Глава 5. КПСС: завершение векового пути
Партия Ленина, партия Сталина —Мудрая партия большевиков!
Василий Лебедев-Кумач
Тот, кто одной ногой стоит в могиле, пытается возможно тверже укрепить вторую ногу на земле.
Джонатан Свифт
РЕТРОСПЕКТИВА: ИСТОРИЧЕСКИЙ ПУТЬ
Согласно официальной партийной историографии, коммунистическая партия в России—СССР просуществовала около века. Исходная точка — 1898 г., если признать историческую преемственность РСДРП — РКП(б) — ВКП(б) — КПСС. Считалось, что все это была одна и та же партия, хотя и претерпевшая некоторые превращения. Более пристальный и критический взгляд позволяет обнаружить моменты, когда организация существенно изменялась. Разрывы несложно заметить уже в начале пути: в 1903 г., когда партия была воссоздана иными людьми и на иных основаниях1, в 1912—1917 гг., когда произошел «развод» с меньшевиками и европейской социал-демократией. Не следует, однако, упускать из виду, что речь идет об относительно немногочисленных конфликтовавших меж собой группах, идеологи которых почти все время жили в эмиграции и база которых внутри страны, за исключением коротких периодов, была крайне ограниченной.Подлинная история большевистской партии начинается в 1917 г., когда она становится массовой и превращается в серьезную общественную силу. Это была тогда партия революционная, вознамерившаяся не только смести прежнее государство, но и переделать все устои общественной жизни, культуры, быта. Партия интернациональная, рассматривавшая Октябрьскую революцию как начало и базу развертывания мировой революции. Партия, фанатично увлеченная утопической идеей, действовавшая, как сказал поэт, «во имя блага и свершенья надежд несбыточных земли; во имя веры в положенья трех скучных книжек, что прочли»2.
К 1927 г. в партии была искоренена любая открытая оппозиция, к началу 30-х — заведено единомыслие и завершен процесс создания централизованной, строго иерархичной партии-государства, вождь которой не постеснялся уподобить ее ордену меченосцев. Прежнее ядро партии — и предреволюционное, и первых постреволюционных лет — было сначала растворено в массе постоянно пополнявших ее, несмотря на периодические чистки, новых членов, а затем физически истреблено в ходе «большого террора», волны которого накатывались одна на другую. В результате уже в 40—50-х годах партия была иной почти во всех отношениях: консервативной, сменившей интернационализм на «советский патриотизм» и ориентированной на решение сугубо прагматических задач.
Главное же, она перестала быть партией в общепринятом смысле. Идеологически ее стало возможно разворачивать под любую идеологию, в том числе разительно отличную от исходной, говоря конкретно — великодержавного империализма, а под конец — и лицемерного государственного антисемитизма. Политически — выстраивать так, что не только партийная масса, но и партийная номенклатура, а в критических ситуациях даже члены политбюро были отстранены от формирования курса и принятия важнейших решений. Организационное ее построение точнее всего выражала оруэлловская модель внешней и внутренней партии с очень жесткими правилами поведения и критериями рекрутирования кадров из первой во вторую, с режимом бюрократической субординации.
Такая партия, хотя она и вобрала в себя почти весь социальный актив общества, была в принципе нереформируема. Парадокс же заключался в том, что импульсы некатастрофического транзита в сложившихся условиях могли исходить только от партии. Горбачев это хорошо понимал: «...шансы на успех “перестроечное движение” могло иметь только при условии, что оно зародилось именно в партии. Выступи с подобной инициативой любые другие официальные или неофициальные образования, она была бы обречена на неудачу, отторгнута “политическим ядром” общества, принята за диссидентское покушение на существовавший порядок»3.
Здесь, однако, необходимо сделать три оговорки. Во-первых, в такой партии импульсы «перестроечному движению» могли прийти не просто изнутри партии, а только с вершины иерархической пирамиды. В любом ином случае они были бы задавлены в зародыше. Во-вторых, существовавшая система зашла в тупик, была обречена исторически. Невозможно сказать, как долго она бы еще просуществовала, но если бы реформу не начали сверху, развитие могло бы пойти по румынскому или югославскому варианту. Система пришла бы к концу и намного раньше, если бы были реализованы безумные сталинские планы вторжения в Западную Европу, но цена такого исхода, вероятно, была бы во много раз выше цены, которую германский народ заплатил за освобождение от гитлеризма.
В-третьих, начиная перестройку, Горбачев и его ближайшие сторонники, конечно, не отдавали себе отчета в том, на что они замахнулись и каковы будут последствия реформ. Они не ведали, что творили, и это оказалось во благо: иначе, своевременно поняв, что преобразования выводят наше общество за рамки «социалистического выбора» (приверженность которому декларировал и последний программный документ КПСС, одобренный на XXVIII съезде), они либо сами бы отступили, либо были бы сметены. Принципиальное отличие Горбачева и его команды от «группы или слоя потенциальных реформаторов», которых «партия постоянно генерировала»4, заключалось в том, что все предшествовавшие попытки реформ завершались выкидышами, а в 1987—1989 гг. незаметно для их инициаторов была пройдена критическая черта, точка невозврата. Сохранение КПСС в том виде и составе, в каком она подошла к 1990 г., оставалось лишь вопросом времени. Теперь уже — небольшого времени. В партии стали стремительно разворачиваться процессы, разваливавшие ее изнутри.
НА ПУТИ К ПОСЛЕДНЕМУ СЪЕЗДУ
В 1989 г. вслед за повсеместно прораставшими неформальными организациями начали возникать объединения партийцев, не предусмотренные уставом. Сначала это были партийные клубы, объединявшие людей не по месту работы или жительства, а по взглядам, по политической позиции. Наиболее заметным и жизнеспособным из них стал Московский партийный клуб «Коммунисты за перестройку», который был учрежден в мае 1989 г. Клуб «приютил» Севастопольский райком партии Москвы, возглавлявшийся Алексеем Брячихиным. Это был неординарный шаг: на происходившем в июне пленуме московского горкома коллега Брячихина, секретарь Перовского райкома Валерий Шанцев, в недалеком будущем — дублер Лужкова, потребовал «вычистить из партии коммунистов — членов неформальных объединений, которые используют нашу трибуну и наш авторитет для протаскивания своих идей и мыслей»5.«Идеи и мысли» московских партклубовцев поначалу были довольно сдержанными по календарю демократической весны 1989 г., хотя и рвали с окаменевшими партийными традициями. Они требовали досрочного созыва XXVIII съезда, выборов делегатов на альтернативной основе прямым тайным голосованием по платформам. Чуть позже были сформулированы общеполитические цели: власть — Советам, отмена 6-й статьи Конституции, политический плюрализм, подчинение аппарата — партии, создание прессы партийных организаций, а не партийных комитетов. В августе партклуб призвал к созданию «Демократической платформы КПСС» — по существу, фракции, хотя любая фракционность у большевиков была табуирована со времен X съезда (1921 г.). Вслед за тем, учитывая польский опыт, клуб призвал к созданию в партии горизонтальных структур, выведенных из структуры так называемого демократического централизма, всецело контролируемой аппаратом.
Разрозненные попытки поставить разраставшееся движение под свой контроль предпринял и сам аппарат. Так, в конце ноября 1989 г. в академическом пансионате под Звенигородом была проведена конференция партийных организаций системы Академии наук, собравшая около 300 участников и оплаченная вскладчину ЦК, МГК КПСС и академическими институтами. Конференция обсуждала тезисы к платформе партии и предложения по проекту нового устава. Некоторые формулировки рассматривавшихся на конференции документов по недавним представлениям можно было бы трактовать как «ревизионистские», но почти все «священные коровы» — идеология марксизма, социалистический выбор, движение к коммунизму как стратегическая цель, примат общественной собственности на средства производства, политическое и идеологическое лидерство КПСС — оставались на почетных местах. В проекте устава самыми революционными нововведениями были замена «демократического централизма» «демократическим единством» и допущение «фракций меньшинства в рамках программы и устава». На конференции, в особенности в ее редакционных комиссиях, разгорелись жаркие споры.
В ответах на распространенную социологами анкету 2/3 участников высказались за переход к многопартийной системе и допущение фракций в партии, а 83,5% — за отмену статьи 6 статьи Конституции. Но атмосфера всего этого действа, вымученные формулировки одобренных документов, прошедшие через горнило согласований, а главное — способность участников реализовать принятые решения на практике разительно отличались от организовавшихся на инициативной основе академических структур, которые за несколько месяцев до того добились победы «сахаровского списка» на выборах в союзный парламент. И все же нетрадиционная форма самоорганизации, которая была явлена на этой конференции, могла стать прообразом переструк-турирования партии, высвобождения живой ее части из-под пяты аппарата, научившегося подчинять любую низовую инициативу своей воле. В перспективе, возможно, в КПСС могли бы появиться сначала горизонтальные структуры на профессиональной основе, а затем — и фракции на базе реальной идейной близости. Кульминацией конференции было выступление члена политбюро, члена-корреспондента АН Вадима Медведева. Выступать перед разгоряченными людьми, трудно находившими общий язык меж собой, выстраивать какую-то линию согласия, с чем он приехал на конференцию, Медведеву было нелегко. Возможно поэтому, отвечая на главный вопрос: «Что должна сделать наша конференция для прямых выборов на партийный съезд, для реализации других своих предложений?» — он дал уклончивый ответ: обсудить и направить в ЦК6.
