Глава 24. Декабрьский эпилог

Все то, что начинается хорошо, заканчивается плохо.

То, что начинается плохо, заканчивается еще хуже.

Закон Мэрфи

Черта под переходным периодом (и более того, под XX веком в русской истории) была резко подведена в сентябре—октябре 1993 г. Но в последние месяцы этого года страница не была до конца перевернута. Требовалось еще юридически подвести итог бурному периоду. Это произошло в декабре, на парламентских выборах и на федеральном референдуме, третьем и последнем по счету. Лишь после этого возобновившаяся на рубеже 1980—1990-х годов история российского парламента вступила в новую фазу.

В РЕЖИМЕ «УКАЗНОГО ПРАВА»

После 4 октября президент мог направлять политический процесс и переформатировать государственное устройство так, как считал нужным, не встречая серьезного сопротивления. «Ельцин получил полную и никем не оспариваемую власть», — пишет Лилия Шевцова. Стержнем новой власти стал лидер, а не институты, как то произошло в странах Восточной Европы, и это ока-

зало пагубное влияние на консолидацию российской демократии ¹. П. Реддевей и Д. Глинский период от октября 1993 до января 1994 г. определяют как «сто дней диктатуры Ельцина», который установил «неограниченную диктатуру» и «начал создавать новый политический порядок, который отвечал его авторитарным инстинктам и целям»².

Действительно, никаких институтов, которые могли бы встать на пути реализации президентской воли после сентябрьско-октябрьских событий, не существует. Парламента нет. Рухнувшее законодательство корректируется и восполняется указами. Судебная власть бездействует. Парализована сама возможность какого бы то ни было организованного сопротивления. В столице еще две недели после кровавой схватки действует чрезвычайное положение, включающее комендантский час. Оно будет отменено, когда станет ясно, что никаких рецидивов на улицах ждать не приходится. Провинция — в политическом оцепенении, урок усвоен и здесь.

Возникает, однако, вопрос: как распорядился Ельцин властью, за которую он долго вел отчаянную борьбу и ради которой не раз ставил на кон столь многое? Вошедший в политический словарь термин «указное право» в строгом смысле означает обход или разрыв с прежней легитимностью, нормотворчество, не прошедшее через представительные органы и не санкционированное ими, — не меньше, но и не больше. В новой и новейшей истории большинства ныне демократических стран были времена, когда и там действовало «указное право». В том, что силы, получившие преобладание в обществе, во имя политической целесообразности отходят от существующего конституционного порядка, конечно, ничего хорошего нет. Внезаконные действия обосновывали «высшей легитимностью», проистекающей из мандата, будто бы полученного президентом на всеобщих выборах 1991 г. и апрельском референдуме 1993 г. Но каковы бы ни были намерения, инициированный такими действиями поток событий всегда несет с собой серьезные опасности — «змеиные яйца», если обратиться к образу Ингмара Бергмана. Однако ход истории таков, каков он есть, и нередко кризисы оказываются неразрешимы без насильственной, нелегитимной ликвидации прежнего законного порядка. Необходимо поэтому уяснить, какие президент издавал указы в течение «ста дней» беспарламент-ского правления в России, способствовали или препятствовали они выходу из лихорадившего страну кризиса и какие основы государственного устройства на будущее закладывали.

Парламент с политической арены был удален, но многие проблемы экономической, социальной и политической жизни, которые оставили годы противостояния, надо было решать безотлагательно. Изданный 7 октября указ устанавливал, что до начала работы будущего парламента неотложное правовое регулирование осуществляется в форме президентских указов. Чтобы ввести такое законотворчество в какие-то рамки, указ определял ограниченный круг субъектов, располагающих правом официального внесения проектов указов на рассмотрение президента, и жесткую процедуру их прохождения ³. Ничего другого, собственно, и нельзя было придумать, коль скоро несколько месяцев предстояло жить без законодательного органа. Хуже было другое. Помощники Ельцина рассказывают о вакууме права, воцарившемся в Кремле в последние месяцы 1993-го, о потоке проектов абсолютно противоправных актов, ложившихся на стол президента в обход установленных правил, когда ловкие ходатаи пробивали выгодные для себя незаконные решения ⁴.

Роспуск СНД и ВС обезглавил систему Советов, доставшуюся новой России от прежнего режима. Значительно проще прошла ликвидация ответвлений этой системы на местах. 7 октября были прекращены полномочия Московского городского совета, райсоветов Москвы и Зеленограда. Это еще можно было рассматривать как подавление последних очагов сопротивления — органов, большинство депутатов которых встали на сторону Белого дома. Но уже 9 октября появился указ универсального назначения — о реформе представительных органов власти и органов местного самоуправления на территории всей Российской Федерации. В соответствии с этим указом на смену многолюдным Советам, более всего приспособленным для проведения митингов, и избираемым из их состава малым Советам — реальным претендентам на власть должны были прийти компактные (15—50 депутатов) представительные органы в субъектах Федерации. Однако до избрания новых органов представительной власти и местного самоуправления исполнительно-распорядительные функции, закрепленные прежним законодательством за Советами, переходили к администрации. Бюджеты могли утверждаться только с ее согласия. Деятельность всех местных Советов ниже уровня больших городов, равно как и вышестоящих Советов в случае их самороспуска или утраты кворума (которую целенаправленно провоцировали), прекращалась. Их функции также переходили к администрации. Реформы «с учетом положений настоящего указа» было рекомендовано провести и в республиках⁵.

Между тем еще 27 и 29 сентября появились указы, которые подчиняли органы исполнительной власти субъектов Федерации по всем предметам ведения Федерации, а также совместного ведения Федерации и ее субъектов — федеральному правительству. Тем самым досрочно, еще до утверждения новой Конституции, учреждалась единая система исполнительной власти в государстве — по сути исполнительская вертикаль. Указ предписывал пресекать попытки переподчинения региональным властям территориальных структурных подразделений федеральных органов, а должностных лиц этих органов, выполняющих решения о переподчинении, увольнять с работы. Против этого трудно что-либо возразить: федеральная власть принимала вызов, который бросал единству России региональный сепаратизм. Но под контроль Кремля переходило также и назначение глав администраций в субъектах Федерации (кроме республик): замещение этих постов могло производиться только по решению президента; выборы и голосования по отзыву приостанавливались до начала работы нового парламента⁶.

После сентябрьско-октябрьских событий представительные органы государственной власти в субъектах РФ и местного самоуправления почти повсеместно прекратили существование, а во главе администраций оказались лояльные Кремлю лица, ранее избранные или назначенные президентом. Такие реорганизации прокатились по большинству регионов. Однако консервировать столь дефектную систему управления государством, отодвигать выборы на продолжительный срок Ельцин не собирался. Уже в последней декаде октября появилась серия новых указов и положений об основных началах организации государственной власти в субъектах РФ, об основах организации местного самоуправления, а также о выборах в представительные органы государственной власти субъектов и в органы местного самоуправления. Эти указы учреждали на всех уровнях власти и местного самоуправления параллельное существование двух ветвей власти — представительной (на уровне субъектов Федерации являвшейся также и законодательной) и исполнительной, — ни одна из которых не обладала верховенством по отношению к другой (как в прежней системе Советов). Положения же о выборах представляли адаптированные варианты Положения, определявшего порядок выборов в ГД. Выборы в законодательные органы субъектов Федерации надлежало провести с декабря 1993 г. по март 1994-го, в органы местного самоуправления — до июня 1994-го. Реализация этих указов должна была возвратить органам государственной власти и местного самоуправления всех уровней легитимность, которую могли дать лишь выборы ⁷. Реформируя организацию государственной власти в регионах, президент, однако, останавливался перед границами республик. Посягнуть на их «суверенные права» он пока не решался. Распространение нового государственного устройства на всю страну было отложено до того времени, когда оно станет определяться не указом, а законом.

Все эти указы намечали общий эскиз государственного устройства в регионах и на местах. По нему еще предстояло сделать окончательный чертеж. Пока же устанавливалось, что управление в регионах на основе «указного права» окончится сравнительно скоро. Указы фиксировали временное, переходное устройство наподобие того, которое для федерального уровня предусматривал указ № 1400. Но уже в начале октября открылась возможность основательно пересмотреть алгоритм действий, намечавшийся при издании самого этого указа, форсировать завершение того, что тогда именовалось поэтапной конституционной реформой. Создается впечатление, что в Кремле не сразу осознали, насколько податливой стала конституционно-правовая материя, как далеко можно было теперь пойти по пути государственных преобразований, которых президент настойчиво, но безуспешно добивался в предшествующие месяцы. Указы, следовавшие один за другим, спорадически, вне какого-либо заранее составленного плана, осваивали все более широкое пространство и частично перекрывали друг друга, не говоря уж об исходном сентябрьском акте, взорвавшем ситуацию.

Сначала корректировке подвергся порядок формирования Государственной думы. Еще до завершения противостояния, 1 октября, были внесены изменения в Положение о федеральных органах власти в переходный период и утверждена уточненная редакция Положения о выборах ГД. Изменения учли поправки к ранее опубликованным текстам, на которых настаивали авторы исходного избирательного законопроекта⁸. Хотя введенный президентом порядок выборов был рассчитан на однократное применение, то обстоятельство, что половина (а не треть) депутатов ГД была избрана по партийным спискам, оказалось непреодолимым заслоном на пути не раз предпринимавшихся позднее попыток вернуть мажоритарную избирательную систему.

11 октября очередь дошла до Совета Федерации. По указу № 1400 и введенному им Положению о федеральных органах власти в переходный период функциями верхней палаты парламента наделялся уже действовавший под таким именем орган, не предусмотренный ни прежней Конституцией, ни конституционным проектом по его состоянию на сентябрь 1993 г., — собрание руководителей законодательной и исполнительной власти в регионах. В дни обострения кризиса наиболее активная группа региональных лидеров, отстаивавшая «нулевой вариант», продемонстрировала президенту, что при таком составе Совет Федерации обещает ему и в будущем немало проблем. Поэтому было принято кардинальное решение — избирать СФ, наряду с ГД, напрямую населением. Было издано Положение о выборах членов СФ, повторявшее в основном акт о выборах в ГД, а во временное Положение о федеральных органах власти внесены новые поправки — в тот день еще предполагали, что в течение более или менее продолжительного периода оно будет замещать Конституцию ⁹. Как вскоре выяснилось, это было временное, ситуативное отступление Ельцина от глубоко запавшей в его сознание идеи о том, как должен формироваться СФ на перспективу.

15 октября пришел черед главной из проектировок указа № 1400, согласно которой принятие новой Конституции отодвигалось на не вполне определенный срок: Конституционной комиссии и Конституционному совещанию поручалось лишь к 12 декабря — дню выборов ГД представить единый согласованный проект Конституции. Порядок его дальнейшего продвижения не был определен; предполагалось, что этим займется новый парламент. Теперь же во изменение первоначального плана президент назначил на 12 декабря голосование и по проекту Конституции¹⁰. Это был, как справедливо отмечают помощники Ельцина, крайне рискованный шаг: гарантий утверждения Конституции никто дать не мог ¹¹. Несложно вообразить, что стал бы вытворять новый парламент в случае ее провала. Но, во-первых, президент, по-видимому, тогда еще не отдавал себе отчет в том, насколько глубокий сдвиг в общественных настроениях произошел после сентября—октября. А во-вторых, именно рискованные решения по принципу «все или ничего» отвечали характеру и стилю поведения Ельцина и не раз приносили ему успех. Зная теперь весь ход развернувшихся позднее событий, надо признать, что отказ Ельцина отложить решение конституционных споров, с одной стороны, подарил нам Конституцию, которую мы сегодня имеем, Конституцию победителя со всеми ее достоинствами и недостатками. А с другой — предотвратил новый виток конституционного кризиса с неясным — и скорее всего много худшим — исходом, перевел конфликт интересов в относительно более упорядоченное, не обещавшее прежних перепадов русло.

В переходных положениях проекта Конституции, вынесенного на голосование, предусматривалось, что президент будет осуществлять свои полномочия до конца срока, на который был избран, т. е. до 1996 г. Но указ о проведении досрочных выборов президента 12 июня 1994 г.¹² — уступка, вырванная у Ельцина 23 сентября, когда он еще рассчитывал на мирный исход кризиса, — был отменен лишь 6 ноября. Это была, конечно, еще одна демонстрация того, кто теперь в доме хозяин. Не обошлось, впрочем, и без оживления известной советской традиции, когда сомнительные решения принимались «по просьбам трудящихся». Правда, такие «просьбы» теперь не надо было запускать «сверху»: не было недостатка в низовых инициативах, ласкавших слух кремлевского суверена. Еще в сентябре на митинге у Моссовета Валерия Новодворская под аплодисменты собравшихся заявила первое требование к будущему Федеральному собранию: отменить досрочные выборы президента ¹³.

После удаления с политической арены агрессивных лидеров парламентской оппозиции, да и самого прежнего парламента как института кадровые перетряски можно было производить выборочно. Замены на верхних ступенях иерархии коснулись лишь нескольких лиц. Прежде всего тех, кому Ельцин не доверял. Хотя в осенние дни 1993 г. генеральный прокурор Валентин Степанков вел себя намного осторожнее, чем во время мартовского кризиса, президент, не связанный теперь согласием парламента, призвал на этот пост Алексея Казанника, ученого-юриста, самоотверженный поступок которого в 1989 г. был у всех на памяти. В этом назначении, которое могло бы стать многообещающим для нашего общества и, возможно, сделать прокуратуру совсем не тем, во что она стала быстро превращаться, президент, однако, очень скоро разочаровался¹⁴. Несостоявшаяся карьера Казанника — характерный пример того, как государственная система, стремительно костеневшая после 1993-го, стала безошибочно отторгать людей, не подходивших ей по нравственным качествам.

Замена председателя Конституционного суда носила более скандальный характер. Поведение Валерия Зорькина и большинства конституционных судей во время осеннего кризиса, как говорилось выше, не было «равноудаленным», как это, на мой взгляд, пристало бы высшему судебному органу. Только 5 октября было опубликовано заявление, осуждавшее агрессию, исходившую из Белого дома. Это чуть не погубило Конституционный суд: Ельцин намеревался отправить его вслед за СНД и ВС. Если в указе № 1400 содержалась только рекомендация Конституционному суду не созывать заседания до начала работы Федерального собрания, то теперь президент потребовал от Филатова подготовить указ о роспуске КС; он, по словам главы администрации, «просто вошел в раж». В конечном счете, однако, Ельцин дал себя уговорить людям, понимавшим крайнюю опасность и вред намечавшегося решения (тогда еще изредка это удавалось). Вернулись к формуле сентябрьского указа, но за эту уступку президент затребовал немалую цену. Прежний закон о Конституционном суде был отменен, новый приняли лишь летом 1994 г. Закон ограничил сферу компетенции и инициативу Суда. Но в бездействии Конституционный суд и после того пребывал еще несколько месяцев, пока шла мучительная многоактная процедура замещения вакантных мест. Еще одним условием смены президентского гнева на милость была «добровольная» отставка Зорькина с поста председателя Суда ¹⁵.

Черту под прежней эпохой Ельцин спешил подвести, не только меняя большими блоками государственное устройство и производя кадровые перемещения. В нашей стране всегда придавалось большое значение символическим жестам. 6 октября был снят караул у мавзолея Ленина — событие, которое можно было бы поставить в один ряд с удалением памятника Дзержинскому, а позднее — с водружением мемориальной доски в честь Андропова на Лубянке. Акция могла бы получить больший резонанс, если бы она не затерялась в потоке октябрьских перемен. Были утверждены также герб и гимн (триколор вернули еще в 1991 г.), но не озаботились закрепить это в Конституции, и символика оказалась обратимой, а спустя годы двуглавого орла разменяли на советский гимн.

Насильственные государственные перевороты, равно как и подавление мятежей, обычно сопровождаются жестокими репрессиями, которые обрушиваются на проигравших, — таков исторический опыт. Если не считать жертвы кровавых схваток в октябрьские дни, репрессии, предпринятые по следам событий, можно считать вегетарианскими. По числу погибших и жестокости расправ они не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило в Испании в 1939—1940 гг., в Чили в 1973-м, а по числу интернированных на продолжительный срок — даже с Польшей в 1981-м. Всего несколько человек арестовали после штурма Белого дома. Генеральная прокуратура предъявила в октябре обвинение в подстрекательстве и организации мятежа 16 лицам (23 февраля 1994 г. всех их амнистировали). 6 октября президент лишил льготных выплат — «отступного», которое с негодованием отвергли собравшиеся в Белом доме депутаты (что не помешало некоторым из них прийти к окошечку кассы) 138 человек — таково было число тех, кого отнесли к крайне непримиримым¹⁶. В начале 1994 г. в порядке реализации Договора о согласии, подписанного различными партиями, общественными организациями и думскими фракциями с президентом, всех их простили, а «черный список» аннулировали.

