Глава 17. Компромисс рушится
Нам мало добиться успеха.Надо еще, чтобы друзья наши потерпели крах.
Франсуа де Ларошфуко
ВЗГЛЯД ИЗ 1993 года.
РЕФОРМИСТСКИЕ ФАНТАЗИИ
«93-Й ГОД — ЧТО ДАЛЬШЕ?»2
Новый год Россия встретила в условиях острого экономического и политического кризиса, без утвержденного государственного бюджета, с продолжающимся противостоянием Президента и большинства депутатского корпуса, сковывающими друг друга, с правительством, обреченным на лавирование между ними, без новой Конституции и четкой перспективы ее утверждения, с ощущением тупика и неясными надеждами на улучшение, которое обещано к концу года. Год этот, однако, еще предстоит пройти, а сам его порядковый номер вот уже двести лет вызывает ужасные реминисценции у всех, кто помнит историю.
Если бы можно было быть уверенным, что демократические преобразования, изменившие лицо страны после 1985 г., необратимы, то разумнее всего в создавшейся ситуации было бы сыграть на опережение событий и поручить формирование правительства лидерам Гражданского союза с тем, чтобы они попытались реализовать рекламируемую ими экономическую программу. Это означало бы переход движения «Демократическая Россия» и ориентированных на него сил в оппозицию и отход Президента от непосредственного управления, как это было во Франции в короткий период сосуществования социалистического президента и правоцентристского правительства, опиравшегося на парламентское большинство.
Дальнейшее развитие событий — при соблюдении демократических «правил игры» — должно было бы показать одно из двух. Либо экономическая стратегия правительства Гайдара была ошибочной и существуют менее болезненные для общества формы перехода. Либо реалистической альтернативы этой стратегии в ее фундаментальных чертах (а не в частных корректировках, к которым было готово само это правительство) нет. Если, конечно, не считать таковой возврат к госзаказу, распределительной системе, нажиму на собственников, продразверстке, административному контролю над ценами и заработной платой и, в конечном итоге, к Гулагу, ибо он, пусть не в сталинском, а в смягченном, брежневско-андроповском варианте, необходимый элемент этой системы.
Но именно потому, что отход России от вековых традиций авторитарного строя нельзя считать необратимым, сдача власти квазицентристам сопряжена с двумя серьезными опасностями. Во-первых, весьма вероятно, что новый экономический эксперимент — включение заднего хода на значительной скорости — ослабленное хозяйство может не выдержать. Ведь все содержательные положения экономической программы оппозиции сопряжены с развязыванием либо открытой инфляции (субсидии, выплаты, льготы), либо инфляции в подавленной форме, в виде товарного дефицита, бартера, карточной системы, черного рынка и т. д. А это означало бы, что денежно-финансовую стабилизацию придется начинать сначала, но в условиях еще более разваленной экономики и снизившегося уровня общественного благосостояния. Сомнительно, что столь непопулярный курс, да еще и при отсутствии собственного парламентского большинства у квазицентристов вообще удастся проводить при сохранении демократического строя.
Во-вторых, сила квазицентристов, как уже отмечалось, во многом носит заемный характер, их коалиция рыхла и разнородна. Получив власть, она в еще большей мере, чем в оппозиции, будет раздираться разными программами вошедших в нее политических организаций и честолюбивыми амбициями лидеров. При таких обстоятельствах правительство, опирающееся на Гражданский союз, может повторить судьбу кабинетов Брю-нинга и фон Папена в Германии в трагическом 1932 г.: на ее плечах в условиях обострения социально-экономической ситуации может прорваться к власти агрессивная оппозиция.
Но даже если рассчитывать, что игра не выйдет за рамки парламентаризма, Президент и поддерживающие его демократические силы, сдав власть, ничего не выиграют: Президент — потому что он все равно будет нести ответственность за происходящее, демократы — потому что, потеряв даже те ограниченные рычаги влияния на государственную политику, которые у них еще сохранялись, не успеют реализовать преимущества оппозиции к моменту следующих выборов.
Впрочем, если добровольной сдачи власти и не произойдет, но социально-экономическая ситуация будет ухудшаться и события будут предоставлены их собственному ходу, дрейфующий вправо и уже выражавший свое разочарование составом правительства Черномырдина парламент на VIII Съезде может внести в Конституцию поправки, которые не удалось провести на VII Съезде, и поставить правительство под свой контроль.
Теоретически существует иной выход из политического тупика: опираясь на поддерживающий Президента политический актив общества и используя инструментарий референдума, форсировать досрочный роспуск Съезда и Верховного Совета, досрочные парламентские выборы на основе новой Конституции, которая резко сместит баланс властей в пользу Президента и будет проведена также посредством референдума. Вступление на этот путь представляется мне не менее опасным и вредоносным, чем ползучая реставрация.
Во-первых, надо понять всю иллюзорность противопоставления «всенародно избранного Президента» «партократическо-му» Съезду. После президентских выборов в обществе произошел сдвиг не меньший, чем между парламентскими выборами 1990 г. и президентскими 1991 г. Поэтому нет никакой уверенности в том, что референдум, если ему будет придан конфронтационный характер, укрепит позиции Президента, а не поднимет противостояние на более высокую ступень. Согласно декабрьскому опросу ВЦИОМ среди горожан России идею референдума поддержали 42%, не поддержали 38%. Правда, Президента поддерживают 41%, а Съезд — лишь около 16% респондентов, но 43% либо еще не определили свою позицию, либо не собираются участвовать в референдуме. Обольщаться низким рейтингом Съезда опрометчиво: прямая схватка, скорее всего, приведет к поражению обеих сторон. Недаром в ходе декабрьских опросов от 40 до 50% граждан констатировали ослабление позиций Президента.
Во-вторых, если за референдумом пройдут выборы до появления ощутимых признаков улучшения социально-экономического положения будь то в парламент, будь то в Учредительное собрание, и если их вообще удастся провести, то они, скорее всего, дадут представительный орган еще менее профессиональный, более популистский, более раздираемый на части не только политическими, но и местническими устремлениями. Не исключено, что некоторые республики вообще будут бойкотировать как референдум, так и выборы.
В-третьих, в проблематичном случае успеха «президентской партии» на референдуме, достигнутый перевес лишит исполнительную власть необходимого противовеса, как бы дефектен он ни был в нынешнем оформлении, и откроет дорогу авторитарным поползновениям с той стороны, откуда диктатура чаще всего угрожает обществу: от гипертрофии исполнительной власти. Это опасно при данной конъюнктуре, ибо и нынешние президентские государственные структуры не столь уж отличаются по профессиональным качествам и демократическим убеждениям от парламентских, а сам Президент слишком часто, формируя штат своих сотрудников, приближая одних и удаляя других, демонстрировал неизжитый «обкомовский», волевой стиль. Еще более опасно закреплять в новой Конституции, рассчитанной на долговременное существование, черты президентской, плебисцитарной формы государственного устройства. В стране с неустоявшимися демократическими традициями это может дать очень горькие плоды — и не в столь уж отдаленном будущем. Президентские выборы 1996 г. не за горами. Надо ли торопиться наделять неизвестного пока избранника максимумом конституционных прав?
Здесь, изложив два, по-видимому, наиболее вероятных типовых варианта дальнейшего развития событий, можно было бы поставить точку. Но в российской политической литературе подобного жанра принято впрямую связывать анализ с ответом на вопрос: «Что делать?».
Прежде всего, на мой взгляд, необходимо уяснить, что в сложившихся условиях — а условия эти, прежде всего социально-экономические, по мановению волшебной палочки изменить нельзя — нового прорыва к либеральной демократии быть не может. Прорыв может быть только к диктатуре.
У демократов никогда не было парламентского большинства, и их линия никогда, разве что за исключением августовских дней и еще двух-трех эпизодов, не определяла всецело политику Б. Ельцина, в особенности кадровую политику. Новое заключается в том, что рядом с демократическими и посткоммунистическими структурами возникают иные, претендующие на свою долю власти и влияния. Одни из них стремятся окрасить в коричневый цвет то, что осталось от компартии, другие — претендуют на роль политического центра. И те, и другие ищут и находят собственную социальную базу. Первые — в лице социальных групп с ригидными жизненными ориентациями, в одночасье утративших привычный государственный патронаж, невысокий, но стабильный жизненный уровень, согревавшее их сознание мирового величия державы. Они черпают свой актив преимущественно из кругов люмпен-интеллигенции. Основная социальная база вторых — большая часть директорского корпуса, работники местной и центральной администрации, предпринимательские круги.
В общем виде задачи, которые стоят перед демократами, я бы сформулировал следующим образом: добиваться политической изоляции актива агрессивной оппозиции (а это предполагает, в частности, внимательное, уважительное отношение к нуждам тех дезориентированных людей, к которым она апеллирует) и находить пути соглашения, хотя бы по отдельным вопросам, с организующимися квазицентристами, с наиболее разумными и ответственными из них.
