Глава 16. VII Съезд российских депутатов

Если нельзя, но очень надо, то можно.

«Литературная газета». Клуб «12 стульев»

ВЗГЛЯД ИЗ 1992 года.

ГОРЬКИЙ ВКУС ПОРАЖЕНИЯ¹

1992 г. для большинства граждан России был самым трудным годом посткоммунистического периода, начало которому положила перестройка, объявленная горбачевским руководством. События, разыгравшиеся на VII Съезде народных депутатов и вокруг него, стали закономерным итогом и политической кульминацией истекшего года. По своей фабуле VII Съезд был одним из самых драматичных, изобиловал непредсказуемыми поворотами и потенциально грозными последствиями. В известной мере это было связано с продолжающимися сдвигами в депутатском корпусе. Но главным, конечно, было изменение ситуации в обществе.

В преддверии Съезда, когда не удались попытки отложить его на весну, я высказал предположение, что очередная сессия Съезда, этого реликта советской системы, будет дорогостоящим и бесполезным спектаклем. Эта оценка оказалась слишком мягкой. Проведение Съезда в накаленной ситуации стало делом

опасным и вредным: противостояние в Большом Кремлевском дворце, транслированное камерами телевидения на всю страну, вплотную подвело к грани, за которой оно могло выплеснуться на улицы и площади, сделать ход событий неконтролируемым.

В основе всего этого — объективные последствия реформы и их отражение в массовом сознании. Единственное, что могло бы надежно укрепить социальные позиции команды реформаторов, получившей в свое распоряжение правительство (но не весь объем исполнительной власти), — стабилизация, а затем и улучшение экономического положения. Драматизм нашего переходного периода к рынку и демократии заключается в том, что курса реформ, способного в короткое время изменить ситуацию, вероятно, не существует в природе. В России нет и не может быть в ближайшие годы и тем более месяцы популярного правительства и популярного курса экономической реформы, какие бы силы ни стояли у власти. Но общество по понятным причинам не хочет этого понять и принять. Существует порочный круг: в ближайшем будущем радикальная реформа не будет иметь достаточно внушительной социальной базы, связывающей свои интересы с ее энергичным продвижением. Но без такой базы реформа будет периодически пробуксовывать и зависеть от более или менее произвольных политических комбинаций.

Между тем социальная ситуация в течение всего 1992 г. продолжала ухудшаться. <.. .> Можно спорить о точности экономических показателей (не учитывающих обороты теневой экономики, в которую вовлекается растущая часть граждан), о доле населения, оказавшегося за чертой бедности, но непреложна констатация: столь резкого единовременного ухудшения материального положения огромных масс населения в России и других республиках бывшего СССР не было со времен Отечественной войны.

Последнее обстоятельство заслуживает специального внимания. Критика курса российских реформ, как добросовестная, так и демагогическая, неизменно повторяет одни и те же обвинения: пренебрежение административным вмешательством государства в экономику, которое нельзя тотально демонтировать в переходный период; недооценка специфики российских условий, включая антисобственнический, нерыночный менталитет значительной части населения; ставка на одномоментный, скачкообразный переход, чреватый разрушением производства и социальным взрывом; разрушение социальной сферы и обнищание народа и т. д. В этих суждениях, вероятно, есть доля истины, а в методах проведения реформы, как об этом сказало само правительство на VII Съезде, были свои ошибки и просчеты. Искажение, однако, начинается там, где неудовлетворительное состояние экономики однозначно связывается либо с реформой, либо с типом ее проведения. Небезынтересно поэтому сопоставить ситуацию в России и других бывших советских республиках, в большинстве из которых к экономической реформе переходили значительно более осторожно и старались избегать шоковых мер.

В ноябре 1992 г. солидный парижский журнал «Euromoney» опубликовал оценку экономического положения 159 стран мира в 1992 и 1993 (прогноз) г., основанную на сопоставлении данных многочисленных экспертов и учитывающую темпы экономического роста, состояние финансов, бюджета, платежный баланс, уровень безработицы, структурные диспропорции. При всей условности этих оценок весьма характерно, что Россия, занимающая в списке 107-е место, опережает все без исключения республики бывшего СССР, располагающиеся на этой шкале между 116-м (Литва) и 143—144-м местами (Таджикистан и Грузия). Падение производства в значительных масштабах и рост цен, все сопутствующие негативные процессы не удалось остановить нигде: безболезненного выхода из тупика, в который зашла планово-распределительная экономика, нет. Украина, народное хозяйство которой по масштабам и структуре более всего сопоставимо с Россией, в декабре 1992 г. устами нового премьера вынуждена была признать развал финансовой системы республики, взлет инфляции, не меньший, чем в России, неспособность дотировать из госбюджета производство товаров массового потребления, иными словами — приближение катастрофы, несостоятельность примерно того экономического курса, который настойчиво предлагают в России критики правительства Гайдара.

Такова объективная сторона дела. Но в массовом сознании ухудшение экономического положения выражается в нарастающем отторжении от политики реформ. Об этом свидетельствуют многочисленные социологические опросы, проведенные перед и во время VII Съезда организациями, придерживающимися разных политических ориентаций и использующих различные методики.

Более 70% опрошенных оценивают свое материальное положение как в той или иной мере ухудшившееся в 1992 г. <.. .> Среди факторов, определивших это ухудшение, на первое место неизменно выдвигается либерализация цен. <...> Это не могло не отразиться на отношении населения к «правительству реформ»: по тем же данным, в его поддержку высказались 13%, против — 57%; ни в одной социально-профессиональной группе число сторонников правительства не превышало числа его противников.

Впрочем, выводы, которые делали граждане России из своей оценки ситуации, как можно судить по данным еще одного опроса, которые приводит социолог Л. Бызов, существенно различались: 28% высказались за ускорение проведения реформ, 24% — за их замедление, 30% — за приостановку. Можно спорить, отталкиваясь от всех этих данных, подошел ли антиреформаторский потенциал к критической точке или еще нет, но сдвиги в обществе не могли не найти отражение в позиции большинства депутатского корпуса на VII Съезде, в его решительном повороте против «правительства реформ», против Президента и тех политических сил, на которые они опираются. По данным информационно-аналитической группы А. Собянина, регулярно подсчитывающей рейтинги по голосованиям депутатов (+100 — все голосования с позиций демократических фракций, -100 — все голосования с позиций консервативных фракций), средняя «температура» понизилась с +7 на первом Съезде до -11 на шестом и -20 на седьмом.

Ничего опасного и тем более чреватого катастрофой в этом сдвиге не было бы, если бы в России существовала пусть не политическая стабильность — исторический опыт свидетельствует, что в период острого экономического кризиса такой стабильности не бывает и в исторически утвердившихся демократиях, — но хотя бы были достроены основы новой государственной системы, а основные участники политического процесса соблюдали конституционные правила игры. Более того, переход власти от правительственной партии к оппозиции, которая приступает к реализации альтернативной программы, — вполне нормальное явление. Но в России нет ни партийной системы, ни партий большинства и меньшинства, ни цивилизованной оппозиции, ни альтернативной программы реформ. Вместо признанной обществом Конституции и реализуемой на ее основе законности страна имеет пока под таким названием лишь весьма эклектичный и противоречивый документ, в котором соединены в причудливых сочетаниях разные типы государственно-правового устройства, обилие сходивших с конвейера законов, которые общество и даже правоприменительные органы не успели не только реализовать, но и толком уяснить, и тотальное, исторически наследственное неуважение, небрежение всякой законностью.

При таких условиях всякое раскачивание государственного корабля, апелляция к улице, использование непарламентских форм давления на Съезд народных депутатов, который, строго говоря, и сам представляет не парламент, а многодневный многолюдный митинг, не приспособленный ни к законодательной, ни к контрольной, ни к какой-либо вообще профессиональной парламентской деятельности, но легко превращается в бушующее море политических страстей, настойчивое стремление использовать такой Съезд для давления на Верховный Совет, Президента и правительство — не что иное, как безответственная игра с огнем. Тем более, если участники вступают в эту игру с завязанными глазами или стараются завязать глаза другим. Между тем все основные политические силы либо сами шли на Съезд во власти иллюзий, либо сеяли, вольно или невольно, иллюзии, либо сочетали то и другое.

Самую неблаговидную роль взяла на себя агрессивная «право-левая» оппозиция. Пытаясь увлечь за собою людей, теряющих почву под ногами, лидеры и ораторы этой оппозиции в средствах массовой информации, от которых они были якобы отторгнуты, на улицах и площадях, скликая туда своих немногочисленных приверженцев, в залах государственных учреждений развернули яростную кампанию, нацеленную на дестабилизацию существующих политических институтов. Настойчиво внедряя в сознание своих сторонников броские формулы об «оккупационном правительстве», «кабальной зависимости от стран Запада», «национальной измене» и т. п., агрессивная оппозиция энергично противилась внесению в действующую Конституцию поправки, устанавливающей ответственность за разжигание социальной розни.

Арсенал приемов, которые широко использовали вожди агрессивной оппозиции, поразительным образом напоминал известные исторические образцы, хотя бы описанные в классической работе К. Гейдена «История германского фашизма», где было обстоятельно показано, как под лозунгами национализма и социализма Гитлер и его сообщники шли к власти и осуществляли политическую мобилизацию масс людей, выбитых кризисом из привычной жизненной колеи. Перед VII Съездом была предпринята и прямая попытка организовать этот идеологически и социально разнородный конгломерат в так называемый Фронт национального спасения.

Направленный сноп иллюзий излучали и силы, которые претендовали на роль политического центра и нарекли себя «конструктивной оппозицией». Во-первых, явно преувеличивались силы и влияние тех политических организаций, которые образовали Гражданский союз, и ориентированных на него депутатских фракций. Благосклонное внимание средств массовой информации как в России, так и за рубежом к каждой заявке на власть и влияние, с которыми не уставали выступать лидеры Гражданского союза, утверждали иллюзию, будто бы речь идет о собственной, а не заемной силе, на которую он мог рассчитывать, поглядывая в сторону то президентской команды, то агрессивной оппозиции. Во-вторых, недооценивалась разнородность политических составляющих квазицентристской коалиции, ничуть не меньшая, чем у «право-левой» оппозиции, и переоценивалась степень контроля его лидеров над поведением депутатов соответствующих фракций. В-третьих, не без участия серьезных ученых, заслуживших в отличие от профессоров марксизма-ленинизма, вошедших в научную обслугу блока «Российское единство», действительный научный авторитет, старательно распространялась иллюзия, будто бы квазицентристы имеют продуманную и реалистичную альтернативную программу вывода страны из кризиса. Наивная интерпретация, будто правительство Гайдара сделало неверный выбор между американской и западноевропейской моделями, в первый же день VII Съезда была дана в популярной лекции, с которой выступил спикер парламента и которая заслужила успех в этой не слишком экономически подготовленной аудитории.

С искривленным видением ситуации шли на Съезд и демократы. Они, конечно, принимали во внимание ослабление своих парламентских позиций, но недооценивали его масштабы. Они верили в прогноз своей информационно-аналитической группы, предрекавшей высокую вероятность утверждения Съездом Гайдара в должности премьера. Они подталкивали Президента к жесткой, предельно бескомпромиссной кадровой линии. Не желая видеть сдвиг в общественных настроениях и столкнувшись с неожиданными и обидными поражениями, они попытались оказать давление на Съезд, как это успешно делали в прошлом, обличая посткоммунистическую номенклатуру, пытаясь сорвать кворум на Съезде, организуя политические кампании в Большом Кремлевском дворце и за его стенами и инициируя различные референдумы, от которых их противники легко защитились голосованием большинства на Съезде.

Вместе с демократами переоценил силу своего влияния на Съезд и общество Президент, ошибочно ориентированный собственным окружением. Недавний опыт подсказывал, что чем более твердую позицию противостояния консервативным силам на Съезде и вне его занимал в 1990—1991 гг. Б. Н. Ельцин, тем вернее он одерживал победы. Не учитывалось, однако, что теперь критика Президента и правительства приносила уже не меньшие политические дивиденды, чем критика партократии за полтора-два года до того. Не случайно среди самых ярых его обличителей оказалось немало бывших сторонников, которые прежде с той же неуемной яростью клеймили Горбачева, коммунистов и отвергали решительно все, что происходило в нашей стране в предшествовавшие 70 лет.

Но помимо объективной ситуации против Президента работала его тактика, отличавшаяся поразительной непоследовательностью и неадекватностью менявшимся ситуациям. Наталкиваясь на неудачи, он, по моей оценке, менее чем за месяц, с середины ноября до середины декабря 1992 г., пять раз круто сменил линию поведения. Он делал невзвешенные и бестактные уступки, которые не удовлетворяли его противников и раздражали сторонников, и обращался к скрытым или явным угрозам, которые не пугали первых и не прибавляли силы вторым. Мне не хотелось бы делать поспешное заключение об утрате Президентом острого политического чутья, которое давало ему сильные преимущества, но едва ли может быть оспорено, что работавшая вразнобой президентская команда не обеспечила его ни объективной информацией, ни адекватными тактическими разработками.

Неподготовленным пришло на Съезд и правительство или, точнее, его политическое и интеллектуальное ядро — команда Гайдара. Эта команда, на мой взгляд, была не только лучшей частью всех государственных структур послеавгустовской России, но и заметно возвышалась соответствием и пониманием действительных долговременных интересов общества над всеми правительствами нашей страны в последние 75, а может быть, и 100 лет. Оно проводило экономический курс настолько целеустремленный и последовательный, насколько позволяли складывающаяся ситуация и колоссальное давление Верховного Совета, Центрального банка, директорского корпуса, мест. Но, изначально заявив о себе как о кратковременном «правительстве камикадзе», оно чрезмерно полагалось на щит президентской защиты, не имело собственной комплексной стратегии, включающей меры социального маневрирования, и не задумывалось над тем, сколь велик еще потенциал терпения у народа и запас прочности у институтов власти.

