Глава 4. Первый российский Съезд

Когда вспоминаешь, как много предрассудков было у большинства депутатов Национального собрания 1789 года, начинаешь думать, что они избавились от этих предрассудков лишь для того, чтобы тут же вновь проникнуться ими, уподобляясь людям, которые разрушают здание только затем, чтобы присвоить его обломки.

Никола-Себастьен де Шамфор

Когда 16 мая 1990 г. открылся I Съезд народных депутатов, историческое значение этого события не сразу оценили в полной мере. Главной и самой перспективной площадкой, на которой в стране восстанавливался парламентаризм, все еще считали союзный Съезд. Казалось, что республиканские парламенты пойдут во втором эшелоне преобразований, закрепят и в лучшем случае подтолкнут процессы, разворачивающиеся на союзном уровне. Получилось иначе: через год доминирующая роль российского парламента стала очевидной. Но уже весной 1990 г. I Съезд РСФСР привлек к себе пристальное внимание. Потому что на нем были приняты решения, кардинально повлиявшие на дальнейший ход событий. Потому что решения эти принимались более или менее равными по силе игроками, и перевес оказывался то на одной, то на другой стороне. Потому что судьбоносные, как тогда любили говорить, решения вызревали и принимались не «под ковром», втайне, как обычно бывало и опять стало в России, а на виду и под воздействием многих сотен депутатов, открыто заявлявших и мотивировавших свои позиции.

ВЗГЛЯД ИЗ 1990 года

Я воспроизвожу здесь два документа того времени. Один из них был написан перед открытием Съезда, а второй — когда он завершался и можно было по горячим следам подвести первые итоги.

Еще на стадии подготовки к Съезду «Демократическая Россия» определила свою позицию по вопросу, который представлялся нам одним из ключевых. Наблюдая все более заметное торможение в работе союзного парламента, мы стремились превратить парламент российский в мощный фактор дальнейших общественных преобразований — обеспечить его повседневное (а не эпизодическое) присутствие, доминирование над другими властными институтами, где прочно окопалась бюрократия, с одной стороны, и усилить давление на союзные органы, где демократы явно проигрывали бюрократии, — с другой. Путь к этому виделся в том, чтобы перенести центр тяжести политической власти со Съезда в постоянно действующий Верховный Совет

России и наполнить его возможно большим числом демократических депутатов.

Был разработан ряд вариантов такого преобразования. Радикальный предусматривал изменение Конституции и превращение всего Съезда в постоянно действующий орган. Правда, в свете последующего опыта и зная, каким оказался персональный состав депутатского корпуса, следует признать, что такая конструкция была бы не слишком работоспособной. Компромиссные варианты предусматривали численное увеличение одной или обеих палат. Эти предложения были представлены на подготовительной комиссии Съезда и решительно отвергнуты нашими оппонентами. Наша же позиция по этому вопросу была изложена в приводимой ниже статье, опубликованной перед открытием Съезда¹.

Каким быть парламенту России?

Позиция депутата

Наскоро разработанные и проведенные через старый Верховный Совет СССР изменения в Конституции подарили нам громоздкую двухступенчатую структуру высшего органа государственной власти: Съезд народных депутатов — Верховный Совет СССР. Утверждалось, что Съезд, насчитывающий 2250 депутатов, будет более представительным органом, способным выражать многообразие социально-общественных интересов в стране и вырабатывать социально-политический баланс, а Верховный Совет с его 542 членами — оперативно работающим и профессиональным законотворческим институтом. Всего лишь года работы этих органов на общесоюзном уровне оказалось достаточно, чтобы подтвердить худшие опасения критиков новоизобретенной системы.

Работа Съезда народных депутатов СССР от сессии к сессии становилась все менее продуктивной и закономерно вызывала разочарование избирателей. Не приходится поэтому удивляться, что система и иррациональная, и недемократичная

(поскольку прямые выборы в Верховный Совет, где сосредоточена реальная законотворческая работа, заменены косвенными) была отброшена во всех союзных республиках, за одним исключением. Это исключение — РСФСР, где из состава Съезда народных депутатов, на который должно быть избрано 1068 депутатов, предстоит выделить, согласно действующей Конституции, две палаты Верховного Совета — по 126 человек каждая.

До открытия Съезда остается всего лишь несколько дней, до избрания Верховного Совета — немногим больше. Пора задуматься, что можно сейчас сделать, чтобы, не идя на новые выборы (усталость избирателей от утомительного и нескладного выборного марафона — неоспоримый факт), не воспроизводить в Российской Федерации худшие черты того, что не оправдало себя на союзном уровне. При заданных условиях, вероятно, наилучший выход — перенести центр тяжести со Съезда на Верховный Совет, а это означает, что Верховный Совет должен стать не придатком Съезда и внеконституционных органов, а полноценным парламентом. Надо сконцентрировать основной объем работы в постоянно действующем Верховном Совете, его комитетах и комиссиях, деятельность в которых является для их членов основным и профессиональным занятием, а не работой «по совместительству». Но для этого постоянно действующий орган государственной власти должен обладать необходимой «критической массой».

Мировой опыт выработал оптимальные габариты парламента. Эта величина колеблется в зависимости от численности населения и других обстоятельств в пределах 500—800 членов, причем «нижние», основные палаты насчитывают около 400— 600 членов. Так, в США палата представителей включает 435, а сенат — 100 человек, в Великобритании палата общин — 650, во Франции обе палаты — 577 и 319, в ФРГ — 497 и 41, в Италии — 630 и 315, в Японии — 512 и 252, в Мексике — 500 и 64 соответственно и т. д. Верховный Совет Российской Федерации выпадает по намеченной для него численности не только из этих международных стандартов. В сопоставлении с другими союзными республиками (в Узбекистане — 500 членов Верховного Совета, на Украине — 450, в Казахстане и Белоруссии — по 360 и т. д.) РСФСР оказывается «последней среди равных», во всяком случае в сопоставлении с относительно крупными республиками.

Поэтому лучшим из практически возможных решений в сложившейся ситуации, когда уже избраны (или вскоре должны быть доизбраны) 168 депутатов от национально-территориальных и 900 депутатов — от территориальных округов, представляется увеличение численности Верховного Совета РСФСР, которое можно было бы осуществить с минимальным изменением Конституции РСФСР, а именно: исключением положения, предписывающего одинаковую численность палат. При этом численность Совета Национальностей можно было бы оставить в размере 126 человек, как это предусмотрено Конституцией, или увеличить до 168 депутатов, избранных от всех национально-территориальных округов, а Совет Республики, скажем, — до 450 депутатов, то есть до половины избранных от территориальных округов.

Это дало бы возможность более точно и непосредственно спроецировать политическую и профессионально-квалификационную структуру Съезда народных депутатов, избранного населением, на Верховный Совет и прежде всего — Совет Республики. Только увеличение состава Верховного Совета вместе с жестким проведением принципа, по которому все его члены должны работать в постоянных комиссиях и комитетах, сможет сделать деятельность этих важнейших подразделений высшего органа государственной власти по-настоящему стабильной и профессиональной, позволит избежать перебоев и отсутствия кворума, как это нередко случается в комитетах и комиссиях Верховного Совета СССР. Простой расчет показывает, что 252 депутатов недостаточно для комплектования 20—25 одних лишь постоянных комитетов и комиссий профессиональными парламентариями, работающими на постоянной основе. В этой связи надо отметить, что дискриминирующее депутатов разделение на членов и нечленов Верховного Совета становится особенно нетерпимым, если оно распространяется на активно работающих в комитетах и комиссиях, если только это деление — не результат свободного выбора самих депутатов, по тем или иным причинам не пожелавших войти в Верховный Совет.

Наконец, по принципиальным и практическим соображениям важно предусмотреть хотя бы возможность для всех или большинства депутатов в течение какого-то времени работать в Верховном Совете. Очевидно, что даже при ежегодном обновлении состава Совета Республики на 20% (это, видимо, предел, превышение которого нарушит преемственность в работе) максимальное число депутатов от территориальных округов, прошедших через Верховный Совет, не превысит одной четверти избранных.

Проблема численности и порядка формирования Верховного Совета России, конечно, не техническая, а политическая: Съезду народных депутатов РСФСР предстоит сделать ответственный и нелегкий выбор. Либо он подчинится для него и за него написанному сценарию и быстро уступит место послушному Верховному Совету, который едва ли сможет устоять перед сильным давлением тех институтов, где поныне сосредоточена государственная власть. Либо он проявит собственную политическую волю и создаст Верховный Совет, способный работать и учиться, меняться вместе со страной, превращаться в полновластный парламент.

Непроизнесенная речь

на Съезде народных депутатов²

Возбуждение и внимание, которыми были окружены первые дни первого Съезда народных депутатов России, ослабевает. Рядом разворачиваются не менее значимые события. <...>

Под вопросом — организация, политическая ориентация и место в общественной жизни партии, неразрывную спаянность которой с государством привыкли воспринимать как нечто само собой разумеющееся все поколения наших ныне живущих граждан. Нарастает социальная и национальная напряженность.

На этом фоне примелькавшиеся уже сцены нескончаемого словоговорения на Съезде, конкурирующего за телевизионное время с чемпионатом по футболу, начинают казаться затянувшимся спектаклем, имеющим отдаленное отношение к заботам страны. Не только зрителям, но и многим участникам. «Хватит говорить, пора разъезжаться и работать», — реакция, естественная в той политической культуре, где звание депутата было почетным приложением к должности, заслуженным или незаслуженным вознаграждением за деятельность в кабинете, поле или на шахте, а собственно законотворческая работа совершалась отнюдь не на парламентских сессиях. Где распределение власти и «подбор и расстановка кадров» к квазипарламентским процедурам решительно никакого отношения не имели.

Наше общество настолько привыкло к тому, что борьба за власть совершается «под ковром», под покровом глубокой тайны и представляет столкновение личных амбиций, а не различных или тем более противоположных программ, что самое стремление к власти воспринимается в массовом сознании — и не только в нем — как дело малопочтенное и, во всяком случае, подозрительное. «Они рвутся к власти», — говорят, указывая на новые демократические организации, те, кто давно срослись с властью, не мыслят себя вне ее и привыкли считать себя обладателями главной истины и бессрочного мандата на власть от народа.