В рамках чрезвычайного положения по горячим следам побоища 3—4 октября была введена цензура и некоторые издания, разжигавшие гражданскую войну, были закрыты. Но цензуру вскоре отменили, а запрет с большинства газет сняли. Так, выход «Правды» возобновился уже 2 ноября. Так что утверждения о подавлении оппозиционной печати во время избирательной кампании, во всяком случае, преувеличены. В начале октября была приостановлена деятельность девяти партий и общественных организаций. Некоторые из них (например, ФНС) не потерпели бы ни в одной демократической стране. Но уже 22 октября министр юстиции Юрий Калмыков отменил запрет КПРФ (которая вела себя осторожно и не «отметилась» в те дни в первых рядах борцов с «оккупационным режимом») и НПСР (вина которой в основном сводилась к тому, что ее номинальным лидером был Руцкой).

Вернемся к поставленному в начале вопросу: действительно ли Ельцин после октябрьских событий установил свою диктатуру? Не приходится отрицать, что в последующие месяцы он действовал не на основе существовавшего в то время законодательства, а создавал новое (хотя это не означает, что весь корпус законов, многие из которых пережили советское время, был отменен). Действовало «указное право». Некоторые демократические права и их гарантии подверглись ограничению по условиям чрезвычайного положения. В Конституции, вынесенной на всенародное голосование, баланс в разделении власти не был соблюден, сдержки и противовесы полномочиям президента были ослаблены. И в самом проекте нового государственного устройства, и в том, как его вводили в жизнь, несомненно, присутствовали ростки авторитаризма, которые впоследствии дали ядовитые всходы. Возможности конституционного компромисса были упущены, правда, по вине не только Ельцина и его сторонников.

Но с понятием диктатуры обычно связывается полная ликвидация атрибутов демократии или их превращение в совершеннейшую фикцию, искоренение или подавление легальной деятельности оппозиции, жестокий репрессивный режим, при котором политических противников физически уничтожают, наполняют ими тюрьмы или выбрасывают в эмиграцию. По-видимому, исходя из этого общепринятого представления о диктатуре, явленной многими странами, в том числе и СССР-Россией на

протяжении почти всего XX века, авторы фундаментального труда об историческом времени, в центре которого стоял Ельцин, утверждают: «После 4 октября президент, вопреки предсказаниям, не повел себя как диктатор... Б. Ельцин не ощущал внутренней потребности становиться диктатором. Он торопил события и стремился к тому, чтобы как можно скорее стать главой нормального в правовом смысле государства, возглавить абсолютно законную власть»¹⁷.

Запреты и репрессии были предельно ограничены, а собственно «указное право» имело короткий срок действия — что нередко забывают, говоря о разыгравшейся в октябре трагедии. Несомненно, это во многом определялось личными качествами и представлениями Ельцина, натуры исключительно противоречивой. Он сформировался как личность в советско-коммунистической, обкомовской среде, где авторитарный стиль принятия решений, поведения, обращения с людьми был правилом, а не исключением. Сопротивление здесь привыкли не учитывать, а ломать, не останавливаясь перед самыми крутыми мерами. Но ему была чужда злобная мстительность Сталина и сталинцев. В отличие от них он не был ни садистом, ни злодеем и не стремился добивать и унижать поверженных противников. Он не получил гуманитарного образования, но сумел вырваться из коммунистической догматики. И ушел от нее не в цинизм, как большинство его сотоварищей по партийной работе, а совершил интеллектуальный прорыв в мир иных представлений, где свобода, демократия, права человека не были пустыми словами. Как он их понимал, как соотносились в его мыслях и делах терминальные и инструментальные ценности, средства и цели, по каким критериям он отбирал своих соратников и помощников — иной вопрос. Однако он осознал, что в политической борьбе должны существовать запреты. Не то чтобы очевидные запреты он никогда не нарушал, но — не в пример многим своим предшественникам и последователям у руля государства — сознательно стремился свести вторжения на запретное поле к минимуму, как он его понимал. В отличие от людей, правивших нашей страной прежде, ему, как и его политическому антагонисту Михаилу Горбачеву было присуще уважительное отношение к интеллигенции, и не его вина, что тот круг элитарной интеллигенции, который стал его референтной группой, в те годы разжигал страсти и постоянно подталкивал его под локоть. Других интеллигентов у него не было. Он или не смог их увидеть, или их голоса были заглушены, как всегда бывает во время острой схватки.

Но не только личностные качества Ельцина наложили отпечаток на ход событий в поворотный исторический момент. В жестких методах подавления проигравших не было необходимости. После октябрьских событий в общественном мнении произошел сдвиг от президента, но вовсе не пользу «защитников Конституции». Активной поддержки в обществе они не получили — в декабре это проявится на выборах. Достаточно было подавить изолированный центр, будораживший страну и возбуждавший надежды тех, кто рассчитывал погреть руки на пожарище, чтобы наступило относительное успокоение. Продолжительный период управления, не стесненного конституционными рамками, эффект устрашения в обществе с угасавшей политической активностью не требовались. Утверждения тех, кто рассматривал новый режим, установленный Ельциным, как «...диктатуру, возврат авторитарного управления, — это преувеличение, — пишет Майкл Макфол. — Парадоксальным образом то, что произошло в октябре, можно расценить как ничейный исход, который открыл окно возможностей, чтобы спроектировать и реализовать новые политические институты в России»¹⁸. Но мудрости и воли воплотить такие возможности в жизнь недостало ни власти, ни обществу.

ВСПЛЕСК ПАРТИЙНО-БЛОКОВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

Один из парадоксов российской общественной жизни проявился в том, что объявление выборов застигло политический класс врасплох. Выборов ждали. Одни приближали их, как могли. Другие противились, но не могли не понимать, что вероятность досрочных выборов велика. И тем не менее к проведению избирательной кампании не были готовы ни сторонники президента, ни его противники. События стали разворачиваться по известной русской поговорке: на охоту ехать — собак кормить. Авторы законопроекта отводили на проведение выборов в случае досрочного прекращения полномочий ВС как минимум четыре с половиной месяца. Реально же избирательную кампанию надлежало провести менее чем за два месяца и по новым правилам, которые еще не вполне уяснили участники предстоящего марафона. И это при том, что многие знакомые избирателям фигуры были сброшены с шахматной доски.

Главное, чего добились авторы законопроекта и те люди в окружении президента, которые их поддерживали, — выборы должны были стать партийными по преимуществу, в том числе и во многих одномандатных избирательных округах. Это означало, что впервые со времен выборов Учредительного собрания в 1917 г. в центр кампании должны были выдвинуться не отдельные кандидаты с их личностными характеристиками и обещаниями лоббировать партикулярные интересы своих округов, как в 1989 и 1990 гг. (к чему избиратели привыкли), а избирательные объединения — партии и блоки. Но чтобы провести такие выборы, недоставало самой малости — партий с их отработанными программами, электоральной историей, умением организовывать кампанию, менеджментом и устойчивыми ядрами электората. Если что и было, то группы более или менее известных активистов, жаждавших получить места в новом парламенте. Но им еще предстояло сгруппироваться под партийными знаменами.

В 1993 г. начиналось движение по порочному кругу, во многом продолжающееся и поныне. Чтобы сложилась устойчивая партийно-политическая система, без которой современная демократия немыслима, выборы должны выковать партии. Но чтобы выборы были по-настоящему партийными, нужны партии. Глядя на выборы 1993 г. с исторической дистанции, я думаю, что учредители избирательной системы, протежировавшей партиям, приняли принципиально верное решение, но, во-первых, переоценили скорость продвижения по цепочке «посыл — результат», а во-вторых, недооценили воздействие искажающих факторов. Впрочем, эти факторы действовали бы еще сильнее, если бы была сохранена мажоритарная система.

Тем не менее после 4 октября стало очевидно, что выборы состоятся в намеченный срок. Субъектами избирательного процесса были объявлены избирательные объединения — партии, движения и блоки. Чтобы приобрести статус такого объединения, надо было выполнить сравнительно легко реализуемое условие — записать в качестве одной из уставных целей участие в выборах и получить регистрацию в Минюсте. Число таких соискателей, как сообщил Минюст, уже 23 октября превысило 130 и продолжало расти ¹⁹. Но чтобы получить еще одну регистрацию — в Центризбиркоме и быть допущенным к выборам, избирательным объединениям надо было собрать и представить в ЦИК до 7 ноября в поддержку своего списка 100 тыс. подписей не менее чем в семи субъектах Федерации (что было послаблением по сравнению с исходным законопроектом, требовавшим 200 тыс.). В одномандатных округах избирательные объединения, выдвинувшие федеральные списки, получали право выдвигать своих кандидатов без дополнительного сбора подписей (всем остальным кандидатам требовалось представить подписи не менее 1 % общего числа избирателей округа, т. е. в среднем около 5 тыс.).

Второй барьер оказался труднопреодолимым. Надо было за месяц сорганизоваться (для многих — начиная с нуля), обзавестись союзниками (если формировался блок), составить список кандидатов (одна лишь очередность вызывала шекспировские страсти — я имею в виду Яго, а не Отелло) и собрать подписи (процесс тогда еще не освоенный). Поэтому о своем намерении участвовать в выборах заявили 35 избирательных объединений и блоков, документы на регистрацию представили 21, а к старту были допущены 13²⁰.

До осени 1993 г. политическое размежевание было в основном двухполюсным. Участники борьбы в конечном счете разделялись на сторонников и противников президента. Попытки создать «третью силу» неизменно терпели неудачу. В ходе избирательной кампании 1993 г. начала складываться и на выборах была закреплена четырехсекторная по преимуществу политическая структура: демократы, квазицентристские и промежуточные образования, коммунисты и их союзники, некоммунистические националисты. Именно этим силам предстояло выступать не только в ближайшем, но и в нескольких последующих избирательных циклах. Впрочем, более или менее достоверная политологическая классификация фигурантов наступавшего исторического периода утвердилась позднее. А осенью 1993 г. в условиях своеобразного «первоначального политического накопления» на арену ринулись несколько десятков групп добытчиков, рассчитывавших расхватать политический капитал, казалось, оказавшийся бесхозным, — поддержку избирателей и мандаты в парламенте. В стране не было и не могло быть такого количества программ выхода из кризиса. Идентификация формировавшихся партий и блоков в сознании избирателей, да и самих их членов и сторонников происходила не на развернутой программно-идеологической основе, а по лидерам. То были в большинстве своем политики призыва конца 1980-х — начала 1990-х годов с их известными взлетами и падениями. По именам лидеров прочитывалась также позиция, далеко не всегда отчетливо выявленная, по нескольким будоражившим общество вопросам (распад СССР, отпуск цен и приватизация, Конституция, обстрел Белого дома и т. п.).

Основным претендентом на политическое наследие демократов первой волны, мощно представленных на первых СНД России, заявил себя «Выбор России» (ВР). Консультации по поводу создания демократического избирательного блока стали интенсивно проводиться уже с конца весны 1993-го. В них участвовали руководители президентской администрации и правительства, актив демократических фракций парламента, лидеры различных политических, предпринимательских, профсоюзных организаций, число которых увеличивалось чуть ли не каждый день. В те дни считалось очевидным, что на выборах демократы должны идти единым блоком. Как, из кого его формировать — здесь мнения расходились и кипели страсти. И хотя все сходились в том, что время поджимает, дело почти не двигалось. «Демократы хорошо организуются во время кризисов, — сетовал Гайдар, — и очень плохо в относительно спокойные времена». Начинать блоковое строительство с нуля или не зачеркивать то, что уже сделано; забыть идею партийного представительства и образовать непартийный блок или воспользоваться выборами для создания мощной партии демократов; создавать блок жестко из Центра или отбросить попытки навязать однозначную линию регионам — по этим и другим вопросам договориться никак не удавалось ²¹.

16—17 октября на учредительном съезде, в котором приняли участие около десятка известных и малоизвестных демократических организаций, парламентские фракции «Демократическая Россия» и «Радикальные демократы», а также члены команды Гайдара — министры прежнего и действующего правительства, был создан избирательный блок «Выбор России» и его политическое ядро — одноименное движение. В состав блока вошли также «Демократическая Россия», обладавшая разветвленной сетью местных организаций, мало кому известная «Демократическая инициатива», возникшая в сентябре 1993 г., и «Крестьянская партия»²².

Настоящим брендом «Выбора России» были не эти и иные заявившие о поддержке этого объединения организации, а имена его лидеров. Список возглавили Егор Гайдар, Сергей Ковалев и Элла Памфилова. За ними шли министры, люди из ближайшего окружения президента, руководители демократических фракций прежних парламентов — союзного и российского, известные журналисты, деятели науки и культуры: Анатолий Чубайс, Андрей Козырев, Борис Федоров, Юрий Яров, Виктор Данилов-Да-нильян, Сергей Филатов, Геннадий Бурбулис, Михаил Полторанин, Борис Золотухин, Сергей Юшенков, Лев Пономарев, Аркадий Мурашев, Степан Сулакшин, Василий Селюнин, Леонид Радзиховский, Андрей Нуйкин, Владимир Дашкевич, Дмитрий Волкогонов и др. То был, без преувеличения, парад политических звезд недавнего времени, хотя и разбросанных по разным частям небосклона²³.

С точки зрения электоральной тактики это было целесообразное решение: избирателям, поддерживавшим президента и демократов, демонстрировали известные и привлекательные имена. «Выбор России»» утверждал себя как партия будущей власти. В приближающейся победе не сомневались. Перспектива виделась так: на смену прежнему, расколотому, а затем и резко враждебному парламенту идет законодательный орган с пропрезидентским большинством. «Победитель получает все»,— твердили кандидаты блока, предвкушая раздел постов в парламентских комитетах. Эйфория ожидаемого успеха подхватила и тех, кто ранее зарекомендовали себя безоглядными сторонниками проводившейся политики, и многих из тех, кто на Съездах и ВС занимали более осторожные, выжидательные позиции, да и людей, прежде себя в публичной политике не проявивших, но рекрутированных в структуры президентской и исполнительной власти.

Все это предопределило двойственную политическую природу «Выбора России». По своему происхождению, сохранявшейся инерции противостояния национал-коммунистическим реваншистам, по заявленной программе, по массовой социальной базе в регионах и особенно в столицах, по интенциям многих лидеров это была демократическая организация. Ей были присущи достоинства и недостатки, которые являла российская демократия в предшествовавшие годы. Но «Выбор России» был четко ориентирован на безусловную поддержку власти, завершавшей свое обособление от демократов (его девизом было «Поменьше бесплодной критики власти»). Он разделял ответственность за жесткое проведение либеральных реформ в экономике и переживал неявный пока разлад между различными вошедшими в его состав образованиями, между верхушкой и рядовыми активистами. Поэтому «Выбор России» становился в перспективе прибежищем новой российской бюрократии, начинавшей осознавать себя как класс. В 1993 г. «Выбор России» выступал как организация демократов и воспринимался таковой в общественном мнении. Но уже тогда был запрограммирован его распад, который начался чуть ли не на второй день после выборов. Вскоре из ВР выделится партия собственно правящей номенклатуры, которая одна только и сумеет перешагнуть барьер через два года, на следующих выборах. То же, что во главе «выбороссов» встал Гайдар, на которого возлагали главную ответственность за социальные последствия экономических реформ, а не Ельцин, который тогда еще мог бы стать центром более широкого притяжения, не способствовало преодолению центробежных тенденций и в «Выборе России», и в демократическом секторе в целом.

Объединить всех демократов под одним знаменем, как показало дальнейшее развитие событий, уже тогда было невозможно. Расхождения по способу проведения экономических преобразований, по проекту новой Конституции и самому жгучему — сентябрьскому указу президента — были слишком глубоки. Эти различия, а также некоторые другие моменты лежали в основе размежевания демократов на два главных блока — «Выбор России» и «Яблоко», о котором дальше речь пойдет отдельно. Но на старте предвыборной горячки это было очевидно не для всех. Сразу же после издания указа № 1400 в Кремле, на Старой площади, в административных зданиях на Новом Арбате, куда переместились депутаты демократических фракций, и других местах чуть не каждый день шли совещания на разных уровнях. Обсуждались вопросы избирательной стратегии и тактики. Главным из них было — идти на выборы демократам, большинство из которых считало себя частями единого целого, одной или двумя (а если не одной, то, возможно, и тремя, и более) колоннами.

Очень боюсь идеи разных списков. Мы больше проиграем, чем выиграем, говорил Гайдар. Его логика подчиняла многих. Но тут же возникал вопрос: что собираются создавать демократы — новую широкую организацию, призванную поглотить все или большинство существующих, либо их коалицию в виде избирательного блока организаций, сохраняющих самостоятельность. Сторонники коалиции акцентировали внимание на различном отношении к недавним событиям. Делиться по отношению к сентябрьскому указу, возражал Гайдар, — то же, что и по вопросу об Октябрьской революции или судьбе Николая II. Его поддерживал Ковалев: вопрос о многоцветьи спектра очень важен, но сейчас надо думать не об этом. Политические организации создаются как раз во время выборов, добавлял Мурашев. На создание единой организации уйдут годы; «новая, дотоле неизвестная организация не наберет и 5% на выборах», — вступали в спор их оппоненты. «Если вы отстаиваете единую организацию, то почему бы нам всем не вступить в “Демократическую Россию”?» — не без подвоха спрашивали они. Здесь чувство юмора изменяло руководителям «недемороссовских» организаций: «Это провокация»! — восклицали они. В итоге всех таких дискуссий большинство партстроителей уже к началу октября пришло к заключению: формируем блок, у которого будет одно лишь право по отношению к участникам — зарегистрировать себя как избирательное объединение.

