Опыт сравнительного анализа
д.). В этом случае выявляются те микрокомпоненты трудового процесса, которые в силу традиционности навыков населения либо удобны, привычны, привлекательны, либо, напротив, неудобны, непривычны, непривлекательны. Ясно, что здесь, в этом случае, с особой силой сказываются традиции повседневного труда и образа жизни.
Предприниматели и менеджеры, значительная часть экономистов склонны замечать и стремиться к решению лишь одной проблемы: приспособления работника к данному производству, к данному рабочему месту, считая, что в век всеобщей образованности эта задача не столь уж сложна. Но жизнь вновь и вновь подтверждает, что человек не выступает пассивным объектом процесса культурной адаптации. Более того, будучи представителем сложившейся устойчивой культуры, он субъективирует процесс взаимодействия рабочее место работник и (шире) предприятие работник.
Рабочее место прежде всего тот узел, где завязываются и развязываются нити отношений человек производство. Здесь и выявляется, с одной стороны, получает ли предприятие эффективного работника и, с другой, получает ли работник
удовлетворяющую его работу. Однако рабочим местом не исчерпываются те отношения, которые предопределяют индивидуальную эффективность. Большое значение имеют также уровень развитости и черты деятельности социальной организации предприятия. Наконец, серьезную роль играет и сфера экономики, отрасль производства со своими особенностями.
Современные исследователи отмечают, что в информационной экономике вновь затребовано ремесленничество во всей его глубине. Возрождается индивидуальность труда, институт мастерства (и ученичества), отмирает узкий профессионализм и возрождается универсализм через совмещение функций и операций, все шире распространяется поливариантность технологий. Быстро растет статус малых фирм, идущих на риск нововведений, на создание качественно новых образцов с резко выраженной индивидуальностью. Переориентация экономики в сторону информационной сферы приводит к переформированию даже систем расселения основным градообразующим фактором становятся университеты и научные центры, концентрирующие вокруг себя большие и малые фирмы с преимущественно наукоемким производством (технополисы).
Возникает вопрос о новых, ключевых качествах современного работника, которые предшествовавшее информационному массовое поточное производство не предполагало. Это готовность к инновационной деятельности, высочайшая надежность в любых, в том числе и экстремальных, ситуациях, умение принимать нестандартные решения, сочетание современной технической и гуманитарной культуры. Конечно, никакая этническая культура не предвидела этого нового, поистине революционного переворота. Вопрос сводится к тому, в какой мере традиции разных народов адекватны требуемым чертам поведения работника в этом новом наукоемком производстве.
Опыт сравнительного анализа
Как известно, при измерении качественных признаков в социологических и антропологических исследованиях невозможно ввести универсальных единиц измерения, поскольку (в отличие от физики) нельзя воспользоваться процедурой сравнения с естественным эталоном. Поэтому нередко приходится прибегать к аналогии, сопоставлению (опять-таки на качественном уровне) с другими подобными объектами. Именно поэтому в нашем случае весьма значимы высказывания, суждения и, прежде всего, сравнительные исследования ментальности и поведенческих характеристик русских в сопоставлении с представителями других народов.
Серьезный специалист по проблемам анализа межкультурных контактов и взаимодействия работников из разных стран в многонациональных корпорациях В.М. Гаськов провел исследование стереотипов взаимного восприятия советских (реально русских) и монгольских работников совместного предприятия Эрдэнэт. Вот что он получил на выходе своего опроса [Гаськов 1989, с. 25] (табл. 1).
|
Таблица 1 Стереотипы взаимного восприятия русских и монгольских работников одного из совместных предприятий |
||||||||||
|
в работе
Как мы видим, работники-монголы воспринимали русских как представителей европейской ментальности в сфере труда.