Ход VII Съезда, его драматические перипетии достаточно хорошо известны. Попытки различных, в том числе и внушительных меньшинств решить или по крайней мере поставить в центр внимания Съезда вопросы, которым они придавали особое значение, как правило, не достигали успеха. Агрессивная оппозиция уже при обсуждении повестки дня потерпела поражение в своих попытках превратить Съезд в суд над Президентом и правительством. Равным образом и демократам не удалось добиться решений, углубляющих реформы (прежде всего, существенных коррекций земельного законодательства или хотя бы назначения референдума по данному вопросу) и вводящих в рамки конституционной легальности и элементарного приличия деятельность Президиума Верховного Совета и его председателя. Более того, проведенная в рутинном порядке частичная ротация Верховного Совета усилила сдвиг в пользу сторонников «Российского единства» (по данным А. Собянина, их число увеличилось со 127 до 137 при общей численности Верховного

Совета в 247—248 депутатов) и, вероятно, сделала его более управляемым для спикера.

Точно так же были озвучены, но не получили развития попытки, с одной стороны, под флагом реализации Федеративного договора сдвинуть конституционное устройство России в сторону конфедерации, а с другой — ограничить своеволие органов власти некоторых республик, подталкивающих Российскую Федерацию на путь, по которому чуть раньше прошел Союз.

Вопрос об экономическом положении и экономической политике, казалось бы, и мотивировал созыв Съезда в декабре, и занял на нем заметное место. На деле данное многолюдное собрание абсолютно не приспособлено решать сложные вопросы, требующие детальной проработки в комитетах, неторопливого выслушивания экспертов, аналитического изучения проблем, составляющих существо дела. Надрывные декламации перед камерами телевидения и поспешно проведенные голосования нимало не продвигают в решении кардинальных практических вопросов: о величине налога на добавленную стоимость и процентной ставки банковского кредита, условиях и процедуре банкротства предприятий, способах разрешения кризиса неплатежеспособности предприятий, темпах и условиях приватизации, формах и размерах социальной компенсации, которые может выдержать ослабленная экономика. Все это по-прежнему будет решать правительство под более или менее действенным контролем Верховного Совета.

Постановление по экономическому положению, принятое с грубейшими нарушениями парламентской процедуры, хотя и принесло столь желанную сатисфакцию ненавистникам правительства, выставив ему очередной «неуд», представляет весьма малосодержательный текст с рекомендациями общего порядка, реализация которых в одной части вообще неосуществима, как это уже было с аналогичным документом VI Съезда, а в другой зависит от того, каким должно было стать правительство и как оно станет формироваться.

Поэтому действительно центральным вопросом VII Съезда оказался вопрос о правительстве — о его персональном составе и конституционных нормах его образования и устранения, — который в крайне огрубленном виде был представлен как выбор между президентской и парламентской (или даже советской) формой государственного устройства.

Зрительская аудитория зачастую воспринимала происходившее как дуэль Ельцина с Хасбулатовым. Борьба, действительно, — не будем пытаться увидеть вещи в лучшем свете, чем они есть на деле, — во многом отражала столкновение амбиций и властолюбивых стремлений честолюбивых политиков, которые объединились в кланы, ориентированные либо на президентские, либо на съездовские структуры. Голосования по предложениям демократов и консерваторов, собиравшие периодически то большинство, то меньшинство голосов, нередко выражали не столько осознанный выбор по конкретному оспариваемому вопросу, сколько приверженность общей прежней или новообретенной позиции, ориентацию на поведение лидеров, формальных и неформальных. Но все же в основе драматических схваток на Съезде, при всех наслоениях и побочных мотивациях, был выбор между продолжением избранного типа и темпа реформ и такой его корректировкой, которая означает — осознается это или нет — сохранение тепличных условий для большинства предприятий, патронаж государства по отношению к производителям и потребителям и срыв антиинфляционного курса, т. е. обесценение всех ранее принесенных жертв, и ревизию внешнеполитического курса, представляющего развитие столь ненавистной агрессивной оппозиции линии Горбачева—Шеварднадзе на вхождение России в сообщество демократических государств.

Если эти констатации верны, то итог VII Съезда можно определить следующим образом. Первое. Он не решил ни одной из стоявших перед ним задач: ни тех, в решении которых заинтересовано российское общество, ни тех целей, которые рассчитывала достичь оппозиция, навязывая сроки его созыва. Баланс власти остался, в основном, таким, каким он был до Съезда. Решающие столкновения были отложены до апреля: до референдума и следующего Съезда.

Второе. Все без исключения участники политического процесса вышли со Съезда с потерями. Наиболее очевидно поражение демократов, Президента, прежнего правительства. Сначала казалось, что у них есть некоторые шансы сохранить во главе правительства Гайдара и непререкаемая возможность заблокировать нежелательные изменения в Конституции. Обострение ситуации, которое нагнеталось с обеих сторон, привело к тому, что они не смогли рассчитывать даже на одну треть голосов.

Тактика открытого нажима со стороны Президента на депутатский корпус обнаружила свою бесперспективность. Именно она была главной причиной подвижки квазицентрист-ских фракций в сторону блока «Российское единство». Еще до Съезда распространялись слухи, что у Президента есть силовые заготовки на случай неблагоприятного хода событий. Была ли это нацеленная утечка информации или намеренная дезинформация, исходившая от агрессивной оппозиции, но сыграла она крайне провоцирующую роль. Шаг, на который в конечном счете решился Президент, — обращение к народу через голову Съезда — наиболее отчетливо выявил сузившееся поле его влияния и возможностей. Президент утратил какую-то часть своего прежнего победоносного имиджа, правительство — роль ведущего идеолога реформ и некоторые конституционные редуты, ограждавшие его от чрезмерных и некомпетентных вторжений оппозиции в его текущую деятельность, демократы — роль той политической силы, с которой должен считаться парламент.

Необходимо подчеркнуть, поскольку это менее очевидно, что поражение на Съезде потерпела также оппозиция — и «конструктивная», и агрессивная. Первая так и не обрела собственно-

го лица и не завладела какими-либо серьезными дополнительными рычагами воздействия на политический курс Президента и правительства. Вторая терпела поражение всякий раз, когда пыталась реализовать собственные, далеко идущие цели, и оказывалась в изоляции, когда пыталась сорвать с трудом вырабатывавшийся консенсус.

Перечень потерпевших поражение был бы неполон, если бы не был назван еще один, главный пострадавший — российское общество, вышедшее из декабрьских потрясений с ослабленными государственными структурами, с дискредитированными, теряющими авторитет и общественную поддержку представительными институтами (по данным ВЦИОМ, 52% опрошенных москвичей оценили работу VII Съезда как беспорядочную и бессодержательную, 24% — как разрушительную), с лишившимся стержневой фигуры и политически амбивалентным правительством.

ВЗГЛЯД СКВОЗЬ ГОДЫ.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ ²

VII Съезд открылся 1 декабря и завершился, хотя его намеревались провести за неделю, 14 декабря. Это был если и не самый продолжительный, то один из наиболее напряженных Съездов. Противостояние выливалось в острые схватки. Временами казалось, что этот Съезд станет последним. Его основная драматургия была сконцентрирована на том, каким станет и кому будет подчинено правительство. Эта борьба прошла пять стадий, в моем изложении — действий. Съезд рассмотрел также множество иных, связанных с основной интригой лишь косвенно, вопросов. Кроме того, некоторые важные события, имевшие отношение к Съезду, происходили в те дни за стенами зала или даже Кремля. По законам сценического действия я их выделяю в интермедии, которые, однако, не укладывались в промежутки между актами и подчас шли параллельно во времени и пространстве.

Действующие лица и исполнители Перед самым открытием Съезда, 30 ноября, был разыгран эпилог другой драмы, растянувшейся на многие десятилетия. На сцене вновь появилось, как ведьмы в «Макбете», главное действующее лицо того представления — сила в некотором роде потусторонняя или казавшаяся тогда таковой. Завершив полугодовые слушания, Конституционный суд вынес свой вердикт по «делу КПСС» — решение далеко не соломоново, хотя и претендовавшее на объективность. Оно оказало серьезное влияние и на разворот событий на самом Съезде, и на все дальнейшее политическое развитие страны. Суть оглашенного постановления сводилась к следующему. Указы Ельцина о запрете КПСС и российской компартии конституционны в той мере, в какой они относятся к высшим руководящим органам этой партии, ибо только их деятельность нарушала Конституцию. Поэтому «возможность их восстановления в прежнем виде» исключается. Что же касается первичных организаций КПСС и КП РСФСР, образованных по территориальному принципу, то они имеют право на деятельность в соответствии с законом. Под тем предлогом, что миллионы граждан, вступивших в партию, не могут нести ответственность за преступления своего руководства, а их членам должны быть предоставлены права, равные с другими гражданами, — ведь идеи запрету не подлежат, был открыт путь к воссозданию компартии. Ходатайство же о признании неконституционности КПСС и ее подразделения — КП РСФСР было признано лишенным предмета на том замечательном основании, что уже в течение года эти партии не существуют — в нашу историю Конституционный суд вдаваться не стал! Чтобы оценить юридическую и политическую правомерность этого решения, достаточно вообразить немыслимое: будто бы Нюрнбергский международный трибунал, выносивший приговор в 1946 г., т. е. через год после соответствующих актов военной администрации союзников, разрешил деятельность низовых структур нацистской партии, позволил им создать новое руководство и отказался рассматривать иск о преступном характере этой партии и государства на том основании, что они более не существуют ³. Постановление это не только подтолкнуло процесс консолидации реваншистских сил. Оно предвещало позицию, которую готовилась занять высшая судебная власть в обострившемся конфликте.

Заметные изменения к началу Съезда произошли — и, что не менее важно, продолжались в его ходе — во фракционной и блоковой структуре российского парламента. К четырем фракциям блока «Российское единство» («Коммунисты России», «Россия», «Отчизна» и «Аграрный союз»), официально насчитывавшему перед Съездом 323, а в конце — 304 депутата, присоединилось объединение, назвавшее себя «Гражданским обществом». На установленный минимум численности оно так и не вышло и в последний день было зарегистрировано как группа, а не фракция. Но на протяжении всего Съезда оно пользовалось всеми правами фракции (внеочередные выступления, место в совете фракций и т. п.), что было немаловажно, поскольку лидеры этой группы — Виктор Аксючиц, Михаил Астафьев, Михаил Челноков и другие — не отходили от микрофонов и во многом определяли атмосферу, в которой шел Съезд.

«Коалиция реформ», которая была создана на индивидуальной, внефракционной основе и насчитывала перед VI Съездом около 250 человек и на которую тогда и президент, и демократы возлагали большие надежды, свой статус подтвердить не смогла и к концу VII Съезда официально прекратила существование. От ее имени на Съезде выступали две фракции — «Демократическая Россия» и «Радикальные демократы», не без труда набравшие к моменту регистрации по 50 членов. К открытию Съезда была сформирована третья демократическая фракция — «Согласие ради прогресса» (СрП) ⁴.

Была сделана еще одна попытка, не сходя с общей демократической платформы (сохранение «команды Гайдара», уважение к Конституции, ближайшие союзники — «ДемРоссия» и «Радикальные демократы» и т. д.) создать полюс консолидации большинства, чурающегося любых крайностей. На пресс-конференции, проведенной в день открытия Съезда, лидеры фракции заявили, что она претендует на роль моста между «Коалицией реформ» и центристскими объединениями, но не идентифицирует себя ни с той, ни с другими. С первой — поскольку на Форуме сторонников реформ она высказалась за немедленный роспуск СНД. Со вторыми — поскольку они поддержали «абсолютно неприемлемые» экономические предложения Гражданского союза⁵. Как вскоре выяснилось, Съезд был слишком поляризован и накален страстями, чтобы эта попытка удалась. С таким же успехом матросы плохо управляемого судна бросали бочонок масла в штормовое море. Программа СрП стала, скорее, заявкой на будущее. В существенных чертах она была позднее воспроизведена «Яблоком», предтечей которого (и одним из источников кадров) эта фракция была. А пока ей предстояло занять не более чем особое место на демократическом фланге нашего саморазрушавше-гося парламентаризма. Все три демократические фракции едва удержались на отметке 154 членов — вдвое меньше, чем «Российское единство».

«Свободная Россия» и «Левый центр» вместе с фракцией «Суверенитет и равенство», оппозиционность которой умеряло заключение Федеративного договора, образовали идеологически и политически довольно рыхлый блок «Демократический центр». Его численность на Съезде сократилась со 188 до 164 человек. В значительной мере потому, что распалась ранее входившая в его состав фракция «Беспартийные депутаты».

Наконец, между «Демократическим центром» и «Российским единством», все более склоняясь к позициям последнего, располагался блок «Созидательные силы — Новая политика» («Смена», «Промышленный союз» и «Рабочий союз — Реформы без шока»), численность которого за время Съезда выросла со 129 до 155 депутатов. Вне всех фракций оставались более 200 депутатов самой различной политической ориентации: от Юрия Афанасьева и Сергея Шахрая до Татьяны Корягиной и Юрия Сидоренко, проделавших путь из завзятых демократов в яростных оппозиционеров, и Геннадия Саенко, посчитавшего коммунистическую фракцию слишком оппортунистичной⁶.

Так выглядел расклад сил по данным официальной регистрации. Могло создаться впечатление, что наряду с ослабевшим демократическим крылом и окрепшим национал-коммунистиче-ским существует центр, более массивный, чем на первых Съездах. Но в конце 1992 г., как и ранее, принадлежность депутата к той или иной фракции далеко не всегда предопределяла его общую политическую позицию и тем более — поведение в конкретных ситуациях. Более тонкий анализ был предложен группой Александра Собянина, представившей распределение депутатов на основе учета их поименных голосований по итогам сначала первого дня VII Съезда, а затем — значимых голосований на всем его протяжении. В обобщенном виде результаты выглядели так. Доля депутатов, более или менее решительно поддержавших президента, правительство и то, что тогда называлось курсом реформ, в дни Съезда сократилась с 40 до 35%, а занявших противоположную позицию выросла с 60 до 65%. Причем число тех, кто твердо поддерживал президента и правительство, составило менее 200 из 1040 депутатов⁷.

Все это, конечно, было известно и оппозиции, и президенту. Но если первая тщательно готовила сценарий, который собиралась разыграть на Съезде, то президент, его команда и демократические фракции слабо себе представляли, как развернутся события. Определять (и менять) собственную роль в не ими режиссируемом спектакле предстояло на ходу.