На вещи пора взглянуть трезво. Скверно не то, что борьба за власть вырвалась из кабинетов и коридоров хорошо охраняемых зданий в многолюдные залы и на улицы. Опасно, что политическая организация сил, выражающих реально существующее различие интересов в нашем глубоко дифференцированном обществе, серьезно отстает от стихийного нарастания напряжений и конфликтов. Вредно, что борьба между ними идет без взаимно принятых правил, в искаженных, нередко затемняющих суть дела политических формах и вокруг довольно неопределенных идеологических символов и пропагандистских клише.

Именно с этой точки зрения надо дать оценку тому, что происходит на российском Съезде. Его внутренняя структура и организация опираются на три неравноценных принципа. Он был избран и структурирован по региональному делению, которое было довольно удобно и даже практично в старой политической системе. По регионам — нередко в нарушение конституционного принципа равенства прав избирателей — были организованы представительство в руководящих органах Съезда и выборы в Верховный Совет и в Конституционную комиссию. И даже выступления по первым содержательным пунктам повестки дня шли строго по алфавиту названия территорий — а таковых в РСФСР немногим меньше сотни — и представляли не столько политическую дискуссию по ключевым вопросам, сколько серию отчетов и жалоб по местным делам. Места в секретариате, комиссиях, на трибуне — дефицит, распределение которого производится на основе регионально-уравнительной карточной системы.

В первые же дни параллельно стала формироваться и иная структура — социально-профессиональная. Возникли группы промышленников, аграриев, экономистов и управленцев, научных и культурных работников, рабоче-крестьянский союз и т. д. Каждая из них заявила о своих правах. Наконец, конституировались две главные политические силы Съезда: «Демократическая Россия» и «Коммунисты России» с примыкающими к ним (или отпочковавшимися от них) группами. Каждый из этих двух блоков часто видится оппонентам, а подчас и характеризуется в печати, как мощная и хорошо организованная сила, выступающая по тщательно отрежиссированному плану и голосующая по команде. Наблюдая «демократическую» ситуацию изнутри и «коммунистическую» вблизи, я убежден, что это не так. Обе они — в лучшем случае прообразы даже не партий, а политических коалиций, с размытыми программными установками и плывущим, меняющимся от голосования к голосованию составом. <...>

Расклад сил таков, что ни одна из сторон не может провести свои предложения, если не привлечет на свою сторону центр (или его преобладающую часть, 150—200 депутатов). И не может добиться конституционных изменений, которые назрели, жизненно необходимы, но требуют, как минимум, поддержки 707 депутатов, не договорившись о том со своим главным оппонентом или, по крайней мере, не отколов от него изрядную часть сторонников. Впрочем, коммунисты здесь в более выигрышном положении, так как для того, чтобы отстаивать нерушимость безнадежно устаревшей Конституции республики, требуется значительно меньше сил, чем для ее изменения.

Эту реальность, более или менее адекватно отразившую соотношение сил в стране, нередко не учитывает ни та, ни другая сторона. В лице демократов видят порождение сил уличной анархии, которая, завладев средствами массовой информации, забросила своих агентов в парламент и представляет опасную деструктивную силу, угрожающую целостности государства и тому стереотипу, который принято обозначать как «социалистический выбор». Не только противников, но и многих нейтралов раздражают активность демократических депутатов, их настойчивость и интеллектуальный натиск в защите своих позиций. Раздражают и бессодержательные эскапады, которыми отдельные «левые» депутаты травмируют своих коллег, блокировка решений Съезда, к которой меньшинство прибегает подчас в порядке самозащиты, но которая не соответствует советским традициям.

Свой счет предъявляют и демократы. Противник для них — аппаратные силы, упорно цепляющиеся за власть. «Коммунисты России» действительно вобрали в свой состав преобладающую часть депутатов, принадлежащих к высшему и среднему эшелонам управления. Более того, они получают мощную поддержку извне, которая нередко приобретает действительно скандальные формы: чего стоят инструктивные совещания в ЦК (на которые приглашаются не все члены партии, а выборочно участники коммунистической фракции) или списки на вычеркивание противников из избирательных бюллетеней в Верховный Совет, тиражированные и своевременно распространенные аппаратом. Приходится констатировать: руководящий орган партии в преддверии XXVIII съезда в реальной практике вел линию не на внутрипартийную консолидацию, к которой он не перестает призывать, а на укрепление позиций группы, к которой принадлежит меньшинство депутатов — членов партии. Наивно, конечно, было бы ожидать иного. Но нельзя упускать из виду два важных обстоятельства. Во-первых, среди сторонников коммунистической фракции на Съезде и в стране есть умеренное и есть правоконсервативное крыло, которое откровенно атакует курс М. С. Горбачева. Во-вторых, «Коммунисты России» претендуют на выражение интересов всех, кого не устраивает переход к новой общественной системе: не только тех, кто удобно и небезвыгодно устроился в административных структурах, но и тех достаточно широких трудовых слоев, которых они же обрекли на полунищенский образ жизни, но которые не видят для себя места в конкурентной рыночной экономике.

Каждая из сторон видит в своем противнике прежде всего образ врага и напрягает мускулы для достижения победы. Это противостояние особенно отчетливо проявилось в решении кадровых вопросов. Борьба за председательский пост предельно поляризовала Съезд. Стремясь склонить на свою сторону колеблющихся, претенденты в своих программных заявлениях и ответах на вопросы ставили акцент на общих целях, которые их дифференцируют в меньшей степени, а не на конкретных путях достижения этих целей, по которым всего больше проявляется различие политических подходов не только самих лидеров, но и тех сил, которые за ними стоят. Тем, кто пришел на Съезд, не имея готового решения, за кого голосовать, был предложен выбор не столько между программами, сколько между лицами, лицами-символами.

Откровенный нажим с вершины общесоюзной политической власти против Б. Н. Ельцина сыграл обратную роль: организаторы этого нажима не оценили, сколь сильно изменилась ситуация в стране с ноября 1987 г., когда нарушивший субординацию протестант был удален с политического Олимпа. <...> Избрания Б. Н. Ельцина добивалась «Демократическая Россия». Но было бы опрометчиво отнести этот успех всецело на ее счет. Его слагаемые также — давление избирателей, резкое снижение авторитета всех официальных политических структур и отсутствие фигур, которые могли бы представить реальную альтернативу лидеру, популярность которому дала бескомпромиссная борьба с привилегиями и властью аппарата, а не продуманная позитивная программа, которую еще предстоит разрабатывать и претворять в жизнь.

То, что избрание председателя Верховного Совета РСФСР отнюдь не означает прихода к власти демократической левой, было сразу же недвусмысленно продемонстрировано при выборах его заместителей, а затем и Верховного Совета. На протяжении нескольких месяцев «Демократическая Россия» разрабатывала варианты, которые позволили бы превратить иррациональное и антидемократическое изобретение аппарата и его «научной» обслуги — двухступенчатого монстра Съезд — Верховный Совет — в работающий парламент. Не особо вдаваясь в аргументацию, консервативная часть Съезда опрокинула наметившийся было компромисс. <.> В результате был создан постоянно действующий орган, по малочисленности своей заведомо не способный выполнить весь объем возлагаемой на него работы и «корректирующий» то соотношение сил, которое сложилось на самом Съезде и отразило волеизъявление избирателей. Анализ ряда ключевых поименных голосований показывает, что все прогрессивные решения, за которые высказалось большинство депутатов Съезда, <. > были бы наглухо заблокированы нынешним составом Совета Национальностей, а некоторые не собрали бы большинства и в Совете Республики.

Следовательно, создалось положение, при котором две главные политические силы на российском Съезде блокируют друг друга. В ближайшие дни большинство депутатов, за которыми останется лишь проблематичная возможность повлиять на работу постоянных комиссий и комитетов, разъедется по местам и оставит председателя наедине с командой его заместителей, Верховным Советом, более консервативным, чем Съезд, и министрами, назначение которых не обязательно отразит существующий баланс сил.

Впрочем, наедине — это не совсем точно. Новому республиканскому руководству необходимо найти общий язык с руководителями многочисленных автономных образований в РСФСР, обостренная подозрительность которых сыграла решающую роль в блокировке изменений Конституции, с одной стороны, и президентом СССР и его окружением — с другой. Шаги навстречу, впервые сделанные в последние дни Горбачевым, вселяют некоторую надежду. Но вопрос о власти в России остается открытым.

В политическом лексиконе наших дней едва ли не чаще других звучат призывы к консолидации сил. <...> Слов нет, консолидация куда предпочтительнее конфронтации, последствия которой непредсказуемы. Но консолидация, если это не пустое благопожелание и не приложение к мифологическим понятиям типа «морально-политическое единство», «историческая общность — советский народ» и т. п., должна иметь осознанные предпосылки, социально-политическую базу и ясные условия. Мне они видятся следующим образом.

Предпосылки — это социально-экономическая и политическая ситуация в стране, изменение которой не терпит отлагательства (ибо уже никем не контролируемые, катастрофические процессы могут развернуться в любой момент), и соотношение сил, которые примерно уравновешивают друг друга. Нельзя нормально управлять Россией, имея в глухой оппозиции равновеликую силу и рассчитывая лишь на поддержку малочисленного и неустойчивого центра. Такие комбинации неустойчивы даже в странах с устоявшейся парламентской структурой. В критических же ситуациях создаются нередко правительства национального согласия.

Социально-политическая база такого правительства должна быть четко обозначена. Процесс политического размежевания в российском парламенте обгоняет формирование многопартийной политической структуры в республике. Но устойчивое коалиционное правительство — это не просто более или менее произвольный набор лиц, который может получить поддержку большинства, а итог переговоров и компромисса между политическими фракциями парламента. Эти фракции в эмбриональном виде уже существуют внутри и за пределами каждого из двух противостоящих блоков. Их надо возможно скорее конституировать как политические силы со своими программами, выражающими определенные интересы, и соответственно изменить принцип структурирования нашего парламента. Он не должен строиться на региональной основе, хотя, конечно, интересы автономий в качестве национально-политических субъектов Федерации должны получить достойное представительство. Нельзя только допустить, чтобы это представительство было монополизировано одними лишь партийными и государственными руководителями автономных образований, их первыми лицами, поскольку их позиции разделяются отнюдь не всеми депутатами от автономий³. Условия создания и деятельности коалиции могут быть выработаны на самом Съезде в рамках согласительного процесса или на конференции круглого стола, имеющей широкую и разнообразную политическую базу. Важно лишь, чтобы они представляли подлинную программу выхода из тупика, которая предусматривала бы комплекс мер в экономике и политике, а не была зациклена на обветшалых идеологических фетишах. Такая программа, учитывающая разнообразие и конфликтность интересов в обществе, охватывающая то общее, что объединяет не всех, но многих, могла бы получить — хотя бы на предстоящий критический период — поддержку значительной части противоборствующих сил.