Необходимо отдать себе отчет в том, что ни референдум, ни выборы в данной ситуации не могут принципиально изменить соотношение сил. Проведение экономической реформы и упрочение демократического строя нуждаются в устойчивой, не зависящей от конъюнктурных политических колебаний поддержке парламента. Если нельзя сформировать парламентское большинство вокруг того проекта реформ, который демократы считают оптимальным, то надо так модифицировать сам проект, чтобы он получил необходимую поддержку парламента, каков он есть.
Можно ли это сделать, не поступаясь главными составляющими проекта? Окончательный ответ на это может дать, конечно, только практика. Но далеко не все возможности некатастрофического развития событий исчерпаны. Главная задача, которая, как мне видится, стоит перед демократами, — создание настоящего политического центра. Они займут в нем ведущее место, освободившись от искушений силового давления и от влияния тех групп, которые убеждены, что общественную поддержку можно восстановить, главным образом обличая «коммунистическую номенклатуру», организуя массовые кампании и придумывая все новые референдумы. Но для этого надо научиться находить общий язык и с промежуточными фракциями парламента, и с частью депутатов, голосующих обычно с позиций блока «Российское единство», — далеко не все они принадлежат к агрессивной оппозиции. Поддерживая решительные меры против Фронта национального спасения, подталкивающего страну к гражданской войне, я бы весьма спокойно отнесся к попыткам восстановления компартии на реформистской основе, коль скоро не состоялась пока в России массовая социал-демократическая партия. Социал-демократия — необходимый и весьма полезный компонент современной конкурентной политической системы, и если ее становление происходит в одеянии реформистского коммунизма, то не следует тормозить этот процесс раздражающими эскападами вроде требований пресловутого закона о люстрациях, международного суда над компартией и т. п.
Главное — сохранить хотя бы относительную политическую стабильность до поры, когда экономическая реформа начнет приносить ощутимые для массы народа социальные плоды, а процесс приватизации размоет важнейшую опору, базу возможного возрождения авторитарного режима.
В былые годы ленинградская поэтесса писала о временах, «когда дыханья не перевести от мерзости стоактного Макбета», автор и режиссер которого надежно укрылся за кремлевской стеной. Но хотя драма российского перехода к демократии далека от завершения, есть все-таки основания для надежды, что на этот раз история не повторится ни в виде трагедии, ни в виде фарса.
Две тактики на референдуме3
Вопрос о возможности сохранения парламентского развития событий во многом будет решаться на референдуме. Он ставит демократическое движение перед выбором: как действовать? Есть две возможные тактики. Одна — ленинская: предельное обострение ситуации, выдвижение самых крайних, конфронтационных лозунгов. Иногда такая тактика приводила к победе. Но в ситуации, когда избиратели начинают отходить от той политики, которую поддерживали вплоть до августа 1991 г., она, на мой взгляд, губительна.
Другая тактика — тактика позиционной борьбы — гораздо труднее, но только она может привести к результатам, в которых заинтересовано общество. Следовать ей — значит не стараться вынести на референдум как можно больше вопросов, раскалывающих общество. Нужно ограничиться не максимумом, а минимумом того, что необходимо, чтобы политическая реформа не остановилась. Демократическое движение нельзя сплотить на базе крайних лозунгов. А массовую демократическую партию вряд ли удастся создать к апрелю и даже к следующим выборам. Значит, необходим избирательный блок на общей демократической платформе.
«Если не референдум, то что?» —
К вопросу о конституционном соглашении4
Идея конституционного соглашения взамен намеченного на апрель референдума постепенно завоевывает все новых сторонников. В основе складывающегося предпочтения лежат следующие соображения:
• референдум, вероятнее всего, не решит задачи, которые возлагают на него его сторонники:
• согласованный (а потому дистиллированный) текст не привлечет общественного интереса и может не получить необходимого вотума в силу неявки избирателей;
• если даже такой вотум будет получен, формулировки общего характера при переложении в Конституцию потребуют интерпретации и конкретизации и, таким образом, решение споров просто будет отложено;
• бюллетень с альтернативными вопросами едва ли принесет решительную победу любой из сторон; крайне маловероятно, что одна из альтернатив получит большинство голосов от списочного состава избирателей и, следовательно, окончательное решение останется за законодателями;
• референдум сопряжен с серьезными общественными опасностями:
• общая дестабилизация и дискредитация власти, организовавшей дорогостоящую и нерезультативную кампанию по политическим и правовым вопросам, тогда как людей гораздо более волнуют повседневные проблемы жизнеобеспечения;
• усиление дезинтеграционных тенденций в регионах, которые могут отказаться от участия в референдуме или выдвинуть вопросы, работающие на разрыв с трудом достигнутого статус-кво;
• углубление раскола общества, нагнетание напряженности, расширение поприща для тех сил, которые не скрывают своих целей — сломать существующие государственные институты и прорваться к вожделенной власти;
• задачи, которые референдум мог бы решить, следовало бы попытаться реализовать иным путем — посредством конституционного соглашения тех общественных сил, которые сознают свою ответственность и готовы отложить выяснение отношений на более спокойные времена, предпочитают эволюцию революции.
Вместе с тем представляется крайне опасным, чреватым непредсказуемыми последствиями предложенный выход — созвать досрочно Съезд и искать решение на нем. Этот вариант правомерно отторгается значительной частью депутатов, справедливо опасающихся возникновения на нем нового, еще более острого конституционного кризиса.
Достижение конституционного соглашения требует договоренности по двум комплексам проблем:
• содержанию соглашения;
• способу его достижения.
Содержание соглашения могло бы включать следующие пункты:
1. После драматических событий на VII Съезде был достигнут пусть хрупкий, никого не удовлетворяющий полностью, но все же позволяющий функционировать государственным институтам баланс между Президентом и съездовским большинством. Его не надо пытаться сейчас изменять в чью бы то ни было пользу. Поэтому важнейшие положения соглашения 12 декабря 1992 г. необходимо пролонгировать, скажем, на год.
2. На год следует отложить и проведение Съездов, чреватых серьезными политическими кризисами и непредвиденным ходом вырывающихся из-под контроля событий.
3. Независимо от того, удастся ли согласовать и утвердить до следующих выборов новую Конституцию России, необходимо зафиксировать конституционным большинством, что в ней не останется Съезда, то есть выборы будут производиться непосредственно в двухпалатный Верховный Совет. Это изменение целесообразно внести в действующую Конституцию, оговорив, что оно вступает в силу после выборов.
4. Целесообразно обозначить, что будущая избирательная система станет комбинированной: депутаты будут избираться как по одномандатным избирательным округам, так и на пропорциональной основе, по спискам партий, общественных организаций и их блоков (с соответствующим барьером для мелких групп, как это принято в избирательном праве многих стран).
5. Устанавливается срок проведения новых парламентских выборов (предположительно весной 1994 г.).
6. В пакете — и только в пакете — с этими и, возможно, некоторыми другими условиями принимается решение об отмене назначенного на 11 апреля референдума.
Механизм достижения и гарантирования подобного соглашения мог бы выглядеть следующим образом.
1. Инициатива об отмене референдума, уже заявленная рядом депутатов от Московской области, вместе с условиями ее реализации обсуждается в депутатских фракциях. Срок: неделя. Выясняется принципиальная возможность достижения соглашения на приемлемых для большинства депутатов условиях.
2. Рабочая группа, включающая представителей Президента и Верховного Совета и созданная на условиях, которые можно обсудить отдельно, вырабатывает проект соглашения. Срок: 2—3 дня.
3. Проект поступает на рассмотрение Президента, Верховного Совета и Конституционного суда. Если между ними достигается согласие, три ветви власти в лице уполномоченных на то лиц публично принимают на себя обязательство добиваться ратификации Конституционного соглашения на внеочередном Съезде. Срок: 3—4 дня.
4. Аналогичное обязательство принимает на себя большинство депутатского корпуса, поддерживающее соглашение.
5. Верховный Совет принимает решение о созыве внеочередного Съезда. Съезд созывается в конце февраля — начале марта на один день с единственной задачей: конституционного оформления достигнутого соглашения.
Если такого соглашения достичь не удастся, референдум остается единственным выходом.
«УЙТИ ОТ БЕДЫ»5
Уважаемые коллеги! Должен признаться, что сегодня в этом зале мне подчас становилось страшно, гораздо страшнее, чем в те августовские дни и ночи, когда, как нам казалось, ожидался штурм Белого дома. Мне становилось страшно потому, что волна ненависти, озлобления, волна ожесточения захлестывает этот зал и грозит перекинуться за его пределы.
Давайте попытаемся поразмышлять. Есть вещи, от которых нам не уйти. Есть глубокие экономический, социальный, политический кризисы. Если мы сегодня станем обсуждать, как это делали многие ораторы, кто виноват, почему возник этот кризис, то едва ли мы найдем согласие. И даже если мы большинством выявим ту или иную точку зрения, это еще не будет означать, что найден выход из кризиса.
Я глубоко согласен с теми выступавшими передо мной коллегами, в частности с депутатом Сергеевым, которые говорили о том, что ориентация на победу — ложная ориентация. Нам необходимо поискать решение проблемы в соглашении, перемирии, принятии, цивилизованных правил игры.