Действие первое. Судилище (1—5 декабря)

Уже при обсуждении повестки дня стало ясно, что основным пунктом обвинения, как и на VI Съезде, станет экономическая политика, а главным обвиняемым — правительство. Предвзятость обвинителей проявилась уже в том, что вопрос о главе правительства по инициативе «Созидательных сил» был 565 голосами дополнительно втиснут в повестку, рекомендованную Верховным Советом, но тут же 387 депутатов проголосовали за то, чтобы «убрать... доклад Егора Тимуровича»⁸. Мотивировка была столь же откровенной, сколь и циничной: мы знаем все, что он скажет. Своей ирреальностью действо, начавшееся с первых минут на Съезде, мне стало напоминать сцены спектакля по сказке Гоцци «Ворон». Злой волшебник повторял скрипучим голосом герою: «Нет, я тебя не стану слушать!».

Ельцин знал не раз испытанный в прошлом магнетизм своего слова. На этот раз он выступил первым, рассчитывая, видимо, переломить настроение. Косвенно дезавуировав прежние свои предложения убрать Съезд, он объявил призывы к отставке правительства, роспуску Съезда, «перетряске» Верховного Совета абсурдными и призвал к «полноценному сотрудничеству парламента и правительства». Президент пообещал «поворот политики реформ к человеку», но тут же подчеркнул, что «главные упущения и просчеты были в тактике проведения правильной стратегии». Уловив, что обещанная корректировка курса сводится к частным изменениям, депутаты потеряли интерес к тому, что говорил докладчик. Начался шум, хождение по залу. К такому обхождению Ельцин не привык, его длинная речь начала терять энергию.

Когда он подошел к главному — формуле предлагавшегося им якобы компромисса с депутатами, внимание было рассеяно, да и сами предложения не показались им заманчивыми. Уступкой, на первый взгляд, мог выглядеть отказ от продления предоставленных президенту V Съездом дополнительных полномочий по законодательному регулированию экономической реформы. Но эти полномочия и так истекли в день открытия VII Съезда, и к тому же это было сказано в связке с иными предложениями. Новые же предложения, несомненно, ревизовавшие Конституцию, предусматривали передачу важнейших полномочий от Съезда Верховному Совету, от Верховного Совета — правительству, от правительства — президенту. Решение же вопроса, который стал едва ли не главным камнем преткновения в отношениях президента и парламента — о контроле ВС над назначением министров — предлагалось отложить на весь стабилизационный период (продолжительность которого никто не знал)⁹. Это, конечно, был никакой не компромисс, а условия, которые мог бы продиктовать победитель. В докладе Ельцина, таким образом, были совмещены два не стыкующиеся меж собой начала: примирительное — на уровне деклараций и наступательное — на уровне предложений о дальнейшем перераспределении власти. Президент не сделал еще окончательного выбора между компромиссом, который требовал сдачу каких-то позиций, и ударом. Это чувствовали депутаты, что побуждало их «додавливать» показавшего, как они полагали, слабину противника. Следует ли удивляться тому, что Съезд не стал даже обсуждать эти предложения президента?¹⁰

То, что заглавный доклад Ельцина оказался холостым выстрелом, было явлено в тот же день — по контрасту. Когда при обсуждении повестки Бабурин предложил поставить содоклад об экономическом положении от объединенной оппозиции, Хасбулатов отвел это предложение по формальному основанию и добавил как бы в пространство: «а потом, извините, я могу предложить вам такой доклад, который не снился никакой оппозиции»¹¹.

Тщательно подготовленный, блестящий по форме, уверенно поданный доклад Хасбулатова вполне отвечал настроению зала. Он не раз прерывался аплодисментами, а в конце был вознагражден бурной, продолжительной овацией. Не вступая в прямой спор с президентом, а кое-где расставляя знаки уважения к нему, председатель ВС явственно подчеркивал различие в подходах. Ситуация, говорил он, ссылаясь на оценку, данную Верховным Советом, ухудшающаяся, взрывоопасная, кризисная. Ошибки во всех сферах экономической политики породили кумулятивный эффект огромной разрушительной силы, справиться с которой не в состоянии никто, какими бы диктаторскими полномочиями он ни был наделен. Кого уж не щадил оратор, так это правительство. С апломбом знатока он рассказал депутатам о двух моделях рыночной экономики: либеральной и социально ориентированной, из чего сделал вывод: мы все за рынок, но правительство ведет страну по ложному пути¹².

Нужды нет, что на следующий день Гайдар покажет: некоторые важные показатели, на которые ссылался Хасбулатов, элементарно подтасованы. Признает: многого еще правительство сделать не сумело. Призовет к объективной оценке того, чего все же добилось правительство, впервые перешедшее от разговоров о реформе, которые велись несколько лет, к действиям. Хотя пока реальные преобразования не начались, говорил он, никто не знал, «как отреагирует огромная, не знавшая в течение трех поколений рынка страна на принципиально новый механизм социально-экономического регулирования». Разъяснит ложность хасбулатовской альтернативы двух путей: «Реальная дилемма, которая стоит сегодня перед нашим обществом, к сожалению, гораздо более тяжела и драматична, чем выбор между скандинавской и американской моделями». Ее суть — «сумеем ли вытащить нашу страну из слаборазвитости... или все-таки инерция спада, инерция развала потащит нас дальше вниз.»¹³.

Сила хасбулатовского доклада, впрочем, была не только в его форме и манере произнесения. Некоторые его пассажи вполне определенно задевали болевые точки нашего развития, порожденные в том числе и способом проведения реформы и чувствительные поныне¹⁴. Дискуссия, сопоставление разных подходов и совместный поиск решений могли бы быть продуктивны. Но экономические материи были лишь полем, на котором разворачивалась главная схватка — борьба за власть, за контроль над правительством. Об этом вполне откровенно и заявил председатель ВС: «Выбор Съездом модели рынка должен быть непосредственно связан с составом правительства и его главой»¹⁵.

Никто так не глух, как тот, кто не хочет слушать. Съездовское большинство не желало вникать в логику Гайдара и рукоплескало обличительным выпадам, как бы они ни были несправедливы и даже разнузданны. Развернулся и продолжался пять дней шабаш, еще более макабрический, чем на VI Съезде. «Все происходящее не только в экономике, но и в России в целом — это не ошибки реформаторов, а комплекс сознательных, целенаправленных действий, направленных на разрушение экономической основы государства, приведший к развалу России. — возглашал с трибуны съезда лозунги ФНС Аман Тулеев, все более выдвигавшийся на роль златоуста агрессивной оппозиции. — Это правительство не реформаторов, а разрушителей»¹⁶. Поразительное дело, в дискуссии почти не прорезался голос сторонников правительства — то ли по причудам электронной системы записи выступающих, то ли по произвольному выбору председательствующего, то ли по охватившему их оцепенению. Психическая атака удалась на славу. Отповедь, которую в кратком заключительном слове Гайдар дал непримиримой оппозиции¹⁷, мало кто услышал.

Дискуссия по экономической реформе имела два важных последствия. Она утвердила, во-первых, роль Хасбулатова как распорядителя, а по сути, хозяина парламента. Спикер сделал то, что не удалось ни президенту, ни демократам, — сформировал большинство, но на платформе антиправительственной явно и антипрезидентской латентно, соединив агрессивную оппозицию и фракции центра. Возникла своеобразная конфигурация: «бешеные» из «Российского единства» — штурмовой отряд, два центристских блока — эшелон поддержки, Хасбулатов — модератор, связующее звено. Отчетливо вырисовывалась его цель: сменить состав правительства и прежде всего его главу, ввести туда зависимых от себя людей, вырвать исполнительную власть из рук президента и, следовательно, стать по меньшей мере соизмеримой с ним фигурой. Какую программу стал бы осуществлять Хасбулатов и подчиненное ему правительство, сказать не может никто: слишком часто его подлинные намерения расходились с декларациями. Скорее всего, он действовал бы по обстоятельствам, а обстоятельства во многом формировали его союзники из «Российского единства».

Во-вторых, на пятый день Съезд принял очередное постановление «О ходе экономической реформы». Оно было еще более жестким, чем аналогичное постановление VI Съезда, по отношению к правительству, и совершенно фантастическим по предписанным мерам экономической политики: разного рода стимулирующие меры, выплаты и льготы никаким образом не были соотнесены ни с ресурсами, ни с инструментами, которыми могло располагать правительство, чьим бы оно ни было¹⁸.

На этот раз, однако, никто не устраивал демарша, не уходил из зала и не подавал в отставку. Было ясно, что суровые формулы постановления — не подготовка плацдарма на будущее, а лишь первый шаг в многоходовой игре, которую намеревались на этом же Съезде завершить отставкой правительства и подчинением его Верховному Совету. Споры и занудные голосования по постановлению продолжались, когда на незавершенное еще первое действие стал наползать второй акт драмы — обсуждение ключевых поправок в Конституцию.

Действие второе.

Игра без правил против правил игры (3—4 декабря)

Поправок было много, были они явно не равнозначны и в разной степени конфликтны. В центре стояли изменения в треугольнике президент — парламент — правительство. По ходу обсуждения были выделены четыре спорные нормы:

. право Верховного Совета давать согласие не только на назначение, но и отставку заместителей премьера (первых и остальных), министров финансов, экономики, иностранных дел, обороны, безопасности, внутренних дел, юстиции, печати и средств массовой информации, а также председателей госкомитетов по управлению государственным имуществом и антимонопольной политике и поддержке новых экономических структур;

^. право Верховного Совета проводить образование, реорганизацию и упразднение министерств, госкомитетов и ведомств (правда, по представлению президента, но до того он решал эти вопросы самостоятельно);

^. самостоятельное право законодательной инициативы для правительства;

. подотчетность правительства СНД, ВС и президенту (именно в такой последовательности).

Эти нормы были представлены семью поправками к разным статьям Конституции¹⁹. Как только Съезд подошел к этому вопросу, завязались острые споры. Не только по существу, но и по процедуре. Хасбулатов извлек некую бумагу, только-только поступившую в раздачу и сообщил, что то ли 10, то ли 11 фракций настаивают на том, чтобы провести голосование по конституционным поправкам тайно, через кабины. 10—11 фракций — это внушительное большинство Съезда. Внимательное же изучение этого наскоро, от руки написанного текста, могло выявить, что его подписали 11 депутатов от имени 6 фракций, причем первой, как это нередко теперь бывало, стояла подпись представителя «Сме-ны»²⁰. Поразительное дело: «Смена», неизменно толковавшая о соблюдении закона, регламента, ответственности депутата перед избирателями инициировала предложение о тайном голосовании, направленное к сокрытию позиции депутатов по принципиальному политическому (а не персональному, что было бы естественно) вопросу, и поддержали его не только коммунисты, но и промышленники и даже руцкисты из «Свободной России».

Процедурная уловка эта мало кого могла ввести в заблуждение: не зная заранее, удастся ли получить поддержку конституционного большинства на Съезде, авторы поправок и их сторонники рассчитывали, что при тайном голосовании за поправки проголосуют те депутаты, которые не решатся сделать это открыто. Демократы, обвинив своих оппонентов в трусости, потребовали провести поименное голосование по существу конституционных поправок. Чтобы оно стало поименным (и, следовательно, открытым) по регламенту требовалось 215 голосов. Но Хасбулатов, несмотря на шумные протесты, поставил

Один из восьми бюллетеней, которые получил и унес В. Шейнис

Решение о тайном голосовании но принципиальному политическому вопросу грубо нарушило Конституцию, закон и регламент Съезда. Демократы призвали бойкотировать голосование.

вопрос иначе: вы требуете поименного голосования? Добро, голосуйте поименно за тайное голосование. Более того, он приписал такую постановку Сергею Юшенкову, хотя тот предлагал прямо противоположное. Зал выступления Юшенкова не услышал (оно не попало и в стенограмму), и председательствующий получил желанный результат. 630 депутатов (некоторые из них в воцарившемся беспорядке так и не поняли, за что голосуют) высказались за тайное голосование. Дискредитация парламента была полной: те, кто стремились во что бы то ни стало продавить конституционные поправки, грубо нарушили и Конституцию, и закон, и собственный регламент²¹.

Кроме семи поправок, относившихся к правительству, на тайное голосование вынесли еще две: о возвращении двуглавого орла в качестве герба²² и о земле. Последняя предусматривала некоторое продвижение вперед по сравнению с прежними решениями по вопросу о купле-продаже земли²³. Съездовское большинство, не стыдясь, показало, что в борьбе за контроль над правительством оно не остановится ни перед чем, а председатель не погнушался даже процедурным подлогом, что спровоцировало в зале драку. Однако объявленные 5 декабря результаты всех этих манипуляций оказались сравнительно скромными. Главные поправки — о назначении и отставке министров — не прошли (две из них недобрали по 4 голоса, а голосование по третьей было признано несостоявшимся по техническим причинам). Не прошла и одна из двух поправок, в соответствии с которыми реорганизации структуры исполнительной власти становились прерогативой ВС. Была провалена и поправка о гербе. Против нее голосовали коммунисты, и она не собрала даже простого большинства. Возвращение императорской символики отодвинулось на восемь лет. Итого из девяти поправок были приняты четыре ²⁴.

Оппозиция не добилась своей главной цели, но вплотную подошла к заветным рубежам и стала готовить диспозицию к продолжению боевых действий.

Интермедия первая. Танцы на минном поле

Обсуждение других поправок в действующую Конституцию, растянувшееся на много заседаний, напоминало какое-то причудливое танцевальное действо, в котором принимали участие сотни людей. Дирижировали Хасбулатов (либо кто-то из сменявших его заместителей) и председатель редакционной комиссии Митюков, объявлявший очередной танец-поправку из законопроекта, подготовленного в ВС (вскоре его в этой роли сменил Рябов). В зависимости от характера поправки фигуранты либо механически исполняли ритуальные па, либо, выбиваясь из музыкального ритма и расталкивая партнеров, пытались изобразить нечто невообразимое. В эти моменты возникали столпотворения у микрофонов, из которых председательствующий выдергивал нужных ораторов.

