Характер и истоки русской трудовой и управленческой культуры
Как справедливо отметил М. Кастельс, классическое эссе Макса Вебера Протестантская этика и дух капитализма и поныне остается методологическим краеугольным камнем осмысления сущности культурно-институциональных трансформаций, которые в истории возвещают новую парадигму любой экономической организации. Правда, веберовский анализ корней капиталистического развития впоследствии был поставлен под вопрос историками, которые справедливо указывали на альтернативные исторические формы, поддерживавшие капитализм столь же эффективно, как англосаксонская культура, хотя и в иных институциональных формах [Кастельс 2000б, с. 194].
Сходный комплекс ценностей зафиксирован и в буддистско-синтоистской Японии, и в конфуцианском Китае. Наиболее полно изучен феномен японского чуда. Ведущие аналитики пришли к однозначному выводу, что немалую, если не определяющую роль в ускоренном развитии послевоенной Японии сыграло квалифицированное руководство, учитывавшее в числе прочего и национальные особенности японского работника. Так, проводя экономические реформы (после II мировой войны), японские элиты не стали уничтожать отличавшуюся высокой солидарностью общину архаистскую коллективистскую структуру, а, напротив, использовали ее как канал реализации целей государства. Ведь община могла ответить на задачу либерализации экономики лучше, чем еще не сформировавшийся индивид и еще не сложившееся гражданское общество [Китахара 1996; Сакаия 1992; Пронников, Ладанов 1983]. Обычно указывают на преемственность миниатюрных изделий современной японской электронной промышленности по отношению к традиционному для страны искусству миниатюризации (вспомним знаменитые бонсай и нэцке миниатюрные деревья и статуэтки). Вот этот кропотливый труд, столетиями создававший изысканные шедевры, живет теперь в высокоточных промышленных изделиях.
Конечно, модернизация общества и экономики в Японии была следствием долгого и кропотливого изучения западного (а по ряду направлений и российского) опыта. Но мировое значение японских преобразований в том, что у них старые ценности явились источником институтов современности. Соединение культурной традиции с достижениями индустриального мира привело к тому, что Япония стала первой древней цивилизованной страной, осуществившей скачок в современность [Емельянов 1999, с. 394395].
Наиболее эффективными для современных обществ оказались системы ценностей, связанные с протестантской, буддистско-синтоистской и конфуцианской этиками, т. е. со специфическим отношением к труду как к обязанности, долгу и призванию человека. И хотя эти этические нормы были выработаны рядом западноевропейских и восточноазиатских обществ, работы социологов, социальных психологов, специалистов по менеджменту показывают, что и в обществах с иной культурной традицией возможно целенаправленное формирование соответствующих ценностно-мотивационных структур [McClelland, Winter 1960; Рих 1996; Коваль 1994б; Коваль 1993; Коваль 1994а; Льюис 1999; Колесникова, Перекрестов 2000].
Этот процесс предполагает адаптацию работника к производству, причем существуют многие примеры успешной адаптации такого рода. Так, в литературе описывался опыт одной американской компании, разместившей свои предприятия в США, Канаде и Мексике [Shaiken, Herzenberg 1987]. За 18 месяцев работы мексиканское предприятие достигло 75 % производительности труда от американского при качестве производимых моторов, среднем между канадским (более низким) и американским. Авторы объясняют эти достижения тремя факторами:
1 . работники в Мексике хотя и неопытны, но хорошо образованы и отличаются высокой
мотивацией;
2. здесь были созданы и успешно функционировали бригадная организация труда и группы
контроля качества;
3. менеджеры и инженеры со всего мира вели наблюдение за процессом производства.
Значительно более устойчивы и специфичны социальные нормы каждого народа. Именно они и на современных предприятиях во многом опосредуют безличные отношения типа работникработник, управленецработник. Достаточно устойчивым элементом национальной культуры являются трудовые традиции: привычные для людей характер, интенсивность, режим труда, приемы, умения и навыки, усвоенные через семейное и общественное воспитание. Вся система традиционного воспитания ориентирована на основные в данном регионе виды деятельности. Современное производство вынуждено адаптироваться к ним, причем эта вынужденная уступка дает иногда неожиданный и высокий результат.