В январе 1990 г. на учредительной конференции партийных клубов была образована «Демократическая платформа в КПСС». Конференция, происходившая в клубе Московского авиационного института, стала заметным событием в политической жизни. В ней участвовали 494 делегата, представлявшие 59 тыс. коммунистов из 102 городов 13 союзных республик (правда, лишь 175 делегатов подписали итоговую декларацию), более 800 гостей, множество советских и иностранных корреспондентов. В центре внимания были выступления организаторов конференции — сопредседателей Московского партийного клуба Владимира Лысенко и Игоря Чубайса, ректора Московской партшколы Вячеслава Шостаковского, союзных депутатов Юрия Афанасьева, Гавриила Попова, Сергея Станкевича и других. На конференции выявился заметный разброс точек зрения. Наша цель, говорил Лысенко, добиться большинства на XXVIII съезде и победить, а если не получится — организовать новую партию. Более скромную задачу ставил Попов: создать механизм фракций, а съезд должен обеспечить представительство меньшинств. Еще более осторожную позицию занял Шостаковский. «Уместен ли раскол партии в нынешней ситуации? — спрашивал он. — У нас не хватает политической культуры, терпимости, правового обеспечения, нет гарантий политической стабильности». Тем не менее делегаты были довольно единодушны в том, что КПСС должна стать не «авангардной», а парламентской партией и что выборы на съезд должны проводиться по платформам, а не, как сказал Попов, подобно устройству зоопарка: от каждого вида по представителю 7.
Активизация демократических процессов в партии подтолкнула к самоорганизации и тех сторонников социалистических и консервативных воззрений, которые усматривали в деятельности генерального секретаря и политбюро покушение на незыблемые устои. В марте—апреле 1990 г. на базе Московского центра независимых марксистских исследований и Федерации марксистских партийных клубов (в частности коммунистической секции, отколовшейся от московского партклуба) возникла Марксистская платформа в КПСС. Ее лидеры — научные работники А. Бузгалин, А. Пригарин, А. Колганов и др. — попытались совместить марксистскую ортодоксию с отмежеванием от сталинизма, критику буржуазно-либерального и социал-демократического склонения в КПСС с поддержкой демократического развития в стране и партии. Зафиксированные в документах
Марксистской платформы очертания партийной реформы мало отличались от того, на чем настаивали сторонники «Демократической платформы в КПСС»8.
Марксистская платформа рекрутировала свой актив преимущественно из среды научной и инженерно-технической интеллигенции и насчитывала, по экспертным оценкам, 10—15 тыс. сторонников. В большинстве случаев она занимала цивилизованные политические позиции9, критиковала партийное руководство за эклектизм и утрату политической инициативы, подчеркивала, что в ходе преобразований в первую очередь должны учитываться интересы незащищенных социальных слоев, и пыталась наладить взаимодействие с Демплатформой.
Послабления в партийной дисциплине позволили сорганизоваться и фундаменталистам. В июле 1989 г. в Ленинграде прошел съезд, учредивший Объединенный фронт трудящихся (ОФТ), среди организаторов которого были Вениамин Ярин, рабочий с Урала, депутат СНД СССР, отличившийся на Съезде резкой критикой «перестройщиков», но утративший оппозиционность, когда Горбачев позднее ввел его в состав Президентского совета; экономист Алексей Сергеев (на президентских выборах 1991 г. он выступит в паре с Макашовым), ортодокс Ричард Косолапов, удаленный Горбачевым с ключевого поста главного редактора «Коммуниста», и др. ОФТ был формально беспартийным образованием. В преддверии российских выборов, в январе 1990 г. на II съезде ОФТ было создано Движение коммунистической инициативы (ДКИ). В апреле, июне и октябре в три этапа прошел инициативный съезд коммунистов России. Устроители съезда заявили, что никакой особой платформы в КПСС они не имеют, но по всем основным вопросам противостояли не только демократам, но и партийному руководству, выступая за «авангардную» роль партии, против «приоритета общечеловеческих ценностей» над классовыми, против «единства марксистов с извратителями марксизма». «Инициативщики» объявили, что перестройка носит антисоциалистический и антирабочий характер, и в качестве позитивной программы предложили возродить большевистский характер партии и вернуться к доперестроечным способам решения общественных проблем 10.
Еще более агрессивно заявили о себе «Единство — Всесоюзное общество за ленинизм и коммунистические идеалы» во главе с небезызвестной Ниной Андреевой, созданное еще в мае 1989 г., и Большевистская платформа. Апология Сталина и сталинизма, яростные атаки на перестройку, на так называемую пятую колонну, на «гнилые пацифистские подкопы» под Вооруженные силы, на «концепцию перехода к рынку» даже в версии союзного правительства — таков был примитивный идейный арсенал этого ответвления сходящей с исторической арены партии. В отличие от других внутрипартийных образований это направление осталось практически незаметным и известность получило лишь в силу интереса некоторых СМИ к политической экзотике 11.
Следует подчеркнуть, что преобладающая часть партийногосударственной номенклатуры, разделяя во многом взгляды ортодоксально-коммунистических образований, не спешила поддержать их открыто. Расчет был на то, что удастся тем или иным способом сохранить «тройную монополию: монополию КПСС на власть в стране; монополию верхушки партийной иерархии на власть внутри партии; монополию верхних звеньев партаппарата на формирование идеологических приоритетов и стандартов концептуального мышления, обязательных для всех остальных членов партии»12. Предполагалось, что «марксисты» и маргиналы уравновесят натиск со стороны «Демократической платформы» и при таком раскладе сил консервативная бюрократия, находясь по видимости в центре, сохранит роль арбитра. Однако ход событий все очевиднее подрывал эти расчеты и заставлял консерваторов более явно определять свою позицию по отношению и к активистам «Демократической платформы», на которых вскоре были обрушены партийные репрессии13, и к самому «архитектору перестройки».
ФЕВРАЛЬСКАЯ ПЛАТФОРМА
5—7 февраля 1990 г. состоялся Пленум ЦК КПСС, который принял, наконец, давно ожидавшееся решение о приближении даты XXVIII съезда на несколько месяцев. На утверждение пленума была представлена платформа «К гуманному, демократическому социализму», которую впоследствии, после некоторой доработки съезд утвердил в качестве программного заявления14. Принятый документ, а также доклад Горбачева на пленуме, в котором были предметно перечислены «священные коровы», от которых теперь было рекомендовано отступиться, признание, что политическое развитие приведет к образованию иных партий, обещанный отказ от конституционного узаконения «авангардной роли» КПСС, постановка вопроса о введении института президентства, проектируемый уход «от преимущественно должностного принципа формирования ЦК» и т. д.15 — все это представляло очередной этап в развитии «революции сверху», самый значительный шаг после XIX партконференции. Самое название документа — обращение к термину «демократический социализм», на который годами выливались ушаты бессодержательной и глупой критики, — было знаменательно.«...Там оставались многие рудименты псевдосоциалистиче-ских положений, больше похожих на ритуальные заклинания, чем на что-то существенное, — вспоминает Александр Яковлев. — Но если вчитаться в текст доклада и Платформы, то можно легко увидеть, что перечень постулатов, от которых партия должна отказаться, мало что оставлял от привычных принципов советского социализма»16. Все это было бы действительно замечательно, если бы было сказано за 2—3 или хотя бы за год до того. Развитие событий продолжало обгонять идейную и политическую эволюцию партии. Одобрение документа было буквально-таки навязано партийной верхушке, изготовившейся к контратаке и, следовательно, не отражало ее действительной ориентации. К тому же, как уже давно повелось в этой партии, существовал немалый разрыв между декларациями и реальным политическим курсом. Поэтому решения пленума вызвали довольно суровую и, может быть, односторонне заостренную оценку со стороны демократов. Воспроизведу здесь набросок, написанный мною по горячим следам
событий 17.
Продвижение, которое обозначила Платформа ЦК КПСС к 28 съезду, можно оценить в двух измерениях. По сравнению со всеми предшествующими партийными документами без исключения — это значительный шаг вперед. Платформа не только торжественно отреклась от «нетерпимости к иным взглядам и идеям», которая сопровождала большевизм на протяжении всей его истории, но и содержит немало положений, совпадающих или близких к тому, что было сказано в ранее опубликованных программах избирательного блока «Демократическая Россия» и «Демократической платформы в КПСС».
Но, претендуя на авангардную роль, партия в лице ее официальных инстанций отстает от времени, и Платформа, к сожалению, — документ, откликнувшийся, скорее, на вчерашний, чем на сегодняшний и тем более на завтрашний день. Партия, наконец-то, предлагает отменить статью 6 Конституции. Но пока не дан ответ: почему простое политическое благоразумие, не говоря уже о принципиальных соображениях, не подсказало, что с этим балластом следовало расстаться задолго до того, как уступка была буквально-таки вырвана. Практически, конечно, статья 6 мертва, но ее метастазы сохранились в нашей политической системе: дважды и трижды персонально обновленный аппарат, озабоченный предстоящими выборами на съезд, продолжает блокировать демократический процесс.