Разногласия, однако, так и не были преодолены. На повестку немедленно встали другие вопросы. Прежде всего, как будет себя позиционировать блок по отношению к президенту и исполнительной власти. Мы должны выступить как партия президента. Это самый важный и единственный аргумент, с которым идем на выборы, утверждал Бурбулис. Предстояло, однако, каким-то образом справиться с затруднением. Не могло быть и речи о том, чтобы Ельцин возглавил список, и более того, он настаивал на надпартийном статусе «президента всех россиян». Как обойти препятствие, подсказывал Рябов: главную ставку надо делать на руководителей исполнительной власти в регионах, на которых опирается президент и которые являются орудием в его руках. Председатель ЦИК излагал свои мысли по-простому и не считал себя связанным своим статусом и юридическими условностями. «Так-то оно так, — соглашался Филатов, — но у нас нет крупных фигур, с которыми можно иметь дело: не с такими же...» (и он называл известных митинговых организаторов прежних лет). За этой дискуссией просматривалась еще одна проблема, вдаваться в которую на широких собраниях считалось неприличным, — о распределении мест в списке. Изъяснялись преимущественно эвфемизмами. «Список должен быть единым и составляться централизованно; шкуру медведя надо получить целой, а не делить», — говорили одни. Им возражали: «Медведь еще не убит, распоряжаться его шкурой рано»²⁴.

Так формировался блок «Выбор России». Не приходится удивляться, что вне его осталось несколько десятков демократических организаций, решивших идти на выборы самостоятельно. Некоторым из них, слабым и малоизвестным, пройти регистрацию не удалось. На первом этапе электоральная судьба, казалось, улыбнулась Российскому движению демократических реформ (РДДР). Оно выделилось из созданного еще в 1991 г. международного движения под одноименным названием, объединившего близких по взглядам демократов из разных республик и после распада СССР ушедшего в небытие. РДДР, как и «Яблоко», заявило себя партией демократической оппозиции. У руля в нем встали известные «прорабы перестройки» — главы исполнительной власти в столицах Гавриил Попов и Анатолий Собчак. РДДР не опиралось на сколько-нибудь заметную сеть партийных организаций в стране. Его главным активом был список кандидатов, в который вошли известные политики, предприниматели, деятели искусств: Александр Яковлев, Святослав Федоров, Николай Шмелев, Иван Кивелиди, Олег Басилашвили, Кирилл Лавров, Олег Газманов, Алексей Герман, Савва Кулиш, Зураб Церетели, Кронид Любарский... Конечно, не все они вытягивали на роль политиков, способных стать профессиональными парламентариями, но культурный уровень Думы многие из них могли бы поднять. К сожалению, этого оказалось недостаточно, чтобы преодолеть 5%-ный барьер. Трудно сказать, какую эволюцию проделало бы это крайне разнородное политическое образование, если бы ему суждена была более продолжительная жизнь. Но его программные установки и присутствие в нем немалого числа «героев прошедших дней» с «перестроечной» и «постперестроечной» политической биографией позволяют отнести РДДР образца 1993 г. к демократическому лагерю.

К выборам дробление прежнего демократического движения зашло так далеко, что некоторые его осколки, претерпев серьезное внутреннее перерождение, оказались в другом политическом секторе. Этот сектор получил не очень адекватное обозначение «центр». Я предпочитаю употреблять (за неимением более подходящего) тоже не слишком удачный термин «квазицентр», поскольку в нашем обществе, где понятия «правизны» и «левизны» настолько искривлены, что в начале 1990-х годов поменялись местами и не несут привычной для европейских стран смысловой нагрузки, не могло быть и центра в точном смысле этого политического термина. То были партии, либо ответвившиеся от широкого демократического древа, либо продолжавшие создавать «третью силу». Возглавляемые некоторыми известными демократами или «центристами», они формировались по преимуществу как партии бюрократии, прикосновенной к разным уровням власти, и ориентированных на нее кругов чиновников и интеллигенции.

В первую очередь речь идет о сформированной наскоро, как и многие другие, Партии российского единства и согласия (ПРЕС). Созданная под эгидой двух вице-премьеров — Сергея Шахрая и Александра Шохина, включившая в свой центральный список и других министров (Юрия Калмыкова и Геннадия Ме-ликьяна), а также видного функционера президентской администрации (Анатолия Сливу), ПРЕС была задумана как вторая, наряду с «Выбором России», правительственная партия с менее радикальным имиджем и потому способная привлечь более консервативных избирателей. Но основная ставка была сделана на региональные элиты, связи с которыми Шахрай установил, возглавляя соответствующее направление в работе правительства. Именно аппараты власти на местах замещали отсутствовавшие «первички». ПРЕС представляла себя «партией регионов» — в противовес «партиям Садового кольца». Это, впрочем, не помешало ей поставить на видные места в списке известных ученых — юриста Владимира Туманова и политолога Вячеслава Никонова, а в лидирующую тройку ввести руководителя небольшой предпринимательской организации Константина Затулина, в недавнем прошлом комсомольского работника и руководителя оперотряда МГУ, безуспешно предлагавшего свои услуги в обмен на привилегированное место в списке также и «Яблоку»²⁵.

Демократическая партия России (ДПР) шла на выборы, когда ее первоначальный облик существенно изменился, а пик влияния был далеко позади. ДПР возникла весной 1990 г. в лоне «Демократической России»; сначала не вполне выделилась из нее, но повела конкурентную борьбу в демократическом движении под знаменем радикального антикоммунизма, заостренного против не только консервативного крыла КПСС, но и реформаторов во главе с Горбачевым. Успех партии на первом этапе (по различным оценкам, в нее записались от 25 до 60 тыс. человек) в значительной степени определили безоглядная резкость ее заявлений (которая тогда была в цене), а также политическая харизма и личное обаяние ее основателя и лидера Николая Травкина. Человек талантливый, по праву обретший на перестроечной волне славу народного самородка, Травкин не имел ни приличного образования, ни устойчивой системы взглядов. Амбициозный, резкий и бескомпромиссный, он переоценил свои возможности, заявив уже на I СНД России претензии на равнозначную роль с Ельциным. Он так же легко привлекал сторонников, как и отталкивал их, легко переходил с одной политической позиции на другую, довольно удаленную от прежней. Утратив немалую толику первоначального радикализма и все более склоняясь на позиции государственнические и национал-патриотические, ДПР порвала с «Демократической Россией» и в 1992 г. приняла участие в создании Гражданского союза, затем вышла и из него и пошла на выборы 1993-го самостоятельно. Пропагандистская риторика партии делала ее все менее отличимой от агрессивной оппозиции: беспорядочные метания Травкина все дальше уводили ее от первоначального облика. И хотя Травкин не уставал повторять, что партия расходится с действующей властью не в целях, а в способах их достижения, избирательная кампания ДПР сдвинула ее на самый край квазицентристского спектра. В значительной степени это определил состав ее списка. Из длинного ряда безликих статистов в нем выделялись Станислав Говорухин и Сергей Глазьев, питавшие куда более стойкую враждебность к власти и всем произошедшим в стране переменам, чем Травкин. Партия сумела продвинуть в Думу самую маленькую фракцию, но это было ее последним достижением. Через год сам Травкин был вынужден ее покинуть, а его политическое наследство перешло в другие руки: во главе фракции встал Говорухин, а партии — Глазьев, которому предстояло совершить еще немало удивительных кульбитов.

Электоральная судьба Гражданского союза (ГС), который во второй половине 1992 г. представлялся влиятельной центристской силой (и в известной степени был таковой), оказалась еще менее успешной. Старый ГС, в который некогда входили «Обновление», ДПР, НПСР, Российский союз молодежи (РСМ) — юридический преемник ВЛКСМ, депутаты фракций «Смена», «Свободная Россия», «Левый центр», «Беспартийные депутаты», к октябрю 1993 г. распался. В дни кризиса одна часть ранее входивших в него политиков оказалась на стороне Белого дома, другая отстаивала «нулевой вариант» На выборы оставшиеся от ГС структуры двинулись двумя колоннами.

Одна из них под именем «Гражданский союз во имя стабильности, справедливости и прогресса» во главе с Аркадием Вольским и Александром Владиславлевым выдвинула список, в котором преобладали руководители акционерных компаний, банков, предпринимательских ассоциаций. Но нашлось также место и для профсоюзников (Игорь Юргенс), военных (адмирал Владимир Чернавин), бывших союзных и российских депутатов (Константин Лубенченко, Олег Румянцев, Владимир Исправников) и иных политиков (Василий Липицкий, Виктор Мироненко), деятелей искусства (Владимир Меньшов, Иосиф Кобзон), ученых и публицистов (Федор Бурлацкий, Александр Ципко, Павел Вощанов) и др.

Другое объединение, названное «Будущее России — новые имена» (БРНИ), созданное в основном на базе РСМ, молодежной организации НПСР и одного из ответвлений ГС, было запроектировано как дублер Гражданского союза (в том случае, если бы он к выборам не был допущен) и вело кампанию под лозунгами, практически не отличавшимися от тех, с которыми выступал ГС. В списке кандидатов, представленных БРНИ, практически не было узнаваемых имен. Оба объединения барьер не преодолели, но провели своих кандидатов в одномандатных округах: ГС — около 20, БРНИ — одного. Своей группы эти депутаты не создали и разбрелись по разным депутатским объединениям. Так завершился столь много обещавший вариант проекта «третьей силы» в России.

Диспозиция квазицентра образца 1993 г. была бы неполной без упоминания еще одного избирательного объединения, возникшего в октябре, политически буквально на пустом месте и показавшего на выборах — в первый и последний раз — сравнительно неплохой результат. Движение «Женщины России» (ЖР) по числу полученных голосов заняло четвертое место. Успех ЖР нельзя объяснить ни лозунгами, с которыми движение обратилось к избирателям (они были симпатичны, но не оригинальны), ни силой организаций, которые стояли у его истоков (типичные советские женские ассоциации, которые давали выход социальной энергии немногочисленных активисток), ни харизмой лидеров (Алевтина Федулова, входившая в советскую номенклатуру, была одним из секретарей ЦК ВЛКСМ и Советского комитета защиты мира, а Екатерина Лахова — советником Ельцина по вопросам семьи, материнства и детства), ни изыском состава кандидатов в списке (популярная актриса, юристы, врачи, предпринимательницы, чиновницы и т. п.). Избирателей (точнее, избирательниц) привлек неординарный бренд движения²⁶. Правда, он оказался одноразового использования.

Главной силой коммунистической (скорее по самоназванию, чем по доктринальной преемственности и чистоте) оппозиции на выборах 1993 г. выступила КПРФ. Доминирующее положение среди обломков, которые оставила после своего краха КПСС, эта партия заняла не сразу. В политических треволнениях 1991—1992 гг. более заметное место принадлежало людям из «Трудовой России» В. Анпилова и Российской коммунистической рабочей партии (РКРП) В. Тюлькина — «наследницам по прямой» Объединенного фронта трудящихся. Чуть позже на политической арене появилась Социалистическая партия трудящихся (СПТ), созданная коммунистами-«обновленца-ми», сторонниками последней, «почти социал-демократической» программы КПСС Роем Медведевым, Анатолием Денисовым и Иваном Рыбкиным. СПТ стала временным прибежищем значительной части кадров КПСС и КП РСФСР после их запрета.

КПРФ была воссоздана как правопреемница КП РСФСР в феврале 1993 г., после того как решение Конституционного суда открыло такую возможность. Тогда же в нее перешли лидеры ряда других коммунистических организаций (хотя удержались в ней не все). Из всех коммунистических организаций (их насчитывалось более десятка) КПРФ оказалась наиболее адаптивной к новым условиям. Ядро ее актива, да и социальной базы составили не люмпены и не приверженные традиционной догматике интеллигенты, а характерный продукт разложения КПСС — широкий слой прежней номенклатуры, который встал в оппозицию и Горбачеву, и Ельцину, но оказался способен признать необратимость некоторых из произошедших перемен. «Руководство КПРФ, — справедливо констатирует Ю. Коргунюк, — не будучи замеченным в пристрастии к “творческому развитию марксизма”, тем не менее оказалось достаточно прагматичным, чтобы максимально приспособить свою доктрину к новым условиям и признать то, что не признать было нельзя... По большому счету, КПРФ — консервативно-этатистская, социал-патриотическая организация, из программы которой легко вышелушить всю “красную” идеологию, не опасаясь, что ее суть принципиально изменится. Слово “коммунистическая” в названии КПРФ подчеркивает преемственность партии скорее по отношению к аппарату КПСС, нежели к идеологии создателей “Манифеста коммунистической партии”»²⁷.

Эту приспособляемость и гибкость руководство КПРФ сумело в полной мере обратить в свою пользу на выборах 1993 г. (как, впрочем, и в последующие годы). С одной стороны, в ее избирательной кампании не меньшее место, чем социально-популистские, заняли национал-державнические лозунги (правда, такое склонение сильнее проявится позже). КПРФ перехватывала эту риторику у своих союзников — национал-патриотов, понесших в сентябре—октябре 1993 г. куда более серьезные потери. С другой стороны, партия формально не вошла в ФНС (хотя Зюганов был одним из его сопредседателей), а в конфликте с президентом заняла более осторожную позицию: Зюганов даже призывал сидельцев Белого дома воздержаться от резких движений, «не идти на кровопролитие». Эта установка, которую радикалы заклеймили как «предательскую» и которую лидер КПРФ предпочитает не вспоминать, немало способствовала скорейшему снятию запрета на деятельность партии, что и позволило КПРФ принять участие в выборах и консолидировать голоса значительной части оппозиционного электората. С умом был составлен и список кандидатов от КПРФ.

В лидирующей тройке вслед за Зюгановым выстроились герой-космонавт Виталий Севастьянов, отличавшийся в ВС жесткой имперской риторикой (что не помешало ему в период безвременья стать одним из основателей «социал-реформистской» СПТ) и бывший следователь Прокуратуры СССР Виктор Илюхин, прославившийся возбуждением дела против Горбачева, тогда еще президента СССР, за «развал СССР»²⁸. За ними шли фигуры знаковые, партийные и беспартийные, не только поспособствовавшие привлечению избирателей, но и немало пригодившиеся партии в парламентской работе: юристы Анатолий Лукьянов, Валентин Ковалев (которому предстояло, порвав с партией, побывать министром юстиции до того, как его выдавят из правительства, использовав компрометирующие пленки), искусный фехтовальщик в спорах, адвокат Юрий Иванов, журналисты Геннадий Селезнев и Валентин Чикин, академик Виктор Шевелу-ха, «красный директор» Юрий Севенард и предприниматель Владимир Семаго, а также секретари ЦК и обкомов, которым предстояло налаживать партийную работу, опираясь на депутатские мандаты.

Конкурентов в коммунистическом спектре у КПРФ не было: одни организации находились под запретом, другие призывали к бойкоту выборов. А союзник был. Речь идет о наскоро сформированной Аграрной партии (АП), которая тогда (и позже) играла роль «приводного ремня» от коммунистов к сельским избирателям, если воспользоваться терминологией Сталина. В нереформированной российской деревне «социалистические бароны» — вчерашние директора и председатели совхозов и колхозов, часть которых была формально преобразована в квазирыночные структуры, чиновники из аппарата бывших государственных сельскохозяйственных органов, переделанных в различные ассоциации и профсоюзы, жестко контролировали поведение всецело зависимых от них людей в сельской местности. Они же заполнили большую часть позиций в списке кандидатов. В него были также десантированы посланцы КПРФ (эта практика уже в самой Думе получит развитие). Нашлось место в списке и для двух видных членов прежнего парламента — Ивана Рыбкина и Владимира Исакова, а также для вице-премьера Александра Заверюхи и замминистра сельского хозяйства Владимира Щербака. Абсолютная власть организаторов АП в «глубинке» проявилась в том, что АП запросто собрала 500 тыс. подписей (при норме в 100 тыс.) для регистрации. Здесь по многим причинам (в том числе по условиям расселения) коммунистическая избирательная тактика хождения агитаторов «от двери к двери» оказалась особенно продуктивной. АП, быстро завладевшая «ничейным» политическим пространством, пожала плоды скоропостижно наступивших выборов. Впрочем, этот ее успех, удививший многих, оказался не только первым, но и последним на российских выборах.