Насколько реальна такая позиция? Не знаю, хотя надеюсь, что возможность создания коалиционной власти еще не исчерпана, и уверен, что ей нет некатастрофической альтернативы. Но для того, чтобы коалиция стала действительным политическим инструментом выхода из кризиса, надо отдать себе отчет в том, что она не равнозначна всеобщей консолидации. Формально союзное руководство претендует на позицию центра, равноудаленного от правых и левых, а на деле основные удары направляет влево, и потому даже разумные решения принимает с опасным запозданием.

Чтобы каждый шаг правительства, опирающегося на такую коалицию, не увязал в трясине бесконечных согласований и споров, она должна иметь ясные политические границы. Оставляю труд обозначить ее границу слева оппонентам, а о границе справа скажу со всей определенностью. По другую ее сторону должны остаться инициаторы ленинградского инициативного партийного съезда. Те, кто запускает пробные шары, выдвигая на авансцену журналистов, призывающих «патриотически ориентированное офицерство» совершить военный переворот. Те влиятельные члены высшего партийного руководства, которые не готовы поступаться известными «принципами» и протестуют против «компромиссной» политики президента. Те, кто настоял на том, чтобы выдвиженцем партии на высший пост в России стал И. К. Полозков. Если исключить эту публику, мы получим подлинно левоцентристскую коалицию, а силы, оставшиеся за ее пределами, лишившись возможности оказывать давление изнутри, пусть апеллируют к обществу. Не думаю, что они получат там широкую поддержку.

Левоцентристская коалиция может быть создана и в нашей республике, и в масштабах Союза — была бы политическая воля. О программе и условиях можно договориться.

Так виделась мне альтернатива событиям, которые приобретали все больший разгон. К сожалению, развитие пошло по иному, катастрофическому пути. Но к концу работы первого Съезда надежда еще не была утрачена.

ВЗГЛЯД СКВОЗЬ ГОДЫ. РОССИЙСКИЙ ПАРЛАМЕНТ В ДЕЙСТВИИ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ РАЗВИЛКИ⁴

I Съезд народных депутатов РСФСР шел «неслыханно долго» — 38 дней. За это время было пройдено несколько критических точек, от которых движение могло пойти в разные стороны. Альтернативность исторического процесса проявилась в них с хрестоматийной наглядностью.

Развилка первая: выбор лидера

Главной развилкой, перед которой оказались депутаты, были выборы председателя Верховного Совета. Сделанный выбор оказал решающее влияние на весь ход последующих событий. Предстояло избрать не спикера, организующего работу ВС и Съезда, а лидера, наделенного полномочиями, приближающимися к президентским. Это было заложено в обновленных в 1988 и 1989 гг. Конституциях СССР и РСФСР. Последующее введение поста президента несколько расширило полномочия первого лица, но не изменило суть дела. Как справедливо заметил депутат от Сыктывкара, известный диссидент Револьт Пименов, все претенденты на этот пост, выступая перед Съездом, «толковали по сути о том, что бы они делали на посту Фюрера, Вождя, на худой конец — Президента», а не организатора и координатора парламента, которому по Конституции и должна была бы принадлежать высшая власть⁵.

Если принять во внимание не преодоленную в России и поныне мо-нархически-вождистскую традицию, вопрос о том, кто станет хозяином главного государственного кабинета⁶, приобретал центральное значение.

В отличие от союзного Съезда, где Горбачева избрали председателем ВС в первый же день (ему тогда «не было альтернативы», полагал даже Сахаров), в России это состоялось только через две недели после открытия Съезда. Избрание Ельцина не было предрешено⁷. За тремя турами выборов, продолжавшимися шесть дней, пристально следила вся страна. Напомню острую динамику тех дней.

Первый тур. 24—25 мая. Выдвижение и представление кандидатов, голосование. 26 мая. Объявление результатов ночного подсчета голосов: Ельцин — 497, Полозков — 473, самовыдвиженец Морокин — 32, против всех — 30.

Второй тур. 28 мая. Голосование по двум лидерам списка: Ельцин — 503 (+6), Полозков — 458 (-15), против всех — 99 (+69). Несмотря на прирост голосов у Ельцина и сокращение их у Полозкова, возникла патовая ситуация. Ею попытались воспользоваться противники Ельцина. На заседании согласительной комиссии представители фракции «Коммунисты России» заявили: оба претендента неизбираемы, надо договариваться о новых лицах. Представители «Демократической России» (Сергей Филатов, Лев Пономарев и я), естественно, этому воспротивились⁸.

Третий тур. 28 мая. На заседании Съезда разгорелся скандал, едва не вылившийся в рукопашную. Большинством в 7 голосов принято решение, позволяющее ранее баллотировавшимся кандидатам выдвигаться вновь. 29 мая. Новое выдвижение и программные речи. Голосование. Итоги: Ельцин — 535 (+32), Власов — 467 (на 6 меньше Полозкова в первом туре), Цой — 11 (треть от результата Морокина), против всех — 27 (-72).

Итак, Ельцин был избран лишь с третьей попытки, да и то с перевесом всего в 4 голоса в собрании, где трижды голосовали более тысячи депутатов. Он вызывал не только симпатии, но и сильные отторжения, в том числе и среди некоторых приверженцев «Демократической России». К тому же установка «преградить путь Ельцину» исходила из союзных партийно-государственных структур, которые до этого не знали поражений в решающих поединках. На конформистских по психологическому складу и политической ориентации, колеблющихся депутатов влияло и то, что Горбачев в этом вопросе сомкнулся с завзятыми «антиперестройщиками». Не только на закрытых совещаниях в ЦК, но и в выступлении перед депутатами в перерыве заседаний Съезда 23 мая он открыто выступил против избрания Ельцина.

Позднее Горбачев написал: «Предвидел — с его (Ельцина. — В. Ш.) приходом станет нарастать конфронтация между союзным центром и Россией. Знал уже, что человек этот по характеру “разрушитель”, “таран”...»⁹. Это объяснение не кажется мне исчерпывающим: до сих пор не могу понять, почему партия не выдвинула серьезной альтернативы Ельцину. К весне 1990 г. Михаил Сергеевич не мог не видеть, что Полозков тоже поднимается на волне, несущей изрядный заряд сепаратизма, и должен был отдавать себе отчет в том, какие гибельные последствия (в том числе для СССР) могло бы иметь избрание краснодарского партсекретаря. Не зря он с трудом находил слова, хорошо характеризующие человека, симпатизировать которому не мог. Задним числом Горбачев поведал о хитроумном плане: свести в первом туре двух «радикалов», сбросить их и открыть дорогу «умеренному» и управляемому выдвиженцу. Однако помимо этого могли присутствовать еще два мотива. Первый: Горбачев считал, что в отличие от Полозкова, Ельцин попытается «отлучить Россию от социализма», о чем прямо сказал депутатам. Второй: недолгая история личных отношений с российским лидером, накопившееся раздражение рисовали перспективу их дальнейших отношений в малопривлекательном свете. Следует отметить и то, что вплоть до 29 мая противники Ельцина имели, как шахматисты, играющие белыми, тактическое преимущество: председательствовавший на Съезде глава Центризбиркома

В. Казаков упорно и довольно бесцеремонно проводил линию, порученную ему его партией.

Почему избрание Ельцина все же состоялось? По-видимому, повлияли и глубинные процессы, и ситуативные моменты.

Прежде всего, на российском Съезде демократы России действовали гораздо более активно, консолидированно и организованно, чем межрегионалы на Съездах СССР. «Демократическая Россия» навязывала свои правила игры и в итоге тактически переиграла партаппаратчиков, добившись коренного изменения повестки дня, подготовленной в Президиуме прежнего ВС ¹⁰. Демократы подтолкнули Съезд к размежеванию на фракционной основе, что еще год назад многие делегаты союзного Съезда считали кощунственным отходом от «ленинских принципов». Две недели Съезд «раскачивали». Немногочисленные, но энергичные и четкие выступления Ельцина (не в пример его маловразумительным объяснениям на пленуме ЦК КПСС и XIX партконференции в 1987— 1988 гг.), его открытость к разным позициям и людям, способность утихомирить разбушевавшуюся аудиторию выгодно контрастировали с блеклыми докладами Власова и Воротникова, изобиловавшей штампами речью Полозкова, твердокаменным упрямством и неуклюжими виражами Казакова.

Кроме того, колеблющиеся депутаты ощущали настроения, господствовавшие в обществе. Все эпизоды инспирированной Кремлем (и, видимо, лично Горбачевым) антиельцинской кампании оборачивались в пользу гонимого. Система электронного голосования, налаженная на Съезде, позволяла оперативно информировать граждан, как ведут себя их избранники. Размноженные в тысячах экземпляров распечатки голосований исправно поступали в избирательные округа. Не определившиеся депутаты, ежедневно проходившие из гостиницы «Россия» в Кремль сквозь строй пикетчиков, поддерживавших Ельцина, получавшие поток писем и телеграмм из избирательных округов, испытывали сильное психологическое давление, которому номенклатура ничего не сумела противопоставить. В результате депутаты стали голосовать совсем не так, как рассчитывал аппарат. Он демонстрировал растерянность и непрофессионализм, делая ставку то на Полозкова, отталкивавшего большинство депутатов своей оголтелостью, то на бесцветного Власова¹¹. Аппаратчики оказались не способны вести политическую борьбу в новых условиях, когда примитивные инструменты контроля над поведением граждан действовать перестали. Потом они овладеют новыми методами, но после того, как состоится «естественный отбор», в ходе которого одни обучатся, а другие будут выброшены из политики.

Меня давно занимало, почему партийный аппарат так беспомощно разыграл эту партию против Ельцина. Ведь у него было немало противников среди высших руководителей КПСС. В их числе были Горбачев, которого раздражало непредсказуемое поведение соперника, Лигачев, которому Ельцин бросил прямой вызов еще в 1987 г. Не доверяли ему ведущие идеологи Яковлев и Медведев, помнившие, как при обсуждении идеологических и исторических вопросов в первые годы перестройки московский бунтарь выступал с ультраконсервативных, ортодоксальных позиций. Я спрашивал у них: неужели политбюро не обсуждало способы противодействия Ельцину? Положим, когда собрался I Съезд народных депутатов РСФСР, было уже поздно: при сложившемся раскладе сил и среди тысячи депутатов нелегко было найти сильную альтернативную фигуру. Но почему загодя не подготовили проходного претендента на высший государственный пост в РСФСР и не провели его заблаговременно в состав депутатского корпуса? Это ведь не было трудно.