Соглашение между кем и кем? На первый план вроде бы выходит соглашение между Президентом и Съездом, между Ельциным и Хасбулатовым. Но я бы сказал, что это ложная постановка вопроса. На самом деле глубокие расхождения существуют внутри самого депутатского корпуса, глубокие расхождения существуют в нашем обществе. И Президент, выражая, скажем, преимущественно одну позицию, в последнее время сделал несколько шагов, которые мне представляются важными и перспективными.
Я принадлежу к той части парламента, которая обычно поддерживает Президента, хотя это не означает, что я и мои коллеги одобряем каждый шаг Президента. Тем не менее, я говорил позавчера на встрече с Президентом и хочу повторить здесь: наиболее перспективные шаги Президента в последнее время — это выход на Гражданский союз, это встреча с фракциями коммунистов, и мне кажется, что и нам необходимо пройти свою часть пути.
Депутат Бабурин, с которым я обычно бываю не согласен, говорил здесь о гражданском соглашении. Я хочу попытаться хотя бы наметить те первые конкретные шаги, которые, как мне кажется, нам необходимо сделать на пути именно к гражданскому соглашению.
Первое. Съезд не должен превратиться в арену, на которой пойдет «перетягивание каната». Референдум, говорят нам, не готов. Я согласен. Но и открывать Съезд 10 марта мы явно не готовы. Давайте перенесем Съезд, как минимум, на неделю. Как минимум, на неделю.
Далее. Нам говорят о том, что Съезд необходимо проводить для того, чтобы решить вопрос с референдумом. Думаю, что этот вопрос может быть решен иными путями. Отмена референдума, к которой, по-видимому, склоняется большинство, может быть проведена не обязательно за месяц, сделать это можно и за более короткий срок.
И, наконец, последнее. Мне кажется, что нам сейчас необходимо поискать вариант соглашения, который не будет выражать крайнюю позицию одной стороны. Я не думаю, что крайние предложения, которые здесь звучали и которые содержатся в розданных документах (вроде импичмента Президента и так далее), могут быть приемлемы. Но я думаю, что нельзя принять за основу и тот документ, который представлен Президентом. Давайте создадим группу, которая будет представлять все политические силы нашего парламента, и попытаемся уйти от беды.
Постскриптум
В моих размышлениях и публикациях той поры бросается в глаза сочетание двух, казалось бы, трудно совместимых подходов: довольно трезвый анализ складывавшейся ситуации и политические мечтания. Реальный ход событий подводил к выбору между двумя вариантами. Один из них — «ползучая реставрация», приход к власти агрессивной оппозиции, которая, несомненно, отбросила бы всех претендовавших на лидерство модераторов: и Хасбулатова, явно переоценившего свои возможности, и сладкоголосых сирен из Гражданского союза, возомнивших себя в «позиции силы». Второй — насильственное удаление СНД и ВС. Соответствующие планы после VII Съезда не просто возглашались безответственными радикалами, но стали прорабатываться президентом и его ближайшими сотрудниками.
То, что эти сценарии наиболее вероятны, было очевидно уже тогда. Был ли в пределах возможного иной, более мягкий вариант: изоляция агрессивной оппозиции, сохранение безраздельного контроля над правительством (и исполнительной властью вообще) в руках президента, корректировка социально-экономического курса, способная ублаготворить квазицентристов и иные промежуточные силы, и консолидация демократов на умеренной платформе? Категорического ответа на этот вопрос у меня нет и сегодня. Вроде бы напрашивается отрицательный ответ: чтобы такой вариант осуществился, основные акторы разворачивавшейся исторической драмы должны были быть не такими, какими они вышли из-под обломков тоталитарной системы.
Идея создания настоящего политического центра, достижения исторического компромисса вызывала резкое отторжение едва ли не у большинства демократов. Один из видных демократических публицистов той поры, Александр Щелкин, комментируя мое предложение уходить от вопросов, раскалывающих общество, писал: «Компромисс — могучее средство в руках опытных и дальновидных политиков, а не тех, кто с экзальтацией первооткрывателя толкует о нем везде, прежде всего там, где он неуместен. Заранее кастрировать себя ограниченными требованиями — значит не получить даже и этого скромного результата. Политика — это творчество. И в ней действует аксиома, которую еще никто не опроверг: “Будьте реалистами — требуйте невозможного!”»6.
Щелкин был прав в том, что в России 90-х был явный дефицит опытных и дальновидных политиков. Провокационный же лозунг, который был брошен в толпы разбушевавшейся молодежи Сартром, грезившим во Франции 1968 г. маоистской «культурной революцией», конечно, никакая ни аксиома. В обществе с устоявшейся политической системой, научившемся гибко и результативно реагировать на самые разнообразные возмущения, призывы подобного рода не могли причинить непоправимого вреда, хотя и поспособствовали тому, что в течение нескольких недель в великом городе бесчинствовали лихие погромщики7. Иное дело — Россия, где призывы выдвигать требования по максимуму, с чьей бы стороны они ни раздавались, могли закончиться не поваленными деревьями и «сорбоннским стриптизом», а большой кровью.
Взгляды, которые я тогда высказывал и которые в большей или меньшей мере разделяли мои единомышленники по фракции «Согласие ради прогресса» — и не только они 8, — среди политиков демократического направления вызывали не просто отторжение. Были попытки подвергнуть фракцию форменному остракизму. В этой связи заслуживает упоминания один январский эпизод, который с моих слов пересказал в собственной манере известный журналист Павел Гутионтов.
«Президент, как известно, встретился с лидерами демократических фракций парламента. Давно это он обещал и наконец собрался. Смог выслушать точку зрения своих сторонников, и это, конечно же, полезно. Хотя бы тем, что могло помочь снять возникшие между ними вопросы. Но вот депутат Виктор Шейнис, лидер фракции “Согласие ради прогресса”, на встречу допущен не был. Мне он рассказал об этом с некоторым изумлением. Оказывается, от его фракции Лев Пономарев предварительно потребовал вступления в блок “Демократический выбор”, с которым и только с которым якобы согласился беседовать Ельцин. Шейнис позвонил помощнику Президента, и Лев Суханов сказал, что, конечно же, Борис Николаевич будет рад видеть и “согласистов”, а слова Пономарева — чистой воды недоразумение. Шейнис пошел, скажем так, повязывать галстук. Но встречает снова Суханова и тот прячет глаза: ”Вы понимаете, ко мне пришел Вячеслав Волков (координатор ”Демократического выбора”) и заявил, что, если ”они” будут на встрече, ”мы” на нее не явимся все...”
Собственно, в демократических убеждениях Шейниса и его коллег никто не сомневается. Но точка зрения этой фракции на
тот же референдум несколько отличается от ’’общепринятой”
Поэтому до Президента ее надо постараться не допустить...
Молодцы, ничего не скажешь»9.
В этой связи возникает еще один непростой вопрос: следовало ли во время острой политической схватки отстаивать позицию, шансы на реализацию которой предельно, исчезающе малы? И тем самым ослаблять напор тех, кто готовился перейти к решительным действиям? Мой ответ на этот вопрос таков — стоило. Во-первых, потому, что пока ход событий еще не приобрел необратимого характера, нельзя решить, что всякий иной вариант заведомо отброшен. Альтернатива есть почти всегда, и если признаешь ее верной, на нее надо работать. Во-вторых, если существует убеждение в том, что данный подход верен, его надо заявлять и отстаивать — безотносительно к степени его осуществимости — с исторической и нравственной точки зрения. Иное дело, если развилка уже пройдена. Искусство политика состоит в способности, иногда интуитивной, уловить этот момент и признать неизбежным смену не только тактики, но и стратегии. У нас это случилось в сентябре—октябре переломного года.
ВЗГЛЯД СКВОЗЬ ГОДЫ.
РЕФЕРЕНДУМ ИЛИ СОГЛАШЕНИЕ ВОЖДЕЙ?
В течение всего 1992 г. борьба между президентом и парламентским большинством шла в основном за контроль над правительством. Проведя на VII Съезде ряд поправок в Конституцию, оппозиция, казалось, добилась максимума из того, что можно было достичь в сложившихся условиях. Она еще не вполне уяснила, что вытекает из замены премьера. Ее ораторы в Верховном Совете говорили об этом вразнобой. Одни возмущались «оголтелым давлением», «целенаправленной травлей этого человека» и в очередной раз требовали обуздать СМИ10. Другие, выслушав доклад премьера о программе антикризисных мер, говорили о «развеявшихся иллюзиях» и в очередной раз обвиняли правительство в том, что оно озабочено ублаготворением Вашингтона11.Ельцин, со своей стороны, действует на опережение. 15 декабря, на следующий день после закрытия Съезда, он предписывает Черномырдину в недельный срок представить новый состав правительства и 22 декабря утверждает его своим указом. Закон о поправках к Конституции, в соответствии с которыми президент должен согласовывать с ВС кандидатуры четырех министров, занимающих ключевые посты, вступает в силу лишь 12 января и, разумеется, не может иметь обратной силы 12. Зато 22 декабря, закрепляя завоеванный плацдарм, ВС принимает закон о правительстве, отбросив большинство президентских поправок и одобрив по предложению Астафьева постановление (не имеющее, впрочем, юридической силы), предлагающее президенту формирование нового правительства осуществлять по новой схеме13.