Справедливо, что «сейчас кардинальный вопрос — темпы начатых преобразований», но вещи надо называть своими именами. Затяжка реформ грозит не просто «негативными последствиями для народа» — таких последствий мы уже хлебнули сполна, — а экономической катастрофой и большой кровью.
Трагедию, думаю, еще можно предотвратить, но запас времени тает на глазах, ибо и социальные, и экономические процессы становятся все более неуправляемыми и непредсказуемыми.
Что же предлагает Платформа, призванная заменить Программу партии, которая была принята всего 4 года назад и уже безнадежно устарела? (Впрочем, наша партия привыкла десятилетиями жить без какой бы то ни было программы — был бы документ, верно намечающий ближайшие ориентиры.) Опубликован проект, судя по которому, прогрессисты чуть не перетянули канат у консерваторов. Но общественный кризис развивается слишком быстро, чтобы можно было ограничиваться во многом неплохими, но очень общими и никого ни к чему не обязывающими формулировками.
Мы так долго искореняли и так недавно признали рынок, что гибридный термин «планово-рыночная экономика», наш социалистический тяни-толкай, вроде бы демонстрирует позитивный теоретический сдвиг. Остаются, однако, открытыми коренные вопросы. Где все-таки должны располагаться основные экономические регуляторы: на стороне плана или рынка? Кто и как станет определять «точную меру и методы» централизованного планового воздействия? Предлагается ли вести дело к полноценному и универсальному современному рынку (включая, разумеется, рынки капитала и рабочей силы)? Как будет оплачиваться труд: по «его количеству и качеству» или по конечному результату, то есть по тарифно-квалификационным справочникам, разработанным в Госкомтруде, или по законам рынка? Не слишком ли далеко пошли реформаторы навстречу консерваторам, исключив из первоначального проекта понятие частной собственности, без которой нет современной развитой экономики? И самое главное, в Платформе ни слова не сказано, как, в какие сроки предполагается осуществить переход, какие при этом надо иметь экономические и социальные амортизаторы, которые позволят смягчить его тяготы.
Главная политическая новелла проекта — учреждение поста президента. В принципе сильная президентская власть совместима с развитым парламентаризмом, а в наших условиях она могла бы стать полезным противовесом негласной власти политбюро и консервативным силам на Съезде народных депутатов России. Быть может, острота наползающих одна на другую кризисных ситуаций подталкивает к скорейшему созданию мощного государственного института быстрого реагирования. Но надо вполне отдавать себе отчет в том, насколько опасно усиление исполнительной власти при отсутствии подлинного парламентаризма, институционализированной политической оппозиции, многопартийной системы, разработанной процедуры импичмента.
Наконец, партия. Надо оставаться в мире иллюзий, чтобы характеризовать нынешнюю партию как «союз единомышлен-ников-коммунистов». Наша партия давно уже многопартийна идеологически. «Баррикады перестройки» не столько отделяют партию от ее критиков «слева» и «справа», сколько расчленяют самую партию. Члены партии конкурируют друг с другом на выборах — и это конкуренция не столько лиц с их достоинствами и недостатками, сколько фактически уже оформившихся платформ.
Правда, М. С. Горбачев доказал, что он контролирует положение в ЦК, как он это делает перед лицом миллионов телезрителей на Съезде народных депутатов. Наши «вечно вчерашние», развернувшие на Пленуме ЦК яростную атаку на курс реформ, в конечном счете проголосовали единодушно, как они это привыкли делать не раз, за реформаторскую платформу. Можно, однако, не сомневаться, как эти вандейцы будут осуществлять принятые решения, каким образом будут готовить XXVIII съезд и какую нагнетать вокруг него политическую и моральную атмосферу. Поэтому вопрос теперь уже не в том, разойдутся ли сложившиеся в партии течения, а в том, когда это случится и где пройдет главная линия размежевания: левее или правее центра.
Уйдут ли «межрегионалы» и сторонники «Демократической платформы»? Или события развернутся по венгерскому варианту: центр и левые (при сохранении немаловажных различий между ними внутри партии) пойдут вперед, а консерваторы останутся отстаивать свои «принципы»? По крайне мере, на данном этапе второй вариант мне кажется наименее болезненным и наиболее конструктивным и для партии, и для общества.
Между тем Платформа затушевывает этот реальный процесс размежевания, претендуя на консолидацию разнородных и враждебных друг другу сил, которые консолидировать нельзя и не надо. В жертву фантому мнимого единства нельзя больше приносить темпы и радикальность преобразований, без которых не выживут ни партия, ни возрождающееся гражданское общество, ни демократия в нашей стране.
На крутых исторических поворотах самоубийственно строить стратегию, полагаясь на то, что события будут развиваться по намеченному плану и только по лучшему варианту. В Восточной Европе компартии и созданные ими режимы рухнули в одночасье, как только стало ясно, что за ними не стоит грубая сила. Между тем к политической деятельности в условиях многопартийности не готовы не только официальные структуры партии, но и ее левые силы.
В историческом споре между социал-демократами и коммунистами, которым открылся XX век, конец века в мировом масштабе подводит итог в пользу социал-демократии. Если мы не хотим, чтобы события в близком будущем развернулись по румынскому или того хуже — китайскому образцу, социал-де-мократизация партии — единственный путь. Опубликованная платформа — слишком робкий и неопределенный шаг в этом направлении.
К сказанному можно лишь добавить, что на пленуме выступил Ельцин. Он отметил, что предстоящий съезд оставляет партии последний шанс, и оценил представленный проект так: «...в целом складывается впечатление, что его писали две руки: правая и левая. И делалась постоянная попытка как-то их примирить, идя на уступки то той, то другой...». Он выдвинул десять предложений, большинство из которых не было принято во внимание. Среди них были: отказаться от демократического централизма и заменить его общедемократическими принципами; отказаться от аппарата как инструмента власти, передать управление в партии выборным органам и советам секретарей первичных парторганизаций; перейти к многопартийности; признать разнообразие позиций, течений, платформ и самостоятельность фракций, которые формируют руководящие органы пропорционально их численности; перейти на горизонтальную структуру в партии; провести выборы на съезд по платформам и т. д.18 Однако его выступление было заглушено хором голосов, звучавших совершенно иначе19.
И все же пристойный декорум был соблюден. Могло показаться, что машина движется по накатанной колее, а водитель продолжает искусно лавировать. Неожиданно, однако, режим послушания был нарушен: процесс консолидации в партии сил, противостоящих реформаторам, дал выброс на консервативном фланге. Он нашел выражение в создании Российской компартии.
КОНТРУДАР ФУНДАМЕНТАЛИСТОВ
19 июня, за три дня до окончания I СНД России, открылась конференция делегатов, избранных на XXVIII съезд от российских регионов. На второй день конференция провозгласила себя Учредительным съездом компартии РСФСР, которая дотоле отдельно, наряду с компартиями других союзных республик, не существовала. Это решение было подано как восстановление исторической справедливости.Проблема статуса российских партийных и государственных структур в Союзе носила не национальный или территориальный, а отчетливо выраженный политический характер. Разыгрывать «российскую карту» начали демократы — и преуспели в этом, когда увлекли за собой практически весь СНД, под аплодисменты одобривший Декларацию о суверенитете. Игру продолжили партократы, имевшие дело с более податливым и контролируемым ими материалом — партией, а точнее — с делегатским корпусом. Выборы делегатов хотя и проходили по новым правилам (подавляющее большинство было избрано в одномандатных и многомандатных избирательных округах), однако выборов по платформам партийным радикалам добиться не удалось, и сама мажоритарная избирательная система обеспечила решающее преимущество тем, кто выборы проводил, — аппарату. Обособление российской составляющей КПСС консерваторы рассматривали как создание центра, противостоящего реформистскому руководству партии, влиятельного и легитимного, не в пример ленинградскому инициативному съезду и иным маргинальным образованиям.
Общим потоком борьбы за «суверенизацию» также и партийных структур были подхвачены и демократы, не просчитавшие последствий далеко небезобидной затеи. Подхватил поток и генерального секретаря. «...Не лежала у меня душа к этому предприятию, с самого начала я предчувствовал, чем оно может обернуться, — рассказывает он. — А поскольку противостоять общему давлению действительно было невозможно, думал о том, как хотя бы свести к минимуму негативные последствия»20.
В заглавном докладе, с которым Горбачев выступил от имени политбюро, он пытался охладить накалявшиеся страсти. Решительно высказался против «сталинизма, растоптавшего духовные и нравственные идеалы социализма», в защиту перестройки и воспроизвел некоторые положения Платформы, выносимой на съезд: переход к социально ориентированной экономике, полновластие советов, отказ партии от властных и хозяйственных функций, от притязания на монополию и т. д. Очень осторожно, намного осторожнее, чем в выступлении перед депутатами на I Съезде СНД России, обозначил опасность, исходящую от обособления российских властных институтов: «Произнося слово “Россия”, мы должны всегда держать в памяти слово не менее сокровенное — “Союз”». Хотя в своем выступлении Горбачев к этой опасности обращался несколько раз, те, кто ее персонифицировал, не были названы: «С удивлением приходится наблюдать, как люди, чей политический лексикон еще год-пол-тора назад вообще не содержал понятия “Россия”, сегодня оказались вдруг радетелями российских интересов». Впрочем, он тут же уравновесил критику партийных фундаменталистов осуждением тех, кто пытается организовать российское ответвление КПСС «на аморфных началах парламентской партии»21.