Да, Ельцина не хотели, ответил Вадим Медведев. Его считали политиком того же типа, что и Лигачев, но еще и с маниакальным стремлением к власти. Да, вопрос обсуждался. Ия, и другие разговаривали об этом с Горбачевым, и он предпринял некоторые шаги, но не довел их до конца. Называли кандидатуры Рыжкова, Лукьянова, Бакатина, но в последний момент все-таки сделали ставку на Полозкова. Заблуждений на его счет не было, это был тактический ход... Ошибка заключалась в том, что недооценили российский фактор, и потому пали жертвой собственной пропаганды о нерушимости Союза. Да и сам Ельцин ухватился за идею российского суверенитета только на I Съезде народных депутатов РСФСР. Прежде тема «Союз — республики» в его выступлениях не фигурировала¹².

Иными словами, Горбачев и его ближайшие сотрудники не придали должного значения проблеме Ельцина: им было не до того. Кадровый резерв был ограничен, а дифференциация в высшем политическом руководстве еще не проявилась в полной мере. Цену Лукьянову не знали, использовать Полозкова не погнушались. А главное, недооценили стратегическое значение главного государственного поста России, так как исходили из того, что командные высоты в любом случае останутся за Союзом. Ельцин выиграл, поставив лозунг суверенитета России в центр борьбы за пост председателя ВС РСФСР. На этой платформе удалось объединить разнородные силы.

Избрание Ельцина демократы праздновали как свою выдающуюся победу. На деле победила коалиция, в которой «Демократическая Россия» была лишь одним из слагаемых. Более того, не она, поставившая основную массу голосующих, и не те колеблющиеся депутаты, которые поддержали Ельцина еще в первом и втором турах, сыграли определяющую роль. Из приведенных данных следует, что к концу второго тура обозначился тупик: даже голоса Морокина, заявившего о своей демократической ориентации, не перешли к Ельцину, а число отвергавших обоих претендентов выросло более чем втрое. Три с лишним десятка недостающих голосов, которые Ельцин завоевал в третьем туре, самотеком появиться не могли.

В ходе трех туров голосования от прокоммунистического массива откалывалась одна группа бюрократии и ее клиентуры за другой. В свете прожекторов, на телевизионных экранах шли шумные манифестации депутатов, поддержанные улицей. А за кулисами, как мы теперь узнали, по всем правилам аппаратной игры обрабатывали потенциальных перебежчиков, которым обещали посты в структурах новой власти. К сожалению, никто из мемуаристов не рассказал, с кем в эти дни велись секретные переговоры и о каких вознаграждениях шла речь¹³. Можно лишь очертить тот слой, из которого извлекли голоса, необходимые для избрания Ельцина, — помимо поданных «демороссами». Эти особо ценные голоса, присоединившиеся в третьем туре и сыгравшие роль гирьки, хотя и небольшой, но перетянувшей чашу весов, принадлежали, как можно полагать, представителям партийной, советской, военной бюрократии и ее интеллигентской обслуге, вступившим в сделку перед решающим голосованием. За ними на Ельцина переориентировалась (уже за стенами Съезда) и часть прежней советской бюрократии, спешившая к разделу «союзного» пирога. Ельцин был избран в результате сочетания митинга, оркестрованного демократами, и закулисных соглашений, в соответствии с которыми была обещана «раздача слонов» после победы. Не сразу и не до конца было понято, что у штурвала встал человек, вовсе не числящий себя лидером межрегиона-лов или «Демократической России», намеренный соблюдать дистанцию по отношению к выдвинувшим его силам.

К чести российских демократов следует сказать, что среди них были люди, настороженно относившиеся к своему избраннику. Одни искали проходимую альтернативную фигуру, но не нашли. Другие пытались ограничить самостоятельность Ельцина, поставив его в зависимость от демократических фракций. Так, депутат Леонид Волков предлагал связать выдвиженца демократов формально зафиксированными условиями. С высоты сегодняшнего дня очевидно, что даже если бы до этого дело дошло, Борис Николаевич едва ли отнесся к таким условиям с большим почтением, нежели Анна Иоанновна в XVIII в. — к подписанным было ею «кондициям» тогдашних придворных грандов-«верхов-ников». Труднее понять, почему эту идею даже толком не обсудили. Сказались, видимо, и разнородность демократической составляющей возникшего большинства, и идеализация народного любимца того времени, и переоценка собственных сил и возможностей, и — вероятно, самое главное — внутренняя установка на длительную, как казалось, борьбу с союзным Центром. Как бы то ни было, демократы переоценили свою роль и влияние на дальнейший ход событий. Ельцин имел — и быстро расширил — политическую и кадровую опору помимо демократов, а они все поставили на одну карту.

Весной 1990 г. избрание Ельцина председателем ВС РСФСР не означало овладения ключевыми рычагами власти ни в Союзе, ни в России. Силовые структуры, собственность союзных предприятий на российской территории, государственные СМИ — все это было за пределами его власти. Довольно грубо это тут же продемонстрировало союзное телевидение, сняв подготовленное к эфиру интервью Ельцина. Лишь со временем стало ясно, что в майские дни 1990 г. был завоеван решающий плацдарм для продвижения к властным рычагам, к формированию, хотя и не надолго, более широкого и устойчивого большинства на Съезде, к президентству и победе над путчистами.

В этой точке надо прервать изложение хода событий и поставить более общий, может быть, главный вопрос: насколько своевременным был прорыв демократов к власти? (Именно прорыв, ибо взять власть им не удалось ни тогда, ни позже). Убедившись, что возможности МДГ в союзном парламенте крайне ограничены, «...от тактики оппозиции, на которую мы предполагали пойти летом 1989 года, мы перешли к тактике борьбы за власть на ее нижних этажах. Было ли это решение правильным? Сегодня я уже не так уверен», — утверждает Гавриил Попов и перечисляет обстоятельства, ограничивавшие возможности демократов при власти, пожалуй, еще больше, чем в оппозиции. Заключение ведущего теоретика МДГ выглядит следующим образом: «Что было бы, если бы мы не поставили задачу взять власть в республиках и на местах, а остались бы такой же оппозицией, какой были на союзном уровне? Как пошло бы развитие страны? Не знаю, сложный вопрос. Но ясно другое: уважение масс в случае нашего отказа брать власть мы потеряли бы»¹⁴.

К 2000 г. позиция Попова изменилась: «Сегодня я считаю, что демократам надо было остаться в оппозиции — чтобы сохранить себе доброе имя». Самой грубой ошибкой демократических сил он считает то, «что Ельцина поддержали без всяких условий»¹⁵.

В 1997 г. на одном из круглых столов участники тех событий по-разному ответили на тот же вопрос. «Если бы демократы вкупе с Ельциным не взяли власть в 1990—1991 гг., то переходный период мог быть чреват еще большими неприятностями, чем сейчас: вспомним ситуацию при Павлове, — говорил Леонид Волков. — И демократы оказались бы исторически ответственными не за то, что взяли власть, а за то, что ее не взяли». «Как могут “политические люди” не брать власть, если она на них сваливается сама?» — спрашивал Игорь Клямкин. Геннадию Бурбулису ситуация виделась иначе. Он вспоминает: «какого напряжения и какого изящества, виртуозности — психологической, деловой, нравственной, организационной — потребовали эти самые четыре голоса». Власть вовсе не валилась в руки, и хотя «...цена этой победы в конечном счете оказалась чрезмерной, все же власть брать стоило... Однако власть взяли не демократы, а сложный конгломерат людей, не имевших достаточной подготовки для профессиональной государственно-политической деятельности на платформе демократических преобразований». В моем же представлении ситуация выглядела так: «Если бы Ельцин не опирался на поддержку и помощь демократов, то он остался бы опальным секретарем обкома. Если бы демократы не имели в лице Ельцина лидера, народного вождя, то они остались бы интеллигентской тусовкой. Однако мы недооценили сложность проблем перехода. Если бы власть осталась в руках умеренных реформаторских сил, которые делили бы эту власть с другими силами, <...> тогда ответственность за тяготы переходного периода падала бы на “них”, а “мы” были бы оппозицией. И не произошла бы самая страшная вещь — дискредитация понятия “демократ”»¹⁶.

Поставим вовсе не запретный для историка, как принято считать, вопрос: что было бы, если бы тогда председателем ВС России был избран другой политик? Можно представить несколько вариантов развития событий, в разной степени вероятных.

Вариант реванша. Самая реальная альтернатива произошедшему — избрание Полозкова или ему подобного, чем серьезно рисковал Горбачев. Политическое руководство России стало бы верным союзником набиравшей силу реакционной антигорбачевской оппозиции. То, что вылилось в безумную и бездарную попытку путча в августе 1991 г., вероятно, было бы сделано квази-легальным способом. Те, кого Горбачев выдвинул на ключевые государственные должности, лишили бы его власти еще до декабря или же, номинально оставив на посту, подмяли под себя: проект нового Союзного договора, который Михаил Сергеевич продвигал, был для этих сил неприемлем. В этом случае российская государственная власть не смогла бы стать, как это произошло в августе, центром эффективного сопротивления ползучему перевороту. Очаги сопротивления скорее всего оказались бы слабыми и разрозненными. Демократические фракции СНД Союза и России были бы изолированы и в конечном счете разбиты. Прибалтика и закавказские республики все равно ушли бы из Союза, но «развод» произошел бы, вероятно, по югославскому сценарию. Резко обострились бы отношения с Западом. Развитие в азиатских республиках во многом определяла бы позиция казахстанского руководства, но если бы СССР в усеченном виде сохранился, роль феодально-байского элемента, ныне расцветшего в «суверенных» среднеазиатских государствах, в Союзе возросла.

Вариант отсрочки. Избрание Власова или ему подобного было бы не решением, а отказом от какого-либо решения. В этой связи уместно воспроизвести очень точную мысль авторов первого доклада Римского клуба: в кризисных ситуациях (а деструктивные процессы в экономике, социальных и национальных отношениях стремительно разворачивались) отсутствие решения может оказаться самым сильным и опасным решением ¹⁷. Довольно быстро события в России и Союзе начали бы скатываться к одному из крайних вариантов — однако при отсутствии в России самостоятельного и авторитетного центра государственной власти.