Как видно, партийное строительство осени 1993-го продемонстрировало немало политической экзотики. Но самым экстравагантным был взлет ЛДПР, партии, присвоившей себе имя либерально-демократической, но не являвшейся на деле ни либеральной, ни демократической. И вообще представлявшей собой не партию, а организованную в виде ряда концентрических кругов клиентелу ее лидера. Обладатель несомненных, хотя и весьма специфических способностей, Жириновский продемонстрировал, что в переходной России, значительная часть населения которой подверглась маргинализации, можно добиться многого. Создать разветвленную сеть местных партийных организаций, осуществляющих политическую мобилизацию населения. Образовать думскую фракцию, перед которой стали заискивать разные политические силы — от коммунистической оппозиции до кремлевской администрации, поскольку она выполняет роль балансира в критических голосованиях. Заполучить, когда надо, почти неограниченный доступ на электронные СМИ. Заставить считаться с собой демократических журналистов и зарубежных политиков, неоднократно зарекавшихся иметь дело со столь скандальным партнером. И все это Жириновский создавал буквально из ничего, показывая лишь высший пилотаж самой беззастенчивой демагогии и вульгарной клоунады, да еще безошибочное чутье, где, когда и какой товар, далеко не всегда нажитый собственным горбом, следует предложить в обмен на деньги, посты и вообще доступ в приличное (точнее, полуприличное) общество. В этих умениях он, кажется, превзошел Ле Пэна, Хайдера, Фрея и Роса Перро вместе взятых, а его речи (или, скорее, их аудиовидеозаписи) могут обогатить современные политологические хрестоматии.

В политических метаниях, всего более походивших на цирковую эквилибристику, Жириновский искал себе место то в демократическом движении, то в качестве прямой агентуры самых реакционных сил государственной бюрократии (его партия была единственной, кроме КПСС, получившей регистрацию в 1991 г. на союзном уровне, и он был едва ли не единственным партийным лидером, открыто заявившим о поддержке ГКЧП), то в еврейской организации, то среди антисемитов, то как конкурент Ельцина (впервые громко заявив о себе на президентских выборах 1991 г.), то как прислужник Кремля. Анализировать программные, идеологические основы, с которыми ЛДПР идет к избирателям, бессмысленно. Жириновский — законченный образец политика-хамелеона, выбирающего ту политическую окраску, которая представляется ему наиболее подходящей в данный момент, и легко меняющего свои позиции в любом направлении.

Осенью 1993 г. он нащупал незанятую политическую нишу (после крушения ФНС и в результате того, что были сняты с дистанции все организации некоммунистических националистов), которая обещала наибольший успех и среди мобилизуемого им актива — люмпенов, принадлежащих к разным социальным слоям (люмпен-пролетариат, люмпен-буржуазия, люмпен-интеллигенция, люмпен-чиновничество), и среди его специфического электората, состоявшего из тех же люмпенов, а также людей, потерявшихся в новых условиях, озлобленных, не имеющих собственной политической ориентации, легко поддающихся демагогии и убежденных, что существуют простые решения сложных проблем. Таких во взбаламученной стране оказалось немало — были бы красочно поданы мифические пути выхода из обрушившегося мира. Идеолого-политической нишей, которую стал осваивать Жириновский, стала гремучая смесь державничества, шовинизма, ксенофобии, антикоммунизма, презрения и ненависти к демократии и демократам, к реформам и реформаторам, сдобренная обещаниями дать всем «то, чего у него нет».

По формальным социально-профессиональным характеристикам список кандидатов, с которыми ЛДПР шла на выборы, был не лучше и не хуже, чем у многих других партий. В нем значились научные работники, некоторые даже с известными именами, фокусник-целитель и неизвестный пока клубный массовик-затейник, не уступающий своему вождю в шутовских выходках. Но политические и профессиональные качества этих людей не имели значения. За Жириновским они пошли не потому, что уверовали в его программу — на пропагандируемые им идеи, как верно замечает Ю. Коргунюк, им, как и ему самому, было «...глубоко наплевать, — а потому что он явился для них живым воплощением “великой люмпенской мечты” — человеком, сумевшим поймать за хвост удачу. Попасть в его окружение они стремились, руководствуясь надеждой на то, что кусочек этой удачи перепадет и им»²⁹. Те немногие, кто по разным причинам не смогли или не захотели беспрекословно повиноваться вождю (или просто утратили его расположение), были безжалостно вышвырнуты из фракции.

Когда на выборах Жириновский добился оглушительного успеха, многие настоящие либералы и демократы сочли, что угроза фашизма — у порога. Но ядовитый пузырь был надут не кем иным, как теми силами, которые утвердились у власти не без поддержки самих же демократов. Демократическими депутатами, которые на IV СНД поддержали включение Жириновского в избирательные бюллетени на президентских выборах, чтобы разбить голоса своих противников. Демократическими руководителями электронных СМИ, которые во время избирательной кампании предоставили ему чуть ли не ежедневный доступ на ТВ, — без клоунады, показанной по телевидению, Жириновский не сумел бы завоевать столько сердец и голосов. Наконец, самим Ельциным, который еще на Конституционном совещании с большим или меньшим основанием решил, что поддержка Жириновского полезна в играх, разворачивавшихся вокруг новой Конституции.

В конечном счете черт оказался не так страшен, как могло показаться, глядя на избирательный успех Жириновского в 1993 г. Но в российскую политическую жизнь оказался включенным фактор, способный мобилизовать и консолидировать самые темные, деструктивные силы, поведение которых в кризисных ситуациях далеко не всегда возможно предсказать и парализовать.

РОЖДЕНИЕ «ЯБЛОКА»

История «Яблока» — партии последовательной демократической оппозиции — еще не написана. Эту историю мне довелось наблюдать изнутри и более того — принять участие в создании этой партии. Выше я рассказывал о проведенном фракцией «Согласие ради прогресса» в конце августа 1993 г. теоретико-политическом семинаре, на котором одним из основных докладчиков выступил Явлинский. По сути это была одна из презентаций политика, ушедшего в тень осенью 1990-го, а теперь все более привлекавшего общественное внимание. Когда заседание закончилось, ко мне подошли журналисты с вопросом: кого я вижу на посту следующего президента России? Я ответил: Явлинского или Болдырева. В глазах той части демократов, которые усваивали все более критическое отношение к действиям Ельцина, к власти новой бюрократии, Явлинский выдвигался в российской политике на видное место.

К осени 1993 г. он более, чем кто-либо другой, как я думал, подходил на роль лидера демократической оппозиции. Он пробыл несколько месяцев вице-премьером первого демократического правительства России и ушел оттуда сам, по принципиальным соображениям, когда увидел, что программу, для осуществления которой он принял высокий пост, никто не собирается выполнять ³⁰. Расхожие утверждения, будто программа «500 дней» была оторвана от российской действительности³¹, всплыли позднее и использовались в политической борьбе против Явлинского в новой его роли. Уйдя из правительства, он вместе со своими сотрудниками, разработчиками программы «500 дней» Михаилом Задорновым, Алексеем Михайловым, Сергеем Иваненко, Алексеем Мельниковым и др., создал в конце 1990 г. частную исследовательскую организацию — Центр экономических и политических исследований (ЭПИцентр), аналитические обзоры которого, а также фундаментальные разработки «Согласие на шанс» и «Нижегородский пролог» были, во всяком случае, неординарны.

В 1991 г. показалось, что вновь открылась возможность вернуться к государственной работе. В тревожные августовские дни и ночи Явлинский — в Белом доме. Потом он принял участие в ликвидации последствий неудавшегося государственного переворота. 24 августа по указу Горбачева был создан Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР во главе с Силаевым. Одним из его заместителей был назначен Явлинский. Вскоре его группа подготовила договор об экономическом сообществе суверенных государств, на которые распадался Союз. Договор предусматривал банковский, таможенный и платежный союз, единую валюту, согласованную кредитно-денежную политику и резервную финансовую систему, защиту взаимных инвестиций, осуществление социальных проектов, связанных с перераспределением рабочей силы. Это было продолжением линии, которую Явлинский отстаивал еще в бытность вице-премьером российского правительства: экономические реформы не должны разрушать межреспубликанские хозяйственные связи. Договор был подписан руководителями правительств десяти республик. Но уже ничто не могло остановить распад СССР: беловежские решения перечеркнули и этот проект.

В 1992—1993 г. Явлинский все более жестко критикует способ проведения экономических реформ в России и обозначает свою позицию на собственно политическом поле. Выступая на «Пресс-клубе» Киры Прошутинской после первомайской демонстрации 1993 г., на которой пролилась кровь, он произносит запомнившиеся многим слова: «Власть нельзя трогать руками». Известно его участие в попытках предотвратить трагический разворот событий в сентябрьские дни. «Органы власти, сформировавшиеся в процессе и для разрушения прежней системы, завершив этот процесс, оказываются абсолютно неспособны решать созидательные и интеграционные задачи, — гласило опубликованное им тогда заявление, — .. .суть ситуации не только в незаконном поступке президента, резко обострившем кризис, не в роспуске недееспособного парламента, а в том, какую и каким способом создать новую, устойчивую систему власти». Главное, что необходимо для того сделать, по его мнению, — это провести не позднее февраля 1994 г., одновременные выборы президента и обеих палат парламента³². Еще до того, в августе 1993 г., фонд «Общественное мнение» провел всероссийский опрос, чтобы выявить наиболее вероятных претендентов на высший государственный пост. Явлинский занял первое место: число тех, кто заявили о доверии к нему, составило 33%, о недоверии — 20% ³³.

Данные социологов вдохновляли Явлинского. Вопрос об участии в выборах, будь то парламентских или президентских, был для него решен задолго до того, как они наступили. Однако это свое участие он до поры не связывал с созданием какой-либо организации. Ко мне обращаются разные партии, немало богатых предпринимателей, говорил он, но главное — соблюсти осторожность. Еще в конце сентября Явлинский отстаивал одновременное проведение президентских и парламентских выборов. Если же переизбираться сначала будет парламент, он готов был идти на выборы как самостоятельно, так и в составе блока, формировавшегося вокруг Гайдара. В парламент я и так буду избран, полагал он, монолитных групп в нем не будет, я готов искать сторонников везде, кроме ФНС, и безусловно их найду. (Явлинский тогда, видимо, исходил из того, что все депутаты будут избираться, как и прежде, в одномандатных округах.)

Ситуация круто изменилась после 4 октября. Президентские выборы откладывались ³⁴, а парламентские были поставлены в порядок дня. Блок сил, которые безусловно поддерживали президента, быстро втягивал в себя все организации демократов, а Положение о выборах, введенное наконец в силу, устанавливало значительные преференции для партий и блоков. После недолгих колебаний Явлинский склонился к тому, чтобы заняться формированием собственного блока. Задача эта была не из простых. Время стремительно уходило, организационно-политические заделы созданы не были. По условиям нормативного акта, регулировавшего проведение избирательной кампании, требовалось в срочном порядке сделать две вещи. Во-первых, определить тройку лидеров — своего рода витрину для избирателей, привыкших голосовать за персоналии, а не за необозримые партийные списки. Во-вторых, договориться, из каких именно организаций будет сконструирован блок, чтобы идти с ними на регистрацию в ЦИК.

Кто возглавит блок, было ясно. Вопрос о том, кто будет приглашен на второе и третье места, был решен (как выяснилось впоследствии, не оптимально) тоже довольно легко. Во время одной из встреч с Явлинским, это было 10 октября, я предложил: Болдырев и Лукин. Пойдет, согласился Григорий Алексеевич. Мое предложение, впрочем, не было для него неожиданным. Болдырев давно уже был под рукой, а зачитанный на августовском семинаре фракции «Согласие ради прогресса» доклад Лукина Явлинскому понравился, и он тогда еще «положил глаз» на российского посла в Америке.

Юрий Болдырев, человек, безусловно, активный и яркий, одна из звездных фигур Межрегиональной группы в союзном парламенте, после того как его сместил Ельцин за строптивость и самостоятельность с высокого поста начальника Контрольного управления Администрации президента, был приглашен Явлинским на работу в ЭПИцентр. Позднее политическая карьера Болдырева опишет удивительную траекторию. Всегда убежденный в безусловной собственной правоте, он в 1995 г. в качестве члена согласительной комиссии от Совета Федерации станет изо всех сил противодействовать прохождению избирательного закона в том варианте, который отстаивала «яблочная» фракция в Думе. В борьбе против закона, регулировавшего соглашения о разделе продукции и вводившегося по инициативе «Яблока», он будет переносить споры с одного уровня на другой, навяжет целодневную дискуссию по этому вопросу съезду «Яблока», который должен был заниматься значительно более актуальным делом — предвыборной стратегией объединения в 1995 г. Потерпев сокрушительное поражение, он демонстративно, перед камерами объявит о выходе из «Яблока». Спустя четыре года предпримет отчаянную попытку вернуться в политику, присоединив виртуальное «Движение Юрия Болдырева» к Конгрессу русских общин Дмитрия Рогозина — организации, ассоциацию с которой те, с кем он шел на выборы 1993 г., сочли бы для себя постыдной ³⁵. Но все это произойдет потом, а тогда жесткий ригоризм и упрямство, соединенные с заносчивостью и непомерными претензиями личного характера восстановили против него коллектив ЭПИцентра, свою инородность в котором он не стеснялся демонстрировать. Впрочем, все это тогда казалось многим (и мне в том числе) проявлением сугубой принципиальности и бескомпромиссным служением общественным интересам, как он их понимал. И еще, быть может, чуть преувеличенной амбициозностью (а кто же идет в политику, не имея амбиций?). Болдырев привлекал суровым осуждением беззаконий, творившихся на всех уровнях, беззастенчивых махинаций, посредством которых бывшая якобы общенародная — на деле, конечно, коллективная собственность партийно-государственной бюрократии — становилась частной собственностью тех же бюрократов, директоров предприятий и удачливых нуворишей. Он настаивал на жестком противостоянии «Выбору России», придирчиво контролировал составление списка кандидатов от «Яблока», не раз говорил на языке ультиматумов. В острых спорах о стратегии и тактике создававшегося объединения Юрий Юрьевич занимал крайние позиции, подчас не отличимые от того, что говорила непримиримая оппозиция. «Он неумело выступает, но по существу он прав», — отвечал Явлинский на мои тогдашние недоумения.

Владимир Лукин во многих отношениях был противоположен Болдыреву. Эрудит, уверенно проходивший ступени академической карьеры, к моменту избрания в российский парламент — доктор и профессор. Жизнелюб, златоуст и остроумец, всегда окруженный друзьями, в числе которых были Мераб Мамардашвили, Юлий Ким и другие выдающиеся люди. Шестидесятник по убеждениям, свои взгляды не очень-то скрывавший и потому в августе 1968 г. срочно депортированный из Праги на военном самолете от греха подальше³⁶. Избранный председателем международного комитета ВС, Лукин сторонился митинговой демократии, но был одним из конструкторов нового внешнеполитического курса, нацеленного на возвращение нашей страны в сообщество демократических государств. Впрочем, реализацию этого курса Козыревым он считал чересчур безоглядной, уступчивой, не соотнесенной должным образом с национальными интересами России. Об этом мы не раз с ним спорили. Лукин умел устанавливать и поддерживать отношения с самыми разными людьми: свое место в Верховном Совете он получил по квоте Сахалина. Он не суетился в кремлевских коридорах, как некоторые демократы, но принял предложение Ельцина и стал первым послом новой России в США, где еще хорошо помнили дипломатов «господина Нет»³⁷. Там он сумел не только установить неформальные отношения с людьми из американской политической и академической элиты, преодолеть отчужденность известных российских эмигрантов «третьей волны», но и привлек к работе посольства Мстислава Ростроповича, Василия Аксенова, Наума Коржавина, Эрнста Неизвестного. Он завязал переписку с Солженицыным и вручил ему российский паспорт. Лукин был одним из основателей фракции «Согласие ради прогресса», а осенью 1993 г. без колебаний оставил свой престижный заморский пост, чтобы принять участие в создании демократической оппозиции. «Яблоко» рассчитывало провести его на пост председателя Думы. Это не получилось, но Лукин (не в пример одному карьерному дипломату, прошедшему по списку «Яблока», но не увидевшему для себя желанного места в Думе и сразу же вернувшемуся в МИД) не поторопился тут же отказаться от депутатского мандата и стал работать на той позиции, которую сумела отвоевать фракция. Владимир Петрович умел идти на компромиссы. Иногда его уступки преобладавшим в элите и обществе настроениям, особенно в заявлениях по внешнеполитическим вопросам, казались мне чрезмерными. Но он мог и проявить характер: однажды в дни строительства блока он на моих глазах взорвался, когда Явлинский стал забирать слишком круто.

Так определилась визитная карточка запроектированного блока. Но чтобы он состоялся, надо было решить более сложную часть задачи; подверстать в него организации, уже имеющие регистрацию в Минюсте. Таковых, как сказано, было немало, но из них надо было выбрать не связавших себя с «Выбором России», имеющих известность и не пользующихся скандальной репутацией. Уже это сужало круг выбора. Кроме того, надо было договориться с их лидерами, которые тоже не были лишены амбиций (в наступившей горячке о созыве партийных съездов — за одним исключением, о котором дальше, — речь не шла). Созданные в годы перестройки политические партии все более дробились. И в состав «Блока Явлинский — Болдырев — Лукин», названного так после долгих поисков подходящего обозначения, вошли большие и малые осколки партий, уже имевших некоторую историю.

