так и составляющих основу крупного промышленного производства), проведение политики, направленной на развитие научно-технического прогресса. Реализация такой экономической политики предполагает усиление роли государства в управлении экономики. Струве настаивал на этом условии капитализации, что не было случайным в системе его построений, по сути, вытекая из его понимания природы государства — понимания скорее либерального, нежели марксистского, акцентирующего классовонасильственную природу власти.
Не отрицая за государством функции насилия, Струве видел в нем прежде всего продукт развития культуры. Не принимая революции как метода решения социальных проблем, возлагал надежды на государство — его культурные, социально-экономические и политические функции, отвечающие интересам эволюционного развития. Государство по природе своей — прежде всего организация порядка, органом насилия оно становится в обществе, в котором подчинение одних групп другим обусловлено его экономической структурой. Именно в экономической структуре и следует искать корни социального насилия, социального неравенства, социальной несправедливости.
Поэтому вмешательство государства в эти сферы, в частности в сферу распределения, не может простираться так далеко, как хотелось бы «кающемуся дворянину», замечает Струве, — это просто может оказаться не в «компетенции» государства, поскольку основания распределения уходят в экономический строй общества. У государства своя сфера влияния и свои возможности контроля, во многом обусловленные его экономической мощью, которая в свою очередь вырастает из «труда масс и осуществления права и закона». Государство может проводить либо фритредерскую, либо протекционистскую политику; может бороться с эксцессами капитализма путем фабричного законодательства, а может открыто и цинично защищать интересы капитала; может склоняться в пользу крупного землевладения либо в пользу мелкого, но оно не в состоянии сделать того, что может быть лишь результатом определенного «исторического процесса», достижения определенного уровня экономического состояния общества — короче, «оно не может организовать производства на почве, совершенно для того неподготовленной». В «идеале» политика государства должна выражать собой равнодействующую общественных сил, что на практике чаще всего не удается — вмешиваются факторы другого порядка, которые оказываются сильнее «устремлений». Но именно с «идеалом» следует связывать историческое развитие государства, и именно «идеал» объясняет, почему как элемент культуры и продукт развития последней государство «вечно» — меняются лишь исторические формы осуществления государственной власти.
Призывая идти на выучку к капитализму, Струве был далек от апологетики последнего «как образа жизни», предупреждал, что не является его адептом и не идеализирует его как общественный строй. Но нельзя, оставаясь на позициях научного знания, исходить из моральной парадигмы в оценке истории: «Капитализм как эксплуатация человека человеком, зло с точки зрения наших идеалов. И если мы будем смотреть на него
только с этой точки зрения, то мы придем прямым путем к простому выводу: не надо капитализма! Раз этот вывод подчинит себе наше мышление, нам трудно будет приблизиться к пониманию объективного процесса: капитализм… в наших глазах явится тогда чем-то только вроде, если можно так выразиться, «злоумышления». Но капитализм, как и все, имеет свое
достаточное основание для понимания которого таких категорий, как добро и зло,
недостаточно… Капитализм не только зло, но и могущественный фактор культурного прогресса, — фактор, не только разрушающий, но и созидающий. Это прекрасно понимали и понимают на Западе те, кто во имя идеалов социальной справедливости выступали на борьбу с капитализмом», — писал Струве не без упрека в адрес отечественных революционеров
23.
Придерживаясь материалистического толкования истории, Струве, разумеется, был далек и от мысли рассматривать капитализм в качестве «вечной» формации. Капитализм, достигая вершин товарного производства, создает обобществленное производство и уже поэтому «не может мириться с беспорядочным, чисто индивидуалистическим распределением и потреблением; таким образом, капитализм объективно выдвигает народно-хозяйственные принципы, отрицающие его частнохозяйственную основу»
24. Но перепрыгнуть, перескочить фазу капиталистического развития нельзя, ибо «природа не делает скачков, а интеллект не терпит скачков». Исходя из этого убеждения, Струве отвергал социальную революцию, видя в ней нарушение нормального хода общественного развития, противоречащее накоплению элементов культуры, наполняющей «живую ткань» истории и обусловливающей своим развитием общественный прогресс.