Ответ генсеку устроители съезда тут же дали по полной программе. Вслед за Горбачевым выступили четыре содокладчика. Сначала И. П. Осадчий — от подготовительного комитета конференции. Руководство КПСС обрекло партию «на положение безоружно сидящей в окопах под массированным огнем антисоциалистических сил, в консолидации которых немалую роль сыграли некоторые средства массовой информации и весьма противоречивая, подчас непредсказуемая политика партийного руководства», — сказал он под бурные аплодисменты. Решительно осудив тех, кто стремится превратить партию в «социал-демократическую, реформистскую. парламентского типа», и повернуть к рынку «от имени партии без решения партии, даже без совета с партией», он потребовал безотлагательно конституировать российскую компартию до XXVIII съезда22. Затем шли выступления: В. Н. Лысенко — от «Демократической платформы в КПСС», А. И. Колганова — от Марксистской платформы и В. А. Тюлькина — от инициативного съезда. Казалось бы, некий демократический декорум был соблюден, но тон задало соотношение 3 : 1.
В первый же день секретарь Кемеровского обкома А. Г. Мельников объявил (тоже под аплодисменты), что партконференция в Кузбассе приняла «подавляющим большинством голосов резолюцию о недоверии Центральному Комитету и политбюро и потребовало отставки всех его членов». Командующий Приволжско-Уральским военным округом Макашов от имени армии и народа (никак не меньше) пообещал «побить предателей камнями» и заявил, что армейские коммунисты не собираются «идеологически сдаваться»23. В сходной тональности были выдержаны и иные «ударные» речи на конференции-съезде. Немногие выступления иного плана не меняли общей атмосферы. Заглянувший было в Кремлевский дворец съездов Олег Румянцев сказал мне, что происходившее там действо напомнило ему оруэлловские «митинги ненависти». Только то, что в классическом произведении было «пятиминутками», здесь разыгрывалось как многочасовая истерия. Отрепетированное на нескольких пленумах ЦК теперь было вынесено на всероссийскую трибуну. И с этими-то людьми Горбачев упрямо пытался продолжать сосуществование в одной партии!
Мистерия эта имела вполне рациональную цель, о которой с самого начала сказал машинист тепловоза В. И. Ладыгин: «делегация Российской коммунистической партии должна явиться на XXVIII съезд со своим лидером...»24. Распалявшие зал речи были топливом, неуемно подбрасываемым в машину, которая должна была подать наверх вождя консерваторов. Более неудачный выбор трудно было придумать: Иван Полозков, секретарь Краснодарского обкома, малоизвестный в стране и в партии, за которым не числилось решительно никаких заслуг, восполнявший в своих участившихся выступлениях косноязычие и примитивизм агрессией, только что провалившийся на СНД России, был крайним фундаменталистом («от его взглядов становилось не по себе даже некоторым правоверным коммунистам»)25.
В изложении Горбачева выдвижение и избрание Полозкова выглядит результатом довольно случайной игры сил, а о решении самого фигуранта участвовать в выборах генсек рассказывает: «бес попутал»26. Мне же представляется, что это был тщательно проработанный аппаратный сценарий, осуществленный консолидировавшимися антигорбачевскими силами в руководстве. Таковы были эти силы, таков был их герой. Да и сам Горбачев, сопротивляясь этой кандидатуре, не проявил такой энергии и упорства, как за месяц до того, когда на СНД решался вопрос об избрании Ельцина. Возможно, он опасался, что более определенная позиция сделает его поражение, второе после победы Ельцина, более наглядным, и рассчитывал, что его выдвиженец Олег Лобов каким-то образом одолеет нереспектабельного конкурента27. Как бы то ни было, это был третий и, пожалуй, самый чувствительный момент в первом полугодии 1990 г., ознаменовавший резкое ослабление позиций Горбачева, а тем самым и всей реформаторской группы в стране и в партии28.
Так закончился первый этап учредительного съезда российской компартии. На втором этапе, в сентябре, было избрано политбюро — вполне подстать ее первому секретарю29. Но еще до того отчетливо проявилась «реакция отторжения»: заявления целых организаций об отказе входить в партию, возглавляемую Полозковым, отказ от уплаты членских взносов. Резко выросло число партийцев, покидавших КПСС. Последнее, впрочем, было реакцией и на исход XXVIII съезда.
ПИРРОВА ПОБЕДА ГОРБАЧЕВА
Сценарий, по которому стал разворачиваться XXVIII съезд, поначалу во многом повторял то, что происходило за две недели до него на учредительном съезде российской компартии. Горбачев был в обороне, и это наложило отпечаток на тональность и содержание его доклада. Генеральный секретарь обрисовал альтернативу: либо общество и дальше пойдет по пути глубоких преобразований, «либо верх возьмут контрперестроечные силы, и тогда страну, народ ожидают, давайте смотреть правде в глаза, мрачные времена». Отметив, что «на смену сталинской модели социализма приходит гражданское общество свободных людей», и признавая, что «положение в определенном смысле даже ухудшилось», он назвал две причины ухудшения. С одной стороны, «нам досталось крайне тяжелое наследие». С другой — «противодействие переменам со стороны бюрократического слоя в управленческих структурах и социальных сил, с ним связанных». Эти силы пытаются «свою консервативную позицию защитить под флагом борьбы за интересы народа, чистоту идеологических принципов».Противник, основной антагонист, был назван. Но генсек все еще не готов был отказаться от лавирования, которое уже год определяло суть его курса. Он тут же упомянул «толкающих нас к буржуазному строю» и «взаимодействие самых крайних течений, различных деструктивных сил». Под давлением партийных фундаменталистов докладчик снял или смягчил некоторые важные положения февральской Платформы (развернутый перечень того, «от чего надо отказаться», тезис о «конкуренции товаропроизводителей, включая зарубежные фирмы», о новой избирательной системе и возможности появления иных партий идр.). Зато автономным республикам было обещано не только расширение прав, но и «повышение конституционного статуса» — это была настоящая мина не особенно замедленного действия, закладываемая под Союз и особенно под Россию.
Что же касается партии, то и здесь генеральный секретарь старался выдержать линию, которую отвергали критики с обеих сторон. С одной стороны, было признано, что программа партии, торжественно принятая всего лишь за четыре года до того, утратила силу, а с другой — воспроизводилось клише о «партии социалистического выбора и коммунистической альтернативы, добровольном союзе единомышленников», хотя было очевидно, что даже видимость единомыслия исчезла. Утверждалось, что партия может быть одновременно и «авангардной» в ленинском понимании, и парламентской. Допускалось право меньшинства отстаивать свои позиции, но тут же объявлялось, что создание фракций — порог, перейти который нельзя30.
Так в общих чертах выглядел баланс, в основном на словес-но-формулировочном уровне, с помощью которого Горбачев рассчитывал сохранить распадавшуюся партию. Впоследствии он не раз утверждал, что по его настоянию XXVIII съезд все-таки принял программное заявление, представлявшее шаг на пути к превращению партии в социал-демократическую. Если это и так, то шаг был очень робким и не слишком определенным. Он оставлял партию на значительной дистанции не только от концепции современной социал-демократии, но и от послевоенной Бад-Годесбергской программы СДПГ. Не приходится удивляться тому, что позиция главного реформатора тут же подверглась атакам с обеих сторон. Критики не вдавались в теоретические эмпиреи и повели спор чисто прагматический.
Одна линия противостояния была зафиксирована в речи Ельцина — тщательно выстроенной не в пример многим его прежним и последующим выступлениям. Отметив, что «нейтрализовать действие консервативных сил в партии не удалось» и это наглядно продемонстрировал реваншистский съезд российской компартии, председатель ВС РСФСР, находившийся в зените своей славы и карьеры, жестко заявил, что главным на съезде является «...не вопрос о перестройке в стране и путях ее развития. Этот вопрос решается народом за стенами этого здания, решается в Советах народных депутатов. На этом съезде стоит вопрос прежде всего о судьбе самой КПСС». Ельцин обозначил несколько изменений, которые открыли бы возможность цивилизованного процесса модернизации партии. «Зафиксировать имеющиеся в КПСС платформы и дать каждому коммунисту время для политического самоопределения». «Изменить название партии. Это должна быть партия демократического социализма». Обсуждать платформу и устав партии на этом съезде рано. «Надо принять только общую декларацию о преобразовании КПСС» и избрать новое руководство, способное подготовить через полгода-год новый съезд. Партия должна освободить себя от всех государственных функций, упразднить первичные организации в силовых структурах и государственных учреждениях. Это проложит путь к парламентской партии, способной «побеждать на выборах в лице той или иной из своих фракций». И, наконец, «любые фракции социалистической ориентации других партий могут входить в состав союза демократических сил страны»31.