Статус правительства оставался в основном таким же, каким и до VII Съезда. С тем большей яростью оппозиция обрушивалась на неугодные ей действия исполнительной власти. Излюбленным занятием многих депутатов были обличения внешней политики, а объектом едва ли не самых частых и злых нападок — министр иностранных дел Андрей Козырев, находивший нетривиальные формы ответа14. Внешнеполитические эскапады оппозиции (в частности ее отказ ратифицировать договор с Венгрией, в котором содержалось осуждение интервенции 1956 г.) в то время еще не могли повлиять на изменение курса. Они становились частью ритуала и представляли своеобразную форму сублимации у державников.
Все это, однако, не могло заслонить главного изменения, которое претерпел вопрос о власти. По статусу правительства и его политике велись теперь позиционные бои. Центр политического противостояния сместился. Основным камнем преткновения стал референдум. Оставалось непроясненным, однако, очень многое. Прежде всего, о чем, собственно, надлежало спросить граждан на референдуме. Должны ли это быть, как постановил VII Съезд, основные положения Конституции или к ним следует добавить еще какие-то вопросы? Или вообще провести референдум не по Конституции? А если все же по Конституции, то какими должны быть вопросы, внесенные в бюллетень: заостряющими противопоставление разных подходов к будущему государственному устройству (и, следовательно, раскалывающими общество) или же на суд избирателей следует вынести некую заранее согласованную позицию?
Второй путь в ряде отношений представлялся предпочтительным. Но тогда вопрос перемещался в иную плоскость: если политическая драматургия на референдуме не будет достаточно острой, то не сорвется ли он из-за неявки граждан? 15 На VII Съезде идея о проведении референдума была изначально выдвинута в очень четкой постановке: кому — президенту или парламенту — доверяют граждане. Предполагалось, что проигравший должен быть переизбран. Достигнутый же компромисс грозил сделать исход референдума неопределенным: любой ответ по основным положениям Конституции подлежал интерпретации. И чем более общий характер носили бы согласованные формулировки, тем шире оставалось пространство для интерпретаций и тем дальше ответ избирателей уводил бы от главного вопроса — кому уходить, кому оставаться.
В развернувшихся спорах вскоре встал еще более принципиальный вопрос: а нужен ли референдум вообще? Но отказаться от референдума было непросто. Во-первых, неясно было, как обойти предусмотрительно введенный в постановление Съезда заключительный пункт, согласно которому ни одно из его положений не действует самостоятельно. Нельзя было вынуть один кирпичик, не порушив все хрупкое сооружение. Во-вторых, оспорить решение Съезда мог только Конституционный суд (на что рассчитывать было нельзя, так как его председатель принял самое активное участие в выработке соглашения), а отменить — только следующий Съезд. Но созыв внеочередного Съезда совершенно очевидно таил в себе многочисленные опасности, в том числе и для него самого. В-третьих, отказываясь от референдума, надо было решить, чем его заменить, ибо проблема, для решения которой он был инициирован, не только не ушла, но и обострилась.
Все эти вопросы вскоре выдвинулись в центр довольно беспорядочной дискуссии, которая сама стала все более раскалять политическую ситуацию. Положение осложнялось тем, что хотя все участники споров твердили, будто референдума не боятся, исход его был непредсказуем, а прогнозам социологов, предсказывавшим разные результаты, мало кто верил. В результате вокруг референдума развернулась острая борьба, в которой все акторы — Хасбулатов и его клиентела в Верховном Совете, непримиримая оппозиция, промежуточные силы, демократы и президент — должны были определить свои позиции.
Едва ли не первым поставил проведение референдума под вопрос Хасбулатов. Уже в начале января он выступил с программной статьей, в которой осторожно дистанцировался от достигнутого на Съезде соглашения. «Это был, — писал он, — скорее, вынужденный, чем добровольный акт... Соображения общественно-политической целесообразности пересилили соображения конституционной правосоразмерности». Рассказав о том, какие беды ожидали бы общество, если бы на референдум был вынесен вопрос о доверии властям, Хасбулатов продолжал: и в той постановке, о которой договорились на Съезде, «положительные результаты референдума далеко не так очевидны, как этого хотелось бы нам». Поскольку нынешняя Конституция уже вобрала в себя в значительной мере положения новой Конституции, не было объективной необходимости проводить референдум по ее основным положениям. Тем не менее решение Съезда надо выполнять, референдум проводить, но если он будет провален — «инициаторы референдума, несомненно, должны уйти в отставку»16. Это была уже прямая угроза, вполне откровенно обозначавшая избранную председателем ВС тактику — на срыв референдума. «Бес попутал», — выскажется он чуть позднее еще более определенно17. Хасбулатов ни разу впрямую не называл Ельцина, но объявление войны президенту прочитывалось во многих пассажах его статьи. Занимая заведомо более слабую позицию, чем Ельцин, он остерегался говорить все, что думает. В последовавших вскоре публичных заявлениях он предостерегал от опасности антиконституционного захвата власти, подготавливаемого — нет, не президентом, — но «в окружении президента»18. Можно представить, что творилось в душе этого довольно скрытного человека, который, подобно герою пушкинской сказки, «то и дело наносил удары смело» окружающим, но собственные обиды (последнюю из которых Ельцин нанес ему публично на VII Съезде) не забывал и не прощал.
На данном этапе его всего более устраивают осторожные маневры, подковерное собирание сил, удаление противников, закрепление своей власти над Верховным Советом — вся та позиционная война, которую он проводит искусно, а Ельцин вести не умеет и не любит. Он осуществляет чистки Президиума ВС, разворачивает наступление на комитеты, руководимые демократами или просто самостоятельными людьми19, добивается удаления из числа своих заместителей Сергея Филатова и «отпускает» в правительство еще нейтрального тогда Юрия Ярова, не забыв при этом ради политеса высказать сожаление20. Правда, проводя рокировки в собственном окружении, он дважды ошибается. Фактическим первым заместителем он делает Юрия Воронина, который действует пока в связке с Хасбулатовым, но вынашивает свои планы. Развернись события чуть иначе, он не задумываясь переступил бы через патрона 21. В свои заместители спикер продвигает также Николая Рябова, который в течение нескольких месяцев ревностно отрабатывает это назначение, пока его не перевербуют люди президента.
В арсенале спикера вскоре появляется еще один инструмент — Круглый стол, учрежденный для обсуждения экономических проблем. Его участники, однако, не замедлили вторгнуться в политику. Новая организация была создана совместным решением руководства ВС и правительства. На Круглый стол были приглашены депутаты, руководители российских регионов, несколько десятков партий, общественно-политических, экономических, научных и иных организаций. По видимости это было довольно представительное собрание. Первое заседание, открывшееся 5 февраля 1993 г. в Президент-отеле, выглядело импозантно. Его открывали Хасбулатов, Руцкой и Черномырдин. В дискуссии выступали видные политики, общественные деятели, ученые, воспользовавшиеся предоставленной возможностью изложить свои взгляды на ситуацию. Некоторые из них усмотрели заманчивую перспективу превратить Круглый стол в альтернативный парламент. Однако «представители» были не делегированы своими организациями, а назначены устроителями новой структуры. По сути было устроено многоликое шоу, под прикрытием которого лидеры Верховного Совета надеялись включить в орбиту своего влияния правительство.
То, чего не удалось добиться де-юре, пытаются осуществить де-факто. Расчет не был беспочвенным. Черномырдин, только-только вышедший на политическое поприще, еще окончательно не определился и приглядывался к возможным союзникам. Он заявил, что согласился на участие «с удовольствием», что правительство «открыто для всех» и выразил надежду, что Круглый стол станет «событием историческим»22. Стол этот был заявлен как постоянно действующее собрание профессионалов, обсуждающее в первую очередь продвижение экономической реформы. Однако, как в известном советском анекдоте о рабочем засекреченного предприятия, выносившем с завода детали, чтобы смастерить что-нибудь полезное для хозяйства, но каждый раз, собрав детали, получавшем пулемет, ораторы снова и снова сбивались на тему референдума.
Между тем рабочая группа Конституционной комиссии, опекаемая теперь Рябовым, стала готовить вопросы для референдума. К концу января проект был вчерне завершен. Были сформулированы двенадцать вопросов, одиннадцать из которых представляли переложение статей из раздела «Основы конституционного строя» новой Конституции, уже прошедшего многократную обкатку в Верховном Совете. Действительно спорные проблемы были вынесены за скобки — это, вероятно, был единственный способ достичь консенсуса (хотя и не всеобщего). Избирателей предлагалось спросить о том, что либо уже было внесено в действующую Конституцию, либо ни у кого не вызывало сомнений в силу декларативности. Гражданам, например, предстояло ответить, согласны ли они с тем, что «Российская Федерация вправе вступать в союзы и в соответствующих случаях выходить из них», что Конституция — «высший закон страны» и т. п. Спрашивали о частной собственности на землю; это должно было ублаготворить тех, кто уже собирали подписи за проведение отдельного референдума по данному вопросу. Но даже положительный ответ в такой ситуации ничего бы не решил — аграрное лобби сформулировало свою позицию так: мы за частную собственность, но с ограничением купли-продажи земли.