Одним из первых готовность войти в него изъявил зарегистрированный в августе 1993-го Российский христианско-демократический союз — Новая демократия (РХДС—НД). Точнее, та его часть, которая пошла за одним из сопредседателей партии (два других присоединились к ВР), известным правозащитником, членом Московской Хельсинкской группы Валерием Борщевым. Сам же РХДС—НД, в момент регистрации насчитывавший 370 членов, был продуктом распада Российского христианско-демократического движения (РХДД), признанные лидеры которого, и ранее отличавшиеся державническими и нелиберальными склонениями, влились в ряды агрессивной оппозиции еще в 1992 г.³⁸

Другим компонентом формировавшегося блока стала Социал-демократическая партия России (СДПР) во главе с депутатом Санкт-Петербургского совета Анатолием Головым, также пережившая к 1993 г. ряд расколов и слияний, но обладавшая более широкой известностью и сетью организаций не только в Москве и Петербурге. СДРП вступать в блок не торопилась, перебирала варианты (в том числе самостоятельный выход на выборы), стремясь угадать, в каком из них партия больше выиграет политически и электорально. 10 октября состоялось заседание правления партии, на котором Явлинского подвергли форменному допросу. Члены руководства хотели услышать во всех деталях не только как станет выглядеть политическая платформа блока, но и как он будет организован, кто войдет в его состав и какое место займет в нем (прежде всего — в списке кандидатов) СДПР. На закрытой части заседания, после того, как Явлинский его покинул, всерьез обсуждалось предложение совсем уж экзотическое: инициировать создание блока вокруг трех фигур: Шахрая, Шохина и Гдляна. Шохин, утверждал автор этого предложения, — социал-демократ, Шахрай — перспективный политик, хотя и не без авторитарных замашек, а Гдлян, олицетворяющий борьбу за социальную справедливость, привнесет в кампанию популистский элемент. Обсуждение закончилось поручением руководству партии продолжить переговоры («играть с Явлинским, но не на его условиях»)³⁹.

Труднее всего складывались отношения с Республиканской партией Российской Федерации (РПРФ). Вышедшая в ноябре 1990 г. из «Демократической платформы в КПСС», эта партия долго не могла самоопределиться. Она то принимала решение об объединении с социал-демократами, то отказывалась от него, то заявляла о поддержке президента и гайдаровских реформ, то дистанцировалась от них. Выйдя осенью 1993 г. из «Демократической России», она предоставила своим региональным организациям право оставаться в составе ДР на местах. Партия была разнородной. Ее лидеры, с трудом уживавшиеся в одной организации, пытались направить политический вектор партии в различных направлениях. Сначала основной фигурой на переговорах с Явлинским был Владимир Лысенко, один из сопредседателей РПРФ и фракции «Согласие ради прогресса», известный демократический политик «первой волны». Однако за спиной Лысенко вырисовывалась габаритная фигура председателя «Объединения предпринимателей за новую Россию» (ОПНР), упомянутого уже Константина Затулина. ОПНР поддерживало РПРФ материально, хотя, кажется, не очень щедро. Лысенко и некоторые другие лидеры РПРФ настаивали на включении его в блок, видимо, выполняя какие-то обязательства. Но мало того, что отношение к Затулину в среде демократов было, мягко говоря, неоднозначным, а ОПНР не числилось в списке политических организаций, допущенных Минюстом к выборам. В ходе ряда совещаний, происходивших в довольно напряженной атмосфере, оно продемонстрировало аппетиты, которым мог бы позавидовать Гаргантюа. Условия, заявленные ОПНР и частью руководителей РПРФ, выглядели следующим образом. Учредителями блока выступают две эти организации и ЭПИцентр Явлинского. Каждый из участников может наложить вето на привлечение иных организаций (что Затулин тут же и сделал, заявив, что участие СДПР неприемлемо для его объединения, представляющего капиталистов). Все решения принимаются на основе консенсуса между учредителями и лидерами блока, которым было предложено вступить в РПРФ. Аппарат блока формируется ими же. Сверх того Затулин затребовал для ОПНР и РПРФ третье и четвертое места в списке.

Условия эти, естественно, были сочтены абсурдными. Даже продолжать переговоры, отталкиваясь от них, смысла не имело. Замысел этих людей выглядел безошибочно: поставить приближавшийся съезд РПРФ перед свершившимся фактом. Выберет съезд в качестве партнера сколоченный таким образом блок с Явлинским как номинальным лидером для приманки избирателей — ему будет преподнесена добыча в виде перспективного лидера. Выберет ВР — строители этой замечательной конструкции свою добычу унесут, постаравшись тем или иным способом присоединить к ней лейбл Республиканской партии на предмет регистрации. С нами, говорил Явлинский, ведут разговор аппаратного типа: мы большие, имеем организации во всех регионах, за нами пойдет партия; но ведь если на съезде развернется свара и наступит развал, то не останется ничего иного, как сушить весла⁴⁰. Условия, выдвинутые социал-демократами, были скромнее: их партия — одна из учредительниц блока, с нею должны согласовываться его название и все фамилии в списке, кроме трех лидеров.

Явлинскому основания и условия создания блока виделись иначе. Это свое видение он не раз излагал и уточнял на совещаниях, проходивших в те дни. Начинать надо не со способа формирования, а с определения целей блока. Выборы должны носить учредительный характер: заложить предпосылки гражданского мира, создать парламент, способный оппонировать исполнительной власти. Блок — надпартийное образование. Он создается лишь на месяц-другой, до выборов. Обсуждать сейчас даже немаловажные детали программы и будущей деятельности (на встречах с партийцами его донимали вопросами, как он намерен бороться с инфляцией, сохраняет ли силу программа «500 дней», кто те люди, которых он ведет с собой и т. п.) нет смысла. Партии, вступая в блок, должны договориться о главном, а это будущая Конституция, возвращение страны в легитимное состояние, дееспособный парламент. Я поднимаю флаг. Приглашаю всех, кого он привлекает. Но ждать никого не буду: кто придет, тот придет. В блоке, однако, не должно быть лиц, которые обрели одиозную славу в политике последних лет. Верхушку списка (20—30%) определяю я и несу за этих людей ответственность («маленький список мы можем сделать произведением искусства»). Остальных предложат региональные организации тех объединений, которые войдут в блок, но у меня должно быть право вето. Ни на чей диктат не соглашусь, лучше не буду участвовать в выборах. И во всяком случае не хочу быть паровозом для проведения в парламент людей, которым не доверяю⁴¹.

Столкнулись, таким образом, два принципиально различных подхода к формированию блока. Один — вождистский: все главные решения принимаются лидером или с его согласия. Отношения выстраиваются на доверии к лидеру, имя и репутация которого являются главным активом организации. Участие всех остальных фигурантов в данном процессе носит консультативный характер. Второй — конфигурация блока и главное лакомство — места в списке — определяются в процессе торга внутри немногочисленного круга «отцов-основателей», в число которых группы политических и иных лоббистов стремятся продвинуть своих людей. В условиях, когда все партии по сути пребывали в эмбриональном состоянии, третьего варианта, по-видимому, не было. Подход Явлинского одержал верх, так как на российском политическом рынке конца 1993 г. он и его партнеры по переговорам выступали в разных весовых категориях. Генезис этот, однако, наложил свой отпечаток на способ существования и функционирования и блока, и политической партии, в которую впоследствии через ряд переходных форм он трансформировался.

Явлинский мог вести переговоры в избранном ключе, ибо стал центром притяжения различных общественных организаций, обещавших интеллектуальную и организационную помощь в кампании, и предпринимательских структур, без финансовой поддержки которых (впрочем, тогда еще относительно скромной) на этих выборах обойтись уже было невозможно.

Неоценимый вклад в избирательную кампанию «Яблока» внес Клуб избирателей Академии наук (КИАН), где еще свежа была память о борьбе за «сахаровский» список. КИАН пользовался влиянием на интеллигенцию столиц, привлечь его на свою сторону были заинтересованы и «Яблоко», и ВР. На общее собрание клуба пришли Чубайс и Явлинский. «ВР выступает с консервативных позиций, — сказал, перечислив достижения «правительства реформ», Чубайс. — Мы не считаем, что следует что-то принципиально менять». «Изменить надо многое, — возразил Явлинский. — Вообще-то в таких условиях выборы не проводятся. Но мы примем в них участие — иначе долго не будет ни выборов, ни парламента». Отвечая на вопрос, что было сделано в экономике «не так», он перечислил восемь позиций, но закончил примирительно: готов сотрудничать со всеми, кто хочет блокироваться против фашистов и националистов ⁴². На выборах большая часть академического актива поддержала «Яблоко». Представители КИАНа (Александр Собянин, Людмила Вахнина, Алексей Захаров, Ше Мидон и др.) приняли активное участие в работе его избирательного штаба, сборе подписей среди сотрудников академических институтов. Участвуя в «крестинах» — поиске названия для блока, Захаров предложил укоренившееся впоследствии имя — «ЯБЛоко» (в тогдашней транскрипции — по фамилиям лидеров).

Все это внушало надежды, шла работа, с каждым днем привлекавшая все больше людей, но до середины октября оставался открытым вопрос первостепенной важности: как будет выглядеть юридическая база блока? Придется ли его верхушку, в которую были привлечены известные политики и интеллектуалы, опирать на узенькое основание в виде маловлиятельных партий, главное достоинство которых — запись в реестре Минюста? Или же такой базой станет развитая сеть региональных партийных организаций, которыми тогда среди возможных соучредителей располагала только РПРФ и которым предстояло сыграть важную роль в сборе подписей и агитационной кампании? Переломным стал день 15 октября, когда на съезде РПРФ после острых дебатов произошел раскол. 33 региональные организации (включая московскую и петербургскую) проголосовали за присоединение к блоку Явлинского, 20 — к блоку Гайдара. В перспективе это голосование обозначило рубеж, за которым Республиканскую партию ожидала утрата самостоятельной политической роли, ибо ни в одном из блоков она не заняла доминирующее место. Но в форс-мажорной ситуации 1993-го приход республиканцев в «Яблоко» позволил, наконец, конституировать рождавшееся объединение: дал ему сеть организаций в регионах и обогатил кадрами политиков, обладавших опытом, которого в ближайшем окружении Явлинского не было. Так, после того как работа избирательного штаба оказалась на грани провала (она велась методом проб и ошибок), положение спасло назначение его руководителем республиканца Игоря Яковенко, человека умного, собранного и тактичного.

25 октября было, наконец, опубликовано Заявление о создании нового избирательного объединения. Вот его текст⁴³.

Мы — группа граждан и представителей политических и общественных организаций России заявляем о создании избирательного объединения.

Мы отстаиваем ценности демократии, свободы и рыночной экономики.

Мы отвергаем политику, методами которой являются беззаконие и нагнетание вражды, а следствием — кровопролитие. Для нас неприемлемы непредсказуемость, а также хаотические, «взрывные» меры в экономике и политике. Этот путь представляет реальную угрозу провозглашаемым идеалам. Мы видим иные пути преобразований, иную политику, осуществляемую на основе общественного согласия.

Мы стремимся создать в России профессиональный парламент, способный стать ответственным партнером и противовесом исполнительной власти, поставить ее под контроль общества.

Мы хотим привести в парламент людей, для которых средства важны не менее, чем цели, не запятнавших себя разжиганием вражды и ненависти, профессиональных экономистов, социологов, юристов.

Мы отдаем себе отчет в том, что избирательная кампания проходит по правилам и под контролем одного из участвующих в ней блоков. Но зная, что от ее исхода зависит судьба нашей страны, мы идем на эти выборы и призываем не стоять в стороне всех, кто разделяет нашу позицию.

Теперь можно было заняться окончательной отработкой списка кандидатов. В центральную (общефедеральную) его часть вслед за тройкой лидеров Явлинский поставил пятерых сотрудников ЭПИцентра, проверенных совместной работой в течение ряда лет. В список вошли Алексей Михайлов, Михаил Задорнов, Сергей Иваненко, Алексей Мельников и Татьяна Ярыгина, а далее — известные демократические политики, руководители образовавших блок партий, поддержавших его общественных организаций и ученые. Центральная часть списка в варианте, представленном в ЦИК, насчитывала 34 человека. Деликатная работа по первичной расстановке людей в этой части списка (и частично их отбору, за исключением, разумеется, первых восьми номеров) была поручена Вячеславу Игрунову, которому предстояло сыграть весьма заметную роль в строительстве уже на собственной основе объединения, а впоследствии — партии «Яблоко».

К Явлинскому Игрунов пришел, имея за плечами насыщенную бунтарскую биографию: преследования, аресты, спецпсих-лечебницу, «запрет на профессию» в советское время и активное участие в строительстве неформальных структур в первые годы перестройки — от основания «Мемориала» до создания собственного аналитического центра, преобразованного позднее в Институт гуманитарно-политических исследований (ИГПИ). Человек деятельный и работоспособный, хотя и не всегда достаточно собранный, он оказался в центре различных шедших снизу инициатив, раздвигавших рамки дозволенного властями. Человек контактный, он быстро устанавливал самые разнообразные связи. Человек конфликтный, стоявший к тому же на радикальных позициях, он обострял отношения и уходил от соратников так же легко, как обретал их. В результате в горячие 1990—1992 гг. Игрунов, как он рассказывал, «выпал из всех обойм».

Но, как писал Иосиф Уткин, «кто попробовал птицу, мясо уже не ест». Политика притягивала, да и ситуация быстро осложнялась. Встал вопрос, к кому примкнуть, чтобы вернуться на политическое поле. Себя Игрунов видел если не в роли «серого кардинала», то одного из, как он сказал, «политмахеров». Попытка изложить сотрудникам Гайдара критическое видение проводимого ими курса результата не дала: люди, прикосновенные к власти, не собирались дискутировать с «человеком с улицы». Болдырев, с которым Игрунов познакомился в 1988 г. и сблизился после его избрания депутатом, на роль лидера не подходил: человек яркий, но неконструктивный и безапелляционный, «работать с ним было неимоверно трудно». Выбор пал на Явлинского.

С осени 1992 г. Игрунов настойчиво, но безуспешно пытался свести знакомство с политиком, взявшим тайм-аут и возглавившим ЭПИцентр. Первую встречу помог организовать Павловский. Она состоялась в мае 1993 г. на даче, где жил Гефтер, к которому часто в то время заезжал Явлинский, и продолжалась много часов. Игрунов рассказывал о ней так, что в моей памяти невольно возникла ассоциация с известной встречей Станиславского и Немировича-Данченко в «Славянском базаре», положившей начало МХАТу. Не думаю, что Явлинскому она представлялась столь же судьбоносной. Но он тогда тоже нащупывал пути возвращения в политику и, вероятно, увидел в Игрунове человека в ней искушенного. Впрочем, на многое они смотрели по-разному. Явлинский был ориентирован на президентские выборы, Игрунов — на парламентские. Разошлись они и в том, как следует формировать команду, с которой предстоит идти на выборы. Тем не менее договорились о сотрудничестве, и Игрунов, решивший, что нашел, наконец, искомую точку приложения сил, стал направлять Явлинскому свои развернутые соображения о порядке дальнейших действий. Но для Явлинского, внимательно следившего за развитием событий и еще окончательно не определившегося с политической стратегией, неожиданно появившийся на его пути Игрунов был скорее всего лишь одним из многих консультантов. В их отношениях наступила пауза, растянувшаяся на несколько месяцев. И лишь события, происшедшие в сентябре—октябре, сделали Игрунова востребованным⁴⁴. В Оргкомитете и потом в Совете блока Игрунов был отрекомендован как «специальный представитель» Болдырева, и в отсутствие Юрия Юрьевича, который в начале ноября принял решение баллотироваться не в Думу, а в Совет Федерации и большую часть времени проводил в Петербурге, Игрунову поручалось не только транслировать позицию лидера № 2, но и голосовать за него. Связка между ними, однако, была не так прочна, как мне тогда представлялось. Просто в те дни позиции Игрунова по большинству спорных вопросов (отношение к Конституции, к применению силы для подавления мятежа, к ВР и др.) совпадали с болдыревскими, более жесткими, чем у Явлинского. Во всяком случае, выдвижение Игрунова на одну из заметных ролей в «Яблоке» было предопределено не Болдыревым, а Явлинским — и, конечно же, его собственной активностью и самоотдачей. По-видимому, и первоначальный эскиз избирательного списка был составлен Игруновым, которому приходилось преодолевать давление представителей партий. Но в окончательном виде список был основательно откорректирован Явлинским⁴⁵.