Мог ли рассчитывать Ельцин, что данный состав съезда согласится с его предложениями? Или что их хотя бы частично поддержит Горбачев? Думаю, что и то, и другое совершенно невероятно: уж наивностью Ельцин не страдал. И тогда как будто прав Горбачев, утверждавший, что «Ельцин не захотел присоединиться к реформаторскому крылу, помочь действительно спасти партию, своевременно реорганизовав ее. И, думаю, не только из-за того, что не верил в такую возможность. Его больше не устраивало участие в КПСС на вторых ролях. Он рвался к власти и видел себя вождем другой, своей партии»32. Так ли это? Ближайшие и последующие события показали, что Ельцин не вынашивал планы создания своей партии: для реализации его властных амбиций — что он, возможно, осознавал на интуитивном уровне — не нужна была никакая партия. Не случайно он остался глух к попыткам «Демократической платформы» развернуть съезд. Он добивал КПСС, демонстрируя неспособность реформаторской части съезда пойти по менее болезненному для общества пути. Возможно, он уже поставил крест на КПСС или считал, что дополнительная ноша была ему не под силу. Или, что более вероятно, он уже видел себя главой государства Российского, «царем Борисом», что было для него привлекательнее, нежели проблематичная возможность стать первым лицом в партии, которая не имела перспективы. В этом — счет к Ельцину. Счет же к Горбачеву серьезнее: заботясь о судьбе Союза, он цеплялся за иллюзорное единство и пытался спасти партию на таком пути, который неминуемо вел к поражению.
Если в том еще могли оставаться какие-либо сомнения, то они были окончательно развеяны поведением консерваторов. На союзном, как и прежде на российском партийном съезде, равно как и на последних пленумах ЦК расцветала обличительная риторика: Горбачева, политбюро винили в том, что партия (на деле — ее номенклатура) лишилась монопольной власти, что джинн общественной активности вырвался из бутылки и партию призывают к ответу за все содеянное. Но, помимо риторики, припасли и новую заготовку: на съезде были поставлены персональные отчеты членов и кандидатов политбюро. Инициаторы этой затеи не скрывали (это выявилось в ходе своего рода перекрестных допросов «с пристрастием»), что под ударом находятся не «социально близкие» им Воротников, Крючков, Язов, Слюньков, а члены реформаторской команды Горбачева: Шеварднадзе, Медведев и особенно Яковлев. Против последнего была учинена прямая провокация: распространена фальсифицированная стенограмма его беседы с делегатами — сторонниками «Демократической платформы». Анонимных провокаторов, естественно, установить не удалось. Казалось, «сатана там правит бал»...
Нет, не совсем. На коммунистических съездах решающее значение имело не словоговорение, даже не содержание утверждаемых документов, а кадровые решения. Здесь Горбачев переиграл своих противников, хотя и не со слишком убедительным счетом. Поначалу казалось, что и в этом он обречен на проигрыш. Когда утверждали председателей комиссий съезда, ему не удалось привести к руководству комиссией по уставу Разумовского и пришлось взять эту роль на себя. Затем председателем аграрной комиссии под аплодисменты избрали Лигачева, а в комиссии по экономической политике провалили даже умеренного рыночника Абалкина. Но на выборах руководящих органов партии инициатива перешла к Горбачеву.
Сначала генсеком был избран он сам — примерно таким же большинством, как и на пост президента СССР (3411, или около 73% «за», 1116 «против», 156 воздержались). За единственного его конкурента Т. Авалиани был подан 501 голос33. Этот акт кадрового спектакля был разыгран сравнительно спокойно. Основная интрига развернулась во втором действии, на выборах заместителя генерального секретаря. Горбачев настойчиво продвигал Владимира Ивашко, недолгое время возглавлявшего ЦК КП Украины, человека, как вскоре выяснилось, слабого и несамостоятельного. Его главным конкурентом стал Егор Лигачев, едва ли не самый сильный политик среди коллег генерального секретаря, опытный кадровик, перешедший в это время в жесткую оппозицию к реформаторскому курсу. Самое выдвижение Лигачева было вызовом Горбачеву. Но влияние генсека оказалось достаточным, чтобы провалить второго — в недавнем прошлом — человека в политбюро с разгромным счетом, тем более что Ивашко не вызывал идиосинкразии у консерваторов. За Лигачева было подано 776 голосов (меньше, чем за Полозкова на менее многолюдном учредительном съезде КП РСФСР), против 3642; за Ивашко — 3109, против 1309 34.
На последнем этапе предстояло избрание ЦК. Большую его часть, т. е. лиц, вошедших в список № 1, было решено не избирать, а формировать по тому же «зоопарковому» принципу: республиканские, краевые, областные делегации определяли своих выдвиженцев по определенным квотам: 223 человека по норме 1 член ЦК от каждых полных или неполных 100 тыс. членов партии, состоящих в республиканских, краевых и областных организациях, и сверх того 75 — по 5 от каждой республики и 13 — от партийцев Министерства обороны, МВД, погранвойск и заграничных учреждений — всего 311 человек. Съезд волен был одобрить или отклонить предложенных лиц. Хотя против некоторых кандидатов было подано до тысячи и более голосов (то были Бунич, Лацис, Шаталин — идеологическое неприятие прогрессистов делегаты демонстрировали откровенно), выборы в этой части были безальтернативными, и все выдвиженцы по квотам организаций в ЦК прошли.
Острая же борьба развернулась вокруг списка № 2 — «центрального», первоначальный состав которого был сформирован Горбачевым и предложен от его имени. Изначально он насчитывал 85 кандидатов. Делегаты попытались прошерстить этот список. В итоге довольно бурного обсуждения несколько человек из списка выпали, другие были добавлены — в итоге он увеличился до 99 претендентов. Сначала решено было, что в ЦК из него войдут 85 человек, получивших наибольшее число голосов. Когда результаты голосования были объявлены, выяснилось, что более половины голосов получили все, хотя против некоторых кандидатов их было подано больше, чем по списку № 1, — до 2 тыс. голосов. За бортом оказались в основном люди известные — демократы и «ревизионисты» Абалкин, Ульянов, Рой Медведев, Гельман, с одной стороны, и аппаратчики Кручина, Болдин, Вольский, Власов, Фалин, Ненашев — с другой. Возник спор: отсечь ли 14 лиц, замыкающих список, или считать избранными всех. После ряда голосований были признаны прошедшими все кандидаты, получившие более половины голосов, а состав ЦК был увеличен 35. Состоявшийся на следующий день пленум избрал политбюро и секретариат.
Вновь избранный ЦК по своему социально-профессиональному составу резко отличался от предыдущих. По сравнению с ЦК, избранным XXVII съездом, только руководящая группа — члены политбюро и секретариата — сохранили свою долю (8,5%). Удельный вес руководящих партийных и советских работников верхнего эшелона сократился с 61,6 до 39,7%, высшего военного командования — с 7,2 до 3,9%, МИДа — с 3,9 до 0,2%. Зато число рабочих и крестьян (включая мастеров, бригадиров и т. д.) возросло с 7,5 до 24% (в первом «брежневском» ЦК, избранном XXIII съездом, их было вообще 3 человека, или 1,5%), руководителей промышленных и сельскохозяйственных предприятий — с 2,2 до 6,3%, ученых — с 2,3 до 8,3%36.
Персональные изменения в составе ЦК носили небывалый характер. Коэффициент обновления высшего партийного органа в «застойные» времена, между XXV и XXVI съездами (1976— 1981 гг.), составил 27,6% (причем только 12,5% из них не были кандидатами ЦК или членами Центральной ревизионной комиссии предыдущего состава). В следующий период, между XXVI и первым горбачевским — XXVII съездом (1981—1986 гг.), — 43,6 и 30,6% соответственно37. Теперь, между XXVII и XXVIII съездами, ЦК обновился на 84,5%, а число тех, кто впервые переступил порог центральных органов партии, составило 70% 38. Таким образом, доминирующее положение в ЦК заняли новые члены, выдвинувшиеся в последние годы. Само по себе это, однако, мало говорило об их политической ориентации, ибо на волнах перестройки поднимались активные люди различных политических взглядов, а перемещение номенклатурных работников из задних рядов в первый приобрело массовый характер.
Радикальным образом был изменен принцип формирования, а следовательно, и состав политбюро. Из 24 его членов 16 были руководителями парторганизаций союзных республик и Москвы, 7 — секретарями ЦК, 1 — главный редактор «Правды». В политбюро не вошли его прежние члены — министры, а также ближайшие сотрудники Горбачева Яковлев, Медведев и др. Они были перемещены в Президентский совет. Так захлебнулась атака фундаменталистов, потребовавших не избирать в руководящие органы никого из прежних их членов. Обновление политбюро было (как, впрочем, и секретариата) тотальным: из досъездовского его состава в нем остались лишь Горбачев и Ивашко, причем более половины новых членов политбюро — 13 человек — до XXVIII съезда не были и членами ЦК. Невиданно омолодился состав политбюро: средний возраст его членов на момент избрания составил около 55,5 лет, т. е. был на два с лишним года меньше, чем у «наследников Сталина» в марте 1953 г.39 Свою победу на выборах руководящих органов партии Горбачев расценил как «переломный момент в ходе съезда, своего рода кульминацию»40. На первый взгляд, по всем острым вопросам он либо одержал победу, либо добился трудной ничьей. Его тактические успехи — вне сомнения. В новой редакции был принят устав. Программное заявление действительно представляло разрыв со многими догмами. Руководящие органы были сформированы в основном так, как он хотел. Но это была пиррова победа. Стратегически XXVIII съезд был провалом партийных реформаторов.