Возьмем недавние наблюдения и размышления профессора из Японии Сигеки Хакамады. Он провел сравнительный анализ социально-психологического склада японцев и русских и пришел к следующим выводам. В обеих странах традиционно подавлялись естественные человеческие чувства и желания. До сих пор в Японии это играло положительную роль. Что же касается России, то здесь подобные традиции породили не только коммунистическое авторитарное общество, но и сегодняшний хаос и трудности. Причина в том, что в Японии получил значительное развитие механизм общественного или социально-психологического сдерживания естественных чувств, желаний и эгоистических побуждений. Одной из причин его возникновения являлась ограниченность природных ресурсов, а также общественная система, при которой негде было спрятаться от чужих глаз. Все это способствовало формированию таких национальных черт, как уважение к порядку и доверительные отношения между людьми, трудолюбие и пунктуальность, являющиеся необходимым условием существования современной цивилизации и рыночной экономики.
Трудности же российского общества, как пишет С. Хакамада, во многом объясняются недостатком социально-психологических ограничений. Он отмечает, что в России усердие и самоконтроль как традиции были слабы, исключения составляли лишь особые сообщества, например, религиозные. При этом он солидаризируется с Жюлем Легра (Jules Legras), который в своей книге Lame russe (1934) писал: Большинство россиян полагают, что профессиональное усердие, совесть вещи ненужные. Все думают, что население российского Севера трудолюбиво, однако жители Архангельска очень ленивы. Северный регион богат продовольствием и промысловыми животными, именно это является причиной лени местных жителей. Только монахи Соловецкого монастыря очень трудолюбивы.
К этому он добавляет суждения того же Легра, что русский человек руководствуется принципом "живу одним днем", беспечностью и безволием. Русские, однажды взявшись за дело, могут с энтузиазмом его выполнить; если прикажут, могут привести в образцовый порядок контору или особняк. А в целом они лентяи, и к работе относятся небрежно, для них работа это не более чем насилие со стороны, и если их не контролировать, они отлынивают от работы. Поэтому в эпоху самодержавия солдат и крестьян били розгами. Абсолютистский режим разрушил их ум, интеллект и нравственность, и только страх заставлял весь народ работать.
В то же время, С. Хакамада отмечает, что в русском народе существовали и совершенно другие социальные типы поведения обязательность, ответственность были свойственны отдельным религиозным группам, интеллигенции, многим представителям высшего общества. Ссылаясь на В. Ключевского, Г. Федотова и других русских ученых и богословов, японский профессор пишет о том, что православная христианская культура воспитывала в русском человеке чувство самоконтроля, дисциплинированность, самоограничение, уважение к труду и другие моральные принципы, что и стало почвой для возникновения особой и глубокой духовности.
По принципу нет худа без добра он замечает, что отсутствие в России механизма единого психологического сдерживания привело к тому, что это общество смогло породить (в отличие от Японии) оригинальный национальный характер, нестандартность и элитарность, великолепных писателей и художников. Для японского общества все это исключение из правил. В японском народе всеобщность высокого чувства порядочности и особого отношения к труду сочетается с тем, что здесь трудно заниматься венчурным бизнесом и вести творческую жизнь [Хакамада 1999, с. 910, 14, 16, 17, 18].
По сравнению с качественными сравнительными исследованиями, иного характера информацию о специфике национальных различий деловой культуры дают социометрические методики. Одно из наиболее известных исследований такого рода, ставшее классическим, принадлежит Г. Хофштеду. В табл. 2 приведены три основных показателя, на которых базировалось его измерение культур. Первый показатель отражает степень развития в культуре индивидуализма, т. е. установок, блокирующих высокую роль в повседневной жизни фактора коллектива. Второй показатель назван Хофстедом индексом избегания неопределенности; этот показатель дает возможность измерить реакцию представителей исследуемой культуры на неопределенность или новизну жизненных ситуаций. Наконец, последний рассматриваемый здесь показатель дистанция власти определяет меру важности власти для представителей данной культуры.
Среди первоначально исследованных Хофстедом стран (общим числом 40), Россия отсутствовала. Однако несколько позже список исследованных им стран был расширен, и Россия вошла в их число. Но данные по России не были получены Хофстедом стандартным образом, а были рассчитаны по косвенным источникам (данные национальной статистики, описания российских архетипов в литературе и т. д.). Этот факт следует иметь в виду при анализе приводимых ниже цифр. Кроме того, для России значения индексов Хофстеда были получены и в процессе эмпирических исследований отечественных социологов (А.
Наумов)[6].