Значительная часть предложенных ВС поправок приводила Конституцию в соответствие с новыми реалиями. Закреплялись меняющиеся отношения собственности, в том числе — на землю. Убирались рудименты советской и социалистической фразеологии. Некоторые поправки реализовали положения Федеративного договора. Существенные дополнения в Конституцию были внесены в соответствии с утвержденной еще в 1991 г. концепцией судебной реформы, которая была разработана Борисом Золотухиным и группой привлеченных им экспертов.

Некоторые поправки проходили на пределе, а иные были отвергнуты. Особенно упорно оппозиция отстаивала советско-социалистические «бантики»: ссылки на Конституцию СССР, на Советы как политическую основу государства, на «развертывание социалистической демократии». Конечно, никакого реального значения эти нормы уже не имели и ничего не регулировали. Но в нашей культуре всегда особое место занимали символы, и здесь каждая позиция отвоевывалась (или сохранялась) с боем. Впрочем, сопротивление оппозиции во многом питалось надеждой на то, что наступившие перемены обратимы. «Нынешний режим, — говорил Исаков, — по-видимому, не так уж вечен. Я не знаю, сколько он просуществует — полгода или меньше... Давайте подумаем о тех, кому придется восстанавливать единое союзное государство»²⁵. Особенно упорно (хотя и безуспешно) сопротивлялась оппозиция посягательству на одну из «священных коров» коммунистической идеологии, от которой давно отказались социал-демократы, — классовую борьбу. Авторы законопроекта разжигание социальной розни поставили в один ряд с рознью национальной и религиозной. Конечно, такого уравнения ленинско-сталинской политической идеологии с гитлеровской адепты рухнувшей системы стерпеть не могли²⁶. Яростные споры вызвала и поправка о земле.

Обсуждение многострадального проекта новой Конституции показало, что все, даже очень важные вопросы находятся на периферии внимания Съезда, большинство которого знало «одной лишь думы власть» — вырвать контроль над правительством здесь и сейчас. С докладом о состоянии и перспективах работы над проектом на этот раз выступил Олег Румянцев — третье лицо в Конституционной комиссии²⁷. Нерегулярно собиравшиеся заседания Конституционной комиссии были похожи одно на другое и происходили примерно так. Вслед за вступительным словом Ельцина или Хасбулатова выступали члены рабочей группы, повествовавшие о том, какие изменения внесены в порученные им разделы. Затем открывалась дискуссия, в которой Слободкин клеймил проект, Бабурин, Исаков или Глотов требовали переделать то, что они считали его дефектами, «автономы» жаловались на ущемление прав республик, «демороссы» одобряли, и в конечном счете принималось гуттаперчевое решение общего характера о продолжении работы. Но в 1992 г. рабочая группа уже получила реального контролера — ВС. В его палатах статья за статьей проекта перерабатывались и ставились на голосование. ВС чем дальше, тем больше «натягивал одеяло на себя». В частности, в проекте предусматривался тот же порядок назначения ключевых министров, за которые оппозиция сражалась на Съезде (в одном из вариантов — даже всех министров)²⁸. Выступая на Съезде, Румянцев описал поступательное шествие проекта с 1990 г., назвал его «продуктом высокой степени политического и юридического согласия» и предложил следующий график: до 1 марта 1993 г. согласовать нормы об основах конституционного строя, в марте, апреле или июне провести по ним референдум, а в сентябре на VIII Съезде принять новую Конституцию.

Здесь-то выяснилось, что согласие — далеко не полное. Во-первых, депутатам не понравился график, ибо в неявном виде он предполагал досрочное прекращение их полномочий. Во-вторых, в штыки была встречена идея референдума. Референдум, сказал Аксючиц, — популистское решение, инструмент давления на Съезд. Исаков, уяснив, что в проекте постановления, внесенном рабочей группой от имени Конституционной комиссии, предлагается утвердить основы конституционного строя большинством избирателей, пришедших на референдум (а не от списочного состава), заявил, что проект противоречит закону о референдуме и обвинил Румянцева в подлоге. Референдум опасен, время для него неблагоприятное, он может дать неожиданные результаты, повторяли ораторы. В-третьих, некоторые депутаты потребовали перетрясти состав Конституционной комиссии (подразумевалось: рабочей группы, заслужившей стойкую нелюбовь оппозиции) и сменить или отодвинуть, разводнить ее руководство (при этом одни имели ввиду Румянцева, другие — Ельцина). Можно было ожидать, что обсуждение будет сопровождаться скандалами типа того, который учинили «автономы» на VI Съезде в связи с названием государства. Но они ограничились тем, что еще раз помахали своим знаменем — Федеративным договором (как они говорили, «основополагающим правовым актом долговременного действия») и повторили, что договор приоритетен по отношению к Конституции²⁹. Известное значение имело то, что рабочая группа еще в начале года перестала быть политически одноцветной. Это было разумное решение, показавшее, какой нерастраченный потенциал согласия присутствует там, где люди, хотя бы и разных политических убеждений, объединяются для дела, которое признают приоритетным ³⁰.

В итоге из проекта постановления Съезда «О дальнейшей работе над проектом новой Конституции» были исключены референдум и срок, когда следующему Съезду надлежало вернуться к рассмотрению проекта. Но задание, которое дал Конституционной комиссии V Съезд, было признано «выполненным в основном», дальнейшая работа поручена комиссии и ВС, предложение о кадровых перестановках оставлено без удовлетворения³¹. Хасбулатов мастерски провел свою партию: сдал референдум, за который высказался вначале, взял под защиту Конституционную комиссию, поддержал Румянцева, в очередной раз выразил приверженность Федеративному договору, категорически отверг предложение об удалении Ельцина с поста председателя комиссии, а под конец Съезда неожиданно для депутатов, с голоса провел решение о назначении вторым заместителем председателя комиссии Рябова, на которого он тогда очень рассчитывал.

Вопрос о новой Конституции прошел сравнительно спокойно, главным образом потому, что содержание проекта по существу не рассматривалось: все внимание было сосредоточено на поправках к действующей. Подразумевалось, что они будут перенесены в новую Конституцию. А пока Хасбулатов предложил не гнать лошадей, «создать в обществе нормальное восприятие Съезда» и решить все вопросы на следующем Съезде. Румянцев же выразил убеждение, что Съезд этот получит «текст высокой степени готовности», так что принять его можно будет «за не-дельку»³². Ни тот, ни другой еще не знали, что форсмажорные обстоятельства не дадут на следующем Съезде продолжить замедленный танец вокруг проекта новой Конституции.

Обсуждали то бурно, то спокойно множество иных вопросов: положение о вооруженных силах и военную политику, состояние законности, борьбу с преступностью и коррупцией, как и когда проводить выборы глав администраций и соответствует ли национальным интересам России заключенное накануне соглашение с США об уничтожении и предотвращении распространения ядерного оружия. Но как ни резки и злы были нападки агрессивной оппозиции на президента, его помощников, на правительство, было очевидно, что все это — лишь сопутствующие темы, что она намеренно раскаляет атмосферу, чтобы тем вернее решить главный вопрос.

Действие третье. Гамбит президента (8—9 декабря)

Еще 4 декабря, выступая против конституционных поправок по правительству, Ельцин произнес фразу, как бы выпадавшую из контекста его короткой речи, но не оставленную депутатами без внимания: «Я не против того, чтобы на какие-то ключевые посты министры утверждались Верховным Советом»³³. Какие министры, на какие посты — ясно было, что это может стать предметом будущего политического торга.

Когда 8 декабря перед заседанием президент пришел на Совет фракций, он, по-видимому, уже принял решение. Две главные задачи поставил он перед собой на этом Съезде: институциональную (не допустить подчинения правительства Верховному Совету) и персональную (оставить Гайдара во главе правительства). И хотя результаты тайного голосования, вопреки расчетам оппозиции, казалось бы, снимали вопрос об утверждении министров, он был уже внутренне готов к размену: принести в жертву свой неограниченный контроль над формированием правительства ради сохранения премьера. «Вы не удовлетворены, и я не удовлетворен, — сказал он. — Конфронтация выливается в физическое единоборство. С этим надо кончать, добиться консолидации в оставшиеся дни. Премьером будет Гайдар. Я дважды предлагал этот пост академику Рыжову, но он категорически отказался. Иной кандидатуры у меня нет». — Координатор «Свободной России» Ирина Виноградова возразила: «Мы не сможем развернуть Съезд к поддержке Гайдара, пусть он до следующего Съезда останется исполняющим обязанности». — «Само собой, так и выйдет», — согласился Ельцин. — «Мы могли бы оказать теневую поддержку Гайдару, если бы он выступил с нормальной программой», — пообещал «промышленник» Гехт. — «Гайдар вырос. Программа более чем достаточная», — парировал Ельцин.

Казалось, все остаются на своих позициях. Неожиданную струю в разговор вдруг внес Иван Рыбкин, представлявший «Коммунистов России»: «Требуется компромисс с вашей стороны, и тогда под знаком компромисса мы закончим Съезд. Вот если бы СНД или ВС утверждал несколько министров...». — «Прислушайтесь к Рыбкину», — поддержал Умар Темиров («Суверенитет и равенство»). — «Утверждение 4—5 министров нас устроит. Гайдар становится проходным», — уговаривал Чернов («Рабочий союз»). Вероятно, Ельцин ждал такого поворота обсуждения. Выслушав еще несколько выступлений, он дал понять, что сейчас от Гайдара не отступится, а вот к апрелю (т. е. к следующему Съезду) «мы отработаем приемлемую для всех кандидатуру». На худой конец Гайдар останется исполняющим обязанности. Но гораздо лучше, если бы Съезд его сейчас утвердил. «Давайте разменяем, — завершил он встречу. — Вот если бы была уверенность в том, что вы поддержите Гайдара.»³⁴.

Уверенности, конечно, быть не могло хотя бы потому, что Рыбкин не контролировал голосование коммунистов, а Хасбулатов (с которым вели закулисные переговоры³⁵) — Съезда. Да и в том, что Хасбулатов намерен выполнить взятые обязательства, можно было усомниться. Как бы то ни было, едва открылось заседание Съезда, президент сделал эффектный (но, как вскоре выяснится, совершенно неэффективный) жест: в порядке законодательной инициативы предложил назначать с согласия ВС четырех министров-«силовиков» и иностранных дел³⁶.

Съезд проглотил угощение, не выразив особого восторга, и продолжил работу с поправками к Конституции. Он тут же продемонстрировал меру своей готовности к согласию, отклонив ряд принципиальных поправок. В частности, в свою пользу Съезд решил спор с президентом по жгучему вопросу, который будет стоять в центре их конфронтации в течение всего следующего года, — о референдуме. По Конституции всероссийский референдум мог быть назначен по решению СНД, по требованию миллиона граждан или трети депутатов Съезда. Президентская сторона настаивала на том, что в этот перечень следует включить и президента, поскольку его избирательная база шире, чем у трети депутатов. Но депутаты отлично представляли, каким сильным оружием в руках президента может оказаться референдум. Против президентских поправок проголосовали 350—450 депутатов, т. е. также изрядная часть «центристов»³⁷.

В тот же день Ельцин официально предложил кандидатуру Гайдара на пост председателя правительства. Да, говорил президент, «...правительство реформ наследует ответственность за все, что делали и не делали его предшественники. Оно обречено . делать самую черную, самую неблагодарную работу, зная, что ее результаты не могут проявиться сразу, .обречено принимать непопулярные решения». Тем не менее в итоге года работы «глава правительства заметно вырос, набрал опыта, чувствует пульс реформ, главное, видит их перспективы». Говоря далее о Гайдаре, Ельцин сказал, что он «пользуется большим авторитетом и в нашей стране, и в мире» (в стране, полагали оппозиционеры, — нет, а если его уважают в мире, то это лишнее подтверждение того, что премьер проводит антинациональный курс), «это человек мужественный, преданный своему делу и просто умный»³⁸. Оживление в зале, зафиксированное в этом месте стенограммой, свидетельствовало, что последнее было «не в коня корм»: каково было депутатам, многие из которых страдали комплексами, услышать, что некто — умный!

На следующий день Гайдар изложил свои намерения. В короткой речи четко были расставлены акценты. Программа неотложных мер, сообщил он, разработана вместе с Гражданским союзом. В ближайшее время правительство берется сократить темпы падения производства, сформировать очаги роста в отдельных отраслях, остановить падение уровня жизни и затормозить инфляционные процессы. Зная, что для депутатов состав правительства намного важнее заявленной программы, Гайдар сказал, что его костяк будет сохранен, но кадровые изменения станут существенными, а отдельные блоки — «укреплены» (намек: практиками). В заключение претендент заявил, что важнейшей задачей он считает нормализацию отношений с ВС, в том числе по кадровым вопросам³⁹.

Предлагалась, таким образом, взвешенная, реалистическая платформа для компромисса. Конечно, она была изложена с позиций одной стороны, но при наличии доброй воли и доверия со стороны депутатов она могла бы стать отправной точкой для его достижения. Во многих последовавших затем выступлениях не просматривалось, однако, ни того, ни другого. Как можно, твердили ораторы, утверждать главу правительства, работу которого мы только что сами признали неудовлетворительной? (Вот почему так важно было для оппозиции отстоять соответствующий пункт постановления.) Кандидатура Гайдара — не компромисс. Разве он «настолько умен, как было сказано, что он единственный умный гражданин в России» — говорил Аксючиц, играя на уязвленных чувствах депутатов. Если президент хочет согласия, пусть предложит кого-либо другого⁴⁰. Исхода голосования ждали с нетерпением. Пока счетная комиссия устанавливала итоги голосования, Съезд завершал работу над поправками в Конституцию, воспользовавшись подарком, полученным накануне от президента. В конце дня были объявлены результаты: за Гайдара подано 467 голосов, против — 486⁴¹.

Вечером небольшая группа депутатов отправилась на Старую площадь. Настроение было поганое. Кто-то сказал, что надо все оставить по-старому: Гайдар — исполняющий обязанности. «Вялый вариант никуда не годится. Зачем нам правительство, которое все время должно что-то кому-то давать? — возразил Сергей Ковалев. — Нужны экстраординарные меры». — «Я готов баллотироваться до посинения, но не готов ни в чем уговаривать президента», — сказал Гайдар. И на вопрос «Что мы делаем завтра?» ответил: «Ничего не делаем»⁴². Но завтрашний день готовил сногсшибательный сюрприз.