Подлинной кульминацией съезда стал выход Ельцина из партии. Последовавшие события не оставляют в этом никаких сомнений. Этот ход он тщательно продумал. Менее чем за месяц до своего демарша в беседе с корреспондентом «Правды» он допускал такую возможность, но оговаривал: «Не выйти из КПСС, а именно приостановить членство»41. «К своему выступлению на партийном съезде Борис Николаевич готовился долго и много — буквально измучил своих спичрайтеров, измучился сам, — рассказывают его помощники. — Искали нужную тональность, нужные слова»42. Мне хорошо запомнился этот день. Утром по Белому дому разнеслась сенсационная информация. К моменту очередной передачи последних известий в приемной председателя ВС, где стоял едва ли не единственный тогда в здании большой телевизор, набилось множество людей — депутатов, работников аппарата. Когда передача началась, Ельцин вышел из своего кабинета и остановился перед телевизором. Его лицо было напряжено; казалось, он не замечает ничего и никого вокруг. Все его внимание было обращено на экран. Реакция окружающих, в об-щем-то симпатизировавших этому шагу, его не интересовала: ему важно было увидеть себя со стороны. Как только картинка сменилась, он так же молча, ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь и не прощаясь, вернулся в кабинет. То был, несомненно, один из главных переломов в его жизни.
Не думаю, что Борис Николаевич со своими спичрайтерами подобрали слова, да и саму мотивацию этого поступка, наиболее адекватные ситуации, которая складывалась на съезде, в партии, в стране. Объяснение ухода из партии избранием на высокий пост, нежеланием «выполнять только решения КПСС» и желанием «иметь большую возможность эффективно влиять на деятельность Советов» было намного слабее его же выступления на съезде несколькими днями раньше. Но это не имело серьезного значения: важен был сам факт разрыва с партией человека, который именно этим поступком не просто выдвигался на роль главного оппонента реформаторскому руководству КПСС, но и олицетворял громогласно заявленную альтернативу курсу, обозначавшемуся как перестройка. Была подведена черта под временем, когда девизом реформаторов и прогрессистов было «иного не дано».
Что же касается руководящих органов, избранных на съезде, то никаких действительно серьезных сдвигов в их политической ориентации не произошло. Избрание нескольких «либералов» (одного из них, Александра Гельмана, избрали заочно, и он вскоре вышел из партии), «продавленных» Горбачевым вопреки сопротивлению съезда, — не в счет. «Центральный комитет теперь в подавляющем большинстве состоял из лигачевцев и по-лозковцев», — пишет Черняев43. Аналогичным образом оценил ситуацию Ельцин: «Неполные консерваторы победили полных консерваторов, победителями были и остаются консерваторы»44. Именно такое склонение явно обнаружилось в последние месяцы жизни распадающейся партии. Но важно было не то, были ли они «правые» или «левые», склонялись ли они в сторону консерваторов или реформаторов. Главное заключалось в том, что вновь избранные руководители были политически и организационно недееспособными, т. е. никакими. Как могло политбюро осуществлять повседневное руководство, когда две трети его членов находились вне столицы? Как мог функционировать ЦК, большинство которого не имело политической биографии и даже не было знакомо друг с другом? Это был, замечает Яковлев, «список мертвых душ»45. С ними перестали считаться не только демократы, но и партократы. Когда в августе 1991 г. была предпринята попытка переворота, партия в лице ее официального руководства была просто отодвинута в сторону. Но и до того, хотя еще созывались пленумы, издавались газеты и журналы, выпускались документы, больной был «скорее мертв, чем жив». Политическая жизнь пошла мимо многомиллионной партии. Если кто и действовал, то это были отдельные организации или скорее оставшиеся еще там активные люди. Последний после XXVIII съезда год жизни партии — это не что иное, как затянувшаяся агония.
ВЗГЛЯД ИЗ 1990 ГОДА
Так видится мне итог XXVIII съезда сегодня. От того, что я думал и говорил по следам событий, он отличается только большей определенностью. В июле редакция одного из самых авангардных изданий того времени — «Век XX и мир» — провела круглый стол под несколько игривым названием «Страсти вокруг власти». Воспроизведу некоторые фрагменты из моих выступлений в этой дискуссии46.По-моему, именно в 90-м году обозначился довольно существенный сдвиг.
Кризис системы партия-государство начался не сегодня и даже не вчера. Но сейчас дело пошло дальше: не просто партия не способна управлять государством, но начался распад самой КПСС как универсальной политической структуры, пронизавшей все советское общество. Власть не может больше опираться на партию и осуществляться через нее. И самое интересное, борьба в партии, судьба партии перестают быть проблемами, волнующими общество. Конечно, нельзя сказать, что КПСС ушла на обочину политической жизни: определенные механизмы воздействия на общественные процессы у нее сохраняются. Но ряд недавних событий, в том числе неожиданный финал XXVIII съезда, отчетливо выявил противоречивые тенденции. Ключевые решения на Пленумах ЦК и на партийных съездах по-прежнему принимаются вне зависимости от настроений большинства делегатов. После поражения на выборах в союзный парламент партаппарат развернул концентрированную, невиданно откровенную атаку на реформаторов во главе с Горбачевым, на весь курс реформ. На апрельском Пленуме 1989 г. правые как бы решили: что дозволено левым на площадях, то можно и нам в узком «семейном кругу». Бог с ними, с субординацией и партдисциплиной, — скажем все, что думаем. В любой нормальной политической партии за подобным словоизвержением последо-
вала бы смена руководства. Но в итоге неожиданно оказалось: все, что хотел провести на этом пленуме Горбачев, было одобрено «единодушно».
Когда я, по праву депутата, зашел на учредительный съезд российской компартии, агрессивное правое крыло казалось воспрянувшим, идущим напролом. М. Горбачев — растерянным, едва удерживающимся на этой яростной волне. И вдруг на XXVIII съезде — будто кто волшебной палочкой взмахнул. У меня пока нет окончательного ответа, почему так произошло. Велась ли со стороны реформаторского ядра во главе с Горбачевым сознательная игра, загнавшая Лигачева и его соратников в ловушку, или за несколько дней были мобилизованы такие политические ресурсы, которые изменили соотношение сил? <.. .>
Действительно, почему правые, располагая контрольным пакетом на съезде, повинуются лидеру-реформатору? Почему они «продали» Лигачева? От Лигачева к Полозкову — это ведь почти то же самое, что от Брежнева к Черненко! <.>
Собственно аппаратные силы — только часть консервативного лагеря. Но там есть свои формальные и неформальные структуры. Верхушка формальных структур — это 1200—1300 «твердых» голосов на XXVIII съезде (приблизительно еще столько же — тяготевших к ним) и примерно 350 голосов на Съезде народных депутатов России. А неформальная часть — рассредоточенные образования от Объединенного фронта трудящихся до боевиков «Памяти» и родственных ей организаций. Правда, широковещательно заявивший о себе национально-патриотический блок потерпел сокрушительное поражение на выборах и не сумел создать хоть маленькую собственную фракцию. Но настроения его в нашем квазипарламенте вобрала известная часть фракции «Коммунисты России», хотя, конечно, нельзя ставить знак равенства между ними. Быстро формирующийся правоконсервативный лагерь, с одной стороны, декларирует верность марксизму-ленинизму. Но многие его сторонники понимают, что если следующие выборы будут действительно свободными, то под старым знаменем им много голосов не собрать. Поэтому, как пчелки в улей, они собирают в свой идеологический арсенал и ущемленные имперские амбиции, и великорусский шовинизм, и изоляционизм, и правопопулистский эгалитаризм. А пуще всего — держатся за партийные структуры, за обкомы и за президента. Горбачев не вполне «свой», но в его руках власть... А власть они привыкли ценить превыше всего. <.>
Горбачев не всегда до конца понимал последствия своих шагов. Но показал поразительную для человека, выдвинутого аппаратными структурами, способность к обучению, к извлечению уроков. Легче всего теперь критиковать Горбачева. Я не против критики, но давайте договоримся: за что он действительно ее заслуживает. <.>
Демократы заботятся только о том, чтобы двигать процесс вперед, в этом их роль и заслуга. А центральная власть, кроме того, должна еще обеспечить определенную общественную стабильность. И когда на нынешних митингах ораторы срывают аплодисменты, предъявляя Горбачеву все мыслимые и немыслимые обвинения — что теперь и безопасно, и популярно, — мне кажется, что это не совсем благородная игра. Но я тоже задаю себе вопрос: почему Горбачев во многих случаях занимает столь резко конфронтационную позицию по отношению к левым? <...>
Представим такой сказочный сценарий. Горбачев порывает с правыми; ведя дело к расколу партии не налево, а направо. Конечно, тогда ситуация на съезде была бы другой: так ушло несколько десятков человек, а с Горбачевым откололась бы значительная часть. Ушло бы несколько сотен, может быть, даже две-три тысячи. Можно понять, почему Горбачев и его окружение не были готовы к такой решительной операции: столь круто поменять расстановку сил, дезавуировать полозковский съезд значило пойти на очень уж непривычный риск. Но мне кажется, что риск был не так уж и велик, — а такой поворот мог бы привести к значительной радикализации общественных настроений, укреплению реформистских сил в стране. Выиграв тактически, Горбачев проиграл на XXVIII съезде стратегически. Думаю, если он не захочет выбиться из всей логики своего поведения после 1985 г., ему все равно придется принимать нелегкое решение. Но важно сделать это раньше, а не позже. Потом тот же шаг, может, будет и легче сделать, но он будет менее результативен. <.. .>
Когда в январе 1990 г. состоялась первая конференция «Демплатформы», один мой беспартийный друг, побывавший на ней, пришел и сказал: «Вот где сила! С ними связано будущее нашей демократии!». В июне прошел второй съезд «Демплат-формы». И вот здесь, к сожалению, выяснилось, что она запоздала и потеряла несколько месяцев в такое время, когда месяц идет за год или больше. Самое главное, что она могла и должна была сделать, — это создать более или менее разветвленную политическую структуру, противостоящую и взламывающую официальные структуры партии. Не в отработке программных документов ее сила: кто теперь не сочиняет программ! Если мы возьмем программы партии Травкина, социал-демократов, свободных демократов, «Демплатформы» и многих других, то только тщательный анализ обнаружит различия между ними. Чем могла взять «Демплатформа»? Организацией. Это было единственное, в чем большевики могли дать сто очков вперед всем своим оппонентам и соперникам: создание разветвленной, хорошо сколоченной организации в масштабе всей страны. Ничего подобного «Демплатформа» не сделала. А дальше вступает в силу то, что здесь было названо «каиновой печатью», — отторжение общества от партии, а следовательно, и от вышедшей из нее «Демплатформы». Время упущено: разложение партии и отказ от всего, что связано с ней хотя бы генетически, зашло так далеко, что даже самые прогрессивные коммунисты, оставаясь в партии, подвергаются дискредитации безотносительно к их позициям. Этот процесс дошел до своего логического конца в Восточной Европе. Идет он и у нас. Теперь уже создать
влиятельную политическую партию демократической ориентации на базе отколовшейся части КПСС, видимо, нереально.