Так видятся мне наиболее вероятные альтернативы неизбра-нию Ельцина на I СНД России. Теоретически можно представить еще один сценарий, примерно тот, который я защищал на круглом столе в 1997 г. Председателем ВС становится менее амбициозный, ориентированный на горбачевскую группу лидер. Демократическое крыло российского Съезда, не будучи связано его поддержкой, организуется как оппозиционная сила. Поскольку объективные условия и неизбежный рост социально-политических напряжений подталкивали бы к продолжению реформ, к ним вновь обратилось бы союзное руководство, не отягощенное борьбой с российским центром власти и потому смелее дистанцировавшееся от фундаменталистов в КПСС. Обвал производства, рубля, социальных систем жизнеобеспечения все равно произошел бы, но ответственность за это лежала бы не на демократах. Через некоторое время, вырастив новых лидеров, они могли бы возобновить борьбу за власть в более благоприятных условиях. Такой сценарий был, видимо, наименее вероятным, ибо требовал трех условий: (1) прочных позиций горбачевского руководства и его способности продолжать реформы, (2) изоляции реваншистов, а также (3) консолидированности и организованности демократов. Рассчитывать на это было трудно. Не говоря уж о том, что среди более чем тысячи российских депутатов другая фигура с ярко выраженными лидерскими данными не просматривалась.

Да, после избрания Ельцина власть начала переходить в руки второго эшелона бюрократии. Однако при всей противоречивости личности первого российского президента, его взглядов и привычек, он все же усвоил и сохранил приверженность некоторым демократическим ценностям. Я ничуть не идеализирую Ельцина, для которого межрегионалы и демороссы были только группой поддержки, поставлявшей голоса и экспертов. И тем менее — пришедших с ним людей из социально и психологически близкой ему страты, немедленно занявшихся переделом власти и собственности. Знаю, что к ним быстро примкнула часть политиков, поднявшихся на демократической волне. И все же именно таким образом страна высвободилась из-под власти старых бурбонов гэкачепистского и полозковского образца. Чуть перефразируя слова Талейрана, то были люди абсолютно неспособные чему-либо научиться и обладавшие удивительно избирательным устройством памяти: они забывали то, что следовало бы неукоснительно помнить, и твердо помнили то, что лучше было бы позабыть. Для резкого разрыва с ними Горбачев оказался слишком осторожен и податлив. Прав оказался Бурбулис, сказавший, что избрание Ельцина стало выбором исторического пути¹⁸.

Развилка вторая: каким быть Верховному Совету?

Ограниченность влияния «Демократической России» проявилась уже при выборах заместителей председателя ВС. Правда, Ельцин выдвинул ее представителей на посты двух заместителей из четырех, но ни один из них не был избран. Это стало прелюдией к поражению демократов и при формировании самого Верховного Совета. Коммунистическое крыло Съезда продемонстрировало, что неудача на выборах председателя ВС вовсе не деморализовала его. На встрече «Коммунистов России» с Горбачевым в последний день Съезда один из кураторов этой фракции заверил: «Не волнуйтесь, Михаил Сергеевич, мы Бориса Николаевича спеленаем со всех сторон»¹⁹.

Как я уже упоминал, двухступенчатая конструкция высшего государственного органа восходила к конституционному устройству первых лет советской власти: созываемый на несколько дней многолюдный Съезд — для говорения, для митинга и постоянно функционирующий ВЦИК — для законодательной работы. К этой конструкции в СССР вернулись в 1989-м и в РСФСР — в 1990 г. Съезд состоял из депутатов, избранных по территориальным и национально-территориальным округам. Эти последние были скроены по специальным квотам, в соответствии с которыми половину (84 депутата) избирали автономные образования. Москве было отведено 2 округа, Ленинграду — один и т. д. Из депутатов этих двух категорий предстояло сформировать две палаты Верховного Совета — Совет Республики и Совет Национальностей (по 126 членов в каждой).

При определении повестки дня Съезда демократы добились того, что формулировка, рекомендованная подготовительным совещанием — «Избрание ВС» была изменена: «О порядке формирования ВС. Избрание ВС». Это открывало возможность изменить Конституцию, чтобы превратить весь Съезд в ВС или максимально увеличить численность палат²⁰. «Демороссы» хотели ввести в постоянно работающий и принимающий большинство законов орган возможно большее число активных и профессионально подготовленных людей. Сила демократов как раз и заключалась в том, что такие кадры у них были.

Однако их противники отлично это понимали. «Недостаточно того, чтобы нас было много, надо еще, чтобы вас было поменьше», — откровенно сказал мне в кулуарах один из их представителей. Публично эту позицию, конечно, обставляли пристойно. Вообще на сей раз тактика коммунистов была искуснее, чем при выборах председателя ВС. С трибуны на все лады повторяли, что к Конституции надо относиться бережно, что надо соблюсти численное равенство палат и т. п. На авансцену выдвинули консервативных лидеров автономий, утверждавших, будто предложения демократов ущемляют права национальных образований. Интенсивную работу вели и «под ковром»: в ЦК КПСС шли совещания, готовили и раздавали списки депутатов, чье прохождение в ВС надлежало блокировать.

В итоге демократы потерпели двойное поражение. Во-первых, хотя увеличение численности палат и даже максималистский вариант превращения всего Съезда в ВС поддержало более 600 депутатов, голосов для изменения Конституции не хватило. Во-вторых, вновь избранный ВС был консервативнее Съезда, а наиболее «засветившимся» демороссам путь в ВС был прегражден. Квоты на представительство в ВС были разверстаны по территориальным делегациям, а в большинстве из них решающее слово было за руководителями, как правило, аппаратчиками. Положение в московской и ленинградской делегациях было иным, но их выбор «откорректировало» голосование большинства на Съезде ²¹. В сложившейся ситуации и сами демократы оказались не на высоте. После того, как единственно разумное предложение — формировать ВС в соответствии с пропорциями образовавшихся на Съезде депутатских объединений или хотя бы согласиться с выбором региональных делегаций (эта норма была принята только на V Съезде, в конце 1991 г.) было отвергнуто, демократы, действовавшие слаженно на выборах председателя ВС, где присутствовал общий интерес, не сумели консолидироваться. Некоторые из них по личным соображениям включились в начатое их противниками выдвижение альтернативных кандидатов, раздробили голоса и под конец уступили давлению. Победу консерваторов закрепило избрание председателей палат ВС: Рамазана Абдулатипова (Совет Национальностей), переговорщика от «Коммунистов России» в согласительной комиссии по выборам председателя ВС, и Владимира Исакова (Совет Республики), ранее входившего в свердловскую команду Ельцина, но потом перешедшего на другую сторону²².

Какое значение имело это поражение демократов? Пименов расценил его как «катастрофическое крушение»²³; примерно так считало и большинство демороссов. Однако, оглядываясь назад, следует признать, что на последующие события оно решающим образом не повлияло ²⁴. Во-первых, потому, что основные политические и законодательные решения стал принимать не ВС, а Съезд. На заседаниях же палат, в комитетах и комиссиях ВС активно работали (в том числе и постоянно) депутаты — нечлены ВС. Во-вторых, политическая эволюция Съезда и ВС шла по сближающимся траекториям. В марте 1991 г., в условиях нараставшей радикализации, ВС не поддержал «шестерку» руководителей Съезда и ВС, выступивших с антиельцинским демаршем, а в августе встал в жесткую оппозицию к путчистам. Но позднее не только в ВС, но и на Съезде неустойчивое проельцинское большинство оказалось размыто.

В свете всего этого представляется не особенно существенным вопрос: мог ли ВС быть избран в ином составе? Циничное замечание Исакова: «Если бы... представители московской, ленинградской групп, которые так часто выходили к микрофонам, этого не делали, а просто сидели и молчали, они добились бы большего»²⁵, — возможно, в каком-то смысле и справедливо. Однако в условиях открытой политической борьбы отчетливая демонстрация «засветившимися» депутатами своей общественной позиции, транслировавшаяся на всю страну, была гораздо важнее, чем утраты, понесенные демократами при формировании ВС.

Развилка третья: Конституционная комиссия

Каждый раз, когда депутаты заходили в тупик при решении какого-либо сложного вопроса, звучало, как заклинание: этот вопрос будет решен в новой Конституции. С тем, что действующая Конституция малопригодна, были согласны все. Но какой должна стать новая, большинство депутатов представляло себе довольно смутно.

Консервативное крыло Съезда, не имевшее ни подготовленных проектов, ни даже сколько-нибудь внятной концепции Основного закона, тем не менее хорошо помнило сталинский тезис «Кадры решают все» и настойчиво заполняло Конституционную комиссию своими выдвиженцами, большинство которых профессионально к ее работе подготовлено не было. На Съезде был продавлен такой порядок формирования Конституционной комиссии, какой уже принес консерваторам успех на выборах ВС — на основе регионального представительства. Попытки демократов добиться равномерного представительства разных политических течений и научных подходов успехом не увенчались. 12 июня Съезд проголосовал за список из 86 человек (плюс Ельцин и Хасбулатов по положению). Сформированная таким образом Конституционная комиссия имела три существенных дефекта: была слишком многолюдна, чтобы быть работоспособной, недостаточно профессиональна и чрезмерно консервативна. Как мы тогда говорили (и объясняли Ельцину), получилась комиссия с преобладанием «вандейцев» — тормоз на пути к новой Конституции. В ней было 24 юриста, но зато 44 руководящих работника, в том числе несколько выходцев из КГБ.

Тогда мы порекомендовали Ельцину двухходовку, которая помогла несколько изменить положение. Логика нашего предложения была такова: Конституцию 1977 г. готовил аппарат с привлеченными экспертами, теперь же этим должны заняться депутаты, а для того комиссию сверх региональных квот следует пополнить профессионалами. Примерно с такой мотивацией председатель ВС сначала внес на рассмотрение Съезда дополнительный список специалистов, в большинстве своем юристов, историков, экономистов демократической ориентации, чей профессиональный опыт, как подчеркнул Ельцин, важен для разработки Конституции, отвечающей новым требованиям. Список этот насчитывал 14 человек, в него вошли кандидаты и доктора наук, юристы Леонид Волков, Михаил Захаров, Борис Золотухин, Владимир Исаков, философы Валерий Адров, Федор Цанн-кай-си, историки Евгений Кожокин, Владимир Лукин, Федор Шелов-Коведяев, экономисты Павел Медведев, Виктор Шейнис, известные правозащитники биолог Сергей Ковалев, математик Револьт Пименов. На сей раз Съезд пошел за председателем: список был утвержден 601 голосом против 225. Это сделало состав комиссии более равновесным: по данным А. Собянина, поначалу в комиссии работали 48 демократов, 46 консерваторов и 8 колеблющихся.