Табл. 2 построена на данных трех указанных исследований. Здесь, наряду с Россией, мы выделили только три страны, с представителями которых сравнение русских, на наш взгляд, наиболее показательно. США, как известно, представляют собой модель общества индивидуалистического типа. Япония пример восточной системы, основанной на принципиально иных религиозно-этических принципах, но также сумевшей достичь в довольно короткие сроки экономического успеха в современном мире. Наконец, Германия представляет культуру с жесткой внутренней дисциплиной и ярко выраженными отношениями господства-подчинения, что внешне выглядит весьма близким российской традиционно стэйтистской организации общества.
|
Таблица 2 Результаты международных сравнительных исследований культур, проведенных по методике Хофстеда_ |
||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||
| Примечание: * первое значение каждого индекса получено в исследованиях Г. Хофстеда на основе анализа косвенных |
источников о ментальности русских; цифра, указанная рядом в скобках получена на основе эмпирических исследований А. Наумова.
Следует обратить внимание, что значения показателей для России, полученные разными методами, существенно расходятся {Латов, Латова 2001]. Чтобы оценить это обстоятельство, учтем, что выборка Наумова состояла из слушателей школ бизнеса, преподавателей и специалистов, администраторов и бизнесменов, т. е. людей, наиболее близких к рыночной экономике, стоящих на переднем крае преобразований. Поэтому естественно предположить, что цифры, полученные Наумовым, показывают большее, чем у основной массы русских, родство с западными стереотипами. Напротив, цифры, полученные Хофстедом, видимо, можно расценить как несколько заниженные, т. е. преувеличившие дистанцию между Россией и Западом. Изучение не реальных представителей нации, а их моделей приводит к конструированию мифологизированной русской действительности. Поэтому истинное значение показателей по методике Хофстеда для России лежит, наверное, где-то посередине между двумя приводимыми нами рядами значений.
Итак, результаты показывают, что индивидуализм в гораздо меньшей степени развит в России по сравнению с США или Германией (хотя в последнем случае разрыв не настолько велик); по индексу индивидуализма Россия оказывается более близкой к Японии. В том, что касается избегания неопределенности, русские занимают срединное положение между немцами и японцами. Если учесть специфику выборки в исследовании Наумова, то можно сказать, что менеджмент России имеет явно немецкие черты, тогда как литературный образ русского скорее отражает японский характер. В индексе дистанции власти расхождения в значениях по Хофстеду и Наумову наиболее существенны. При этом если ориентироваться на меньшее значение показателя, можно сказать, что культ подчиненности все же более сильно развит у японцев, тогда как, и русские, и американцы, и немцы скорее попадают в одну группу, для представителей которой это качество выражено умеренно. Если же считать более правдоподобным значение по Хофстеду, то равным россиянам не оказывается никого.
Значение 90 это практически стопроцентная подчиненность жизни социума власти. С одной стороны, цифра кажется неправдоподобной. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что для этой цифры уже есть объяснение, предложенное Ю.С. Пивоваровым и А.И. Фурсовым в рамках их концепции русской истории, которую мы комментировали выше, в предыдущем разделе. Здесь добавим следующее примечательное суждение этих авторов: В обществе, где нет частной собственности, и где власть все, даже паспортистка или участковый, не говоря уже о начальнике ЖЭКа или школьном директоре, выступают как представители властной группы. Порядка 4050 % населения СССР были так или иначе, прямо или косвенно, постоянно или ситуационно вовлечены во власть...
С коммунизмом Власть оказалась как бы размазанной по России. Во власть впервые была включена Популяция население, народ, продемонстрировавший невиданную жестокость по отношению к самому себе {Пивоваров, Фурсов 2001, с. 47].
Некоторые данные о качествах русских в сравнении с представителями ряда других народов представлены в исследованиях, проведенных на основе еще одной известной методики психологического теста MMPI (миннесотского многофакторного личностного опросника). В данном случае мы по-прежнему остановимся на двух наиболее изученных и полярных по этическим нормам, поведенческим стандартам, религиозным установкам и т. д. национальных культурах американской и японской.