Действие четвертое.

Испытание шоком (10—12 декабря)

Действия президента на VII Съезде видятся мне цепью ошибок. Одна совершённая ошибка тянула за собой следующую. Не надо было быть тонким аналитиком, чтобы оценить шансы прохождения Гайдара — после всего, что было сказано и проголосовано, — как весьма низкие. Поэтому когда Ельцин согласился сдать позицию, которую агрессивной оппозиции так и не удалось отвоевать, несмотря на тайное голосование (назначение нескольких министров с согласия парламента), в обмен на обещание Рыбкина проголосовать за Гайдара (в которое, возможно, Иван Петрович сам поверил), он допустил серьезную ошибку. Самой же грубой ошибкой была импровизация, с которой президент выступил 10 декабря.

Утром 10 декабря на собрании фракции «Согласие ради прогресса» встал тот же вопрос, что и накануне в кабинете Гайдара: «Что делать дальше?». Неожиданно меня вызвал посланец Филатова. Сергей Александрович сообщил, что менее чем через час президент попытается расколоть Съезд, призвав своих сторонников выйти из зала. Я сказал, что успех подобной акции маловероятен. Решение принято, возразил Филатов⁴³. Когда я вернулся, до открытия очередного заседания Съезда оставалось чуть более получаса. Мнение фракции было единодушным: задуманная акция не просто рискованна, она бесперспективна и опасна. Поэтому было решено отрядить к Ельцину делегацию: Владимира Лукина, Павла Медведева и меня, чтобы убедить президента отказаться от задуманного⁴⁴. Фракция проявила непростительную для политиков наивность, рассчитывая удержать президента в момент, когда он принял одно из самых знаменитых своих волевых решений. А поскольку времени было в обрез, мы не успели даже обсудить, как вести себя, когда Ельцин выступит с запланированной речью. Впрочем, решение вряд ли было бы единодушным.

Тем не менее делегация, сознавая ответственность порученной миссии, отправилась к Ельцину. Но вступить с ним в разговор на этом Съезде даже депутатам было уже не так просто, как прежде: на пути встали коржаковские люди с каменными лицами и оловянными глазами. Мы попытались им объяснить, что от нашей встречи с президентом до открытия заседания зависит судьба парламента и более того — демократического процесса в России. Нам бесстрастно отвечали, что Ельцин еще не приехал. Поэтому мы смогли подойти к нему, лишь когда он занял свое место в президиуме Съезда, а Хасбулатов открывал заседание. Мы подошли сзади и стали произносить какие-то пронзительные, как нам казалось, слова. Ельцин сидел набычившись, не поворачивая к нам головы. Кажется, он ничего не сказал в ответ и только махнул рукой. Через минуту он уже стоял на трибуне.

Повинившись в том, «что ради достижения политического согласия неоднократно шел на неоправданные уступки» и терял на это время, поскольку «договоренности, как правило, не соблюдались», и отметив, что «нас подводят к опасной черте, за которой — дестабилизация и экономический хаос, толкают к гражданской войне», он подошел к главному: «С таким Съездом работать дальше стало невозможно». Невозможно далее работать и с Хасбулатовым, которого «защищал грудью только что созданный Фронт национального спасения» и который стал «проводником этого обанкротившегося курса»⁴⁵.

Содержалось ли в этом выступлении Ельцина посягательство на Конституцию, как поторопилась объявить оппозиция? Думаю, что в тот момент президент за ее рамки еще не вышел. Он сделал важную оговорку («Я не призываю распустить Съезд») и предложил решить спор уже через месяц, в январе 1993 г., посредством референдума. Формулировка вопроса на референдуме «Кому вы поручаете вывод страны из экономического и политического кризиса, возрождение Российской Федерации: нынешнему составу Съезда и Верховного Совета или Президенту России?» была юридически не вполне корректной. Но ее политический смысл заключался в том, чтобы вынести на суд избирателей вопрос о поддержке той или иной стороны из схлестнувшихся в конфликте. В зависимости от исхода референдума вслед за тем должны были последовать перевыборы президента либо парламента. Ельцин не назначил референдум, поскольку Конституция не наделяла его таким правом, а предложил сделать это тем, кто мог инициировать и принять решение: миллиону граждан, депутатам, Съезду. Он, вероятно, верил в своей успех на референдуме и не так далек оказался от истины, как то и показало волеизъявление граждан, состоявшееся даже не по следам событий, а в апреле.

Акция эта, однако, провалилась политически. И дело даже не в том, что опасен и вреден был сам курс на обострение конфронтации. На каждый шаг принявшего очередное импульсивное решение президента⁴⁶ оппозиция, тоже обреченная на импровизации, находила в общем-то адекватный ответ. На призыв к сторонникам президента тут же выйти из зала в Грановитую палату (подразумевалось — чтобы лишить Съезд кворума) — мобилизацией собственных сил и воздействием на нейтралов. В результате сразу же объявленной регистрации кворум был сохранен: число зарегистрировавшихся депутатов — 715 — превысило необходимый минимум на 24 человека⁴⁷. На заложенную в президентском сценарии попытку первого заместителя председателя ВС Филатова по старшинству взять на себя ведение Съезда и объявить перерыв — молниеносной реакцией уже объявившего о своей отставке Хасбулатова, передавшего председательствование Юрию Ярову, который продолжил заседание. На выход сотни с небольшим депутатов из зала — предложением «приостановить на данном Съезде» полномочия депутатов, «срывающих его работу», которое сделал Исаков, предусмотрительно заготовивший соответствующую письменную поправку в регламент⁴⁸. На заявление Ельцина, что Гайдар останется исполняющим обязанности премьера — предложением Андрея Головина сразу же на Съезде утвердить закон о правительстве в редакции ВС ⁴⁹. На демонстративную отставку Хасбулатова — ее практическим отклонением и скорым возвращением преодолевшего обиду спикера⁵⁰.

Наконец, на туманную информацию об угрозе Съезду со стороны новоявленного матроса Железняка, на слухи о передвижениях войск, ОМОНа и т. п. Съезд ответил вызовом «силовых» министров, которые один за другим выразили свою лояльность парламенту и Конституции, что в данной ситуации означало по меньшей мере дистанцирование от президента. Таким образом, к неожиданному повороту событий оказались неподготовленными не только депутаты демократических фракций, но и министры, за контроль над которыми еще только бился Съезд. Впрочем, удостоверившись, что перспектива насильственного разгона Съезду не угрожает, большинство депутатов утратило интерес к ораторам. Депутаты слушали их вполуха, входили и выходили из зала, разговаривали, поворачиваясь к трибуне спиной. Внимание, пожалуй, привлекло лишь выступление Руцкого, также в очередной раз заявившего о приверженности «Конституции, закону, Съезду, российскому народу» (выпадение из этого перечня президента было, конечно, не случайным) и потребовавшего «именно на этом Съезде ставить точку в ориентации таких экономических экспериментов, которые не отвечают интересам общества, интересам людей». Вице-президент призывал к согласию, опоре на центристские силы, но некоторые пассажи этой речи давали ясное представление, где, по его мнению, проходит центр. Ни слова не сказав о провокационной роли агрессивной оппозиции, он под аплодисменты депутатов заклеймил «политическую кучку», которая «прилипла к президенту» — эти люди, заявил он, «давно заслужили, чтобы ответить наконец за содеянное»⁵¹.

Живой контраст являло поведение Съезда и президента в первые часы после его выступления. Хотя зал содрогался, одобряя самые злые, оскорбительные выступления, его капитаны — Хасбулатов, Воронин, Яров — удерживали дискуссию в рамках заведенного порядка. Ельцин же в духе добрых советских традиций отправился к рабочим АЗЛК. Возможно, он хотел снова ощутить себя на танке. Но моральное состояние общества за прошедшее время сильно изменилось. Собранные на митинг работники завода выслушали президента, не выразив особых восторгов, и одобрили заготовленную спичрайтерами резолюцию без всякого энтузиазма⁵².

Президент проигрывал по всем статьям. Съезд, проскрипев на крутом вираже, продолжал работу: он шел по повестке, ранее утвержденной и постепенно дополняемой. Демократы, застигнутые врасплох, не сумели ни повлиять на решения парламента, ни организовать массовую поддержку президента за стенами Кремля. Рассчитывать на поддержку силовых структур — если такой расчет и был — не приходилось.

Зато Хасбулатов оказался в своей стихии. Обстановка открывала самые широкие возможности для реализации всех его умений и освоенных приемов. После короткого срыва он вернул себе роль модератора. Произнес относительно взвешенную речь, в которой защищал Съезд от президента и президента — от его окружения. Подхватил идею Лукина о создании согласительной комиссии. Утвердив на Съезде один ее состав, вскоре явочным порядком его изменил. Создал правовой плацдарм для последующего размена: 11 декабря провел поправку в закон о референдуме, согласно которой вводился запрет на внесение вопросов «о доверии и досрочном прекращении полномочий высших представительных, исполнительных и судебных органов»⁵³. Еще 9 декабря с третьей попытки при перевесе в один голос была продавлена конституционная поправка о немедленном (вне предусмотренных Конституцией процедур) отрешении президента от должности в случае «роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти»⁵⁴ — этой поправке предстояло сыграть в недалеком будущем видную роль. Так выстраивалась неприступная, как казалось, линия обороны, за которой можно было готовить смену правительства и дальнейшее ограничение полномочий президента⁵⁵. Непродуманный ход Ельцина Хасбулатов рассчитывал, опираясь на взрыв страстей, раздуваемых непримиримой оппозицией, обратить в свою пользу⁵⁶.

Выход для президента из тупика, в который он устремился сам, да и для здравомыслящей части депутатского корпуса, страшившегося бесперспективной конфронтации с неясным исходом, был теперь в согласительных процедурах. В их центре оказался Валерий Зорькин. Его позицию многие демократы расценили как одностороннюю, склоняющуюся в пользу съездовского большинства, которое действительно одобрительно восприняло его выступление на вечернем заседании 10 декабря. На деле же сама ситуация требовала третейского вмешательства лица авторитетного и по закону равноудаленного от сторон конфликта. Выход из глубочайшего кризиса конституционного строя, говорил Зорькин, требует немедленного компромисса, а для того лидерам противоборствующих сил сегодня же следует начать консультации, в которых председатель Конституционного суда готов принять участие⁵⁷.

Идея компромисса была заявлена, теперь надлежало выработать его формулу. Позиция Ельцина, высказанная на встрече с нашей фракцией 11 декабря, была жесткой. Выход из клинча в его изложении выглядел следующим образом. Проведение референдума о доверии⁵⁸ или о новой Конституции. Отмена или приостановление действия неприемлемых поправок в Конституцию и в закон о референдуме (в том числе поправок о порядке назначения министров, принятых, как мы помним, с согласия президента); изменение редакции ряда других статей. Сохранение существующего состава правительства до марта (а там «будем решать дальше»). К шабашу, устроенному на Съезде агрессивной оппозицией, он отнесся довольно спокойно («переспят — успокоятся»), сказал, что «отодвинет куда-нибудь» Бурбулиса, вызывающего раздражение депутатов, «разберется с Руцким», пожаловался на ненадежность любых договоренностей с Хасбулатовым (то же самое мы уже слышали, но по адресу президента днем раньше от спикера) и пообещал чаще встречаться с влиятельными депутатами. Единой позиции фракции Ельцин не услышал. Одни участники встречи говорили о бесперспективности жесткой позиции, другие (прежде всего Сергей Ковалев) призывали президента к решительным действиям: «нечего заявлять резкие вещи, если потом они обращаются в мыльный пузырь»⁵⁹.

Переговоры, несмотря на успокоительные сообщения некоторых участников, периодически появлявшихся в зале из-за кулис, были трудными: «если бы вы знали исходные платформы перед тем, как мы начали согласительные процедуры...» — скажет Зорькин вечером 12 декабря, излагая депутатам выработанный наконец компромисс⁶⁰. Проект постановления из 9 пунктов представлял некий баланс, зафиксировавший соотношение сил. Съезд назначил референдум, но не на январь, а на 11 апреля, и не о доверии к властям, а по основным положениям новой Конституции. Эти положения Верховному Совету надлежало согласовать с президентом и Конституционным судом. Если такого согласия достичь не удастся — на референдум могли быть вынесены альтернативные формулировки. Вдогонку было принято еще одно постановление, запрещавшее проведение референдумов по любым иным вопросам в России до 11 апреля.

Решения по конституционному и иному законодательству можно было считать полупобедой Ельцина. Особенно неприемлемые для него поправки в Конституцию — о праве Верховного Совета приостанавливать действие указов и распоряжений президента до того, как Конституционный суд вынесет свой вердикт по спорному вопросу, о предоставлении права законодательной инициативы правительству и об автоматическом прекращении полномочий президента в случае его незаконных действий — не были отменены. Но их вступление в действие откладывалось до референдума по новой Конституции, из которой Ельцин рассчитывал их изъять. Почему сговорились на этих поправках, а не на более зловредных для президента (согласование министров-«си-ловиков» и министра иностранных дел), мне не ведомо. Кроме того, не подлежали рассмотрению поправки, нарушающие сложившийся баланс властей, и аннулировалась поправка в закон о референдуме (это снимало препятствие к референдуму, который позднее был назначен на 25 апреля).

Что же касается назначения премьера, то соглашение открывало путь (пока только путь) к решению, в котором было заинтересовано парламентское большинство и особенно Хасбулатов. Назначение должен был утвердить этот же Съезд по многоступенчатой схеме: фракции и субъекты Федерации выдвигают угодных им кандидатов, президент выносит на мягкое рейтинговое голосование Съезда несколько из них, а затем представляет на его утверждение одну из трех, поддержанных наибольшим числом депутатов. Правда, за президентом сохранялась возможность оставить премьера в статусе исполняющего обязанности до следующего Съезда, если депутаты не согласятся с его выбором.

Наконец, президент отзывал обращение, с которым он выступил за два дня до того, Съезд же отменял свое постановление по данному поводу, которое он успел принять. Соглашение содержало еще один хитроумный пункт: заключалось оно пакетом и ни один пункт не мог действовать отдельно от всех остальных⁶¹.