Современная экономическая мысль не осталась безучастной к новой роли человека в производственном процессе. Все чаще национально-специфические черты рабочей силы рассматриваются экономистами как один из важнейших производственных ресурсов в классической модели соотношения спроса и предложения на факторы производства (такие, как избыток или недостаток квалифицированной рабочей силы, цены на сырье и энергоресурсы и т. д.) [The Political Economy 1987; Porter 1990; Post-Fordism 1994; Льюис 1999; Мясникова 2000; Фальцман 2000]. При рассмотрении новых стратегий перестройки деловых организаций в процессе перехода капитализма от индустриализма к информационализму (19802000-е гг.) многие авторы отмечают первостепенное значение новых методов менеджмента, родившихся на японских фирмах в контексте японской национальной культуры. Это же относится к эффективным результатам деятельности китайской организации бизнеса, основанной на семейных фирмах и кроссекторных деловых сетях, часто контролируемых одной семьей [Кастельс 2000б; Castells 1998, p. 206309].
Другими словами, по мнению авторитетных специалистов, в современной глобальной экономике новейшее международное разделение труда тесно взаимодействует с национальным разнообразием организационных форм и трудового поведения, имеющих различное институционально-культурное происхождение. Развитие национальной экономико-отраслевой структуры, инкорпорированной в глобальную экономику, предполагает учет и использование этнокультурных особенностей человеческих ресурсов, особенно их инновационного потенциала. При этом все прежние (из индустриальной эпохи) критерии отбора перспективных типов работников и менеджеров во многом лишаются практического значения. Редкостное исключение составляет Россия, которая десятилетиями, если уже не столетиями упорно примеряет чужеземные одежки менеджмента, без желания отделить универсальные черты организации экономики от ее институционально-культурной специфики. В этой связи для национальной экономики России обостряется вопрос о развитии преимуществ и востребованности качеств русских работников и русских традиций менеджмента на глобальном уровне.
Далее в статье рассмотрены отечественные и зарубежные исследования русской национальной культуры, которые позволяют реконструировать ее экономический контекст. Мы разделили эти работы на два типа. К первому мы отнесли исследования, основанные преимущественно на макроподходе к объяснению русской этнокультурной специфики в сферах труда и управления. В отечественной и зарубежной мысли этот подход основательно развит такими известными учеными как Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, Л. Гумилев и др. Второй тип работ содержит анализ материалов конкретных экономико-антропологических и социологических исследований о проявлениях русской этнокультурной специфики в повседневной хозяйственной, социальной и духовной практике.
II.
Характер и истоки русской трудовой и управленческой культуры. Макроанализ
В этом разделе мы рассматриваем факторы, определившие формирование в длительном историческом процессе специфических черт русской трудовой и управленческой культуры. Авторы концепций и более частных суждений, как правило, оценивали свой подход в качестве необходимого и достаточного обоснования и объяснения цивилизационной индивидуальности русской культуры и вытекающей отсюда своеобычности и истории и современного состояния России. Представляется, что каждая из значимых и научно фундированных концепций является обоснованием и раскрытием одного из факторов формирования современной российской цивилизации. Обобщая концептуальные подходы, сложившиеся в литературе, мы выделили следующие факторы: цивилизационноэкономический, геоклиматический, этноэкологический, этноконфессиональный.
Цивилизационно-экономический фактор
Здесь необходимо начать с рассмотрения более общей проблемы, имеющей многопоколенную традицию обсуждения: а имеет ли место вообще национальная (этнокультурная) специфика как фактор экономического развития, фактор эффективности трудовой деятельности.