Было бы несправедливо сказать, что вопросник был совершенно беспредметен («Согласны ли Вы с тем, что Волга впадает в Каспийское море?» — иронизировали противники проекта). Он как бы закреплял достигнутые на VII Съезде договоренности о месте правительства в системе органов государственной власти (оно формируется президентом, председатель и «определяемые Конституцией члены Совета министров» назначаются президентом с согласия ВС), а в чем-то шел чуть дальше (граждан предлагалось спросить, согласны ли они, чтобы в Конституции было отражено содержание Федеративного договора, а не включены его тексты целиком ). Но все это в совокупности предрешало, что референдум, даже если он состоится, станет холостым выстрелом, не затрагивающим неустойчивый статус-кво. Правда, под конец в проект был включен двенадцатый вопрос, не имевший прямого отношения к основным положениям Конституции и предлагавший провести не позднее весны 1994 г. одновременные перевыборы депутатов и президента (т. е. с сокращением конституционного срока их полномочий на один и два года соответственно). Если бы избиратели дали бы на него утвердительный ответ, то это означало бы, что еще в течение года будет продолжаться перетягивание каната, который каждая из сторон дергала с нараставшим остервенением.
Все это более или менее отвечало устремлениям Хасбулатова: чем острее было противостояние президента и агрессивной оппозиции, тем более неуязвимым представлялось его положение. Сами никого ни к чему не обязывающие вопросы в сложившейся ситуации едва ли устраивали кого-либо, кроме Румянцева и узкой группы авторов, рассчитывавших с помощью референдума открыть дорогу своему детищу. Но они могли сыграть иную роль — показать ненужность референдума. 29 января Президиум ВС направил текст Основных положений Конституции, предлагаемых для референдума, в комитеты и комиссии ВС, а также президенту и в Конституционный суд23. Но многословный и непродуктивный вопросник совершенно не устраивал президента, о чем он и сказал (не предложив, правда, свой вариант вопросов) на заседании Конституционной комиссии 9 февраля — последнем с его участием. Поразмышляв еще две недели, он направил в ВС проект нового соглашения властей «на период до вступления в силу новой Конституции», в котором референдум ни словом не упоминался.
Эта была запоздалая (и, как вскоре выяснится, неадекватная) реакция на быстро менявшуюся ситуацию. С 3 февраля группа депутатов развернула сбор подписей за созыв внеочередного Съезда с повесткой дня: о Конституционном соглашении; о моратории на проведение референдума и выборов. К 25 февраля было собрано 222 подписи (для созыва съезда требовалось 208 подписей). Депутатская инициатива влилась в широкую кампанию за отмену референдума. В ВС стали поступать обращения различных лиц и организаций с предложениями об отмене референдума и созыве внеочередного Съезда. К началу марта такие обращения, принятые на сессиях советов, заседаниях малых советов, прислали 66 органов представительной власти, а также 60 руководителей Верховных Советов республик, краевых, областных советов, президиум ФНПР, группы депутатов региональных советов, собрания избирателей. 15 февраля участники Круглого стола, учрежденного ВС и правительством, утвердили резолюцию о нецелесообразности проведения референдума по основным положениям новой Конституции и предложили заменить его «серией регулярных личных встреч». За всем этим легко просматривалась опытная рука: противники президента умело вели свою игру. Выступая 19 февраля на большом совещании в Новосибирске, Хасбулатов заявил, что «общество не созрело в своем движении к принятию новой Конституции» и что для проведения досрочных перевыборов президента и депутатов нет нужды в референдуме: вопрос вправе решить Съезд24. Кампания за отказ от референдума разворачивалась все шире.
Знаменательно, что депутатская инициатива по созыву Съезда и отмене референдума исходила прежде всего от квазицентристов, которые в этом вопросе тесно сомкнулись с блоком «Российское единство». Первые места по числу собранных подписей заняли Аграрный союз, «Свободная Россия», Рабочий союз, «Родина». Позиция большинства депутатов этих фракций сводилась к следующему. Мы всегда, говорили они, считали постановление VII Съезда «О стабилизации конституционного строя» нелегитимным. Оно было принято с нарушением Конституции и регламента: «Группа соглашателей вывернула руки Съезду, навязала это соглашение». Незаконным, следовательно, является и решение о проведении референдума, выторгованное президентской стороной, хотя референдума мы не боимся. Инициативу его отмены брать на себя не хотим, ибо подконтрольные исполнительной власти СМИ сразу же развернут против нас кампанию, заявляя, что мы боимся выйти на суд избирателей. Пусть с инициативой отмены референдума выступают те, кто его навязал. Нужен президенту референдум — пусть проводит, мы будем его бойкотировать.
С этим, впрочем, соглашались не все. Референдум, утверждали самые решительные его противники, разрушителен независимо от того, какие вопросы будут на него вынесены. Не годны и вопросы, которые предложила Конституционная комиссия: они пролагают путь к принятию такой Конституции, против которой выступает большинство наших сторонников. Нужен не референдум, а внеочередной Съезд; всякий Съезд — трибуна, она-то нам и нужна. На Съезде следует признать Конституционное соглашение недействительным с самого начала; ни в каких согласительных комиссиях участвовать не надо; смело идти на обострение и требовать новых выборов25.
Оппозиция была на подъеме. В парламенте она могла рассчитывать на поддержку промежуточных фракций, прежде всего «Смены». События, ободрявшие противников президента, происходили и в политической жизни страны. В январе были выпущены из заключения гэкачеписты, провел свою первую сессию Национальный совет Фронта национального спасения. Его сопредседателями стали коммунисты Зюганов и Саенко, а также бывшие демократы Астафьев и Константинов, в президиум вошли коммунисты и вчерашние антикоммунисты: интеллектуалы Распутин и Шафаревич, экс-редактор главного партийного журнала Косолапов, крайние антигорбачевцы Макашов и Умалато-ва, боевик Терехов. Их деятельность была легализована февральским решением Конституционного суда, признавшим неконституционным роспуск оргкомитета ФНС на основе президентского указа. В феврале же состоялся второй (объединительный) съезд КПРФ.
Оппозиции тем легче было атаковать референдум, что ряды сторонников его проведения быстро редели, а среди оставшихся шли острые споры о том, зачем он нужен и каких решений на нем следует добиваться. Я категорически против референдума, заявил Зорькин, стоявший у истоков декабрьского соглашения. Состояние общества таково, что народ, увлекаемый местными элитами, которые грозят проведением собственных контрреферендумов, особенно в республиках (как это сделала Россия в марте 1991 г.), на референдум не пойдет: вопросы, подготовленные в Конституционной комиссии («хасбула-товский вариант», назвал его Зорькин), никого не волнуют. Его провал резко обострит кризис. Вина будет возложена на президента, натиск на него в центре и на местах станет таким, перед которым он устоять не сможет. Тогда существующие президентские структуры будут разрушены, а исполнительная власть окажется в руках руководителей парламента. Конституционному суду такое развитие событий не сдержать: победоносный парламент сметет заодно и судебную власть. Поэтому не на референдум идти надо, а добиваться нового гарантированного Конституционным судом соглашения сторон о проведении одновременных выборов президента и двухпалатного парламента. А для этого — изолировать крайних. К ним Зорькин относил Бабурина и его политических друзей, с одной стороны, Попова, Собчака, Бурбулиса, Макарова — с другой. Альтернатива поиску компромисса — диктатура или развал26.
Чем бы ни кончился референдум, говорили демократические критики вопросника, подготовленного в Конституционной комиссии, он не решит, какой быть новой Конституции. Это дело слишком ответственно, чтобы его можно было доверить нынешнему составу Съезда. Выход может быть трояким. Либо отложить принятие Конституции (в кризисные времена устойчивые конституции нигде не принимались, утверждали сторонники этой точки зрения, игнорируя и известный мировой опыт, и очевидную дефектность существующей Конституции, и убеждение демократического актива в том, что без новой Конституции дальнейшее развитие будет ущербным). Либо принять временную Конституцию (вариант: внести в действующую Конституцию изменения, касающиеся структуры органов государственной власти, и принять новый избирательный закон). Правда, в таком варианте оставалось неясным, кто это сделает. Либо тем или иным способом отстранить Съезд (который «угробит Конституцию», говорил и
Зорькин) и принять ее на Учредительном собрании (с последующим утверждением на референдуме или без такового).