В последний день Съезда распоряжением председателя ВС и Конституционной комиссии в ее составе была образована рабочая группа (31 депутат). Ее работающее ядро составили ново-пришельцы вместе с некоторыми первоначально избранными депутатами. Формальным и неформальным лидером рабочей группы стал ответственный секретарь Конституционной комиссии Олег Румянцев, в то время один из заметных демократических политиков.

Таким образом, на начальном этапе Конституцию реально разрабатывала немногочисленная группа демократических политиков и ученых. Члены комиссии и рабочей группы, стоявшие на иных политических и идейных позициях, от участия в ее работе практически устранились. Трудно сказать, почему номенклатурно-аппаратная часть Съезда не стала вести борьбу за Конституционную комиссию с тем же остервенением, с каким она «топила» демократических кандидатов на руководящие посты и в Верховный Совет, а когда процесс подготовки новой Конституции был запущен, ограничилась вялым его торможением²⁶. Может быть, для борьбы за контроль над конституционным процессом не хватило сил. А вернее — не придали ему должного значения. Вероятно, потому, что номенклатура относилась к Конституции как к формальному документу, бумажке. Ее опыт показывал, что любой руководящий пост дает больше реальных возможностей, чем формула закона, а Конституция всегда была в СССР лишь декорацией. Во всяком случае, партию, разыгранную при формировании Конституционной комиссии, ее рабочей группы и подкомиссий в основном выиграли демократы.

Если бы состав Конституционной комиссии своевременно не изменили, она либо вообще не смогла бы подготовить документ, удовлетворяющий элементарным профессиональным и политическим критериям, либо такой проект был бы написан внешними экспертами под патронажем антиреформаторского большинства, которое со временем консолидировалось на Съезде. В том и другом случаях конституционный процесс стал бы еще более конфликтным, а принятая в 1993 г. Конституция, к которой мы сегодня предъявляем немало обоснованных претензий, лишилась бы одного из своих исходных источников — проекта Конституционной комиссии, который, на мой взгляд, сыграл важную положительную роль.

Развилка четвертая: Декларация о суверенитете

Принятая 12 июня 1990 г. Декларация о государственном суверенитете — главный документ I Съезда народных депутатов России. Добившись включения в повестку дня вопроса о государственном суверенитете РСФСР (причем в собственной формулировке), демократы сделали его камертоном всей политической дискуссии. Правда, доклад, выдержанный в стилистике партийных документов прошлого, сделал председатель прежнего Президиума ВС Виталий Воротников. Его дистиллированные штампы, уводившие от существа дела, оказались выгодным фоном для Ельцина, который как рядовой депутат выступал от имени нескольких делегаций вслед за Воротниковым.

В редакционную комиссию Съезда поступили четыре проекта Декларации. Ельцин представил проект, подготовленный Леонидом Волковым, Олегом Румянцевым и другими депутатами от «Демократической России»²⁷. Содержание документа, который и лег в основу Декларации, было шире названия. В ней были заявлены основы конституционного строя, которые еще только предстояло заложить: не только характер отношений с союзным Центром, иными республиками и иностранными государствами, но и суверенитет народа, разделение властей, гарантии прав и свобод граждан, наций и народностей, демократическое и правовое устройство государства, равноправие всех партий и общественных организаций (монополия КПСС тогда еще не была ликвидирована) и т. д.²⁸ Речь Ельцина с четкой постановкой проблемы, конкретными пунктами предложений, искусно расставленными акцентами стала одним из главных контрапунктов Съезда. Ее не раз прерывали аплодисменты, она явно импонировала не только демократам. Выход из углублявшегося политического кризиса, говорил Ельцин, — в установлении народовластия в России, а средство — утверждение ее суверенитета. Ельцин заявил о себе как самый энергичный протагонист российского суверенитета, под знаменем которого объединились разнородные силы.

Позиция консервативных депутатов, тоже проголосовавших за Декларацию, «на выходе» совпала с позицией демократов, но ее вдохновляли совсем иные мотивы. Демократы стремились радикализировать политический процесс и возможно скорее демонтировать «партию-государство», воплощение которого они видели прежде всего в союзных государственных, особенно силовых структурах. То, что их опасения были небезосновательны, подтвердилось в августе 1991 г. Консерваторы же, завершавшие как раз в эти дни создание собственного политического центра — российской компартии, рассчитывали с ее помощью отгородиться от либеральных реформаторов в руководстве КПСС и заполучить контрольный пакет для распоряжения союзной собственностью на территории РСФСР. Сдвиг в политических позициях консерваторов выразился в отходе части депутатов фракции «Коммунисты России» от жестко унитаристских позиций, а также в появлении фракции «Россия» — парламентской организации так называемых национально-патриотических сил. Их голосование за Декларацию о суверенитете было первым звонком, возвестившим о выходе этих сил на политическую арену.

И демократы, и консерваторы заостряли тему «эксплуатации» РСФСР, но в первом случае — партийно-государственными структурами Центра, во втором — национальными республиками, куда якобы безвозмездно уходили ресурсы.

При обсуждении Декларации на Съезде выявились три основных пункта разногласий: (1) по срокам и порядку принятия документа, (2) отношениям России с Союзом и (3) отношениям Российской Федерации с автономиями. Все ораторы сходились в том, что документ этот важен. Но выводы из этого делали противоположные: одни — что его следует принимать немедленно («наши граждане, избиратели ждут!»), другие же предлагали отложить («надо очень тщательно подготовить, обсудить в ВС, в Конституционной комиссии, соотнести с обновленным Союзным договором»). Когда вопрос все-таки включили в повестку дня внушительным большинством (736 голосов «за»), раздались предостережения: документ такого значения может обрести силу, только если будет поддержан конституционным большинством.

Самым революционным положением Декларации была содержавшаяся в пункте 5 формулировка, гласившая, что на всей территории РСФСР устанавливается верховенство ее Конституции и законов, а действие актов СССР, вступающих в противоречие с «суверенными правами РСФСР», приостанавливается. Этот пункт был принят за основу в наиболее радикальном варианте 544 голосами (всего на 13 голосов больше необходимого минимума). Тем не менее лишь немногие ораторы решились сказать, что из этого следует: демократ Цанн-кай-си отметил, что, принимая Декларацию, «мы должны выйти за рамки существующей Конституции, но по форме надо сделать это по возможности как можно мягче»²⁹, а ортодоксальный коммунист Слободкин говорил об угрозе Союзу³⁰. Большинство же выступавших этот вопрос обходили. Декларация, говорили они, — средство укрепления обновленного Союза. Это, конечно, было не так. Понимали ли депутаты, за что голосовали? Или же это было тактическим приемом? Мне трудно ответить на этот вопрос. Вероятно, не понимали всех последствий принятия этого исключительно острого документа, но настойчиво стремились добиться непосредственных целей — разных у разных депутатов. Суверенитет стал императивом, перед которым отступали все иные соображения, изменяла политическая осторожность. Наверное, многие разделяли убеждение А. Головина, лидера группы «Смена», занимавшей промежуточные позиции, который заявил: «Приоритет республиканского законодательства для нас сейчас — единственный выход»³¹.

Острый конфликт возник при обсуждении пункта 9 Декларации. В первоначальном варианте проекта, разработанного группой демократических депутатов, были зафиксированы полнота власти автономий на своей территории (за исключением полномочий, переданных СССР и РСФСР) и необходимость перехода на конституционно-договорную основу в отношениях между РСФСР и входящими в ее состав автономиями, в том числе автономными округами. Это была не только уступка номенклатуре автономий, осознавшей свою силу, когда ей удалось воспрепятствовать расширению состава ВС. В демократической среде было тогда популярно представление о безусловном праве всех этнических групп на территориально-государственное устройство по своему выбору.

Группа «Суверенитет и равенство» настойчиво добивалась симметрии: раз законы РСФСР получают приоритет над законами СССР, то законы, принятые в автономиях, должны пользоваться верховенством на их территориях перед российскими законами. Дальше — больше. «Автономы» потребовали прямой записи о верховенстве своих законов над российскими и о суверенитете — вплоть до выхода из РФ³². В процесс растаскивания власти включились и отдельные представители русских облас-тей³³. В свете всего этого становится ясно, какой беды избежал Съезд, остановившись в конечном счете на значительно более осторожной формуле о необходимости расширить права автономий, равно как краев и областей, и закрепить их впоследствии в российском законодательстве.

Все вопросы были окончательно решены, когда 12 июня за Декларацию в целом проголосовали 907 депутатов, против — 13 при 9 воздержавшихся (хотя при постатейном голосовании такого выразительного единодушия не было)³⁴.

В развитие Декларации о суверенитете в последний день Съезда с ходу был принят документ, за который депутаты, у которых в карманах уже лежали железнодорожные и авиабилеты, проголосовали после недолгого обсуждения. По свидетельству Исакова, Ельцин вручил ему написанный от руки накануне ночью документ утром 22 июня. Так родилось постановление Съезда «О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР (Основа нового Союзного договора)»³⁵. Добавление в скобках было сделано, чтобы погасить сомнения колеблющихся: формулируется всего-навсего инструкция для российской делегации на переговорах о будущем договоре.

На самом деле мимоходом принятое постановление глубоко вторгалось в сферу отношений России с Союзом, надламывая вертикаль исполнительной власти. Совмин РСФСР выводился из подчинения союзному правительству. Функции непосредственного управления организациями, предприятиями и учреждениями на территории РСФСР сохранялась только за 8 союзными министерствами. В их числе оставались Министерство обороны и КГБ, но специально оговаривалось, что республиканское МВД лишь «взаимодействует» с союзным и что в перспективе надлежит создать КГБ РСФСР с обновленными функциями, в подчинение которого должны были перейти все организации КГБ на территории РСФСР. Из банковской системы СССР выводились ее российские подразделения: Госбанк РСФСР, к которому переходили полномочия в области кредитно-денежной политики, и Внешэкономбанк. Они переходили в подчинение ВС РСФСР.