Что же касается региональных групп в списке, то они были составлены по предложениям партийных организаций на местах. Список по Москве и Московской области, расставляя кандидатов по согласованию с партиями, готовил я. Из шести объединений, внесших в свои списки разделение по регионам, только аграрная партия поставила в центральную часть больше кандидатов, чем «Яблоко». Руководители объединения рассчитывали, что депутатами станут не только все кандидаты общефедеральной части списка, но и представители многих регионов. Предполагалось, что даже без особых усилий «Яблоко» соберет голоса не менее чем 20% избирателей, по списку пройдут 40—50 человек, а с учетом победителей в одномандатных округах «яблочная» фракция получит 60—80 мандатов и станет второй по численности после ВР.

Правда, оптимистический настрой периодически сменялся тревогой, чуть ли не паникой. Финансирование кампании, осуществлявшееся в значительной мере за счет средств ЭПИцентра, оставляло желать много лучшего. Временами казалось, что блок не сможет собрать необходимого числа подписей в свою поддержку. Сборщикам было обещано по 100 рублей за подпись (по существовавшим тогда ценам — гроши, да и то выплаты этих денег растянулись на несколько месяцев). Конкуренты же поднимали цены: миллионер Артем Тарасов платил по 1000 рублей. В штабе царила нервная атмосфера: приближался последний срок представления подписей в ЦИК, а за 5 дней до его истечения было еще неизвестно, сколько подписей собрано за «Яблоко» в регионах. Подписи доставлялись только что не на перекладных. В конечном счете выяснилось, что система сбора подписей, которая была создана Яковенко и в которую были вовлечены тысячи самоорганизовавшихся активистов на местах, сработала безотказно. «Яблоко» было одним из чемпионов: при норме в 100 тысяч было собрано 170 тысяч подписей. Но волнения на этом не кончились.

Поскольку строительство блока начиналось с нуля и происходило в авральном порядке, накладки возникали постоянно. Местные организации партий, вошедших в блок, далеко не всегда жили в мире друг с другом. Некоторые из них не вполне выделились из «Демократической России», примкнувшей к конкурирующему блоку ВР. Демократы соперничали друг с другом в одномандатных округах. В ряде случаев были выдвинуты по два кандидата от «Яблока» или тяготевших к нему организаций, и не существовало никаких инструментов, чтобы пресечь это безобразие. Споры по выдвижению в одномандатных округах грозили взорвать хрупкое единение, и тогда Совет блока принял вынужденное, хотя и не совсем соломоново решение: поддерживать кандидатов, внесенных в список, но разрешить членам блока агитировать за других людей. Явлинский был озабочен тем, чтобы в списки не попали кандидаты, которые могут дискредитировать блок. Ему возражали: если отсечь концы списка, «пахать» в кампании станет некому. Не было отбоя от желающих попытать счастья, баллотируясь в парламент, но немалые трудности возникали с поиском лиц, готовых стать членами окружных (не говоря уж об участковых) избирательных комиссий и наблюдателями от «Яблока»⁴⁶.

Расхождения в блоке обозначились и по принципиальным политическим вопросам: по отношению к президенту, к вынесенному на референдум проекту Конституции, к другому демократическому блоку. Президент, говорил Болдырев, в октябре одержал победу над народом, и я не смогу объяснить своим избирателям, почему в списке «Яблока» появятся люди, которые благодарили Ельцина за роспуск парламента. На избирателей ссылался и Лукин, защищая иную точку зрения: как только мы заостряем кампанию против президента, мы адресуемся к 20, а не к 60% населения. Спор этот отражал реальное расслоение в «яблочном» электорате. По данным замера, которые привел Яковенко, 39% были сторонниками Ельцина, 36% — противниками. Позвольте задать вам жесткий вопрос, говорили мне, почему вы с Явлинским? ведь он против президента... А Явлинского спрашивали: как вы можете объединяться с Шейнисом, который поддерживает Конституцию? Явлинский на это отвечал: он один из ее авторов, как же он может быть против?

Вопрос о Конституции стоял еще острее, чем о президенте, ибо имел непосредственный выход в практическую политику.

Здесь нельзя было свести дело к различной расстановке акцентов. Изнурительные дискуссии шли о том, какую позицию следует занять на референдуме. На Совете блока сталкивались четыре логически возможные, но не равноценные политически позиции, с которыми могло бы идти «Яблоко» на референдум: надо принимать, без Конституции дальше жить нельзя; голосовать против; не участвовать; «нулевой вариант» — блок как политическая организация представляет доводы «за» и «против», оставляя выбор за избирателями. В том, что вынесенный на одобрение проект Конституции содержит серьезные дефекты, особых разногласий не было (хотя их значение для будущего государственного устройства оценивалось по-разному). Разошлись главным образом в том, какие последствия может иметь провал Конституции на референдуме. Для меня, утверждал Болдырев, будет ли принята Конституция в существующем виде, — важнее, чем состав парламента. Если проект пройдет, наше пребывание в парламенте станет бессмысленным. Я буду поддерживать только тех, кто призывает голосовать против него. Вопрос о Конституции, по его мнению, — главенствующий, и блок должен немедленно определить однозначно свою отрицательную позицию. С Болдыревым решительно не соглашались Лукин, Голов, Борщев и я⁴⁷. «Как же мы можем упрекать тех, кто только что схлестнулись в смертельной схватке, если мы сами в небольшой группе не можем достичь компромисса?» — возражал Лукин. Как можно говорить, что именно это главное, а все остальное — запятые? Да, Конституция неудачна, но в чем-то она даже лучше, чем наше общество. Способ ее утверждения не безукоризнен, но примерно так же принималась деголлевская Конституция во Франции. Наша задача — не раскалывая общество, пройти предстоящий отрезок пути бескровно.

Большинство в Совете блока и в его активе склонялось к точке зрения Болдырева: «Яблоко» должно призвать избирателей голосовать против Конституции. Речь шла о ключевом политическом решении, которое могло поставить неокрепший блок на грань раскола. Это быстро осознал Явлинский. Сам он решительно осуждал и Конституцию, и порядок ее утверждения. Кроме того, он опасался (как выяснилось, необоснованно), что против Конституции вдруг выступит ВР и тогда «Яблоко» может оказаться среди немногих ее защитников. Но обострения конфронтации, при котором два лидера блока встанут по разные стороны баррикады, он не желал и продемонстрировал высокий класс политической дипломатии. Не в принципах нашего блока, сказал он, навязывать кому-либо свою позицию. Поляризация, при которой вместо реформаторов и антиреформаторов появятся сторонники и противники Конституции, нам ни к чему. Такая Конституция опасна, поддерживать ее невозможно, но и голосование «против» чревато серьезными осложнениями. Нам важно избежать конфронтации. Чтобы ослабить накал, надо выйти к избирателям с «нулевым вариантом»: мы не будем призывать граждан от имени блока говорить конституционному проекту «да» или «нет». Виктор Леонидович излагает свою позицию, я — свою. Аргументы известны. На том и порешили⁴⁸. Все, конечно, остались при своем мнении. В восприятии избирателей голос «Яблока» звучал как призыв к отклонению Конституции — за то выступало большинство ораторов. Меньшинство сохранило право защищать свой подход. Организация счастливо избежала раскола. А в комнате, где много часов кипели страсти, остался кем-то приколотый листок: «Споры по программе — это не надолго. Это навсегда»⁴⁹.

Наваждением, преследовавшим «Яблоко» с первых его шагов, было (и остается) существование другого демократического блока. В 1993 г. корни, из которых они оба выросли, — перестройка, широкое демократическое движение рубежа 1980— 1990-х годов, опасность коммунистического реванша, были еще обнажены и противостояние не вылилось в открытое соперничество и тем более — вражду. Взаимная критика была приглушена и не выходила за рамки корректности. Это был спор о конкретных направлениях политики и экономической реформы, а не обличения оппонентов. Лидеры и активисты «Яблока» по-разному оценивали ВР и отношения с ним, но проявлялось это в основном в различной расстановке акцентов в публичных выступлениях. Однако межа, разделившая российских демократов, уже пролегла, и ход событий ее расширял и углублял.

В конце 1993 г. самым отчетливым проявлением соперничества стало противостояние кандидатов ВР и «Яблока» во многих одномандатных округах — противостояние, которое немало поспособствовало вытеснению демократов из парламента. Принципиальная позиция «Яблока» была взвешенной. «Если мы будем видеть, что в каких-то мажоритарных округах действительно есть опасность победы экстремистов... мы всегда будем блокироваться с теми, кто выставит сильного кандидата, способного победить кандидата другого толка. Если нет такой опасности, мы ни с кем ни о чем договариваться не будем, потому что иначе это не выборы.», — говорил Явлинский на встрече с кандидатами блока⁵⁰. На деле, однако, так получалось далеко не всегда. Одним из самых заметных эпизодов «самопожирания» демократов были события, развернувшиеся в петербургском 210-м округе, где конкуренция между «яблочником» Юрием Нестеровым и «выборос-сом» Юрием Вдовиным открыла дорогу «черному» тележурналисту Александру Невзорову⁵¹.

«Яблоко» решительно уклонялось от участия в каких-либо совместных действиях с ВР. В ноябре оно отказалось поддержать создание демократической межблоковой коалиции на выборах ⁵². За два дня до выборов ко мне обратился Леонид Гозман. По инициативе Гайдара он подготовил проект совместного заявления против фашистской угрозы: не замечать стремительно, как ядовитый гриб, выраставшего рейтинга Жириновского уже было нельзя. Возможно, Гозман и Гайдар переоценивали воздействие такого демарша на избирателей, но под текстом документа уже поставили подписи Егор Гайдар, Анатолий Собчак, Сергей Ковалев, Александр Яковлев. Я подписал его и переслал Явлинскому. Вечером 10 декабря телевидение поспешило сообщить, что представители трех блоков сделали заявление. Это была неточная информация: присоединяться к чужой инициативе Явлинский не захотел. (Решение это было принято не сразу. Сначала Явлинский занялся правкой текста, а «Выбору России» сообщили, что задержка связана с поломкой факса. Но вечером он позвонил мне и сказал: никакой факс не ломался. Мы посоветовались с Лукиным и решили от подписи отказаться, так как это привлечет излишнее внимание к Жириновскому, а совместное выступление с ВР вызовет отток наших избирателей, которые в «Яблоке» видят альтернативу официальному блоку⁵³.)

Сталкиваясь с неотложными, повседневными проблемами и решая их с большим или меньшим успехом, демократы (и «яблочники» в их числе) не смогли заметить, что после событий «горячей осени» начала меняться не погода на дворе, а политический климат. Изменения в общественных настроениях стали сказываться довольно быстро и не в их пользу. За отдельными эпизодами демократы не увидели тенденции⁵⁴. Не придали значения изменениям в рейтингах политических партий и блоков, которые стали фиксировать социологи перед самыми выборами. Сочли, что это конъюнктурные колебания, а не новая динамика: расстановка сил все дальше уходила от той, что была лишь несколько месяцев назад. Ожидали, что в декабре будут получены результаты, подобные апрельским. Тем острее оказалось столкновение с новой реальностью.

И все же, несмотря на трудности и противоречия становления, вопреки разочарованию, которое принесли демократам декабрьские выборы, создание «Яблока» стало историческим событием. Впервые выразительно заявила о себе демократическая оппозиция власти, демократическая альтернатива утверждавшемуся режиму. Из всех демократических и промежуточных партий и блоков, вышедших на первые постсоветские выборы в России, только «Яблоко» в нелегких условиях смогло долгое время сохранять свое имя, свое знамя, свои принципы, большую часть своего политического ядра, свой актив и миллионы избирателей. Обращаясь в декабре 1993 г. к своим друзьям и единомышленникам в России, академик Роальд Сагдеев, один из наиболее известных «прорабов перестройки», писал: «Мне близок блок, лидеры которого — последовательные и испытанные демократы и реформаторы, люди несомненно честные и порядочные, блестяще знающие свое дело профессионалы, люди, на руках которых не налипла кровь и грязь. Именно такая оппозиция нужнее всего и Борису Николаевичу Ельцину, во всяком случае, до тех пор, пока он будет олицетворять демократический процесс»⁵⁵.

Ушел Ельцин. Иные очертания приобрел политический процесс. Но еще более актуальна проблема демократической — не коммунистической, не националистической, не державниче-ской — оппозиции. Ее и не удастся создать, если не будут востребованы непростые, подчас горькие, но поучительные уроки «Яблока», в далеком 93-м на ощупь прокладывавшего свой путь.

ВЗГЛЯД ИЗ 1993 года. КАК ЭТО ВИДЕЛОСЬ ТОГДА

«Мне все время хочется провести черту»⁵⁶

— Вы всегда считались одним из самых последовательных сторонников гайдаровских реформ. Поэтому был весьма удивлен, увидев ваше имя в первой десятке блока «Явлинский — Болдырев — Лукин».

— Это принципиальный выбор. На мой взгляд, резкая поляризация общества, разделение его на два противостоящих лагеря при отсутствии центра — трагедия России... И в прежней моей деятельности главным является то, что я был одним из организаторов парламентской фракции «Согласие ради прогресса», которая пыталась создать некий реальный центр (в отличие от псевдоцентра, состоящего из фракций «Смена — Новая политика», «Свободная Россия», «Левый центр» и др.). Прямое продолжение наших прежних подходов — в позициях блока Явлинского.

Когда жизнь ставила вопрос предельно резко: Гайдар или Зюганов, разумеется, я становился на сторону Гайдара. Но в то же время я, как и мои коллеги по блоку Явлинского, убежден: существуют демократические альтернативы «курсу Гайдара». Наша позиция не равноудаленная от «Выбора России» и Гражданского союза, который всегда шел в фарватере ФНС. Я рассматриваю «Выбор России» как потенциального союзника, как одного из участников демократической коалиции.

— Вы считаете курс Гайдара радикальным, способствовавшим поляризации общества?

— Отдаю должное человеку, сдвинувшему реформу с мертвой точки. Но есть иные варианты, есть более мягкие формы. И хотя я не согласен с тем, что именно политика Гайдара создала агрессивную оппозицию, все же доля ответственности лежит на тех, кто проводил этот курс. Нельзя игнорировать беды тех наших сограждан, кто не смог — не по своей вине — вписаться в новую экономическую реальность.

— Есть некие объективные законы —экономические, политические, социальные. Вы считаете, что команда Гайдара хуже знает их, чем блок Явлинского?

— Мне представляется, что всегда или почти всегда существует диапазон возможностей. Гайдар действует на одном из краев этого диапазона, мне хотелось бы сместить акцент ближе к другому краю. Разумеется, я за реформу, за приватизацию, за открытость экономики, за борьбу с инфляцией... Но, например, нынешний антиинфляционный курс имеет по меньшей мере два дефекта. Он не способствует росту производства, развитию промышленности. Он связан с тем, что люди месяцами не получают зарплату. Это и социально и экономически неоправданно. Повышая социальную напряженность, мы не уменьшаем инфляцию. Ибо, задолжав зарплату, вы под давлением социально организованных групп вынуждены будете вернуть долг, проиндексировав его. Это борьба с симптомами болезни, а не с причиной.

Мы до сих пор говорили об экономике, но хочу коснуться политики. Меня приводит в крайнее, мягко говоря, недоумение, что время от времени — пусть не Гайдаром, а президентом — делаются шаги, которые ставят и президента, и тех, кто поддерживает курс реформ, в ложное положение. Например, недавнее замечание президента, что избирательные объединения во время своих предвыборных выступлений не должны критиковать проект Конституции. Как можно вести избирательную кампанию, не касаясь такого насущнейшего вопроса, как Конституция? Понимаете, мне все время хочется провести некую черту... В конфликте Ельцина и ФНС я, разумеется, на стороне президента. Но мне не хотелось бы быть среди тех, кто каждый его шаг сопровождает аплодисментами.

— Мне представляется, что ваша критика экономической программы ВР справедлива не во всем. В этой программе, в частности, заметно усилена социальная составляющая.

— Думаю, что программа ВР создавалась не без влияния критики ЭПИцентра, возглавляемого Явлинским, не без влияния многочисленных наших выступлений, содержащих основные положения вышедшей недавно предвыборной платформы «Яблока». Если это так, можно только радоваться. Ведь в парламенте, скоре всего, ни у кого не будет абсолютного большинства, а значит, предстоит создавать коалицию, искать точки соприкосновения. Если такие точки обнаруживаются уже до выборов, слава богу!

— Сколь плодотворным может быть сотрудничество в парламенте демократических объединений — ВР, РДДР и «Яблока»? Каким вам видится состав будущего парламента?

— Ближайшими соратниками «Яблока» я вижу именно ВР и РДДР. В ВР много моих близких друзей, и политические разночтения не влияют на человеческие отношения.

Состав будущего парламента предсказывать не берусь. Как сказала Тэтчер, единственный достоверный социологический опрос — это выборы. Но дело даже не в этом... Пожалуй, главное, что мне удалось в качестве парламентария — это отстоять смешанную систему выборов, при которой половина мест в парламенте должна принадлежать избирательным объединениям. Но вот что касается второй половины...