К этому варианту склонялось, по-видимому, большинство в демократическом движении (во всяком случае, наиболее активная его часть), но открытым оставался едва ли не самый трудный вопрос: откуда возьмется Учредительное собрание, как оно будет позиционировано по отношению к существующим властям и чем будет обеспечена легитимность его решений. Проводились конференции, печатались статьи, кипели страсти, но единая позиция не вырисовывалась и способы достижения поставленной цели оставались туманны27. Иногда туман наводили нарочито, ибо реалистические политики понимали, что, не перечеркивая решение VII Съезда, вынести на референдум вместо основных положений Конституции вопрос о выборах или формировании Учредительного собрания невозможно, а говорить открыто о прямом выходе за рамки Конституции решались только маргиналы.
В итоге позиция радикального крыла в демократическом движении свелась к следующему. Мы поддержим референдум только в том случае, если президент сформулирует собственные вопросы (либо внесет от своего имени формулировки, предложенные ему демократами), противопоставленные варианту, который проходит обкатку в ВС. А для того надо наращивать давление на Ельцина; компромиссы, к которым он подчас склоняется, ведут к предательству. Компромиссные предложения, с которыми выступила фракция «Согласие ради прогресса»28, не удовлетворили ни одну из сторон.
Итак, в каждом из противостоявших лагерей доминирующие позиции заняли силы, которые вели игру на обострение. Референдуму, решение о котором вывело VII Съезд из штопора, в ней либо не оставалось места, либо его проведение обставлялось условиями, заведомо неприемлемыми для другой стороны. В этой становившейся все более неравновесной ситуации подтолкнуть ход событий в ту или другую сторону мог, по-видимому, только президент. Но в течение двух месяцев он вновь удивлял малопонятной пассивностью. В декабре—январе он как будто еще склонялся к проведению референдума, хотя и медлил с выдвижением своего варианта вопросов. Президент, рассказывают его помощники, вплоть до VIII Съезда колебался, какую тактику — жесткую или мягкую — следует применить, но «в целом преобладали мотивы обороны, а не наступления: он все еще считал возможным достижение компромисса»29. Эти колебания выглядели как цепь поступков, лишенных единой логики. Они казались импульсивными (а возможно, и были таковыми). В начале февраля Ельцин утвердил комиссию по проведению референдума во главе с Шумейко. Означало ли это, что вопрос предрешен? Нет, рассказывает Зорькин, он готов к отмене референдума, но испытывает сильное давление его протагонистов в своем окружении: Шумейко, Шахрая, Ракитова, которые вернули президента в додекабрьское состояние.. ,30 Ельцин оставался в стороне от сотрясавших политические круги споров о референдуме, Учредительном собрании, порядке принятия новой Конституции вплоть до 23 февраля, когда он неожиданно направил в Верховный Совет проект нового соглашения между законодательной и исполнительной властями.
Это был поразительный документ, достойный того, чтобы занять место в юридических хрестоматиях. Прежде всего, он предусматривал довольно основательный пересмотр положений действующей Конституции. Уже в преамбуле президент был заявлен в качестве главы государства (этот статус он обретет лишь по Конституции 1993 г.). Кроме того, проект содержал мораторий на действие ряда статей Конституции, отказ парламента от некоторых его конституционных полномочий и не предусмотренный Конституцией порядок санкций за нарушение данного соглашения. Все это должно было действовать не в течение точно обозначенного срока (как дополнительные полномочия, предоставленные президенту V СНД на год), а на ничем не ограниченный «период до вступления в силу новой Конституции», что могло при весьма вероятном развитии событий означать «до морковкина заговенья».
Но еще важнее были абсолютно неравноценные условия предложенного соглашения. Обязательства, которые президент готов был взять на себя, излагались в 9 пунктах. Одни из них («не вмешиваться в прерогативы законодательной власти», обеспечивать строгое соответствие актов президента и правительства Конституции и законам и др.) представляли собой обязанности президента, прямо предписанные Конституцией безотносительно к каким-либо соглашениям. Другие (оперативно информировать Верховный Совет о мерах по обеспечению государственной и общественной безопасности, разработать программу мер по реализации Федеративного договора, обеспечивать защиту россиян за пределами РФ и т. п.) фиксировали ряд направлений текущей деятельности президента. Третьи (не вносить законопроекты, нарушающие баланс властей) трудно было расценивать как серьезную уступку, так как превращение таких законопроектов в законы от него не зависело.
Совершенно иные обязательства возлагались на Верховный Совет. Он не должен был применять ряд статей Конституции (авторы документа не заметили, что часть вторая ст. 104, по которой давно уже шел спор, относилась к праву Съезда принимать к рассмотрению и решать любой вопрос, но никак не Верховного Совета). Не принимать законодательных актов и поправок к ним, нарушающих баланс властей, который установлен данным соглашением и т. д. Что до баланса, то проект предусматривал существенное его смещение: упразднялся Фонд федерального имущества, находившийся в ведении ВС, в подчинение правительству переводились Центральный банк, Внешэкономбанк, Внешторгбанк, Госкомстат и Пенсионный фонд. Кредитно-эмиссионные решения Верховный Совет должен был принимать только по согласованию с правительством.
Действующий состав депутатов отстранялся от дальнейшей работы с Конституцией. Новую Конституцию должно было принимать Конституционное собрание (аналог Учредительного собрания). При этом оставалось неясным, кто, как и когда будет его формировать. Гарантом соглашения назначался Конституционный суд. Но реализация вердикта суда, который наделялся правом объявить нарушителя конвенции, обеспечивалась по-разному. Президенту предписывалось самостоятельно уйти в отставку. Верховный же Совет подлежал принудительному роспуску президентом. О судьбе Съезда в этом случае проект умалчивал, но было ясно, что собрать его будет некому, так как избранные им должностные лица также утрачивали полномочия.
Трудно понять, на что рассчитывали авторы документа, представлявшего собою не что иное как акт о капитуляции. Верховный Совет не имел права подписать такие условия, а на Съезде в их поддержку заведомо нельзя было получить не только конституционное, но и простое большинство. Не приходится удивляться тому, что когда проект 5 марта дошел до обсуждения в ВС, он был практически единодушно и не без издевки отвергнут. «Если ВС примет это соглашение, он подпишет себе смертный приговор», — сказал Рябов, докладчик по данному вопросу. Хасбулатов заявил, что база для сотрудничества властей с каждым днем становится все более эфемерной «в результате крайне агрессивного поведения высшей исполнительной власти», которая «исчерпывает свой потенциал», и вспомнил, что аналогичный по духу документ он вручал Лукьянову в дни путча. А представлявший проект от имени президента Шумейко тут же от него открестился: «Если вы считаете, что такой документ не нужен, значит, примете такое решение, и мы будем работать дальше в тех условиях, в которых мы работаем, и с теми же самыми успе-хами»31. Как и ожидалось, ВС постановил собрать VIII (внеочередной) Съезд 10 марта.
А что же президент? За три дня до избиения в Верховном Совете направленного им проекта он встретился с представителями демократических организаций. Нерядовая встреча эта впервые чуть приоткрыла завесу над вариантами, которые прокатывались в кремлевских кабинетах. Часть выступления Ельцина была выдержана в примирительных тонах. Отметив, что существует реальная угроза прихода к власти консервативных сил через Съезд, он реалистически оценил возможности демократов: «одним им эту тяжелую телегу не вытянуть», а потому необходимы консультации с другими партиями. На этот путь, собственно, он уже вступил, выступив за несколько дней до того на форуме Гражданского союза. Затем он обрисовал три варианта развития событий на предстоящем Съезде. Первый — Съезд соглашается с вынесением нескольких «поставленных в лоб» вопросов на референдум (вопросы президента в тот день заявлены еще не были). Второй — референдум заменяется конституционным соглашением властей, возвращающим государственное устройство к апрелю 1992 г. — до внесения поправок в Конституцию на VI и VII Съездах. «Этой Конституции я не присягал», — повторил Ельцин, видимо, глубоко запавшую в его сознание мысль, уже высказанную им ранее на встрече с Гражданским союзом. С юридической точки зрения это суждение было спорным. Поправки были внесены в точном соответствии с порядком, предусмотренным тем текстом Основного закона, на котором президент произносил клятву в 1991 г., а ст. 104, всего более раздражавшая Ельцина и демократов, была введена в Конституцию не в 1992-м, а в 1989 г. и противопоставляла тогда власть Советов власти КПСС. Что же касается конституционного соглашения, проект которого был предложен президентом, то, как мы видели, оно шло намного дальше status quo ante 1992.