Этот вопрос скрытно присутствовал во всех дискуссиях, шедших с конца 1980-х гг., относительно путей развития России. Среди сторонников либерального выбора преобладала убежденность в том, что никакая национальная специфика, никакие цивилизационные характеристики не имеют значения при определении экономической стратегии. В качестве героев, прежде всего, фигурировали две личности британский премьер-министр М. Тэтчер и чилийский диктатор генерал А. Пиночет. Пожалуй, многие из наших либералов были в большей мере тэтчеристами, чем самые отъявленные поклонники блистательной британской леди у нее на родине. В то же время сторонники учета цивилизационного своеобразия оказались в основном сосредоточены в рядах оппонентов рыночных реформ, сторонников сохранения провалившейся плановой экономики. В экономической российской политике восторжествовал дух чистейшего универсализма. Внерыночные институциональные факторы экономического роста игнорировались. Были отброшены результаты исследований по сравнительной социологии цивилизаций, сравнительному менеджменту, современной институциональной экономической теории. Хотя печальный опыт 1990-х гг., казалось бы, является убедительным свидетельством правоты сторонников рационального сочетания универсализма и партикуляризма, обсуждения этой болезненной проблемы не завершены и поныне.
В качестве примера приведем высказывания участников дискуссии 20002001 гг. Экономика язык культура на страницах журнала Общественные науки и современность.
Так, А.В. Кива пишет: О чем говорит мировой опыт? Архетипы народа, национальная культура, характер религии и т. д. на деле не играют принципиально важной роли в экономическом прогрессе страны. Об этом свидетельствует потрясающий прогресс стран, сильно отличающихся между собой по этим характеристикам, таких, например, как США, Германия, Япония, Китай, "новые индустриальные страны" и др. Даже ислам, в догматах которого действительно есть немало того, что, казалось бы, должно стоять на пути развития бизнеса, не помешал быстрому экономическому прогрессу целого ряда исламских стран.
Казалось бы, уважаемый профессор чистейший универсалист. Однако чуть дальше в той же статье он отмечает: При этом, скажем, в Японии совсем по-иному, нежели в США, решались проблемы экономического развития. Там делалась ставка на коллективизм, солидарность, патриотизм, на достижение консенсуса по жизненно важным для нации вопросам, в то время как в США на индивидуализм, на решение любых вопросов в парадигме "большинство меньшинство". Иначе говоря, добиваются завидных успехов в своем развитии страны с традициями как индивидуализма, так и коллективизма. Другими словами, хотел того автор или нет, он в очередной раз отметил главное на общем для всего человечества пути к современной высокоразвитой экономике, среди инструментов по достижению цели важное значение имеет органичное использование специфических культурных традиций в труде и управлении [Кива 2001, с. 46].
Инициатор дискуссии на страницах журнала Общественные науки и современность В. А. Найшуль, напротив, стремится найти опору рыночным и демократическим преобразованиям в глубинных пластах отечественной культуры. Он считает: Среди уроков последнего десятилетия, по-моему, один из важнейших заключается в том, что между экономическими достижениями страны и ее культурой существует явственная взаимосвязь. Вообще-то экономисты-культурологи проблемами этой взаимосвязи занимаются давно, но как раз сейчас появилось много новых данных, иллюстрирующих процессы взаимовлияния культуры и экономики, позволяющих по-новому взглянуть на них. В этой связи Найшуль приводит следующий пример: На рубеже 1980-х и 1990-х годов в целом ряде государств началось постсоциалистическое реформирование, и сегодня мы видим, что есть большие различия в этом процессе в западно- и восточно-христианских странах. Если западнохристианские общества (причем как протестантские, так и католические) более или менее успешно преобразуют свою экономику, то общества восточнохристианские оказались в положении неудачников, и это наблюдение отнюдь не замыкается границами СНГ. Вспомним и Болгарию, и Румынию, и то, что далеко не в лучшем виде находится экономика Греции единственной православной страны ЕЭС. Уже один этот факт заставляет задуматься над вопросами взаимосвязи экономики и культуры [Материалы 2000, с. 35]. Чтобы не возникло никаких недоразумений, напомним, что автор этих суждений один из инициаторов рыночно-буржуазных преобразований в России, был и остается сторонником этого направления национального развития. Он убежден: По-моему, русская культура рождена для рыночного устройства [Материалы 2000, с. 46].