Многие порывают с партией, потому что нарастают антикоммунистические настроения, а это уже опасно. Но, с другой стороны, та база, на которую могла опереться «Демплатфор-ма», так и не определилась до конца: для одних она слишком радикальна, для других — слишком умеренна. То есть «Демплат-форма» покоится на очень узком социальном базисе. Выход, видимо, — в создании многопартийной и надпартийной коалиции, которая вберет в себя и некоторые осколки КПСС. <.> Когда же, наконец, поймут, что единственный вариант мирного перехода к рыночным отношениям, устойчивой демократии, правовому государству и т. д. — это не мифическая консолидация всего общества — ее уже никогда не будет, — а форсированное создание левоцентристской коалиции? <.>
Выход Ельцина из КПСС стал сигналом для многих демократов — членов партии. В тот же день представитель «Демократической платформы» Вячеслав Шостаковский от имени группы делегатов, в которую, кроме него, входили Лысенко, Сулакшин, Болдырев, Собчак, Ярошенко, Лопатин и другие, выступил на съезде с заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Возможности реформировать КПСС изнутри исчерпаны. Вопрос стоит так, что не спасать КПСС каждый мыслящий коммунист теперь должен, а, спасая страну, противостоять и политически бороться с такой КПСС, какой пожелали ее сохранить делегаты на XXVIII съезде КПСС. Находиться и дальше в одной партии с теми, чьи взгляды и действия противоречат не только требованиям прогресса и цивилизации, но и интересам большинства народа, с теми, кто не желает признать свою вину и ответственность, ни по моральным, ни по политическим соображениям нельзя». Исходя из этого, авторы заявления сообщали «о начале разделения КПСС и выделения “Демократической платформы” в самостоятельную политическую партию».
Последний, XXVIII съезд КПСС стал пирровой победой Горбачева. «Центральны) комитет теперь в подавляющем большинстве состоял из лигачевцев и полозковцев» — написал Анатолий Черняев. Но важно было не то, были ли они «правые» или «левые склонялись ли они в сторону консерваторов или реформаторов. Главное заключало том, что вновь избранные руководители были политически и организационно недееспособными, т. е. никакими. Как мог функционировать ЦК, большинство которого не имело политической биографии и даже не было знакомо друг с другом?
Могло показаться, что это коллективное объявление о выходе из КПСС. Но нет, авторы излагали далее более замысловатую стратегему: «Мы не выходим из партии, как бы нас ни подталкивали к этому... Мы призываем всех коммунистов выходить из остающейся части КПСС, подключаться, как и иных беспартийных, к работе в “Демплатформе” и формированию новой партии, немедленно прекращать выплату членских взносов КПСС либо переводить их на счет “Демплатформы”». Как можно понять, «дем-платформовцы» еще рассчитывали облегчить переток членов партии в их организацию, не выделяясь сразу же из официальных партийных структур. Но и это показалось слишком радикальным ряду сторонников «Демплатформы». Вслед за Шостаковским выступил Г. Гусев, который сказал, что это заявление не поддерживает большинство членов «Демократической платформы в КПСС»: на ее Всесоюзной конференции, состоявшейся перед XXVIII съездом, о решении выйти из партии заявили лишь 13,5%, бороться за демократизацию, оставаясь в партии до конца, решили 20,9%, а 54,6% обусловили свое окончательное решение исходом съезда. Поскольку большинство выдвинутых конференцией условий съезд выполнил, Гусев и его единомышленники остаются в партии создавать блок «Демократическое единство»47.
Где было большинство «демплатформовцев», сказать трудно, но опрос, в выборку которого попала примерно половина делегатов XXVIII съезда, показал, что 19% из них были убеждены в неизбежности раскола. При этом 20% делегатов высказались за партию парламентского типа, 67% — за авангардную партию48. Запущенный уже маховик продолжал раскручиваться. 14 июля появилось заявление 54 народных депутатов России о выходе из партии49. Теперь уже распад партии стал походить на обвал в горах. Целые организации принимали решения о самороспуске. Согласно официальным данным, число членов и кандидатов партии за 9 месяцев 1990 г. сократилось с 19,2 до 17,7 млн человек, причем процесс этот резко ускорился как раз после XXVIII съезда 50. Он отражал общий сдвиг настроений в обществе. Опрос, проведенный ВЦИОМ на основе представительной выборки в первой половине июля 1990 г., показал: 64% респондентов не согласились с тем, что КПСС является единственной силой, способной вывести наше общество из кризиса, 74% сочли, что КПСС должна нести ответственность за свои ошибки на протяжении 70 лет советской власти, 80% — что КПСС должна поделиться своим имуществом с Советами и 51% предположили, что КПСС в ближайшее время распадется на несколько партий. Комментируя итоги опроса о съездах КПСС и КП РСФСР, Юрий Левада писал: «Сегодняшний виток кризиса партии — это кризис опаздывающих полумер, полуправды, полусвободы мысли и действия»51.
В конце года я направил письмо моим товарищам по институту, в котором изложил мотивы своего выхода из партии.
Членам КПСС Института мировой экономики и международных отношений АН СССР
Уважаемые товарищи,
в связи с вопросом о моем членстве в КПСС <.> нахожу необходимым подтвердить свою подпись под коллективным заявлением о выходе из КПСС 54 народных депутатов РСФСР от блока «Демократическая Россия». <.>
Политическое развитие в стране за истекшие с тех пор месяцы еще более убеждает в том, что это решение было верным и, более того, единственно для меня возможным.
КПСС — не партия в обычном смысле, а конгломерат различных, подчас резко противостоящих, враждебных друг другу течений и платформ. Сохранять их противоестественное сожительство в одной партии, когда наше общество совершает наконец переход к многопартийной системе, не только сомнительно в нравственном отношении, но и политически бесперспективно.
Прошедшим летом, видимо, была упущена последняя возможность размежеваться с правоконсервативным крылом и преобразовать КПСС в левоцентристскую партию социал-демократической ориентации. Недостойная кампания лжи и фальсификаций, направляемая руководством КП РСФСР против проекта новой Конституции Российской Федерации, яростная борьба фракции «Коммунисты России» против всякого действительного шага вперед на внеочередном Съезде народных депутатов РСФСР, срыв экономической реформы, одобренной Верховным Советом РСФСР, не оставляют сомнений в том, перед чьим натиском отступают реформаторы из руководства КПСС, открывшие процесс перемен, и в каком направлении эволюционирует эта партия.