Взрывное устройство, однако, должно было сработать в третьем варианте — если Съезд отвергнет и референдум, и соглашение. На этот случай, сказал Ельцин, у него припасено «еще кое-что». Это будет либо «как бы референдум» — опрос, с которым президент вправе обратиться к народу и который «мало что даст конституционно, но покажет, кто есть кто». Либо — здесь-то и был уготован взрывпакет — «будут применены другие средства». «Нельзя не готовиться к неполитическим методам, это обязанность исполнительной власти», — добавил президент по ходу дискуссии, которая обнаружила склонение большинства участников встречи к силовым действиям. Василий Селюнин призывал обострять конфликт, что откроет путь «крайнему варианту». Представитель казачества уверял, что этот не вполне проясненный вариант отвечает Конституции и пообещал поддержку 10 миллионов казаков. Андрей Нуйкин отговаривал президента от контактов с «реакционерами из Гражданского союза» и побуждал готовиться к «третьему варианту». Глеб Якунин сказал: «Народ недоволен тем, что вы на VII Съезде проявили слабость, теперь надо показать силу». Несколько осторожнее выступал Гавриил Попов, напомнивший, что участники встречи значительных сил в обществе не представляют (из чего следовало: надо попытаться расколоть противников), но и он рекомендовал в ходе референдума-опроса поставить вопрос о роспуске Съезда. И только Старовойтова поставила под вопрос возможности «других средств»: достаточно ли сильна исполнительная власть?
Должен признаться: обстановка в парламенте, в СМИ была так накалена, а агрессивная оппозиция так нагло готовила свой приход к власти квазиконституционным способом, что мысль об обращении к силовым средствам не показалась мне тогда крамольной. Я подумал лишь, что о таких действиях, если готовиться к ним всерьез, не следует объявлять заранее и прилюдно, о чем тут же написал записку Ельцину, предложив не публиковать эту часть его выступления. Прочитав ее, он кивнул головой, подал реплику: «Да, делать так делать!» и под конец, воздав должное призывам к храбрости, порекомендовал собравшимся «молчать по этому поводу», а журналистам — нацеливать на мирный путь32. Предложение удержать птичку, вылетевшую из клетки, конечно, было наивным. В тот же день ТВ поведало о высказываниях президента, а в Верховном Совете и национал-коммуни-стических изданиях разразилась очередная буря. Был ли шаг Ельцина продуманной и нарочитой утечкой информации из самого что ни на есть аутентичного источника или же то была очередная импровизация, отразившая его колебания? 33 Но если он хотел припугнуть своих противников и подтолкнуть к компромиссу, то результат оказался обратным. Силы, задававшие тон в оппозиции, почувствовали себя в положении, когда терять нечего, тем более что в качестве платы за послушание предлагалась даже не морковка, а нечто для них совершенно несъедобное.
Реакцию в ВС, о которой рассказано выше, легко было предвидеть. Неожиданным же стало заявление Совета глав республик, которых президент по инерции продолжал задабривать, рассчитывая противопоставить этот неконституционный, но влиятельный орган парламенту. Главы республик призвали объявить мораторий на референдум и досрочные выборы, на внесение поправок в действующую Конституцию, а принятие новой Конституции отложить до того, как будет законодательно оформлен механизм реализации Федеративного договора. В очередной раз они выступили с претензией, будто природа РФ — договорно-конституционная, и предложили приостановить деятельность Конституционной комиссии, которая противилась их притязаниям34. Предполагаемые союзники открыто шантажировали президента, вымогая дальнейшие уступки.
Увидев, что соглашение провалено, Ельцин попытался реанимировать идею референдума. 7 марта он, наконец, направил в ВС свой вариант из четырех вопросов. Первый из них испрашивал согласия граждан на учреждение в России президентской республики. Президентская республика — не юридический термин, имеющий точное и однозначное содержание, а научное понятие, в толковании которого существует множество точек зрения. Полагая, что большее доверие граждан к президенту, чем к парламенту, обеспечит положительный ответ населения, изобретатели этого вопроса рассчитывали использовать его для перераспределения властных полномочий в пользу президента. Второй вопрос «Согласны ли Вы с тем, чтобы единственным высшим законодательным органом РФ был двухпалатный парламент?» совпадал по смыслу с одним из вопросов, подготовленных в Конституционной комиссии. Но поскольку не было сказано, что все это относится к будущей Конституции, депутаты усмотрели здесь угрозу форсированной ликвидации Съезда. Четвертый вопрос (о частной собственности на землю) тоже повторял один из вопросов Конституционной комиссии, отличаясь от него лишь чуть более категорической формулировкой. Однако нерв президентского проекта проходил через третий вопрос. Положительный ответ на него означал бы, что новую Конституцию должен принимать не Съезд, а Конституционное собрание, про которое было сказано лишь то, что оно будет представлять «многонациональный народ» РФ35.
Документ этот был, конечно, не столь вызывающим, как ранее представленный проект конституционного соглашения, но тоже совершенно неприемлемым не только для оппозиции. Правда, постановление, принятое на VII Съезде, предусматривало, что президент может вынести свои формулировки на альтернативное голосование, но для этого надо было сохранить в силе упомянутое постановление, а инициаторы внеочередного Съезда как раз и собирали его для отмены этого постановления. Поэтому Верховный Совет, обсуждавший к тому же президентские вопросы всего за несколько часов до открытия Съезда, постановил, отметив их юридическую несостоятельность: принять предложения президента к сведению и направить их на рассмотрение Съезда36.
Очередной пируэт Ельцина — некоторое смягчение его позиции проявилось не столько в направленных им вопросах на референдум (они представляли сглаженный вариант проекта, который прокатывался в юридических службах администрации и с которым еще в феврале были ознакомлены активисты «Демократического выбора»37), сколько на его встрече с Советом фракций. И в своем вступительном слове, и в ответах на вопросы и реплики Ельцин демонстрировал предельное миролюбие. Президент начал и закончил пожеланием, чтобы Съезд прошел «без драки». Единственное его условие — проведение референдума, который не может быть отменен без того, чтобы не были поставлены под вопрос иные условия декабрьского постановления, в частности назначение премьером Черномырдина. Реакция Ельцина на прямой вопрос, собирается ли он разогнать Съезд, была чрезвычайно эмоциональной: «Упаси бог! Разве я настолько оторвался, что вы меня уже не знаете? Нет и еще раз нет! Работайте спокойно!». В какой-то момент он чуть не поддался на провокационное предложение одного из радикальных демократов, Сергея Носовца, предложившего объявить плебисцит, а до новых выборов приостановить деятельность СНД и ВС. «Это не исключено», — вдруг сказал он, но, заметив смятение, тут же поправился: «Президент вправе провести опрос по любому вопросу. На более радикальные меры, куда вы меня толкаете, не пойду!». Не удостоил он внимания призывы другого провокатора, Виктора Миронова. «Я за спокойную работу, разделение властей, — пытался он пробить стену отчуждения. — Давайте спокойно проведем Съезд. Переберем варианты решений. Найдем то, что устроит всех»38. Встреча оказалась безрезультатной. Радикалы из «Демократического выбора», толковавшие, что компромиссы, на которые ранее пошел президент, — это предательство народа, не принимали миролюбивого Ельцина. Лидеры же «Российского единства» не верили ни одному его слову. К тому же, наблюдая метания президента, они уверовали в свою близкую победу.
Слишком много было сделано всеми сторонами конфликта за время, прошедшее после VII Съезда, чтобы сломать достигнутое на нем соглашение. После назначения нового премьера в соглашении этом оставался главный нереализованный пункт — референдум. Договориться о нем не удалось. Никакие альтернативные варианты не просматривались. Борьба за власть снова разгоралась в самых нецивилизованных формах. Это была борьба без правил.
Примечания
1 Гюго В. Собр. соч. в 15 т. — Т. 11. — М., 1956. — С. 386.
2 Заключительный фрагмент статьи «Переход к рынку и демократии: Три акта российской драмы», опубликованной в журнале «Российский мониторинг» (1993.— Вып. 2).
3 Из «Новогоднего политического прогноза авторов “МН”» (Моск. новости. — 1993. — 3 янв.).
4 Материал для обсуждения, распространенный среди народных депутатов РФ (на депутатском бланке). 05.02.1993. — Архив автора.
5 Выступление на заседании Верховного Совета РФ 4 марта 1993 г. // Шестая сессия Верховного Совета Российской Федерации. Бюллетень № 13 совместного заседания Совета Республики и Совета Национальностей. — Ч. 2. — С. 43.
6 Нев. время. — 1993. — 12 янв.
7 Аркадий Ваксберг, который волею случая провел «на баррикадах и около» весь «парижский май», дал яркие зарисовки тех событий. «Столбы вырваны, деревья повалены, уже сожжены десятки машин, а другие еще горят... Безжалостная казнь деревьев вызывает саднящую боль, но самое поразительное — это холодно-деловитые, какие-то осатаневшие лица “лесорубов” вполне приличного вида и восторженно-счастливые лица зевак, созерцающих их вандализм и взбадривающих криками одобрения бунтующих гуманитариев. “Надежда нации”—такую аттестацию дала им одна из афиш... Словечко “буржуазия” повторяется едва ли не в каждой фразе... На смену одним идолам приходят другие — только и всего» (Ваксберг А Моя жизнь в жизни. — Т. 1. — М., 2000. — С. 391, 392, 409).
8 Леонид Волков, входивший во фракцию радикальных демократов, на пороге уже открывшегося VIII Съезда двум очевидным сценариям развития событий — переходу всей власти в руки президента или Съезда — противопоставлял третий: «...принятие конституционного закона, который устранил бы тоталитарные притязания Съезда. В итоге вместо противоречивой Конституции страна получила бы четкие правила взаимодействия властей и согласованную работу государственной администрации» (Известия. — 1993. — 11 марта).