Этот спор не случаен. Науки об обществе по своему происхождению и содержанию носят европоцентристский характер. Доминирующие в мировой экономической и социологической науках теории и категориальный аппарат могут быть однозначно поняты и интерпретированы только применительно к обществам, строящимся на частной собственности, гражданских отношениях и индивидуализме. Но они неадекватно отражают реалии обществ, обладающих другими институциональными структурами, другими культурами, другими социально-экономическими отношениями. Это относится, прежде всего, к марксизму с его теорией сменяющихся социально-экономических формаций от рабовладения вплоть до рая на Земле, теоретической утопии коммунизма. Об отклонениях К. Маркса с его размышлениями об азиатском способе производства разговор особый, однако типичным для марксистского миропонимания была идея унитаризма, линейного развития человечества с различием народов и стран лишь по уровням развития.
Ничем в этом отношении не отличается и либерализм. Он также признает безальтернативность пути развития от традиционного общества к частнособственническому, буржуазному, или (по Ф. Фукуяме) от родоплеменного к рабовладельческому, от последнего к теократическому, и, наконец, к венцу исторического пути человечества к демократически-эгалитарному. При этом страны и народы оцениваются как находящиеся в разных эшелонах (на разных ступенях) движения к единому идеалу универсальной западной демократии и либеральному капитализму.
Представляется, что как марксистский, так и либеральный унитаризм с их безальтернативностью эволюции человечества далеко не бесспорны. Не прошло и десяти лет после публикации знаменитой статьи манифеста торжествующего либерализма Конец истории? Ф. Фукуямы, как жизненные реалии поставили под сомнение справедливость идеи полной победы западной демократии [Фукуяма 1990, с. 134148; Fukuyama 1992; Fukuyama 1996]. Суть проблемы сводится к раскрытию взаимосвязи сущностных черт социально-экономической систем с системообразующими элементами цивилизаций разного типа. И здесь нельзя не вспомнить все чаще подтверждающийся прогноз профессора Самюэля Хантингтона о неизбежном столкновении все более
[4]
сплачивающихся цивилизаций [Huntington 1993] .
Все существующее ныне в мире разнообразие линий общественного развития, в конечном итоге, основывается на различиях двух доминирующих типов цивилизации, которые условно можно именовать европейским и азиатским. Первая идет от античного полиса, это цепочка обществ, которые характеризуются частной собственностью, балансом отношений гражданское общество государственные институты, развитой личностью и приоритетом ценностей индивидуализма. Второй тип исторически связан с азиатскими деспотиями, доминированием государственной собственности, всевластием государственных институциональных структур при отсутствии гражданского общества, подданством, приоритетом общинных ценностей при подавлении индивидуальности. В мировой истории, в общем-то, и пространственно, и во времени преобладал этот тип цивилизации.
В течение тысячелетий (ибо данный тип цивилизации, меняя феноменологические черты, самостоятельно, без внешнего воздействия не способен к структурному переустроению принадлежащих к нему социальных организмов) в основе таких обществ лежали следующие системообразующие элементы:
- государство как стоящая над всем населением всевластная божественная сила;
- властно-правовая иерархия;
- социальный статус, определяемый властью и престижем, а не имущественными различиями;
- зависимость индивидуального богатства от близости к власти;
- господство коллективной собственности сельской земледельческой общины и государства, олицетворяемого верховным правителем;
- земля по существу как бы ничейная собственность;
- централизованное изъятие прибавочного продукта в виде ренты налога, реализующего одновременно функцию государственной власти (налог) и функцию собственности на землю (рента).
Такой блистательный теоретик нашего отечественного либерализма, как Е.Т. Гайдар, конечно же, не мог не обратить внимания на эту важнейшую дихотомию мировой истории. Тем более что в последние годы только ленивый не писал о близости черт азиатского способа производства и социально-экономических реалий советского общества. Но он, как и остальные либералы, относит это к прошлому большинства народов мира, а пути развития, и светлое завтра он видит в едином типе организации экономики, едином типе цивилизации либеральном капитализме. Отсюда вывод о необходимости следовать одной глобальной традиции, основанной на разделении власти и собственности, легитимности последней, на уважении прав человека и т. д. Войти в это пространство, прочно закрепиться в нем вот наша задача. Е.Т. Гайдар считает, что второй тип цивилизации выступает как догоняющая цивилизация [Гайдар 1995, с. 41].