Соглашение было оформлено постановлением «О стабилизации конституционного строя в РФ», которое Хасбулатов тут же провел, несмотря на шум и крики, игнорируя столпотворение у микрофонов⁶². Таким был компромисс. Вскоре выяснится, что он вовсе не «исторический», а конъюнктурный, с недолгим сроком жизни. А пока наиболее непримиримая часть оппозиции развернула яростную атаку на текст, принятый без обсуждения, — как сказал один депутат, посредством «кавалерийской атаки». Некоторые его положения были поставлены под сомнение с точки зрения соответствия Конституции. Нельзя, говорили его критики, приостанавливать действие конституционных поправок простым большинством. В документе, распространенном от имени Конституционной комиссии, содержался контраргумент: Съезд принял решение не о приостановлении действия конституционных изменений (они ведь еще в силу не вступили), а только о времени такого вступления⁶³.

Худой мир, очень худой и неустойчивый, сменил вовсе не добрую ссору. Достигнутое согласие не бесспорно, убеждал своих коллег — членов оппозиционных фракций Виктор Степанов, но ставить его под сомнение нельзя⁶⁴. Сторонам конфликта хватило разума сделать маленький шаг от пропасти. Пока только шаг. Оценивая завершение этого акта драмы ретроспективно, я думаю, что бесновались «ястребы» не зря. Несколько большие возможности соглашение открывало президенту. Он мог вынести альтернативные формулировки по Конституции на референдум и добиваться их принятия. Он сохранял известную свободу маневра. Но до завершения драмы, разворачивавшейся по ненаписанному сценарию, оставался еще один акт.

Интермедия вторая.

Фантом Учредительного собрания

Положению, в котором оказался президент, позавидовать было трудно. Главной цели предпринятого им демарша — срыва кворума, что если и не сделало бы Съезд неработоспособным, то во всяком случае лишило бы оппонентов легитимности, — добиться не удалось. Это видела вся страна. Вячеслав Костиков без тени неловкости рассказывает, как он вместе с Олегом Попцовым и Вячеславом Брагиным, руководителями двух главных телевизионных каналов, за спиной парламента, втайне готовил на утро 10 декабря трансляцию выступления Ельцина, которая должна была продемонстрировать urbi et orbi триумф президента⁶⁵. Бумеранг вернулся, триумфа не получилось.

Теперь можно было рассчитывать только на то, что поведение парламента поправит давление извне, как это было в дни первого и третьего Съездов. Но здесь произошла еще одна осечка. Под боком у Кремля, где заседал Съезд, на Васильевском спуске демократы после полудня 10 декабря собрали малочисленный митинг, не шедший ни в какое сравнение с морем человеческих голов, которое можно было видеть с балкона Белого дома в августовские дни 1991 г. Немного поодаль противники президента организовали свой митинг. Можно было утешаться тем, что второй был еще малочисленнее первого. Но ресурс для реального и немедленного — потому что замах уже был сделан — политического действия был явно недостаточен. Люди смотрели на развернувшуюся схватку по телевидению, не обнаруживая желания примкнуть к какой-либо из борющихся сторон. И, возможно, даже с большим интересом наблюдали трансляцию футбольного матча двух популярных команд. Один русский царь говорил, что у России есть два союзника — ее армия и флот. «Силовые» министры, приносившие, по сути, присягу на верность Съезду, продемонстрировали, что и таких союзников у Ельцина нет.

Союзник оставался один — активисты демократических организаций на Съезде и за стенами Кремля. Но многие из них, недовольные колебаниями президента, побуждали его и дальше продвигаться в тупиковом направлении, требуя решительных действий. Нечто подобное рекомендовали Ельцину и некоторые из его ближайших сотрудников. «Неделя Съезда показала, что Президента можно заставить смириться не только с давлением, но и игнорировать его точку зрения», — гласило заключение одного из аналитических обзоров, которые пресс-служба подавала Ельцину⁶⁶.

Представление о том, какие настроения доминируют среди демократического меньшинства парламента, могло дать собрание «Коалиции реформ» 11 декабря, в разгар кризиса. Вносились предложения одно другого фантастичнее. Сделать то, что не удалось вчера: сломать кворум на Съезде. Не регистрироваться. Нет, уйти со Съезда. Стать у микрофонов и отбить запрет референдума. Вступить в переговоры с коммунистами и добиться смещения Хасбулатова, ибо все зло в нем. Собрать подписи за повторное выдвижение Гайдара (по Конституции это прерогатива президента, а не депутатов). Президент слишком деликатно относится к своим сотрудникам. В решительный момент его призыву не последовали главы администраций, советники, послы. Пусть он издаст указ об увольнении всех этих лиц, тогда те, кто держат нос по ветру, остерегутся. Фракции СрП следует передать своих членов «демороссам» и радикальным демократам; в их боевых порядках не хватает людей до установленного минимума. Сформировать группу, которая будет иметь постоянный выход на президента. Предложить президенту издать указ о приостановлении деятельности Съезда и ВС. Все, что происходит, — к лучшему. На следующих выборах мы победим. Обмен этими и другими столь же замечательными идеями показывал полнейшее замешательство в поредевшей когорте демократических депутатов, еще недавно побеждавших в наступлении, но совершенно не готовых, как и Ельцин, вести маневренную, позиционную, оборонительную борьбу⁶⁷.

Чем более тупиковой становилась ситуация, тем настойчивее звучали призывы заменить Съезд, где все равно ничего сделать нельзя, Учредительным собранием, которое примет демократическую Конституцию. Каким образом можно произвести такую замену, не знал никто. Но демократам референдум (не тот, о котором договорились на Съезде, а учредительный референдум, сметающий все консервативные государственные структуры) представлялся спасительным мощным ветром, который вынесет их к желанному берегу.

«Разбор полетов» — попытка оценить итоги VII СНД и перспективы на будущее — был сделана на III съезде «Демократической России» 19—20 декабря. Как уже повелось, разброс мнений был велик. Демократы должны приложить все силы, чтобы выиграть референдум, — в этом большинство ораторов было согласно. Однако общие рассуждения о полезности и спасительности Учредительного собрания уводили от главных проблем: что можно и чего нельзя достичь на референдуме при существующем соотношении сил, как формулировать вопросы, на которые будет предложено отвечать гражданам, и как их включить в бюллетени, опираясь на компромисс, о котором договорились на VII Съезде⁶⁸.

Между тем в наступавшем 1993 г. России предстояло пройти через слом всех компромиссов, два референдума и квазиучредительное собрание, которые оказались в центре политической жизни.

Действие пятое. Финал (14 декабря)

В последний день Съезда, 14 декабря, предстояло решить главный вопрос: определиться с председателем правительства. Но сначала надо было отбить новую атаку на принятое накануне постановление. Оппозиция сделала то, что несколькими днями ранее только намеревались делать демократы: выставила своих златоустов у микрофонов. Участие Хасбулатова в соглашении она расценила как предательство. Совершен антиконституционный переворот, заявил Астафьев, к власти пришла хунта в лице президента, спикера и председателя Конституционного суда, которая «теперь будет решать, что может и не может делать ВС». Соглашение было проведено «словно по-воровски», обличал недавний демократ Сидоренко. От имени блока «Российское единство» Горячева, осудив «соглашательство с предъявляемыми ультиматумами» и референдум, который «окончательно расколет общество», заявила: «Съезд подпишет себе политический приговор, проголосовав за Гайдара»⁶⁹.

На этот раз, однако, Хасбулатов был не на стороне оппозиции и вновь продемонстрировал мастерство в управлении Съездом. Он уверенно вел дело к отставке Гайдара, а конституционные позиции, захваченные несколькими днями раньше, уже были сданы, и в возврате к ним он смысла не видел. Он провалил попытки вернуть на обсуждение принятое накануне постановление «О стабилизации конституционного строя» и, чтобы ослабить натиск, с голоса провел решение создать комиссию для подготовки еще одного постановления о том, как надо толковать вчерашнее постановление⁷⁰.

Теперь можно было переходить к процедуре, оговоренной в соглашении. На своих собраниях 14 фракций и депутатских групп выдвинули 18 кандидатов на пост премьера⁷¹. Перед Ельциным, который к этому времени еще не потерял надежду оставить Гайдара во главе правительства хотя бы в качестве исполняющего обязанности, стояла непростая задача. Надо было провести такой отбор в список, чтобы Гайдар обязательно попал в тройку лидеров, из числа которых и должен был выдвигаться кандидат на утверждение. Это означало, что кандидатов, за которых заведомо проголосует антигайдаровское большинство, должно быть не более двух. Таких лиц в списке было девять, и из их числа президент выбрал Черномырдина и Скокова. Тремя другими претендентами были названы Гайдар, директор ВАЗа Каданников и Шумейко, зампред правительства, заслуживший расположение президента тем, как он выступал в качестве его официального представителя на Съезде. Обсуждение практически не состоялось: все всех знали. Оппозиция в очередной раз попробовала устроить бунт, не увидев в списке Хижу, но ей было указано, что президент не вышел за рамки соглашения⁷².

Тут же было проведено тайное «мягкое» голосование через электронную систему. В результате Скоков получил 637 голосов, Черномырдин — 621, Гайдар — 400, Каданников — 399, Шумейко — 283⁷³. Как и следовало ожидать, съездовское большинство дисциплинированно выбрало две из двух своих кандидатур. Гайдар же получил голосов существенно меньше, чем 9 декабря. Во время перерыва президенту предстояло сделать политически и нравственно трудный для него выбор. Самым тяжелым, учитывая бойцовский темперамент Ельцина, был отказ от нового витка конфронтации со Съездом. Я пошел бы на выдвижение Гайдара, объяснял он позднее свой выбор, если бы разрыв по числу полученных голосов не был так велик. Стало ясно, что ни при каких обстоятельствах Съезд Гайдара не утвердит. «Оставалась одна возможность сохранить Гайдара — назначить его до следующего Съезда исполняющим обязанности премьер-министра. Но при этом ни мне, ни ему парламент не дал бы работать. Любые действия Гайдара будут блокированы, реформа может зайти в тупик. На это я не мог пойти»⁷⁴. Побеседовав в зимнем саду Кремлевского дворца с каждым из трех фигурантов, он сделал окончательный выбор в пользу Черномырдина, которого тут же легко одобрил Съезд⁷⁵.

Так завершилась главная интрига политической драмы, в которой принимало участие множество акторов. Заключительное слово на этот раз произносил один Хасбулатов. Его оценка того, что произошло на VII Съезде, была не просто высокой, а панегирической. Мы же, группа депутатов, не дожидаясь конца заседания, отправились на Старую площадь, в кабинет, который Гайдар должен был на следующий день сдать преемнику. По сути, справлялась тризна. Гайдар решительно отверг вариант, при котором он остался бы в составе правительства: «Если остаюсь я, — сказал он, — это означает, что остается правительство Гайдара под Черномырдиным, которое ничего не может, но за все несет ответственность». На мой вопрос «Какие у вас отношения с новым премьером?» Гайдар быстро ответил: «Отличные! Прекрасный исполнитель». Но тут же добавил: «У него очень технологичное видение экономики, и это опасно». Разговор завершил Борис Золотухин: «Сегодняшним днем жизнь не кончается... За наши будущие успехи!»⁷⁶.

Вместо эпилога

Пожалуй, ни один из девяти состоявшихся российских Съездов не вызвал столь разноречивых суждений. Оппозиция в лице своих идеологов оценила итоги Съезда как упущенный шанс. «Вслед за победой — отступление», — записал Исаков. Съезд «вдруг неожиданно устал, размяк, расслабился и — заскользил вниз»⁷⁷. По сути о том же, хотя и с иных позиций, сказал Ельцин: «Перепуганный угрозой референдума, Съезд развернулся и пошел на уступки. После выступления 10 декабря мне вообще задышалось как-то легче. Я увидел впереди просвет. Можно идти на уступки, но не тогда, когда тебя припирают к стенке»⁷⁸. «Почетная ничья», — осторожнее оценивает итог Гайдар ⁷⁹. «Высшая исполнительная власть безоглядно ринулась в пропасть, увлекая туда все общество... — таково суждение Хасбулатова. — Президентство было спасено Съездом» ⁸⁰. О ликовании национал-коммунистической прессы и глубоком унынии, изливавшемся со страниц демократических изданий, пишут помощники Ельцина ⁸¹.

Диаметрально противоположными были и суждения лидеров демократического движения. VII Съезд — стратегический выигрыш демократических сил, сказал на III съезде «Демократической России» Гавриил Попов. C ним не соглашалась Галина Старовойтова: «14 декабря — трагический день». «На VII Съезде было предательство и крушение надежд, сделан шаг к фашизму. Кончается период восхождения Ельцина и шедших с ним демократов, — говорил Юрий Афанасьев. — Консолидировалась власть, которая представляет интересы новой бюрократии. Но неизбежен новый подъем демократического движения, действующего самостоятельно». «Президент наш, и никому мы не должны его отдавать», — убеждал делегатов Сергей Юшенков. А Лев Пономарев предлагал потребовать от президента отмежеваться от курса нового правительства. Иную линию отстаивали Анатолий Чубайс и Андрей Нечаев: «Хочется хлопнуть дверью, но нельзя поддаваться этому желанию. Новому правительству нужна “Демократическая Россия”»⁸².

Можно было бы привести и иные высказывания, порой провидческие, порой наивные. Ясно одно: VII Съезд породил замешательство в обществе. Экспресс демократических преобразований, то быстрее, то медленнее продвигавшийся несколько лет, вдруг резко затормозил: пути перед ним были разобраны. Никто толком не знал, что делать завтра. Мало сказать, что сам Ельцин, стоя во главе государства, прежде не сталкивался со столь консолидированной, уверенной в себе и решительно добивающейся своих целей политической силой. С подобным вызовом не имел дела ни один лидер нашей страны, по меньшей мере с начала 20-х годов прошлого века. Задачи преобразования оказались неизмеримо более трудными, груз исторического наследия и груз сделанных в последние годы собственных ошибок и просчетов — много более тяжелым, а противник — более многоликим, изощренным и коварным, чем все это представлялось в пору демократической весны В сходном положении оказались и демократы, с той разницей, что их представления о себе, стране и мире были еще более, чем у Ельцина, догматическими, поле для маневра — значительно более ограниченным, а их собственное влияние на ход событий сжималось, как шагреневая кожа.