9 Дело. — 1993. — Февр. — № 3.
10 Пятая сессия ВС РФ. Бюллетень № 10 заседания Совета Республики
21.12.1992. — С. 6.
11 Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 5 совместного заседания Совета Республики и Совета Национальностей 28.01.1993. — Ч. 1. — С. 18; Ч. 2. — С. 41.
12 Оппозиция обвинила президента в том, что он затягивает подписание закона. У станов ленный срок для подписания был, действительно, превышен на пять дней, а официальная публикация была затянута еще на шесть дней в связи с новогодними праздниками (и, следовательно, на тот же срок оттягивалось вступление закона в силу). Но даже если бы все сроки президентом неукоснительно соблюдались, ВС все равно не успевал повязать Ельцина новым законом из-за неразворотливости своих служб (Исаков В. Госпереворот: Парламентские дневники 1992—1993. — М., 1995. — С. 229; Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 2 заседания Совета Республики 20.01.1993. — С. 5).
13 Поправки к закону «О Совете министров — Правительстве РФ» при его повторном рассмотрении ВС РФ и к постановлению «О порядке введения в действие закона “О Совете министров.”». — Архив автора.
14 Настоящую истерику в ВС вызвала мистификация, устроенная Козыревым на заседании Совета министров иностранных дел СБСЕ в Стокгольме 14.12.1992. Козырев по собственной инициативе, не согласованной предварительно ни с президентом, ни с правительством, но содержавшей, по выражению Бурбулиса, «элемент профессионального изящества», сначала объявил ошеломившие слушателей «поправки в концепцию внешней политики», а затем, взяв слово вторично, объяснил, что «зачитанный раньше текст» «не имеет никакой силы» и представляет собой не более чем «аккуратную компиляцию из требований далеко не самой крайней оппозиции в России». В свете коррекции внешнеполитического курса (которая началась еще при Козыреве и резко усилилась, когда шефом на Смоленской площади стал Примаков) именно в том направлении, какое было предвосхищено в достопамятной речи, тогдашнее негодование оппозиции выглядит всего лишь сценой из дурного спектакля (Тексты выступлений А. Козырева в Стокгольме
14.12.1992. — Архив автора). См. также: Известия. — 1992. — 15 дек.
15 По закону референдум мог состояться лишь при участии не менее 50% избирателей.
16 Рос. газ. — 1993. — 9 и 10 янв.
17 Эпоха Ельцина. — М., 2001. — С. 263.
18 Исаков В. Указ. соч. — С. 246.
19 Так, уже в январе управляемый Хасбулатовым ВС назначает председателем важного комитета по СМИ, связям с общественными организациями и изучению общественного мнения не Александра Копейку, поддержанного большинством членов комитета, а послушного Владимира Лисина (Шестая сессия ВС РФ // Бюллетень № 4 совместного заседания. — Ч. 2. — С. 34—37).
20 Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 5 совместного заседания. — Ч. 1. — С. 3—5. Характерна оговорка, которую допускает Хасбулатов, комментируя эти перемещения: «Я очень рад, конечно, что наши заместители получают большие должности в исправительной системе. я хотел сказать: в исполнительной системе власти». На что тут же получает от Ярова: «Оказывается, человеку надо еще пройти вот этот “ад” — “ад” Верховного Совета, — чтобы почувствовать себя человеком».
21 Первым заместителем Воронин будет избран на IX Съезде. Но на собрании блока «Российское единство» он уже в январе 1993 г. предложил: давайте снимем Хасбулатова; нового председателя Съезд избрать не сможет, и я останусь исполняющим обязанности до конца срока (информация С. Филатова. — Архив автора).
22 Запись первого заседания Круглого стола 05.02.1993. — Архив автора.
23 Постановление Президиума ВС. Основные положения новой Конституции Российской Федерации, выносимые на всероссийский референдум 11 апреля 1993 г. // Конституц. вестн. — 1993. — Март. — № 15. — С. 211—214.
24 Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 11 совместного заседания... — Ч. 1. — С. 4, 7—9; подборка материалов, распространенных в ВС: «О некоторых вопросах, связанных с проведением всероссийского референдума по основным положениям новой Конституции РФ», ходатайство в Конституционный суд, подписанное 53 депутатами, «О соответствии Конституции РФ действий Председателя ВС РФ Р. И. Хасбулатова, связанных с его выступлением в Новосибирске 19 февраля 1993 г.». — Архив автора.
25 Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 13 совместного заседания... — Ч. 1. — С. 5—6; Конституц. вестн. — 1993. — Март. — № 15. С. 23—24, 43— 44, 53—55, 58—60; Записи на совещании представителей политических партий в Конституционной комиссии 12.01.1993 и на собрании депутатов блока «Российское единство» 19.02.1993. — Архив автора.
26 Запись встречи В. Зорькина с фракцией «Согласие ради прогресса»
22.01.1993. — Архив автора. Сходную позицию занял популярный демократический губернатор Б. Немцов: референдум никто не сможет выиграть — ведь для победы надо набрать половину голосов. Он продемонстрирует беспомощность всех властей. Референдум надо заменить выборами президента и депутатов, но проводить их одновременно не следует (запись встречи Б. Немцова с членами Совета представителей «Демократической России» в Нижнем Новгороде
27.02.1993. — Архив автора).
27 Вопрос об Учредительном собрании обсуждался на конференции, проведенной демократами в Мариинском дворце в Санкт-Петербурге. Высказавшись за Учредительное собрание и предложив компромиссный вариант его образования (20% членов назначает СНД, 20% — президент, 60% избираются по партийным спискам), который может быть одобрен на референдуме, Г. Попов предостерегал от иллюзий, будто в сложившихся условиях власть может перейти к демократам. Большинство, говорил он, все равно останется у номенклатурных сил, а нынешний кризис проистекает из несогласия между различными группами бюрократии. С ним не согласились сторонники романтического взгляда на события — свежи еще были воспоминания о многолюдных демонстрациях и победоносном Августе. Гавриил Харитонович, говорила Марина Салье, сомневается в победе демократов. А мне бы сомневаться не хотелось. Победа демократических сил на выборах вполне реальна. Ее поддержала доктор исторических наук Пирумова: нас стращают тем, что в Учредительном собрании окажутся нынешние депутаты или им подобные. Нет, надо верить в свой народ. Под конец большинством было принято решение, что на референдум надо выносить вопрос о способе принятия Конституции. Вопрос об УС остался в подвешенном состоянии даже в демократическом сообществе (запись на Санкт-Петербургской конференции 17—18.01.1993. — Архив автора).
28 Предлагалось вынести на референдум три вопроса: недвусмысленное признание частной собственности на землю, отмена пресловутой ст. 104 Конституции и замена двухступенчатого парламента постоянно действующим двухпалатным Верховным Советом, избираемым непосредственно народом (Конституц. вестн. — 1993. — Март. — № 15. — С. 67—68). Другой вариант компромиссного решения, исключавший референдум, был предложен мною (см. с. 202—205) и тоже отклонен.
29 Эпоха Ельцина... — С. 272.
30 Запись встречи координаторов фракции «Согласие ради прогресса» с В. Зорькиным 06.02.1993. — Архив автора.
31 Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 14 совместного заседания. — Ч. 1. — С. 4—20. Изобретателем этого экзотического документа, который был изготовлен за ночь, Филатов и Шахрай называют Шумейко. В то время он был тесно связан с Коржаковым, и получить санкцию президента на эскападу, заостренную против парламента, было делом техники. Но кто бы ни был ее инициатором, эпизод этот — яркий показатель амплитуды колебаний, во власти которых был Ельцин, его стиля непродуманных импровизаций (записи интервью с С. А. Филатовым 29.06.2004 и с С. М. Шахраем 01.07.2004. — Архив автора).
32 Запись встречи представителей демократических организаций с Б. Ельциным 02.03.1993. Поведение Ельцина на этой встрече кажется нелогичным. С. Филатов полагает, что все же запугивания в нем было больше, чем недержания речи (запись интервью с С. А. Филатовым 29.06.2004. — Архив автора).
33 «Безусловно, у Ельцина был запасной вариант силового разрешения конфликта уже к началу работы VIII Съезда, — сообщают его помощники. — В своих разговорах с лидерами ряда государств он зондировал реакцию на возможность введения чрезвычайных мер» (Эпоха Ельцина... — С. 273).
34 Документ «Главы республик заявляют ультиматум» (Исаков В. Госпере-ворот. — С. 272—274).
35 Шестая сессия ВС РФ. Бюллетень № 16 совместного заседания. — С. 4—5.
36 Там же. — С. 29. Вопросы поступили в ВС вечером в субботу 7 марта, совместное заседание палат для их обсуждения было созвано 9 марта в 16 часов. Съезд открывался 10 марта в 10 часов.
37 Запись совещания «Демократического выбора» 23.02.1993. — Архив автора.
38 Запись встречи Ельцина с Советом фракций 09.03.1993. — Архив автора.