Хотя, видимо, не следовало бы исключить и предположения о возможности некоей другой жизнеспособной альтернативы развития. Ведь, если мы признаем, что до сих пор развитие человечества шло нелинейным путем, то почему же мы должны отказываться признать эту нелинейность применительно к будущему, не принять нелинейность, разнообразие путей развития как закон истории?
Какое место в этом взаимодействии двух доминирующих цивилизаций занимает Россия?
Осмыслить современные события, раскрыть сущность настоящего можно, если ...ничего не придумывать, но попытаться понять логику развития самой России, ее 12-ти вековой истории [Чубайс 1998, с. 3; Чубайс 2000]. Отечественные авторы Ю. Пивоваров, А. Фурсов, И. Чубайс, А. Сусоколов [Сусоколов 1994] и многие другие отмечают решающую роль следующих факторов специфичности отечественной истории, организации экономической и социальной жизни, национальной культуры и менталитета: рассредоточение населения на огромных пространствах и изначально слабые связи между территориальными общностями; исключительная значимость борьбы за выживание в условиях сурового северного климата; наконец, и это самое важное, многовековой процесс собирания земель, т. е. экстенсивный рост на протяжении примерно шестисот лет. Постоянная территориальная экспансия требовала государственности в форме самовластия и милитаризации страны, а как следствие огромного напряжения народных сил.
Представляется существенным принять во внимание концепцию Ю. Пивоварова и Ф. Фурсова, согласно которой системообразующим элементом русской истории выступает Власть не политическая, государственная или экономическая, а Власть как метафизическое явление. Власть вообще. Она рушилась всякий раз, когда приобретала слишком много государственных, политических или классовых черт. Она рушилась и рушила все вокруг себя, как только начинала преобразовывать русскую реальность на несоответствующий этой реальности западный манер буржуазный или антибуржуазный... [Пивоваров, Фурсов 1999а, c. 188189]. По их мнению, такие властные отношения результат влияния ордынского господства на Русь. Именно Орда принесла на Русь принцип: Власть все, население ничто; Власть единственно значимый социальный субъект [Пивоваров, Фурсов 1999а, c. 189190]. Получается, что ордынское нашествие как бы изменило национальный генетический код с европейского на какой-то иной. ...Ордынское иго не просто изменило властные отношения на Руси оно выковало, вылепило принципиально нового, невиданного доселе в христианском мире субъекта-мутанта.
Дело в том, что в домонгольской Руси власть была рассредоточена между углами четырехугольника: князь вече боярство церковь. ... ни в одном случае князь не был единственной властью Властью с большой буквы, и в целом ситуация была похоже на европейскую.
... Проблему решила Орда. Именно ее появление обеспечило тем князьям, которые шли на службу ордынскому орднунгу Александру Невскому, а затем московским Даниловичам, ту "массу насилия", которая обесценивала властный потенциал боярства и веча...
... Христианский мир носит полисубъектный характер по определению. Субъектность предполагает наличие двух и более сторон. В христианском мире, а Русь была его частью, субъектны индивиды, корпорации (цехи, университеты), города, монархи. Орда создала на Руси такую ситуацию, когда единственным субъектом стала Власть. Да еще церковь по поручению Власти [Пивоваров, Фурсов 1999б, с. 182183].
К сходным выводам приходит и В.М. Межуев: Власть в нынешней России при всем ее отличии от монархической и большевистской обладает чертами удивительного сходства с последними...
В русском языке есть, пожалуй, слово, способное служить наименованием этой традиции. Слово это самовластие, семантически близкое к понятию "авторитаризм", но с более понятным для нас русским оттенком. Оно лишь иное название русской власти, загадку которой пытается постичь не одно поколение исследователей русской истории...