VII Съезд должен был показать и президенту, и демократам, что «время бури и натиска» прошло, что надо осваивать трудную науку маневрирования, а не идти напролом. Но, во-первых, заниматься этим Ельцин не любил и не умел; во-вторых, более жесткой позиции от него требовали многие его сторонники, в том числе его советники; в-третьих, хотя окончательное решение так и не было принято, то, что произошло на Съезде, должно было подталкивать его к выводу о губительности колебаний и уступок. А главное, для сохранения и развития компромисса, нелегко давшегося на Съезде, требовалось, чтобы к тому же стремилась и другая сторона. Агрессивная же оппозиция вообразила, что она чего-то недополучила на Съезде, что успех надо развивать и лишение президента части его полномочий — в пределах ее возможностей. Поэтому VII Съезд открыл цикл боев с еще более острой драматургией.

К сожалению, взвешенный анализ того, что произошло на Съезде, не был проделан. Простое противопоставление «демократы — партократы» доминировало в рассуждениях, звучавших на многочисленных собраниях и конференциях, пронизывала разнообразные издания. Такой подход не позволял осознать усложнившуюся расстановку сил, принципиальные сдвиги, которые меняли лицо и демократического движения, и оппозиции. В ее рядах партийные функционеры лигачевско-полозковского типа постепенно вытеснялись национал-державниками, а также некоторыми вчерашними демократами, пришедшими в парламент на волне противостояния прежней власти и озабоченными признаками авторитарной деформации власти новой. Еще важнее, что демократы продолжали твердить, будто Съезд отражает вчерашний день, не желая признавать объективных сдвигов в положении и сознании широких общественных слоев. Не были разобраны и ошибки президента и самих демократов. Фракция СрП не достучалась до в то время еще широкого политизированного слоя общества и осталась на периферии демократического лагеря.

Замену Гайдара Черномырдиным также нельзя было оценить однозначно. С одной стороны, правительство на какое-то время стало более устойчивым. Нового председателя значительная часть оппозиционеров с большим или меньшим основанием приняла за «своего»⁸³. К тому же правительство еще более ослабило монетаристские вожжи, чем это сделал Гайдар после VI Съезда. С другой, не следует забывать, что при всех ошибках и просчетах гайдаровская команда была лучшим, наиболее квалифицированным и на тот момент менее подверженным коррупции и бюрократизму компонентом всех российских государственных структур⁸⁴.

Демократы осуждали Ельцина за то, что он дважды (12 и 14 декабря) принял компромиссные решения. Ельцин, говорили и писали многие из них, уступил натиску агрессивной оппозиции. Слов нет, хотя президент и отвоевал некоторые утерянные в ходе Съезда позиции, компромиссы эти трудно было считать его достижением. Но привели к ним его собственные неквалифицированные импровизации, неспособность его аналитиков просчитывать последствия таких шагов, которым сам президент впоследствии подберет удачное название «загогулины». В сложившихся условиях новые попытки жестких действий с его стороны могли бы в лучшем случае вернуть уже проигранную 10 декабря ситуацию, а в худшем — спровоцировали бы взрыв и вынесли конфликт на улицу.

В «сухом остатке» Съезда остались смена главы правительства и решение о проведении в апреле референдума. Замена министров не была тотальной и одномоментной, правительство не подпало под контроль ни оппозиции, ни Хасбулатова. Да и любое правительство, останься во главе его хоть Гайдар, оставалось бы скованным в своих действиях на ограниченном социально-экономическом пространстве. Что же касается референдума, то он был главной завоеванной на будущее позицией реформаторов. Вопрос заключался в том, как ею распорядиться. Ельцин и демократы оказались перед выбором одной из двух тактик. На обострение — и тогда перед избирателями надо ставить вопрос о том, какую из двух конфронтирующих ветвей власти они предпочитают, как это сделал Ельцин в своем выступлении 10 декабря. Или на снижение конфликтности — и тогда следовало либо попытаться договориться с Верховным Советом, какие положения новой Конституции будут согласованно вынесены на референдум, либо воспользоваться предоставленным президенту на VII Съезде правом внести в бюллетень собственные, альтернативные предложения по Конституции. Но эти предложения, хотя бы и дискуссионные, надо было бы сформулировать так, чтобы они обеспечивали возможно более широкую базу поддержки и мирный переход.

Исторически VII Съезд завершился проигрышем для всех: для президента и его сторонников, для оппозиции, для поддержавших ее квазицентристов, для всего общества. Из того, что произошло на нем, основные акторы — реформаторы и консерваторы, революционеры белые, красные и коричневые, — сделали для себя одинаковый вывод: уступки противнику ничего хорошего не дают, бороться надо за победу. Поэтому события вскоре же стали развиваться по одному из худших сценариев — хуже мог быть только приход к власти агрессивной оппозиции. Впереди был грозовой год.

Примечания

¹ Фрагмент статьи «Переход к рынку и демократии: три акта российской драмы» (Рос. мониторинг. — 1993. — Вып. 2).

² Основные положения этого раздела изложены в статье, опубликованной в журнале «Полития» (2003. — № 1).

³ Конституционный суд, рассматривая «дело КПСС», объединил два ходатайства: о проверке указов президента РФ о деятельности КПСС и КП РСФСР и о их имуществе, изданных в августе и ноябре 1991 г. и опротестованных рядом депутатов-коммунистов (в том числе И. М. Братищевым, В. И. Зоркальцевым, М. И. Лапшиным, И. П. Рыбкиным, Ю. М. Слободкиным и др.); и встречный иск о проверке конституционности этих партий, поданный депутатами И. А. Безруковым, А. А. Котенковым, О. Г. Румянцевым и адвокатом А. М. Макаровым (Постановление Конституционного суда Российской Федерации по делу о проверке конституционности Указов Президента РФ, а также о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР. 30.11.1992 // Ведомости СНД и ВС РФ. —

1993. — 18 марта. — № 11. — Ст. 400).

⁴ В программном документе фракции были объявлены четыре главных ее принципа, сформулированных Юрием Нестеровым: реформизм, толерантность, конституционность, конструктивность. Координаторами СрП стали Евгений Кожокин, Владимир Лысенко, Юрий Нестеров, Владимир Подопригора и Виктор Шейнис. В нее вошли также Михаил Арутюнов, Анатолий Беляев, Александр Блохин, Александр Гранберг, Сергей Ковалев, Павел Медведев, Владимир Лукин, Валерий Лунин, Олег Попцов, Михаил Сеславинский, Владислав Старков и др. (Четыре принципа фракции «Согласие ради прогресса». 01.12.92. — Архив автора).

⁵ Россия-2000. Современная политическая история (1985—1999 годы). — Т. 1: Хроника и аналитика. — М., 2000. — С. 207.

⁶ Все цифровые данные по фракциям и блокам см.: Седьмой съезд народных депутатов Российской Федерации. Стенографический отчет. — Т. 4. — М., 1993. — С. 286; Парламентские фракции и блоки: Справочник для парламентских журналистов. — М., 1993; Список членов парламентской «Коалиции реформ»; Предложения парламентских фракций ВС РФ по кандидатурам на пост председателя правительства РФ. — Архив автора.

⁷ Собянин А., Гельман Э. Анализ первого дня работы VII СНД РФ 03.12.92; Корпус народных депутатов Российской Федерации. Состав и рейтинги политических позиций. Приложение к отчету «VII СНД России в зеркале поименных голосований». — Архив автора.

⁸ Седьмой съезд... — Т. 1. — С. 29—30.

⁹ Там же. — С. 46—65.

¹⁰ Собравшийся на следующий день совет фракций категорически отверг предложения президента. «Проект внесет еще больший разлад, лучше бы президент отозвал его», — высказал У. Темиров точку зрения республик. «Не просить, а предложить надо президенту отозвать его план», — суетился аграрий Н. Харитонов. Итог подвел «сменовец» И. Муравьев: это вредные, провокационные предложения. Если президент будет настаивать на своем плане, пусть включает его в повестку дня и предлагает внести изменения в Конституцию (Запись заседания совета фракций 02.12.1992. — Архив автора).

¹¹ Седьмой съезд. — Т. 1.— С. 41—42. Стенограмма фиксирует в этом месте «шум в зале», а у меня за спиной кто-то присвистнул.

¹² Там же. — С. 75—79. В доклад Хасбулатова целыми блоками был включен материал, подготовленный группой квалифицированных экспертов из Отделения экономики Академии наук, одного из оплотов консерватизма. «Бесспорно, сильное популистское выступление, рисующее простую и понятную для народных депутатов картину: в России идет борьба между двумя путями развития, один — монетаристский, американский, гадкий, по нему нынешнее правительство пытается тащить страну, другой — социально ориентированный, шведский. Спасительный для России, милый сердцу большинства людей... — иронически комментировал впоследствии это построение Гайдар. — Съезд заворожен. Как все оказывается просто и замечательно! И депутаты в зале многозначительно, с гордостью поглядывают друг на друга: выходит, они вовсе не отраслевые лоббисты, выколачивающие из казны ничем не обеспеченные деньги, и не демагоги, раздающие избирателям невыполнимые обещания. Они — последовательные борцы за установление в России хорошей, шведской модели социализма!» (Гайдар Е. Дни поражений и побед. — М., 1996. — С. 219).

¹³ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 117—135.

¹⁴ «Вульгарная либерализация привела к высвобождению сверхмонопольных монстров, традиций, отношений, систем и связей командной экономики, — писал в 1993 г. Явлинский. — Мы же хотим свободы общества от такой экономики» (Явлинский Г. Уроки экономической реформы. — М., 1993. — С. 94).

¹⁵ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 80.

¹⁶ Там же. — С. 286—287, 290.

¹⁷ Отметив, что «теперь все за реформы», Гайдар показал, за какие реформы стоят депутаты от «Российского единства»: «Нам предлагают в рамках развития реформ отказаться от частной собственности на землю. Нам предлагают остановить процесс приватизации. Нам предлагают заморозить цены и заработную плату. Нам предлагают восстановить Госплан, призвать к порядку много возомнившие о себе бывшие союзные республики, а потом, наверное, построить и лагеря для агентов мирового империализма» (Там же. — С. 304—305).

¹⁸ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 536—542.

¹⁹ Проект закона «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного закона) Российской Федерации — России», внесенный ВС на рассмотрение VII СНД. — Архив автора.

²⁰ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 320; Текст без заголовка на бланке «Народный депутат РФ». — Архив автора

²¹ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 322—332. По ошибке за тайное голосование проголосовали не менее 85 депутатов, занимавших реформаторские позиции, в том числе некоторые лидеры ДР. — Распечатка итогов голосования на VII СНД РФ. 03.12. 1992. — Архив автора.

²² Я распространил тогда в виде обращения к Съезду стихи «шестидесятника XIX в.» Василия Курочкина: «Я нашел, друзья, нашел, / Кто виновник бестолковый / Наших бедствий, наших зол. / Виноват во всем гербовый / Двуязычный, двуголовый / Всероссийский наш орел. / Я сошлюсь на народное слово, / На великую мудрость веков. / Двуголовье — эмблема, основа / Всех убийц, идиотов, воров» (Курочкин В. Стихотворения, статьи, фельетоны. — М., 1957. — С. 14).

²³ В ст. 10 впервые вносилось понятие частной собственности, а в ст. 12 — норма, в соответствии с которой земельные участки могли быть отчуждены (в том числе проданы) их собственниками без изменения целевого назначения независимо от сроков вступления в собственность — местному совету на тех же условиях, на которых земельный участок был предоставлен (это было воспроизведение прежней нормы, но добавлялось: с учетом произведенных на нем затрат), а также физическим и юридическим лицам, но с ограничением (только для ведения подсобного, дачного хозяйства, для садоводства и жилищного строительства). Прежде Конституция устанавливала, что купля-продажа участка не допускается в течение 10 лет со дня его приобретения в собственность, а после того вопрос может быть решен лишь квалифицированным большинством на Съезде либо референдуме. Теперь закон обещал разрешить продажу земель сельскохозяйственного назначения физическим и юридическим лицам через 10 лет, если они были приобретены бесплатно, и через 5 лет, если были куплены (Сборник документов, принятых Седьмым Съездом народных депутатов Российской Федерации. — М., 1992. — С. 27—28).

²⁴ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 507—512.

²⁵ Седьмой съезд. — Т. 3. — С. 47.

²⁶ Против запрета на разжигание социальной розни проголосовали 444 депутата (Там же. — С. 55).

²⁷ Румянцев к этому времени уже заслужил славу «русского Мэдисона» и без тени иронии примеривал на себя этот образ. Впрочем, он, действительно, был главной движущей силой работы над проектом).

²⁸ Проект Конституции Российской Федерации (Сборник материалов). — М., 1992. — С. 88—89.

²⁹ Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 368—398.

³⁰ По инициативе Румянцева в состав рабочей группы на постоянной основе были введены Сергей Булдаев («Суверенитет и равенство»), Анатолий Ковля-гин («Родина»), Ондар Чимит-Доржу («Коммунисты России»), а секретарем стал Иван Федосеев («Россия»), до избрания занимавший высокий пост в иркутском КГБ и не скрывавший своей антиельцинской позиции. Он удивительно вписался в коллектив рабочей группы, внес в ее работу столь недостававшую ей четкость, разумную организацию. Искренне заинтересованный в том, чтобы поскорее довести дело до принятия новой Конституции, он говорил об этом на Съезде, возражая критикам. Я не знаю, что он делал в Иркутске, мы с ним занимали разные политические позиции, но у меня вызывал искреннее уважение этот сдержанный, деликатный человек.

³¹ Сборник документов, принятых Седьмым съездом. — С. 34—35.

³² Седьмой съезд. — Т. 1. — С. 382—383, 398^00; Т. 3. — С. 89—92; Т. 4. — С. 244—245.

³³ Седьмой съезд... — Т. 1. — С. 345—346.

³⁴ Запись встречи Б. Ельцина с советом фракций 08.12.1992. — Архив автора.

³⁵ Эпоха Ельцина. — М., 2001. — С. 254.

³⁶ Седьмой съезд. — Т. 2. — С. 105—106.

³⁷ Там же. — С. 158—161, 184—186.