Струве полагал, что речь должна идти не об устранении существующих форм жизни, а о замене устаревших более совершенными, отвечающими достижениям мировой культуры и хозяйствования. В отличие от ортодоксальных марксистов, он отрицал экономическую основу необходимости социального переворота. Общество должно постепенно, естественным путем продвигаться по пути социального прогресса, ибо одна общественная форма с необходимостью вырастает из другой. Вот почему, не уставал повторять он, ближайшее будущее России — не социализм, а капитализм.
Сам Струве в 1901 году, когда уже отошел от марксизма, дал такую характеристику своей книге: «Я считаю до сих пор верными взгляды на экономическое развитие России, высказанные в 1894 году. Мне кажется, что именно эти взгляды, чуждые крайностей как ортодоксального марксизма, так тем более народничества, в полемике с которым они были высказаны, вполне вошли уже в значительной мере в общее сознание… Случилось это просто потому, что эти взгляды имели за собой сильную союзницу — силу вещей и жизни»
25.
Начало 1900-х стало переломным моментом для «легального марксизма»: от него отходят почти все прежние его сторонники. Своеобразным манифестом коллективного «преодоления марксизма» стал сборник статей под редакцией П. И. Новгородцева «Проблемы идеализма» (1902), в котором среди прочих выступили П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, вскоре вместе с С. Л. Франком составившие ядро нового направления, соединившего философию идеализма с либеральными ориентациями российской интеллигенции. Для адекватной оценки роли этого течения в интеллектуальной жизни России конца XIX века важно видеть, что и увлечение марксизмом, и отказ от него были для представителей «либерального марксизма» сложным процессом философских исканий, а не просто фактом личной творческой биографии. Это течение было частью тех глубинных процессов, которые шли во всех сферах российского общества, своеобразным «знаком» своего времени — времени, по словам Мережковского, «самого крайнего материализма и вместе с тем самых страстных идеальных порывов духа»
26.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. Н. Ангарский. «Легальный марксизм». Вып. 1 (1876—1897). М., 1925, стр. 7.
2 П. Б. Струве. Мои встречи и столкновения с Лениным. — «Русская идея. В кругу писателей русского зарубежья». Т. 1. М., 1994, стр. 392.
3 К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 32, стр. 472.
4 А. А. Кизеветтер. На рубеже двух столетий. Прага, 1929, стр. 211—212.
5 С. Н. Булгаков. От марксизма к идеализму. Сборник статей (1896—1903). СПб., 1904, стр. VII.
6 С. А. Левицкий. Очерки по истории русской философии. Т. 2. М., 1996, стр. 242.
7 См. К. М. Кантор. Немецкая идеология Маркса—Энгельса и русский марксизм. — «Вопросы философии», 1995, № 12, стр. 90.
8 Н. А. Бердяев. Самопознание: Опыт автобиографии. Париж, 1949, стр. 125.
9 Г. П. Флоровский. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991, стр. 599.
10 См. П. Б. Струве. Хозяйство и цена. Критическое исследование по теории и истории хозяйственной жизни. Часть 1. СПб.—М., 1913; Хозяйство и цена. Критика некоторых проблем и положений политической экономии. Часть 2. М., 1916; его же. Понятие и проблема капитала в системе политической экономии, построенной на понятии цены. М., 1917.
11 П. Б. Струве. На разные темы (1893—1901). Сборник статей. СПб., 1902, стр. 5.
12 О. Л. Гнатюк. П. Б. Струве как социальный мыслитель. СПб., 1998, стр. 32.
13 П. Б. Струве. На разные темы, стр. 301.
14 П. Б. Струве. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. Вып. 1. СПб., 1894, стр. 41.
15 Там же, стр. 283.
16 Там же, стр. 112.
17 П. Б. Струве. На разные темы, стр. 50.
18 П. Б. Струве. Критические заметки.., стр. 284.
19 Там же, стр. 224.
20 Там же, стр. 114, 146.
21 Там же, стр. 282.
22 Там же, стр. 281.
23 Там же, стр. 287.
24 Там же, стр. 283.
25 П. Б. Струве. На разные темы, стр. 303.
Содержание раздела