Серьезной ошибкой разработчиков законопроекта о выборах, который после октябрьского мятежа приобрел форму Положения, утвержденного указом президента, было отсутствие второго тура выборов в мажоритарных округах. Но когда еще можно было исправить ситуацию, президент не принял наши настойчивые предложения о введении второго тура. И те затруднения, которые я испытываю при прогнозировании состава будущего парламента, связаны именно с этим обстоятельством. Демократам зачастую очень трудно договориться о выдвижении единого кандидата, наши же оппоненты такие задачи решают гораздо легче. Голоса избирателей демократической ориентации соответственно могут расколоться, а их противники сконцентрируются на одной фигуре. Но дело не только в этом. Второй тур в одномандатных округах позволил бы консолидировать большинство активных избирателей и повысить общественное признание результатов выборов. Иначе существенная часть голосов просто «пропадет» и избран будет не тот, за кого во втором туре могло бы проголосовать большинство.

— Ваше отношение к четвертому демократическому блоку — ПРЕС? Не случится ли так, что, опираясь на провинциальную элиту (а в подавляющем большинстве случаев это представители бывшей партноменклатуры), этот блок начнет смыкаться с коммунопатриотами? Не случайно уже сегодня Зюганов оказывает Шахраю знаки внимания. Шахрай, представитель президента в Конституционном суде по делу КПСС, заявляет, что необходимо взять на вооружение все лучшее, что было в КПСС.

— Отдавая должное заслугам Шахрая, я не могу закрывать глаза на то, о чем сказали вы. Меня это очень тревожит.

— Разделяете ли вы непринятие лидерами «Яблока» одновременных выборов парламента и референдума по Конституции? Ваши коллеги замечают, что в случае положительного исхода референдума парламент, фактически избранный при старой Конституции, юридически «провисает».

— Мы договорились, что каждый вправе отстаивать собственную точку зрения по вопросу, который поставлен «черно-бело»: «да» или «нет» этой Конституции. Я вижу все серьезные дефекты, считаю, что целый ряд положений необходимо существенным образом менять. Но я буду голосовать «за». Во-первых, потому, что этот проект лучше всех, предлагавшихся ранее. Во-вторых, исходя из последствий непринятия. Конечно, юридически не здорово, что выборы парламента проходят одновременно с референдумом по Конституции, что Конституция, разработанная не выборным органом, вводится методом плебисцита. Но в политике очень часто приходится выбирать не между плохим и хорошим, а между плохим и очень плохим.

— Что же это за последствия?

— Я больше всего боюсь, что если Конституция не будет принята, то на первый план вновь выйдет проблема единства РФ. Нынешняя ситуация позволяет сделать шаг от конфедеративных принципов к федеративным. Из Конституции исключен Федеративный договор. Причем — это важно подчеркнуть — основная его часть реализована в статьях Конституции. Но устранен принцип, который навязывался сепаратистами: источник легитимности РФ — в договоре, в согласии между регионами. Моя позиция всегда была иной: источник легитимности РФ — это история и воля народа, выраженная на референдумах, выборах и т. д. То есть Россия — конституционная, а не договорная и даже не конституционно-договорная федерация. <.. .>

Так вот, я очень боюсь, что в случае непринятия Конституции последует новый виток обсуждения всех проблем. И это только одно из последствий такого исхода референдума. А какова в таком случае юридическая база парламента? Старая Конституция? Указы президента? Федеральное собрание возьмет на себя учредительные функции или примет решение о созыве Учредительного собрания?

Приходится рассматривать и эти альтернативы.

— Не опасаетесь ли вы, что 4 октября мы были свидетелями (или участниками) отнюдь не последнего акта драмы или трагедии?

— По сути дела, вы спрашиваете, продолжится ли эскалация противостояния. Конечно, опасность эта велика. И если я не возвращаюсь в свой академический институт, к более спокойной жизни (поверьте, за последние четыре года у меня накоплено достаточно материала, чтобы продолжить научную карьеру работой, которая была бы интересна не только мне одному), то не делаю этого потому, что надеюсь бросить свою песчинку на чашу весов.

Политическая ситуация перед выборами⁵⁷

1. Наша страна переживает жестокий кризис, один из самых тяжелых в своей истории. Переход от 70 лет тоталитарного режима и полностью огосударствленной экономики к демократии и рынку вообще не может быть легок. У нас он особенно труден и мучителен.

Основную ответственность за это несут силы агрессивной оппозиции — так называемый Фронт национального спасения и его многочисленные филиалы. Именно они превратили Верховный Совет, Съезд народных депутатов и многие Советы на местах в орудия своей власти, в инструменты противодействия реформам, дискредитировали в глазах народа парламент и сами принципы парламентаризма, без которых нет демократии. Начав с разжигания вражды и ненависти в обществе, они перешли к прямым призывам к насилию, к организации боевых формирований и вооруженных провокаций.

Свою долю ответственности за обострение ситуации несут силы, осуществлявшие руководство исполнительной властью или подталкивающие ее к обострению конфронтации. Политика, проводившаяся в 1992—1993 гг. и получившая поддержку большинства на апрельском референдуме, была отмечена серьезными дефектами и просчетами. Ни одной из заявленных целей (прекращение роста цен, стабилизация производства и уровня жизни населения, подлинная демонополизации экономики, гражданский мир) не удалось добиться не только из-за сопротивления агрессивной оппозиции, но и в силу собственных изъянов этой политики, во многом повинной в нагнетании социальной напряженности. Реформы, как они проводились, нередко вызывали недоумение, разочарование, а подчас и отторжение значительной части наших сограждан. Цена реформ оказалась непосильной для многих из нас.

2. События 21 сентября — 4 октября 1993 г. — страшная трагедия в истории нашего общества. Обе стороны конфликта не искали компромисса, а добивались решительной победы, не считаясь ни с чем. Указ президента от 21 сентября нельзя изолировать от слепой обструкции, которую встречал каждый его шаг в парламенте, от нараставшего противодействия любым реформам, от разгрома демократических комитетов и комиссий Верховного Совета, от подготовки «конституционного» переворота, намеченного на ноябрьский Съезд реакционной частью депутатского корпуса. Но силовой, неконституционный путь разрешения политических противоречий еще более обострил ситуацию, затруднил мирное решение конфликта.

Единственное, что заслуживает безусловной поддержки в этом указе, — назначение выборов, в ходе которых народ мог сказать свое слово. Вместо того чтобы воспользоваться этой возможностью, агрессивная оппозиция избрала путь жесткого противостояния, логическим продолжением которого стало вооруженное нападение на ряд объектов в Москве. После этого президент обязан был применить силу. Но явная неготовность исполнительной власти к такому обороту событий, растерянность первых часов, обращение за поддержкой к безоружным гражданам, а затем обстрел Белого дома и многочисленные жертвы подавления мятежа нанесли тяжкий удар по авторитету всех властей. За истерию, безответственно нагнетавшуюся для достижения политических целей, мы заплатили страшную цену. Неуемная жажда власти одних и неспособность других предвидеть последствия своих действий могли сделать ее еще больше.

3. После этих трагических событий вся власть в Центре оказалась в руках исполнительных структур, взявших на себя также законодательные функции. В их деятельности отчетливо просматриваются черты авторитаризма, борьбы разных групп за влияние на президента и его решения, произвольные изменения «правил игры» одним из ее участников.

В проект Конституции, поставленный на референдум, на заключительном этапе его доработки внесены как позитивные изменения, укрепляющие федеративные основы нашего государства в противовес сепаратизму и своеволию местных элит, так и явные ухудшения, ослабляющие роль парламента и демократические принципы формирования его верхней палаты. Но особенно серьезные сомнения и недоверие значительной части общества вызывает то, что проект Конституции разработан не избранным представительным, а назначенным совещательным органом — Конституционным совещанием, а окончательные решения по спорным вопросам приняты президентом на основе рекомендаций отобранных им экспертов и бюрократических структур президентской администрации.

4. Тем не менее скорейшее принятие Конституции, ограничивающей правовой беспредел, и проведение выборов, которые позволят воссоздать парламент, возобновить нормальный законодательный процесс, откроют путь к повсеместному восстановлению представительных органов власти на местах, к возобновлению деятельности Конституционного суда. Такова первейшая политическая задача в период, оставшийся до 12 декабря.

Сжатые сроки избирательной кампании, контроль над средствами массовой информации, широкое использование возмож-

ностей государства в пользу тех, кто сейчас находится у власти, разрешение министрам совмещать свои посты с депутатской деятельностью, — все это создает неоправданные преимущества одному-двум избирательным объединениям, понижает легитимность выборов и самой Конституции в глазах известной части общества, угрожает тем, что значительная часть вновь избранного депутатского корпуса может оказаться чрезмерно управляемой все теми же органами исполнительной власти или будет подталкивать ее к продолжению политической конфронтации.

Но не следует закрывать глаза и на другую, еще более серьезную опасность: активизацию тех сил, которые потерпели поражение в октябре и жаждут реванша. Легкость, с которой «председательский корпус» собрал полмиллиона подписей в пользу Аграрной партии, выдвижение известных лидеров ФНС по спискам ряда избирательных объединений, отказ ввести второй тур выборов по тем одномандатным избирательным округам, где в первом туре не обозначится явное преимущество одного кандидата, сохранение мощных позиций старых властных структур во многих регионах страны — все это грозит превратить будущий парламент в подобие Верховного Совета, бесславно сошедшего со сцены, расколоть его, обречь на кипение политических страстей вместо конструктивной законодательной работы.

Чтобы помочь избежать той и другой опасности, мы идем на выборы в парламент.

«ДВЕНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ДЕКАБРЯ»

Строчка эта из позабытых восторженных стихов советского поэта вспомнилась в связи с тем, что дата выборов, назначенная в указе № 1400, день в день совпала с первыми выборами в Верховный Совет СССР в 1937 г. по новой, «сталинской» Конституции.

Выборы и в 1937, и в 1993 гг. завершали оформление нового государственного устройства, основы которого были заложены предшествующими событиями. Но помимо этого, а также календарного совпадения общего между ними было мало. Некоторые исследователи рассматривали выборы 1993 г., сочлененные с референдумом по Конституции, как учредительные⁵⁸, хотя от учредительных выборов в странах Восточной Европы они отличались довольно сильно. «Трудно представить себе время, более неподходящее для проведения выборов», — так оценивал ситуацию, сложившуюся в конце 1993 г., Майкл Макфол⁵⁹. Но иного времени Ельцину не было дано. Потому и результаты выборов 1993 г., в отличие от сталинских, оказались не только непредсказуемыми, но и ошеломляющими. Менее всего оправдали они надежды своих организаторов. Было высказано мнение, подкрепленное соответствующими расчетами, что действительное волеизъявление избирателей на выборах, и особенно на референдуме, не совпадало с их объявленными результатами (об этом — чуть ниже). Но если и так, соотношение сил в стране по сравнению с апрелем 1993 г., не говоря уж о 1991-м, изменилось довольно радикально — и не в пользу демократических и реформаторских сил. Обратимся сначала к данным, приведенным в табл. 8.

Прежде всего обращает на себя внимание небывало низкое по сравнению как с предшествовавшими, так и с последующими голосованиями на федеральных выборах и референдумах участие избирателей. В 1989—1991 гг. на участки приходили 75— 85% избирателей, позже — 62—65%. Возросший теперь абсентеизм отразил не только наступившую после осенних событий растерянность в обществе, но и усилившиеся протестные настроения. Об этом говорит небывало высокая доля недействительных бюллетеней, а также впервые введенного в 1993 г. голосования «против всех» (на выборах 1995 и 1999 гг. — 2—3%)⁶⁰.

Складывавшаяся в ходе избирательной кампании (и просуществовавшая по меньшей мере в течение еще двух избирательных циклов) четырехсекторная политическая структура электората получила на выборах окончательное оформление. Причем интегральные показатели четырех главных сил оказались более

690 1993. Грозовой

Таблица 8. Избирательные и депутатские объединения. Выборы 1993 г.

Объединения Число избира тельных объедине ний Подано голосов млн чел. % Избиратели, принявшие участие в выборах ** 57,7 54,3 Коммунисты Всего объединений, блоков 2 11,0 19,0 Преодолевшие барьер: 2 11,0 19,0 КПРФ 1 6,7 11,6 Аграрная партия 1 4,3 7,4 Некоммунистические националисты Всего объединений, блоков 1 12,3 21,4 Преодолевшие барьер: 1 12,3 21,4 ЛДПР 1 12,3 21,4 Квазицентр (промежуточные партии) Всего объединений, блоков 5 12,7 21,8 Преодолевшие барьер: 3 11,0 19,0 «Женщины России» 1 4,4 7,6 ПРЕС 1 3,6 6,3 Демократическая партия России 1 3,0 5,1 Демократы Всего объединений, блоков 3 14,8 25,6 Преодолевшие барьер: 2 12,6 21,8 «Выбор России» 1 8,3 14,5 «Яблоко» 1 4,2 7,3

Распределение мандатов*
По состоянию на 20.01.1994	По состоянию на 24.03.1995	Разница 1994—1995
			всего
по спискам	в одномандатных округах	всего
53	47	100	98	-2
32	13	45	46	+1
21	34	55	52	-3
59	4	63	55	-8
53	15	68	52	-16
21	2	23	22	-1
18	12	30	22	-8
14	1	15	8	-7
60	45	105	82	-23
40	38	78	55	-23
20	7	27	27	0

Продолжение таблицы 8

Число избира тельных объедине ний Подано голосов Объединения млн чел. % Маргинальные образования Всего объединений, блоков 2 0,8 1,3 Преодолевшие барьер — — Все объединения, блоки Всего 13 51,5 89,3 Преодолевшие барьер 8 46,8 81,2 Не преодолевшие барьер 5 4,7 8,1 Против всех 2,3 3,9 Недействительные бюллетени *** 3,9 6,8 Другие депутатские объединения «Новая региональная политика» Либерально-демократический союз «12 декабря»**** «Стабильность» «Россия» Депутаты вне фракций и групп

Распределение мандатов*
По состоянию на 20.01.1994	По состоянию на 24.03.1995 всего	Разница 1994—1995
по спискам	в одномандатных округах	всего
	67 41	67 41	39 35 35 50	-28 +35 +35 +9

Примечание

Составлено и подсчитано по: Бюл. ЦИК РФ. — 1993. — № 10. — С. 28—44; 1994. — № 1 (12). — С. 67; Стенограмма заседания ЦИК. 25.12.1993; Сведения о подсчете голосов, поданных по общефедеральному избирательному округу по выборам в Государственную Думу 12 декабря 1993 г. (ответ ЦИК на депутатский запрос); Фракции и депутатские группы в составе Государственной Думы / Врем. секретариат Гос. Думы. — М., 1994; Организация работы Государственной Думы. — М., 1995. — С. 20. — (Экспресс-информ.; Вып. 5). — Архив автора.

* Фактическое число избранных депутатов в январе 1994 г. — 444, в марте 1995 г. — 446.

** Число бюллетеней, обнаруженных в избирательных ящиках; % от общего числа избирателей, внесенных в списки (106,2 млн чел.).

*** В отчетах ЦИК число недействительных бюллетеней фиксируется по-разному: сначала 2,6 млн, а потом 3,9 млн.

**** ЛДС «12 декабря» — депутатское объединение преимущественно демократической ориентации. Существовало в течение нескольких месяцев 1994 г. В апреле насчитывало 36 депутатов, в октябре — 22.

или менее равновесны. Но поскольку все избирательные объединения вели свою игру, собственные результаты для каждого из них были едва ли не важнее секторальных.

Хотя выступившие на выборах демократические партии и блоки в сумме получили больше голосов, чем каждая из оппонировавших им сил, результаты голосования были расценены и самими демократами, и Кремлем, и обществом как их тяжкое поражение. На то были серьезные основания. Демократы получили существенно меньше голосов, чем ожидали, чем обещали им почти все прогнозы, которые публиковались вплоть до конца ноября, а также меньше по сравнению с результатами ранее проводившихся выборов и референдумов. Хорошо известна ударная сила психологического эффекта, с которой бьет бумеранг несбывшихся ожиданий — завышены они были или нет. Но беда была не только в этом.

На выборы демократы шли тремя колоннами. Одна из них — РДДР не сумела преодолеть 5%-ный барьер. Свыше 2 млн голосов, около 4% их общего числа, по действовавшим правилам были брошены в «котел перераспределения». Таким образом, демократически ориентированные избиратели своими голосами заполнили почти половину этого «котла». Остальные поданные за демократов голоса распределились между двумя другими партиями, так что даже ВР уступил первое место лидеру избирательной гонки, а «Яблоко» вообще оказалось на шестом месте. ВР являл два лика российской демократии начала 90-х годов: демократии уличной, митинговой (по спискам ВР в округах прошли активисты «Демократической России», организаторы массовых демонстраций, люди, которых страна запомнила у микрофонов на Съездах и в ВС) и той демократии, которая была призвана в кремлевские кабинеты и демократией быть переставала. Это сказалось, в частности, на судьбе парламентского представительства ВР: за год он потерял больше депутатов, чем какая-либо другая фракция.