Вот как выглядят выводы, сделанные автором русского адаптированного варианта MMPI Л.Н. Собчик. Японцы в большинстве своем отличаются высоким уровнем самосознания, выраженным чувством коллективизма и ответственности, конформностью установок и, в целом, представляют конформную и социально податливую группу. Они рассудочны и пессимистичны. Сложный баланс между эгоцентрическими побуждениями и социальными требованиями у них реализуется в пользу социума, с проявлением выраженной готовности к отказу от самореализации, что, естественно, повышает уровень тревожности и склонности к пониженному настроению [Собчик 1997, с. 88, 385].
Сравнительный анализ психологического профиля американской и русской наций свидетельствует о том, что американцы более рациональны и менее эмоциональны, менее фрустрированы, более прагматичны. Они, как правило, не склонны к идеализации, в меру общительны, формальны в контактах, не отличаются излишней сентиментальностью. Русские же гиперэмоциональны, иррациональны, значительно в своей массе фрустрированы, склонны к идеализации, сентиментальны, расточительны, в общении проявляют полярные тенденции от любви до ненависти.
Средний русский самобытен, интуитивен, богат творческой выдумкой, отличается некоторой безалаберностью, вспыльчив, но не злобив, испытывает склонность к обсуждению разных проблем без серьезных попыток на практике реализовать свои фантазии, не доволен жизнью, но как истинный фаталист ничего менять не намерен; он готов бунтовать на уровне застолья или кухонных разговоров, но всерьез что-либо предпринимать ленится или опасается. Он растрачивает себя больше эмоциями, чем поступками, больше переживаниями, песнями, танцами, пьянками, чем хорошо спланированным предпринимательством, хозяйствованием, политической
организованностью [Собчик 1997, с. 386387].
Следует обратить внимание и на другие качества русских, выявленные в психологических исследованиях. К их числу можно отнести склонность к ценностнорациональным или даже иррациональным критериям в формировании круга общения, мотивации и оценках деятельности; прочность традиций и ритуальность поведения; выраженную склонность следовать за неформальным лидером (авторитетом). Однако наиболее интересным представляется подробно рассмотренное в книге К. Касьяновой О русском национальном характере (1994) свойство русского психологического типа совмещать в себе полярные качества высокую способность к самоконтролю (завышенные показатели по шкале репрессия в методике MMPI) и ее противоположность эмоциональную незрелость (одноименная шкала в той же методике).
Для русских, с одной стороны, характерна высокая способность к самоконтролю, вплоть до самоподавления (расхождение значений по шкале, идентифицирующей это качество по российской и американской выборкам, составляет 20 % всей величины шкалы, причем для русских имеют место более высокие значения этого показателя). С другой стороны, например, можно выделить такое качество как эмоциональная невоспитанность, когда не человек владеет эмоциями, а они им. Придя в состояние гнева или веселости, он становится совершенно безудержным, и всякие попытки остановить его вызывают только новые всплески разбушевавшихся чувств. Показатель эмоциональной невоспитанности у русских заметно выше, чем у американцев, и это превышение составляет примерно 13,5 % всей соответствующей шкалы [Касьянова 1994]. Одинаково яркая выраженность двух полярных качеств подтверждает выводы, сделанные Собчик на основе данных 1 973 г., что свидетельствует об устойчивости этой особенности архетипа.
Образ русского человека как делового партнера выглядит достаточно своеобразным, если сравнивать с образами представителей не только неевропейского, но и западноевропейского ареала. В этом контексте рассматривает русских как деловых партнеров крупный специалист по сравнительному менеджменту Р.Д. Льюис. Факторами основных черт русского характера он называет многие столетия безжалостного авторитарного режима, необъятные просторы и неизменную суровость климата России. Каждый из этих факторов, по мнению Льюиса, по-своему сказался на характере поведение в труде. Так, суровый климат привел к привычности неравномерных темпов работы и в то же время к упорству в труде. Он подчеркивает, что и царскому, и советскому режиму легко было управлять людьми благодаря тому, что они были склонны к коллективизму, покорности, самопожертвованию, терпению [Льюис 1999, с. 317]. Свои аналитические конструкты Льюис свел в единую схему, в которой сопоставил черты
русских и американцев как деловых партнеров (схема 1).