Эти и некоторые другие положения были частью плана радикального передела экономической и политической власти. Конечно, чтобы претворить его в жизнь, требовалось время, но претензии были заявлены и подкреплены авторитетом съездовского решения, поддержанного почти конституционным большинством (695 голосов «за», 38 «против»)³⁶. Так демократы, руководствуясь одними соображениями, национал-патриоты — другими, а автор проекта постановления — третьими, расчищали площадку для наступления на общесоюзные государственные структуры.

День 12 июня в России отмечается как национальный праздник. Конечно, дело не в обретении независимости, которую с XV века никто не ставил под сомнение. Отмечают годовщину утверждения Декларации о суверенитете ³⁷. Она выводила территорию России из-под неограниченной власти консервативной бюрократии, которая доминировала на союзном уровне, закрепляла необратимость перемен, пришедших с перестройкой. Это, с одной стороны.

С другой стороны, решения I Съезда стали одной из предпосылок распада СССР. Этим актом Съезд обозначил территорию, где союзные законы не должны действовать автоматически, а распоряжения союзных исполнительных органов могут не выполняться. С конституционной точки зрения суверенитет республики в составе федеративного, а не конфедеративного государства, — такой же нонсенс, как суверенитет Башкирии, Татарии или Чечни в составе России. Разделить можно полномочия государственных органов, но не суверенитет над одной и той же территорией. «Если бы не роковой шаг России, Союз можно было бы сохранить», — утверждает Горбачев³⁸.

Справедливости ради надо подчеркнуть, что Россия не была ни первой, ни последней на «параде суверенитетов». Не говоря уж о том, что к тому времени прибалтийские республики были потеряны безвозвратно, Азербайджан и Грузия приняли акты о суверенитете еще в 1989-м и только в июне—августе 1990 г., помимо РСФСР, аналогичные декларации утвердили еще 7 республик: Узбекистан, Молдавия, Украина, Белоруссия, Туркменистан, Армения и Таджикистан. В октябре к ним присоединился Казахстан, в декабре — Киргизия. «Парад суверенитетов», не успев завершиться на уровне союзных республик, перекинулся в автономии всех уровней. Наивно полагать, что все эти процессы были лишь откликом на решения российского Съезда.

Значение Декларации о суверенитете в ряду драматических событий 1990—1991 гг. не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать. Ее текст, в некоторых формулировках представлявший образец юридической казуистики, строго говоря, не предусматривал выход России из Союза. Положение о немедленном вступлении Декларации в силу, содержавшееся в первоначальном проекте, из окончательного текста удалили. Декларация стала лишь одним, хотя и очень важным, звеном в цепи событий, приведших к распаду СССР. Однако цепь эта состояла не из односторонних действий новой российской власти, а из взаимораз-дражающих шагов с обеих сторон — при том, что реформаторский запал Горбачева ослабевал, личное раздражение против Ельцина он уже не скрывал (и получал в ответ той же монетой), а в его окружении все большую силу набирали реваншисты. Декларация стала юридической основой при противостоянии российской власти путчу, но решающую роль в исходе августовской схватки сыграла не она сама, а политическая воля, проявленная с одной стороны, и полное безволие, бездарность затеи — с другой. Декларация, а также большинство, сложившееся вокруг нее на Съезде, помогли сформировать эту волю к защите России от нараставшей угрозы коммунистического реванша.

Признавая, что некоторые действия российского руководства (в основном уже после I Съезда) были вызывающими, нельзя представлять их как односторонний захватный процесс, отвлекаясь от того, что союзные власти, то ли выйдя из-под контроля президента, то ли пользуясь его попустительством, уже в начале 1990 г. стали предпринимать попытки силой вернуть Прибалтику, тормозили переход к реформам, все более загоняя экономическую ситуацию в тупик, топили программу «500 дней» и поощряли шаги к развалу России. Так, еще в апреле 1990-го, т. е. до российского Съезда, ВС СССР принял закон, в котором был сделан большой шаг к уравнению юридического статуса союзных и автономных республик. Горбачев подключил автономии к ново-огаревскому процессу подготовки нового Союзного договора. В апреле 1990 г. депутаты России еще не собрались на свой Съезд, Ельцин еще не был избран председателем ВС, писал

С. Шахрай, «...но фактически уже был нажат спусковой крючок будущего разрушительного “парада суверенитетов”». За фасадом внешне демократичного закона скрывался прагматичный интерес... создать государство из 35 субъектов за счет добавления 20 новых субъектов Федерации (путем повышения статуса автономий), но при этом больше не упоминать о праве сецессии»³⁹.

Представим еще одну развилку: Декларация не принята, союзные законы продолжают неукоснительно действовать на территории России, СССР удалось сохранить, хотя и в несколько усеченном виде. В России — нет, даже не послушные исполнители воли союзных централизаторов, а неустойчивое равновесие сил, которое выявилось по большинству вопросов на I СНД РСФСР. Но в руках у коммунистических реваншистов мощный инструмент — «суверенизация» автономных республик, а в перспективе — и иных автономных образований, блок с номенклатурными силами автономий. Эти силы преобладали в их делегациях на I Съезде СНД России и представляли на нем ударную силу консерваторов. Нетрудно представить, в чью пользу работал бы этот рычаг, на длинном плече которого был 51% территории, 20 млн населения и почти все стратегические ресурсы России.

Декларация стала одним из немаловажных факторов, остановивших распад России, растворение ее государственных структур в союзных, контролируемых антиреформаторскими силами. Опираясь на Декларацию, Съезды народных депутатов России внесли важные поправки в действовавшую Конституцию, которые начали менять не только отдельные ее статьи, но и ее концепцию.

Развилка пятая: Декрет о власти

Лишь 18 июня, за четыре дня до окончания Съезд начал рассматривать проект Декрета о власти. Единодушия, как за несколько дней до того при голосовании Декларации о суверенитете, как не бывало. Проект был принят за основу, получив сверх минимума всего один голос (532 «за», 353 «против», 41 воздержался) ⁴⁰. Это было закономерно: Декрет предусматривал демонтаж механизмов, посредством которых органы КПСС на деле осуществляли власть в стране, хотя пресловутая 6-я статья уже была удалена из Конституции как СССР, так и РСФСР.

Декрет предписывал «незамедлительно и со всей решительностью» пресекать «всякое противоправное вмешательство» политических партий в деятельность органов государственной власти, государственных предприятий и учреждений. Запрещал совмещать должности руководителей органов власти и управления с любой другой должностью в государственных организациях и политических партиях. Ликвидировал систему партийно-политического руководства на государственных предприятиях и в учреждениях, в армии и КГБ. Судьям и иным ответственным работникам правоохранительных органов не разрешалось состоять в политических партиях. Было отменено финансирование политических организаций и движений из государственных источников. Эти положения распространялись и на союзные органы, расположенные на территории РСФСР⁴¹.

Нетрудно заметить, что почти все эти нормы не посягали бы на нормальное функционирование парламентской партии. Но КПСС ею не только не была, но и превращаться в нее не хотела. Антиреформаторские силы консолидировались и переходили в контрнаступление. 20 июня, когда I СНД приступил к обсуждению Декрета о власти, в соседнем здании в Кремле начал работать учредительный съезд РКП.

Председатель подкомиссии, докладывавший проект Декрета о власти, предложил не одобрять его, а передать в ВС для дальнейшей проработки. На Съезде вспыхнули споры. Одни депутаты настаивали на том, что проект противоречит Конституции и только что принятой Декларации, гарантирующей равенство прав граждан, вторгается в компетенцию союзных органов и т. д. Другие же попытались расширить его действие, предлагая включить изгнание парткомов с предприятий, изъятие СМИ из рук партийных органов, национализацию имущества КПСС и приватизацию государственной собственности. Становилось ясно, что в представленном виде Декрет большинства голосов не соберет. «Что такое Декрет? — вопрошали критики. — По регламенту Съезд принимает законы и постановления, а поскольку Декрет вторгается в Конституцию, для его одобрения требуется квалифицированное большинство...».

В этой обстановке Ельцин снова предпринял тактический маневр. События развивались так. Председатель ВС сначала провалил предложение перенести утверждение Декрета на следующий Съезд, а затем «с голоса» предложил принять несколько видоизмененный документ — постановление Съезда «О механизме народовластия в РСФСР», по названию воспроизводящий формулу соответствующего пункта повестки дня, а по содержанию — ряд ключевых положений принятого за основу Декрета о власти. Но в этот день СНД России и съезд российских коммунистов функционировали как сообщающиеся сосуды: фракция «Коммунисты России»» и ее союзники дисциплинированно выполнили указания партийного руководства. Для принятия постановления голосов не хватило (490 «за», 368 «против», 48 воздержались)⁴². Однако после перерыва проект постановления был распространен в отпечатанном виде и поставлен на постатейное голосование. В итоге в постановлении остались только запрет на совмещение руководящих партийных и государственных должностей, а также поручение ВС и Конституционной комиссии «доработать с учетом замечаний и предложений депутатов» принятый за основу проект ⁴³.

Декрет о власти в том виде, в каком он был принят за основу, Съезд так никогда и не одобрил. Но влияние этого документа и состоявшейся по нему дискуссии на последующие события было велико. По сути это была первая серьезная попытка вытолкнуть начавшую распадаться КПСС из властных структур в России. Замах был масштабным, реализовать сразу удалось лишь малую его часть. Так что же: гора родила мышь? — Нет, если учесть, что демарш Ельцина на XXVIII съезде КПСС и публичный выход из партии 54 депутатов — актива «Демократической России» — были еще впереди, что далеко не для всех обрыв пуповины, связывавшей с правившей еще партией был прост и легок, шаг, сделанный к ликвидации однопартийной системы в России, превзошел ожидания.

И опять: можно ли было мягче перейти к многопартийной системе? Никто не может уверенно ответить на этот вопрос. И все же представляется, что главный источник многих наших последующих бед — не в натиске «демороссов» с его подчас избыточной бесшабашностью, в яростном антикоммунизме некоторых из них, вскоре превратившихся кто — в умеренных, а кто — в оголтелых национал-патриотов. А в чрезмерной осторожности реформаторов во главе с Горбачевым, еще сохранявших летом 1990 г. свой солидный властный ресурс и бесталанно растрачивавших его в борьбе на два фронта: подспудной — с по-лозковцами и открытой — с Ельциным и демократами. Не от хорошей жизни демократы сделали ставку на бывшего секретаря обкома из Свердловска. Он казался (и был!) альтернативой Горбачеву, который так и не решился покончить с противоестественным сосуществованием в одной партии реформаторов и реваншистов. Вероятно, он был искренен, говоря в дни XXVIII съезда КПСС Черняеву: «Нельзя эту паршивую взбесившуюся собаку отпускать с поводка»⁴⁴, и всерьез надеялся сохранить контроль над ситуацией. Но, к несчастью, расчет этот оказался ошибочным: за спиной генерального секретаря и Президента СССР уже стояли гэкачеписты.