Электоральные же успехи «Яблока», осваивавшего нишу демократической оппозиции, были скромными. Нечему удивляться, говорил своим соратникам Явлинский, мы рассчитывали получить половину того, на что претендовала партия, возглавляемая несколькими министрами. Они вместо 30—40% голосов собрали 15% — от такой величины и должна исчисляться наша доля. Это, конечно, было слабым утешением. Тем более что на «Яблоко» обрушился шквал критики: лидеров объединения обвиняли в расколе демократов, будто бы и ставшем причиной их поражений. «Яблочники» же отвечали, что демократы, выступая двумя колоннами, собрали больше голосов, чем мог бы завоевать объединенный блок: в этом случае им нечего было бы предложить избирателям, оппозиционно настроенным по отношению к политике Ельцина — Гайдара. «Наши электоральные результаты были бы лучшими, если бы мы повели значительно более жесткую кампанию против ВР, — сказал Явлинский на следующий день после выборов. — Но этого мне бы не позволил сделать политсовет блока».

Конечно, в том, что демократы на выборах выступали с разных позиций, нельзя усматривать реализацию некого хитроумного плана, рассчитанного на получение максимума голосов. Различия социальной базы и платформ демократических партий, проявившиеся в ходе избирательной кампании, вытекали из противоречий жизни. То, что по разные стороны политической демаркационной черты оказались люди, которые вышли из одного движения, хотя бы и аморфного, с размытыми границами, что между многими из них сохранялись личные и политические связи и взаимные симпатии, затеняло неизбежный, по-видимому, процесс дивергенции в демократическом лагере. Причины расхождения нередко усматривались и тогда, и потом в отсутствии ответственности и доброй воли, а также и в амбициях лидеров. Сбрасывать со счета субъективный фактор в политике, разумеется, было бы наивно. Но еще большая наивность — не видеть за ним объективных процессов размежевания, вытекавшего из тех условий, в которых Россия осуществляла свой запоздалый исторический транзит. Выступление в едином блоке, если бы оно и произошло, существующих противоречий удалить не могло.

Иное дело — избирательная стратегия и тактика. И в 1993 г., и не раз после того возникал вопрос: что выигрышнее для политиков, разделяющих базовые демократические ценности, — выдвигать единый список и затем уже самоопределяться в парламенте или идти разными колоннами. В защиту каждого из этих вариантов политического поведения существуют веские доводы. По-разному отвечают на него и замеры общественного мнения: создаст ли объединение под общим знаменем некий элан, способный привлечь новые контингенты избирателей, или, наоборот, оттолкнет от каждой партии еще большее число избирателей, которые не простят своим фаворитам, что они «поступились принципами». Точного, убедительного ответа на этот вопрос, подчеркну, нет поныне. Но представляется непреложным, что электораты обеих партий лабильны и что между ними существует множество пересечений. На мой взгляд, то, что объединяет «Яблоко» с ДР и ее преемниками, в исторической перспективе намного важнее, чем то, что их разделяет.

В 1993 г. соперничество демократов в одних и тех же избирательных округах, особенно в Санкт-Петербурге и Москве, было нередким. Оно не раз приводило к тому, что выигрывал «третий радующийся». Но проистекало оно скорее из столкновения личных притязаний кандидатов, чем из отторжения блоков друг от друга. Элементарная корректность и политические приличия, как правило, соблюдались. Однако именно тогда были брошены семена, из которых впоследствии выросли конфликты и взаимное ожесточение. Во всем этом проявилось одно из главных отличий посткоммунистического развития России и большинства стран Восточной Европы, где уже на первых выборах в 1990 г. преобладающие позиции в парламенте заняли демократические и реформаторские партии. Здесь этого не произошло и на вторых, и на последующих выборах.

Результаты избирательных объединений, заявивших себя «центристами», были еще более скромными. Голоса рассыпались между пятью объединениями, три из которых были вновь образованными. Два (одним из которых был Гражданский союз, до того производивший впечатление влиятельной силы) барьер преодолеть не смогли. Ни одно из трех других объединений, которым удалось провести свои списки, не могло претендовать на лидерство даже в собственном секторе, не говоря уж о каком-либо влиянии на власть. Единственное из них, продержавшееся в почти неизменном составе до конца срока, отведенного Думе первого созыва, «Женщины России», так и не обрело собственного политического лица. Два другие потеряли значительную часть своих членов, причем фракция Демократической партии, изменившая лицо, под водительством Глазьева и Говорухина сократилась наполовину. Она оставалась в Думе до новых выборов лишь потому, что по утвержденному депутатами регламенту фракция, созданная объединением, которое получило на выборах хотя бы 5% голосов, сохраняла все права (место в Совете Думы, автомобили, помещение фракции и т. д.) и не подлежала расформированию, даже если бы в ней остался один человек.

Неудачей закончилась и попытка получить в Думе в лице ПРЕС своего рода дублера ВР, но с более консервативной идеологией и отчетливой ориентацией на вчерашних демократов, вошедших во власть, и чиновников-бюрократов. Как утверждает знаток кремлевских нравов, Шахрай, в отсутствие которого Ельцин чувствовал себя неуверенно, в какой-то момент «стал постепенно дистанцироваться от Бориса Николаевича»⁶¹. Глава Госкомнаца мобилизовал региональные структуры своего министерства, администрации некоторых субъектов Федерации и такие государственные корпорации, как Союз малых городов. Ресурс этот на выборах, однако, смог дать эффект весьма избирательно — лишь в нескольких республиках и автономиях. Он показал, например, рекорд в Туве, где за ПРЕС проголосовала без малого половина избирателей. Но погоду эти отдельные успехи не делали.

Так закончилась первая в истории российского парламентаризма попытка создать в Думе «партию (или партии) власти» — инструмент законодательного обеспечения деятельности власти исполнительной. Как известно, добиться этого Кремлю удалось лишь с третьей попытки, а пока каждый раз приходилось выстраивать необходимое парламентское большинство при помощи сложных комбинаций и компромиссов.

Одним из самых заметных сюрпризов, которые выборы 1993 г. принесли в избытке, может быть, вторым по значимости, стал политический ренессанс коммунистов и их союзников. Вероятно, выборы, проведенные ближе к августу 1991 г., когда крушение бездарной попытки спасти гибнущий режим еще не заслонили последующие события, дали бы иной расклад. По законам памяти ушедшее прошлое переставало казаться тягостным и унизительным. На неприятии перемен большими группами населения, придавленными новой реальностью и утратившими привычные ориентиры, строила свою стратегию КПРФ — партия вчерашнего дня. На КПРФ работала и эта память, и юридически реабилитировавшее ее решение Конституционного суда, и то обстоятельство, что в трагических событиях осени 1993 г. партия непосредственного участия не принимала. Хотя фракция «Коммунисты России» посильно участвовала в борьбе с «антинародным режимом», на авансцене в те дни испытаний была не она и тем более не партийное руководство, а Хасбулатов, Руцкой, фигляры из ФНС.

Аграрная партия, несмотря на присутствие в ее списке людей, состоявших в правительстве, и тех политиков, которым предстоял переход на совершенно иные позиции, в то время следовала в фарватере КПРФ. Такой же «новодел», как и многие другие, АП энергично завладевала голосами сельских избирателей — «ничейным» политическим пространством и сумела пожать плоды выборов. Правда, этот ее успех, удививший многих, оказался не только первым, но и последним на российских выборах. Впоследствии ее парламентская судьба будет всецело зависеть от благосклонности «патрона». Вопрос же о том, кого избрать «патроном» — традиционного союзника, коммунистов, или кремлевские группировки — будет жестоко раскалывать АП.

Самой же большой неожиданностью был успех ЛДПР, в который многие политики отказывались верить, даже когда стали поступать предварительные данные об итогах голосования на Дальнем Востоке и в Сибири. Но особенно велико было потрясение, когда выяснилось, что ЛДПР в Москве вышла на второе место, чуть опередив даже «Яблоко» и уступив только ВР, а в Санкт-Петербурге — на третье место. В Жириновском увидела своего идола большая часть протестного электората. Ответственность за продвижение ЛДПР возложили на СМИ: они понесли экстравагантный имидж «либералиссимуса» в массы. Сразу после выборов был смещен председатель телерадиокомпании «Останкино» Вячеслав Брагин. На решающем этапе кампании, с 24 ноября по 11 декабря, когда акции Жириновского и пошли круто вверх, он получил 13,4% времени, отданного всем избирательным объединениям на центральных телеканалах, и 20,6% — на федеральном радио. Но столько же времени на ТВ получила ПРЕС, отнюдь не преуспевшая на выборах, а на радио немногим больше — ВР⁶². Решающее значение, однако, имело не количество времени (в том числе платного, благосклонно предоставленного «стороннику Конституции» и бог весть из каких источников им оплаченного), а качество его использования, в котором Жириновский превзошел всех. Обостренным чутьем демагога высокого класса он уловил жанр эксцентрики, клоунады, в котором его бредовые «идеи» оказались востребованными внушительной массой избирателей, воспринимающих политику как бесплатный цирк. Лучшего канала для воздействия на эту часть электората, чем электронные СМИ и особенно телевидение, нет в природе. Контакт был установлен, и даже, казалось бы, разоблачительная передача, прошедшая в эфире накануне дня голосования, пошла фавориту на пользу.

ЛДПР заняла национал-державническую нишу и в этом качестве была «наследницей по прямой» разгромленного и запрещенного ФНС. По мере того как в эту нишу вторгались все (или почти все) другие политические силы вплоть до некоторых демократов, которые осваивали ласкавшие слух соответствующих слоев электората бренды — от «Державы», «Родины» и «Отечества» до «либеральной империи», — можно было предположить, что избирательная клиентела ЛДПР станет сжиматься. Так и выглядела электоральная динамика этой партии: на выборах 1995 г. ее доля была вдвое меньше, чем в 1993 г., — 11,2%, а к 1999 г. еще раз сократилась наполовину — до 6% ⁶³. Высказывались предположения, мною в том числе, что ЛДПР будет вскоре вытеснена из парламента. Это была ошибка, вытекающая из переоценки роли идеологии в политическом бытии этой партии. Лилия Шевцова справедливо отмечала, что секрет ее воздействия на массы «не через идеи и идеологию, а через подсознание» — в умении «балансировать на грани неопределенности и неоформленности настроений». Поэтому, с одной стороны, монополизация ею одновременно антикоммунистических и шовинистических настроений, столь явно проявившаяся в 1993 г., оказалась делом преходящим. А с другой — нет в России иной партии, которая столь успешно играла бы «сразу две роли: на сцене — роль оппозиции, за кулисами — системно-вспомогательную роль, поддерживая правящую группу»⁶⁴. Я рад был бы еще раз ошибиться, но теперь боюсь, что в России еще долго будут востребованы одними — беспардонная демагогия, а другими — сервильные услуги Жириновского.

Противники учрежденной в 1993 г. в России смешанной избирательной системы не замедлили обратить внимание, что голосование по партийным спискам в первую очередь благоприятствовало жириновцам. Это было действительно так: кандидаты ЛДПР выиграли лишь в четырех одномандатных округах. Но система эта, как видно из табл. 8, оказалась более или менее нейтральной по отношению к коммунистам (если брать их вместе с их союзниками аграриями), такой же для «Выбора России», благоприятной для «яблочников» и всех трех преодолевших барьер квазицентристских избирательных объединений. В то же время она отняла немало мандатов у кандидатов, не пожелавших четко определить свою политическую принадлежность и номинированных то ли в порядке самовыдвижения, то ли от бесцветных «групп избирателей» в одномандатных округах: проводись выборы исключительно по мажоритарной системе, их «улов» оказался бы значительно большим.

С учетом депутатов, выигравших выборы в одномандатных округах и присоединившихся к объединениям, преодолевшим барьер, общая картина выглядела следующим образом. По спискам между этими объединениями была распределена половина мандатов. В целом же в их фракциях в начале работы Думы сконцентрировалось 75,7% депутатского корпуса. Коммунисты и аграрии завоевали по спискам 23,6% мандатов (с учетом бонуса, полученного за счет их перераспределения в пользу партий, преодолевших барьер), всего же в их фракциях оказалось 22,5% депутатов. Соответствующие показатели для ЛДПР составили 26,2 и 14,2%, у квазицентристов — 23,6 и 15,3%, у демократов — 26,7 и 23,6% (в том числе для «Яблока» — 8,9 и 6,1%) ⁶⁵. Мотивация тех, кто разрабатывал и вводил смешанную избирательную систему, была такой: облегчить продвижение демократических и реформаторских сил в новый парламент, подтолкнуть процесс партийного строительства и получить политически структурированную Думу, отличную в этом отношении от СНД и ВС. Первая цель, в общем, была достигнута: демократические и прокремлевские партии и блоки выиграли. Ошибка заключалась в переоценке их влияния в обществе и недооценке антиреформаторских и реваншистских сил, но это уже от избирательной системы не зависело. На втором направлении было достигнуто некоторое продвижение, хотя создание устойчивой партийной системы в России оказалось делом значительно более трудным и долгим, чем это представлялось в 1993 г. Наконец, нижняя палата при всей аморфности и текучести возникавших в ней фракций и групп оказалась все же значительно более предсказуемой, чем предшествующее собрание.

Впрочем, «непартийных депутатов» среди избранных по мажоритарному принципу в Думе оказалось достаточно много.

Именно они вместе с частью «выбороссов», квазицентристов и жириновцев выставили основную массу политических мигрантов, переходящих из одного депутатского объединения в другое и нередко совершавших подобные «тушинские перелеты» не по одному разу. В начале работы Думы, уяснив, что регламент протежирует формализованным депутатским объединениям, многие «одномандатники» объединились во вторую по численности, но политически крайне разнородную группу «Новая региональная политика». По мере приближения следующих выборов эта группа стала таять на глазах, пополняя две другие группы — проправительственную «Стабильность» и умеренно-националистическую «Россию». Демократы-одномандатники, не пожелавшие присоединиться ни к ВР, ни к «Яблоку», попытались создать самостоятельную группу Либерально-демократический союз «12 декабря» во главе с Борисом Федоровым. Но поскольку пороговая численность групп была определена регламентом в 35 человек, это объединение вскоре распалось.

В итоге Дума оказалась в основной своей части все же более устойчиво структурированной, чем первый российский парламент. Как и на первых Съездах, в ней не было постоянного большинства. Оно складывалось (если складывалось) по случаю. Кремль мог быть удовлетворен уже тем, что в отличие от последних Съездов, где тон задавала агрессивная оппозиция, устойчивого антипрезидентского большинства здесь не было. Классификация, сделанная аналитиками президентской администрации на основе результатов первых голосований в Думе, отнесла к «правым», т. е. к демократам, 29% депутатов, к «центристам» — 30%, к «левым» (в состав которых, на мой взгляд, необоснованно были включены и жириновцы) — 41%. Таким образом, была получена Дума без устойчивого большинства, какую бы политическую классификацию ни использовать⁶⁶.

Но главное заключалось в том, что новая Конституция наделила парламент значительно более ограниченными полномочиями. В вязком законодательном процессе топились некоторые инициативы президента и правительства, в спорных случаях приходилось идти на изнурительные согласования, но решений, абсолютно неприемлемых для Ельцина, Дума принять не могла (исключение — лишь амнистия участникам событий 1991 и 1993 гг. да лихие формулировки некоторых постановлений, которые никто не собирался выполнять).

Новым российским парламентом была не только Дума, к выборам в которую было привлечено основное внимание, но и верхняя палата — Совет Федерации. В 1993 г. он в первый (и пока в последний) раз избирался всеобщим голосованием. Выборы в Совет Федерации были, конечно, политизированными, но не партийными, и сенаторы чем дальше, тем больше открещивались от фракционного деления палаты. Неизменно подчеркивалось, что СФ — место, где должны согласовываться интересы регионов. В какой мере избранные в него лица действительно представляли эти интересы — отдельный вопрос. В декабре 1993 г. в Ямало-Ненецком автономном округе был избран лишь один депутат, в Татарстане, Чечне и Челябинской области выборы не проводились. Это оказалось поправимым: уже через несколько месяцев довыборы позволили заполнить все вакантные места, кроме полагавшихся Чечне.

Представление о том, каким получился Совет Федерации в сопоставлении с Думой и обе палаты нового парламента — в сравнении с «перестроечным» Съездом, избранным в 1990 г., можно составить на основе данных табл. 9.

Прежде всего бросается в глаза исключительно высокая доля управленцев, избранных в Совет Федерации, по сравнению и с Думой, и с СНД. Причем достигнуто это было за счет верхнего эшелона, представители которого заполнили более половины мест в здании на Большой Дмитровке. Одних только первых лиц — президентов и председателей советов министров республик, глав администраций краев и областей, которые занимали эти посты в момент выборов или обрели сразу после них, — насчитывалось 66, председателей законодательных собраний — 18, не говоря уж об их заместителях и мэрах больших городов⁶⁷.





Содержание раздела

---

---

Главная сайта

---