Я не являюсь противником социалистической идеи. В некоторых своих вариациях она внесла ценный вклад в мировую цивилизацию. Но мифология «социалистического выбора» и «коммунистической перспективы», стремление «консолидировать» левых и правых блокируют сегодня реальную демократизацию наших политических структур, переход к универсальному рынку, становление гражданского общества.
Я уважаю мотивы тех моих товарищей — членов КПСС, кто рассчитывает, оставаясь в рядах партии, способствовать ее прогрессивной эволюции, но убежден в том, что это — иллюзия. Настоящее единство демократических сил — тех, кто остается пока в партии, вышли из нее или никогда в ней не были, — может теперь складываться лишь вне официальных структур КПСС.
18.12.1990. В. Л. Шейнис
Примечания
1 Чтобы оценить это, достаточно напомнить имена авторов программных документов: П. Струве на первом съезде, Плеханов и Ленин — на втором.
2 Коржавин Н. Времена. — Франкфурт-на-Майне, 1976. — С. 304.
3 Горбачев М. Жизнь и реформы. — Кн. 2. — М., 1995. — С. 527.
4 Там же. — С. 526.
5 Заявление Московского партийного клуба от 28.06.1989. — Архив автора.
6 Записи автора на конференции партийных организаций Академии наук СССР 25—26.11.1989. — Архив автора.
7 Смена. — 1990. — 26 янв.
8 Марксистская платформа к XXVIII съезду КПСС. 14—15 апреля 1990 г. // Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы: Сб. документов и материалов в 10 книгах. — Кн. 3. — М., 1992. — С. 150—156.
9 Исключение представила позиция большинства членов Координационного совета, выступивших во время августовских событий 1991 г. в поддержку ГКЧП.
10 Коргунюк Ю. Г. Современная российская многопартийность. — М., 1999.— С. 97—98.
11 «Сторонников “Единства” и Большевистской платформы можно охарактеризовать как священнослужителей “сталинского прихода”, — пишет Ю. Кор-гунюк. — Большую их часть составляли “служители культа” — преподаватели истории КПСС и научного коммунизма, лекторы общества “Знание” и пр., т. е. представители профессий, относящихся к сфере псевдоумственного труда. Нигде, кроме тоталитарных режимов, такие специалисты востребованы не бывают, и потому любую попытку “секуляризации” общественной жизни они встречают таким сопротивлением, какое редко удается наблюдать даже со стороны самих низложенных правителей» (Коргунюк Ю. Указ. соч. — С. 99).
12 Формула из проекта решения партсобрания коммунистов ИМЭМО АН СССР от 23 ноября 1989 г. — Архив автора.
13 Партийные органы изготовились начать массовую «охоту на ведьм». Особенно рьяно за дело взялся ГлавПУР армии; на одном из совещаний его начальник Лизичев докладывал: выявлено столько-то сторонников «Демплатфор-мы», исключено столько-то.
14 Проект, одобренный февральским Пленумом (Правда. — 1990. — 13 февр.); Программное заявление XXVIII съезда // Россия сегодня. Политический портрет в документах. 1985—1991. — М., 1991. — С. 32—45.
15 Правда. — 1990. — 6 февр.
16 Яковлев А. Омут памяти. — М., 2000. — С. 329.
17 Что предложил пленум ЦК КПССС. Запись в дневнике. — Архив автора.
18 Правда. — 1990. — 6 февр.
19 Как уже стало обычным на пленумах ЦК, поражает несоответствие того, с чем выступают видные члены ЦК, принятым решениям. Приведу некоторые выдержки из выступлений.
Е. К. Лигачев: «Нельзя, товарищи, не признать критику, что органы партии в центре и на местах порой запаздывают с политическими решениями и акциями по вопросам, волнующим людей. Да, это так. Но... порой обвинениями в запаздывании нас пытаются подтолкнуть к принципиальным уступкам, поспешным шагам... [Я] решительно против того, чтобы проект платформы ЦК к съезду в той или иной мере открывал даже щели для внедрения в социалистическое общество частной собственности». (Правда. — 1990. — 7 февр.).
В. К. Месяц: «...Кое-кто под предлогом плюрализма мнений в партии пытается навязать нам плюрализм своих далеко не бескорыстных целей и действий» (Правда. — 1990. — 6 февр.).
Ю. А. Прокофьев: «Политический плюрализм — не идейная всеядность. Время заигрываний прошло. Теряя идейное единство, партия теряет свою перспективу» (Правда. — 1990. — 6 февр.).
Б. В. Гидаспов: «ЦК нашей партии должен четко и определенно заявить в своей платформе, а не так, как это сделано сейчас, что только КПСС может выступать конструктивной, консолидирующей основой нашего государства, гарантом социалистического пути развития. Другого приемлемого выбора или другой альтернативы у нас нет» (Правда. — 1990. — 6 февр.).
20 Горбачев М. Указ. соч. — Кн. 1. — С. 532. В его воспоминаниях довольно подробно изложена закулисная сторона «этого предприятия».
21 Правда. — 1990. — 20 июня.
22 Сов. Россия. — 1990. — 20 июня.
23 Там же. — 21 июня.
24 Там же.
25 Эпоха Ельцина. — М., 2001. — С. 83.
26 Горбачев М. Указ. соч. — С. 537—539. «Бес» явился Полозкову накануне ночью в лице Лигачева.
27 Этот расчет не был совсем беспочвенным: Лобов все же получил 1056 голосов против 1396 за Полозкова.
28 Вторым моментом после избрания Ельцина председателем ВС РСФСР стало не слишком впечатляющее голосование на III СНД СССР за избрание Горбачева президентом. Его поддержка на союзных Съездах быстро таяла. Так, на I Съезде за избрание Горбачева председателем ВС СССР проголосовали 2123 депутата (94,4% от общего числа депутатов и 95,1% от числа принявших участие в голосовании). Против голосовали 87 человек. Менее чем через 10 месяцев, на III Съезде за избрание его Президентом СССР было подано 1329 голосов (59,2% от общего числа депутатов и 70,8% от числа участвовавших в голосовании). Против — 495. Иными словами, каждый месяц Горбачеву отказывали в поддержке в среднем 80 депутатов (Первый Съезд народных депутатов СССР: Стенагрофический отчет. — М., 1989. — Т. 1. — С. 43, 109; Известия. — 1990. — 17 марта.
29 Сов. Россия. — 1990. — 9 сент.
30 XXVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза: Стенографический отчет. — Т. 1. — М., 1991. — С. 55—101.
31 Там же. — С. 472—475. Последнюю довольно экстравагантную идею подхватил первый секретарь ЦК ВЛКСМ В. М. Зюкин, предложивший съезду выступить инициатором «создания блока реформаторов вне зависимости от их партийной принадлежности» (Там же. — С. 486).
32 Горбачев М. Указ. соч. — Кн. 1. — С. 550.
33 XXVIII съезд КПСС... — Т. 2.— С. 295.
34 Там же. — С. 391.
35 До 412 человек (включая ранее избранных Горбачева и Ивашко) против первоначально определенного состава в 398 (XXVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза. — 1990. — Бюл. № 13. — С. 92—128; Бюл. № 14. — С. 101—111).
36 Подчитано мною по: XXVII съезд КПСС: Стенографический отчет. — М., 1986. — Т. 2. — С. 303—309; Ежегодник БСЭ. 1987. — М., 1987. — С. 548— 599; Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 8. — С. 7—61; № 10. — С. 27—61; № 11. — С. 31—62; № 12. — С. 27—56.
37 Подчитано мною по: XXVI съезд КПСС: Стенографический отчет. — М., 1981. — Т. 2. — С. 249—256; XXVII съезд КПСС... — Т. 2. — С. 303—309; Ежегодник БСЭ. 1981. — М., 1981. — С. 564—612; Ежегодник БСЭ. 1987. — М., 1987. — С. 548—599.
38 Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 8. — С. 4.
39 Подсчитано по: Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 7. — С. 77, 82—135; № 8. — С. 7—49.
40 Горбачев М. Указ. соч. — Кн. 1. — С. 562.
41 Правда. — 1990. — 20 июня.
42 Эпоха Ельцина. — С. 93.
43 Черняев А. Шесть лет с Горбачевым. — М., 1993. — С. 357.
44 Интервью газете «Курир» 24.07.1990 // Россия сегодня... — С. 461.
45 Яковлев А. Омут памяти. — С. 341.
46 В круглом столе участвовали А. А. Беляев, Л. В. Карпинский, И. М. Клям-кин, В. Л. Шейнис. В текст выступления, опубликованный в журнале, возвращены небольшие фрагменты из стенограммы (XX век и мир. — 1990. — № 11. — С. 10—3).
47 Заявление «Демократической платформы» на XXVIII съезде КПСС «К коммунистам и гражданам страны». — Архив автора; XXVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза. — Бюл. № 13. — С. 117—118.
48 Аргументы и факты. — 1990. — 21—27 июля.
49 Заявление приводится на с. 364—365 по тексту, опубликованному в газете (Аргументы и факты. — 1990. — № 29).
50 Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 12. — С. 81.
51 ВЦИОМ. В Кремле и «на улице». Данные опроса и комментарии. Июль 1990 г. — Архив автора.