³⁸ Там же. — С. 124—126.

³⁹ Седьмой съезд. — Т. 3. — С.5—9.

⁴⁰ Там же. — С. 14—16.

⁴¹ Там же. — С. 124.

⁴² Запись встречи группы депутатов с Е. Гайдаром 09.12. 1992. — Архив автора.

⁴³ Как рассказывает Филатов, накануне ночью его вызвали в Кремль, где в кабинете Г. Бурбулиса с участием С. Шахрая и В. Старкова (главного редактора «Аргументов и фактов» — самого тиражного издания) обсуждался план реализации принятого президентом решения (Филатов С. Совершенно несекретно. — М., 2000. — С. 207—208).

⁴⁴ Бессмысленность идеи быстро понял и Гайдар, которому о принятом решении сообщили примерно за час до того, как о нем узнали мы. «Срочно собираю совещание членов правительства, — пишет он. — Еще есть надежда убедить на нем президента не делать непросчитанных ходов. Но нет, сообщают, что он на заседание не приедет, поедет прямо на Съезд. Звонит Г. Бурбулис, информирует: сейчас зайдет Сергей Михайлович Шахрай, принесет документ, вы не удивляйтесь — это полезное дело, правильное решение. Убеждение, что мы и второй ногой — в ведьмин студень, крепнет. Уже хорошо зная Бориса Николаевича, понимаю: пытаться в этот момент удержать его за фалды — абсолютно бесполезно, будет то же самое, только еще хуже» (Гайдар Е. Указ. соч. — С. 229—230).

⁴⁵ Седьмой съезд. — Т. 3. — С. 126—130. Публично обозначенная позиция спикера, конечно, не давала оснований для столь категорической оценки. Но президент был информирован об интенсивной закулисной деятельности, которую в те дни развил Хасбулатов. Работу с податливой частью депутатского корпуса он вел не только непосредственно, но и через прибывших на Съезд председателей региональных советов, которых он собирал в своем кабинете едва ли не в каждом перерыве (Моск. новости. — 1992. — 13 дек.).

⁴⁶ «Видно, я по природе своей плохо приспособлен к терпеливому ожиданию, к хитрой, скрытой борьбе, — комментировал Ельцин позднее свою эскападу на VII Съезде. — Как только ситуация обнажается с полной ясностью — я уже другой человек. Это и хорошо. И плохо, наверное». Однако критического переосмысления своей акции ему хватило лишь на то, чтобы признать «неверным решением» собственный выход из зала (Ельцин Б. Записки президента. — М.,

1994. — С. 304). Этот шаг, а следовательно, и призыв к сторонникам последовать за ним были очень уж элементарным просчетом, свидетельствовавшим о том, что президентские аналитики либо не умели считать, либо не были услышаны. Но ошибочной, на мой взгляд, была вся игра.

⁴⁷ Седьмой съезд. — Т. 3. — С. 131. Бабурин тут же выразил «признательность тем членам “Демократической России”, которые остались в зале и за столом президиума» (Там же. — С. 132).

⁴⁸ Правда, Н. Рябов призвал не торопиться с принятием такого предложения, и Исаков согласился, что это «преждевременно» (Там же. — С. 134, 140). Можно, однако, не сомневаться, что оно было бы пущено в ход, чтобы снизить кворум, если бы требуемого числа депутатов в зале не оказалось. Ведь именно так и произошло на так называемом Х Съезде.

⁴⁹ Предложение было принято 665 голосами против 82 при 22 воздержавшихся (Там же. — С. 137, 141).

⁵⁰ Там же. — С. 139, 160.

⁵¹ Там же. — С. 165—167. Эту мысль от имени четырех фракций тут же подхватил депутат Ребриков, потребовавший принять меры, исключающие выезд из страны Бурбулиса, Козырева, Попова, Собчака, Полторанина и др. (Там же.— С. 198).

⁵² «Неудачная поездка на АЗЛК стала для Ельцина своего рода уроком и рубежом в его публичной работе, — комментируют этот эпизод помощники президента. — Он понял, что этап “хождения в народ” миновал» (Эпоха Ельцина... — С. 251).

⁵³ «Мне, — жаловался Хасбулатов, — как пескарю на сковородке, приходится крутиться на заседаниях Верховного Совета. Я делаю все для того, чтобы быть верным закону и Конституции, чтобы не позволять превратить в “половую тряпку” Верховный Совет и Съезды и в то же время выводить Президента из-под ударов» (Седьмой съезд. — Т. 3. — С. 160—164; Т. 4. — С. 83—84, 159—160, 204—205, 221—222).

⁵⁴ Проводя эту поправку «сменовца» Олега Плотникова, Хасбулатов был виртуозен. С одной стороны, взывал к чувству самосохранения депутатов: «Пусть уж сам Съезд думает. Если Съезд не думает о своей защите. Имейте в виду: демократия, представительные органы власти не имеют никакого оружия, кроме закона. Исполнительная власть имеет все, что нужно». С другой стороны, демонстрировал уважение и доверие Ельцину: «Наш Президент не собирается всего этого делать. В это я верю. Я уверен, что нам никогда не придется заниматься этим делом. Слишком много времени уделяем смакованию этого — отрешение — не отрешение. Хватит этим, по-моему, не очень приличным делом заниматься» (Седьмой съезд. — Т. 2. — С. 192—195; Т. 3. — С. 63—67).

⁵⁵ Спокоен и рассудителен Хасбулатов был на встрече с активом нашей фракции, хотя за каждым его словом сквозила обида. В этом разговоре, зная, что следом за тем мы будем встречаться с Ельциным, он продолжал решать свою главную задачу. Я кое-что сделал, чтобы конституционные поправки не прошли в кабинах, объявил он и поведал, что при тайном голосовании подал свой голос за Гайдара: он талантливый человек, но при всем моем и вашем желании с его утверждением на Съезде ничего не получится, ибо депутаты голосовали против стоящей за ним шайки Бурбулиса. Скажите Б. Н., чтобы он не настаивал: Съезд отвергнет — будет хуже...». (Запись встречи актива фракции СрП с Р. Хасбулатовым 10.12.1992. — Архив автора). Даже если Хасбулатов сказал правду, его голос, поданный в кабине, потерялся среди сотен других. А просьбу Ельцина о публичном выступлении за Гайдара он не выполнил.

⁵⁶ При обсуждении вопроса о ротации ВС 11 декабря Хасбулатов бросил пробный шар: несколько председателей комитетов и комиссий, сказал он, сбежали вчера из зала. Съезд должен высказаться, следует ли их оставить председателями и членами ВС (Седьмой съезд. — Т. 4. — С. 31). Заменой неугодных послушными людьми спикер займется в следующем году.

⁵⁷ Седьмой съезд. — Т. 3. — С. 203—204.

⁵⁸ Экспресс-опрос ВЦИОМа, на который он сослался в разговоре, как будто бы показывал и одобрение его демарша, и превосходство его рейтинга на рейтингом Хасбулатова и Съезда (Эпоха Ельцина... — С. 250).

⁵⁹ Запись встречи актива фракции СрП с Б. Ельциным 11 декабря 1992 г. — Архив автора. Некоторые фрагменты иной записи этой встречи, которые воспроизводит В. Костиков, могут создать искаженное впечатление: получается, будто Ельцин просто отчитывал своих колеблющихся сторонников. Неточно и его утверждение, что фракция СрП осталась в зале (Костиков В. Роман с президентом. — М., 1997.— С. 150—152).

⁶⁰ Президента на переговорах представляли Гайдар, его заместитель Шахрай, секретарь Совета безопасности Скоков, министр обороны Грачев, глава администрации Московской области Тяжлов, а депутатский корпус — вице-спикеры Яров и Рябов, председатель ВС Карелии Степанов, президент Якутии Николаев, председатель Архангельского облсовета Гуськов, депутаты Шорин и Травкин. Работу комиссии с президентской стороны возглавлял Гайдар, с парламентской — Рябов. Хасбулатов не включил в делегацию «ястребов», заинтересованных лишь в разжигании скандала. Пока соглашение дорабатывалось, выступили представители всех фракций. Чаще других звучали три предложения: сразу же принять закон о правительстве, назначить премьера и не проводить референдум.

⁶¹ Седьмой съезд. — Т. 4. — С. 191—193.

⁶² Там же. — С. 194, 301—303. Постановление предусматривало также, что заполнение вакансий в Конституционном суде откладывается до принятия новой Конституции, а обязанность президента согласовывать назначение и смещение глав администраций с местным советом — до новых выборов в эти советы. За постановление проголосовал 541 депутат, против — 98, воздержались 67.

⁶³ Разъяснение Конституционной комиссии. 12.12.1992. — Архив автора.

⁶⁴ Седьмой съезд. — Т. 4. — С. 197—198.

⁶⁵ Костиков В. Указ. соч. — С. 148—149.

⁶⁶ Там же. — С. 147.

⁶⁷ Запись на собрании «Коалиции реформ» 11.12.1992. — Архив автора.

⁶⁸ Запись на заседании III съезда «Демократической России» 19—20 декабря 1992 г. — Архив автора.

⁶⁹ Седьмой съезд. — Т. 4. — С. 215, 216, 223, 228—229.

⁷⁰ Там же. — С. 217, 218, 222—224.

⁷¹ Предложения парламентских фракций ВС РФ по кандидатурам на пост председателя правительства РФ. — Архив автора.

⁷² На трибуну был приглашен только Каданников, который на этом заседании подписал себе приговор, сказав, что главная линия правительства «совершенно правильная», что у него «совершенно нет опыта работы на государственном уровне» и что председателем правительства должен быть Гайдар (Седьмой съезд. — Т. 4. — С. 257).

⁷³ Там же. — С. 260—261.

⁷⁴ Ельцин Б. Указ. соч. — С. 298.

⁷⁵ Результаты тайного голосования через электронную систему были таковы: за Черномырдина проголосовал 721 депутат, против — 172, воздержались 48 (Седьмой съезд. — Т. 4. — С. 264). Выбор Ельцина был в значительной мере предопределен рекомендацией Гайдара, который не согласился сам снять свою кандидатуру («так как не уверен в том, что политика реформ будет продолжена преемником»), но сказал, что из двух оставшихся Скоков неприемлем, а в пользу Черномырдина говорят его деловые и человеческие качества: «.был человеком исполнительным, в общеэкономические вопросы не встревал и, на мой взгляд, неплохо справлялся со своими обязанностями, В премьеры, расталкивая других руками, не рвался и с самого начала сказал, что если будет необходимо, снимет свою кандидатуру» (Гайдар Е. Указ. соч. — С. 234—235). Примерно в те же часы, когда Ельцин встречался с Гайдаром, Чубайс, беседуя с группой демократических депутатов, иронизировал: «Виктор Степанович непрестанно задает нам вопрос “Когда отзывать свою кандидатуру?”».

⁷⁶ Запись встречи Гайдара с группой депутатов 14.12.1992. — Архив автора.

⁷⁷ Исаков В. Госпереворот: Парламентские дневники 1992—1993. — М.,

1995. — С. 218.

⁷⁸ Ельцин Б. Указ. соч. — С. 296—297.

⁷⁹ Гайдар Е. Указ. соч. — С. 233.

⁸⁰ Рос. газ. — 1993. — 9 янв.

⁸¹ Эпоха Ельцина. — С. 253—254.

⁸² Записи на заседании III съезда «Демократической России» 19—20.12. 1992. — Архив автора.

⁸³ Лидеры «Российского единства» на пресс-конференции 17 декабря заявили об условной поддержке правительства Черномырдина.

⁸⁴ Когда я об этом сказал, политолог Виктор Кувалдин заметил: если правительство Гайдара — лучшее, что у нас есть в структурах власти, то бедная Россия! (Запись на Ученом совете ИМЭМО РАН. 15.01.1993. — Архив автора). К несчастью, это не было полемическим преувеличением.

часть 5

1993. ГРОЗОВОЙ ГОД

Сложные проблемы всегда имеют простые, легкие для понимания, неправильные решения. Закон Гроссмана

В начале года выдалось несколько свободных дней. Я взял с полки книгу, давно прочитанную, к которой потянуло, из которой забылось все, кроме сюжета и нескольких запавших в память сцен. Выбор был не случаен: это был «Девяносто третий год» Гюго. То, что вершилось 200 лет назад во Франции, казалось, готово повториться здесь, в России. Праздник всеобщего братства, ликующие толпы парижан на развалинах сдавшейся Бастилии были в прошлом, а на смену через четыре года пришли голодные очереди у закрытых лавок, одичание и озверение, сменявшие друг друга трибуны, бессильные справиться с силами, которые вышли на поверхность, доносы и казни. Все это — неотвратимый путь великих революций?

Два символа, два разноликих зла столкнулись друг с другом на страницах знаменитого романа — средневековая башня Тург, старинное страшное обиталище феодалов в Вандее, и воздвигнутая рядом с нею гильотина. «Это страшилище, эта каменная громада была величественна и гнусна, но плаха с треугольником была хуже. Развенчанное всемогущество трепетало перед

всемогуществом новоявленным. Историческое преступление взирало на историческое возмездие. Былое насилие тягалось с сегодняшним насилием; старинная крепость, старинное страшное обиталище сеньоров, в стенах которого звучали вопли пытаемых, это сооружение, предназначенное для войн и убийств, ныне непригодное ни для жилья, ни для осад, опозоренная, поруганная, развенчанная груда камней, столь же ненужная, как куча золы, мерзкий и величественный труп, эта хранительница ужасов минувших столетий смотрела, как наступает грозный час живого времени. Вчерашний день трепетал перед сегодняшним днем; жестокая старина лицезрела новое страшилище и склонялась перед ним; то, что стало ничем, глядело сумрачным оком на то, что стало ужасом; видение всматривалось в призрак»¹.

Ассоциации казались слишком навязчивыми, аллюзии — чрезмерно прозрачными. Ведь столетия, пел Александр Галич, — пустяк. Неизбежна ли гильотина, чтобы уйти от старой, сталинской и послесталинской империи? Или, того хуже, гильотина станет орудием реванша и башня будет воздвигнута вновь? Видения и призраки заполняли не открывшееся еще пространство начавшегося года.





Содержание раздела

---

---

Главная сайта

---