Шумный и громоздкий состав первого российского Съезда прогромыхал мимо станции, на которой остались Горбачев и его сторонники. Видимо, состав еще можно было бы, хотя и с трудом, догнать и повлиять на его маршрут, став рядом с машинистом. Но времени оставалось мало, и его растрачивали крайне неразумно...

Примечания

¹ Известия. — 1990. — 14 мая. В развернутом виде эта аргументация содержалась в докладе, с которым от имени «Демократической России»» я выступал на заседании Съезда 5 июня 1990 г. См.: Первый Съезд народных депутатов РСФСР: Стенографический отчет. — Т. 1. — М., 1992. — С. 116—120.

² Статья была подготовлена к печати в редакции «Известий» в июне 1990 г., но не вышла в свет. Понятия «правые» и «левые» употребляются в том значении, которое им придавали в начале 1990-х годов.

³ В памяти всплывает характерный эпизод. Идет совещание председателя ВС с депутатами от автономий. Кто-то из молодых депутатов пытается высказать свое суждение. Его резко обрывает один из «автономных ханов»: «Вы помолчите, здесь говорят руководители!».

⁴ Основные положения этого раздела были изложены в двух статьях (см.: Независимая газ. — 2001. — 16 мая; Обществ. науки и современность. — 2003. — № 3. — С. 31, 44).

⁵ Пименов Р. И. Отчет народного депутата о работе первого Съезда народных депутатов РСФСР. 16 мая—22 июня 1990 г. — Сыктывкар, 1990. — С. 25—26.

⁶ Впечатление от убранства этого кабинета — единственное, о чем счел нужным рассказать Б. Ельцин, повествуя о первых часах после избрания (Ельцин Б. Записки президента. — М., 1994. — С. 33).

⁷ Не могу согласиться с В. Исаковым, утверждавшим, будто «...победа Ельцина была предрешена. Если бы он не победил на этом Съезде, победил бы на следующем» (Исаков В. Председатель Совета Республики. — М., 1996. — С. 122).

⁸ Об этом эпизоде упоминает в своих мемуарах С. Филатов. Однако он допустил неточность, поверив словам Г. Саенко и Р. Чеботаревского, будто в его отсутствие согласительная комиссия решила искать новые кандидатуры на пост председателя ВС (Филатов С. Совершенно несекретно: Кулуары российской власти. — М., 2000. — С. 51—52). На деле такого решения не было.

⁹ Горбачев М. Жизнь и реформы. — М., 1995. — Кн. 1. — С. 523.

¹⁰ По плану, подготовленному в Президиуме прежнего Верховного Совета и сломанному демократами, Съезд предлагалось завершить в течение нескольких дней: без особых дискуссий выбрать председателя ВС, затем избрать Верховный Совет, наскоро решить некоторые вопросы и распустить депутатов по домам.

¹¹ На вопрос о том, почему он заявил самоотвод в первом туре голосования, А. Власов ответил: «Как гражданин, как коммунист я счел себя не вправе выступать соперником кандидата, поддержанного ЦК КПСС» (Первый Съезд народных депутатов РСФСР... — Т. 2. — М., 1992. — С. 391). При доминировавших на Съезде настроениях столь откровенная лояльность аппаратному решению делала Власова заведомо неконкурентоспособным.

¹² Запись интервью с В. А. Медведевым. 28.06.2004. — Архив автора.

¹³ Исключение составляет рассказ Л. Волкова о посреднической роли, которую ему по собственной инициативе довелось сыграть в привлечении на сторону Ельцина генерала К. Кобеца, координатора группы военных и КГБ (Рус. мысль. — 1997. — 3—9 апр. — С. 7). К этой теме я несколько лет спустя попытался вернуть Г. Бурбулиса. Он был немногословен и лишь сказал, что еще перед выборами 1990 г. началась работа по привлечению кандидатов в депутаты на сторону Ельцина, а на Съезде шли консультации с депутатами, представлявшими региональные, политические, профессиональные группы. Для этих встреч разрабатывались отдельные сценарии. Так, перед «профессионалами» Ельцин должен был предстать не политическим борцом, а скорее «нормальным человеком, способным общаться, думать, переживать, воспринимать позицию собеседников, поддержку которых высоко ценит». Особенно трудными и даже рискованными были встречи с депутатами, способными повлиять на голосование нескольких других коллег. Такие контакты предполагали взаимное доверие, высказанные и невысказанные обязательства со стороны претендента на высший государственный пост России. Опасались «подстав». Небольшой актив, занимавшийся всей этой работой, за две недели сбился с ног: «все бурлило; каждый приносил какую-то подсказку». На мой вопрос, много ли было таких встреч, Бурбулис ответил: «кошмар был» (запись интервью с Г. Э. Бурбулисом. 23.08.2004. — Архив автора). В те дни я мог обо всем этом лишь догадываться: голоса депутатов от «Демократической России» считались гарантированными, хотя кому-то обещания могли быть даны заблаговременно. Это, конечно, не афишировалось.

¹⁴ Попов Г. Снова в оппозиции. — М., 1994. — С. 78, 81.

¹⁵ Общая газ. — 2000. — 2—8 марта.

¹⁶ Рус. мысль. — 1997. — 3—9 апр.

¹⁷ «Не предпринимать действия для разрешения проблем равнозначно употреблению сильнодействующих средств... Решение ничего не делать — это решение, увеличивающее риск коллапса» (Meadows D. H., Meadows D. L., Randers J., Behrens IIIW. W. The Limits to Growth. A Report for the Club of Rome’s Project on the Predicament of Mankind. — N.Y., 1972. — P. 183).

¹⁸ Интервью с Г. Э. Бурбулисом. 26.07.2004. — Архив автора.

¹⁹ Филатов С. Указ. соч. — С. 62

²⁰ Понятно, что во втором случае равную численность палат сохранить не удалось бы, разве что Совет Национальностей пришлось бы пополнять депутатами, избранными в территориальных округах.

²¹ В московской делегации из 58 депутатов 52 так или иначе были ассоциированы с «Демократической Россией». Съезд отфильтровал ее представительство в ВС следующим образом: от большинства после нескольких туров голосования удалось провести 5 человек, от 6 остальных — трех.

²² Одним из первых деяний В. Исакова, избранного при поддержке «Демократической России», была попытка переместить депутатов — нечленов ВС из зала на отведенный для гостей и журналистов балкон, где не были установлены микрофоны. Но она натолкнулась на жесткий отпор.

²³ Пименов Р. Указ. соч. — С. 34.

²⁴ Это поражение сказалось меньше, чем избрание заместителей председателя ВС, которым (особенно Р. Хасбулатову) предстояло сыграть важную роль.

²⁵ Исаков В. Указ. соч. — С. 138.

²⁶ Проект чуть модернизированной советской Конституции, с которым вскоре выступил член комиссии и фракции «Коммунисты России», судья из Подмосковья Юрий Слободкин, в счет не идет: лидеры коммунистической фракции отнеслись к этому документе как к песку, подсыпаемому в заработавший механизм. Они понимали, что у проекта нет шансов ни на то, чтобы его приняли, ни хотя бы на то, чтобы положили в основу дискуссии.

²⁷ «В конце мая 90-го года, — писал Л. Б. Волков, — на собрании 220 депутатов от “Демократической России” я передал депутату Румянцеву маленький листок с тут же в зале набросанными пунктами Декларации о государственном суверенитете РСФСР... Я сразу почувствовал, какой в ней огромный заряд... Это крутой поворот в представлениях. Гулявший в умах великорусский национализм получил рациональную направленность. Он поворачивался в сторону строительства нового государства, а понятие нация из этнического и ксенофобского становилось гражданственным и интерэтничным (Волков Л. Б. Рычаг Архимеда. — Рукопись. — Архив автора; Независимая газ. — 2000. — 10 июня).

²⁸ Законы, постановления и другие акты, принятые I Съездом народных депутатов РСФСР. 16 мая — 22 июня 1990 г. — М., 1990. — С. 75—77.

²⁹ Первый Съезд народных депутатов РСФСР.. — Т. 3. — С. 473.

³⁰ Там же. — С. 483^85.

³¹ Там же. — С. 478.

³² Первый Съезд народных депутатов РСФСР. — Т. 3. — С. 495; Т. 4. — С. 167.

³³ Не уверен, что депутат Н. Клюев, директор автотранспортного предприятия в Челябинской области, до конца понимал, что говорит, когда требовал «определить суверенитет сельского, районного, городского совета. только здесь может быть первичный, самый сильный суверенитет» (Первый Съезд народных депутатов РСФСР. — Т. 3. — С. 480).

³⁴ Первый Съезд народных депутатов РСФСР... — Т. 4. — С. 251. Характерно, что среди 13 депутатов, проголосовавших против Декларации, 10 были представителями автономий. Они выразили недовольство тем, что в документе не нашли отражения претензии автономных республик на «суверенитет».

³⁵ Законы, постановления и иные акты ... — С. 119—121; Исаков В. Указ. соч. — С. 128.

³⁶ Первый Съезд. — Т. 5. — С. 423.

³⁷ Суть нерядового события этого по прошествии лет затерялась в общественной памяти. Так, согласно опросу, проведенному Фондом «Общественное мнение» в июне 2002 г., 32% реципиентов считали, что день этот для них ничего не означает, столько же видели в нем дополнительный выходной день. И только 15% почитали в нем начало новой истории России. (Известия. — 2002. — 11 июня).

³⁸ Горбачев М. Указ. соч. — Кн. 1. — С. 524.

³⁹ Шахрай С. Конституционное правосудие в системе российского федерализма. — СПб., 2001. — С. 81.

⁴⁰ Первый Съезд. — Т. 5. — С. 72.

⁴¹ Законы, постановления и иные акты ... — С. 98, 99. В процессе доработки проекта эти нормы, правда, стали менее определенными.

⁴² Первый Съезд. — Т. 5. — С. 172, 174.

⁴³ Эти пункты были приняты подавляющим большинством: 692 и 802 голосами соответственно (Там же. — С. 200—202, 210—211).

⁴⁴ Черняев А. Шесть лет с Горбачевым. — М., 1993. — С. 356.





Содержание раздела

---

---

Главная сайта

---