Форма неизменности

Требование, чтобы это философствование глубже вникло в свою собственную сущность пробудилось к новой жизни в новой форме: в форме Духа". В VIII главе своих юношеских "Философских писем о догматизме и критицизме" - (произведение это мало известно широкой публике) Шеллинг в следующих глубоких и красивых выражениях рисует то же самое переживание:
"Всем нам... свойственна таинственная, поразительная склонность возвращаться из смены времени к нашему внутреннему, духовному "я", от всего того, что приходит в наше "я" из внешней среды.
В этом "я" под формой неизменности мы удовлетворяем свое желание созерцать вечность. Это созерцание есть глубочайший, правдивейший опыт, от которого зависит решительно все, что мы
знаем и предполагаем относительно сверхчувственного мира. Это созерцание убеждает нас в том, что есть нечто, существование которого для нас вполне достоверно, и что все остальное представляет собою одни только явления, хотя
мы и употребляем в применении к ним слово "существует". Оно отличается от чувственного созерцания тем, что имеет своим источником свободу, что оно чуждо всякому человеку, свобода которого настолько стеснена подавляющей
силой окружающих объектов, что не в состоянии вызвать в человеке сознание. Даже у тех людей, которые лишены этой свободы самосозерцания, существует
нечто приблизительно похожее на это, некоторый посредственный опыт, при помощи которого они только чувствуют существование своего "я". Существует какое-то глубокое ощущение, которое тщетно стараются познать и развить в себе. Описание его принадлежит перу Якоби...
Это интеллектуальное созерцание наступает тогда, когда мы теряем в своих собственных глазах значение объекта, когда мы, замыкаясь в сфере нашего собственного "я", отождествляем созерцающее "я" с созерцаемым. В момент подобного созерцания исчезает для
нас категория времени, не мы существуем во времени, или вернее, не время, а абсолютная вечность существует в нас. Весь мир исчезает в нашем созерцании, а не мы исчезаем в созерцании
объективного мира". Позитивист, сторонник имманентной философии, быть может,
усмехнется над обманутым обманщиком, над философом. который заявляет о существовании у него подобных переживаний. Что ж, против этого ничего не поделаешь! Да, по-моему, и не зачем.
Однако я не сторонник того взгляда, что этот "факт "высшего порядка проявляется у всех гениальных людей в той мистической форме полнейшего слияния субъекта и объекта, в какой обрисовал его Шеллинг.
Мы оставим здесь в стороне вопрос, существуют ли неделимые переживания, первоначальный дуализм которых уничтожается в течение нашей жизни, как утверждает Плотин и индийские махатмы, или это - только высшее напряжение переживаний, принципиально ничем не отличающихся от всех прочих. Мы также воздержимся здесь от всяких рассуждении о том возможно или
невозможно совершенное совпадение субъекта и объекта времени и вечности - созерцание Бога живым человеком. С точки зрения теории познания, переживание своего "я" лишено всякой ценности, никто еще до сих пор не пытался
оперировать с категорией переживания в целях создания систематической философии. Поэтому, я хочу этот факт "высшего порядка", который у различных
людей протекает совершенно различно, назвать не переживанием своего "я", а явлением своего "я". С этим явлением знаком всякий выдающийся человек. Человек может достигнуть познания этого явления через посредство любви к женщине, так как выдающийся человек интенсивнее ощущает это чувство, чем человек средний, или сознание вины может привести его к познанию высшей, совершенной сущности своей, которую он оскорбил поступком, вызвавшим в нем
раскаяние - ведь и сознание вины сильнее и дифференцированное у выдающегося, чем у среднею человека. Далее, явление своего "я" может происходить в процессе полнейшего слияния со всеобщностью, путем созерцания всех вещей в Боге, или, напротив, оно раскрывает перед ним потрясающую двойственность во вселенной между природой и духом и пробуждает в нем потребность искупления и внутреннего чуда. Но как бы ни совершалось это явление, в нем самом лежит

уже ядро определенного миросозерцания. Ведь под миросозерцанием не следует
понимать всеобъемлющего синтеза, который приобретается путем упорного и настойчивого труда над разнообразными отраслями человеческой науки за письменным столом посреди огромной библиотеки. Миросозерцание является
результатом переживаний. Оно в общем и целом представляется ясным для своего носителя, хотя бы некоторые детали его были неясны и противоречивы. Явление своего "я" есть корень всякого миросозерцания, т.е. всеобъемлющего взгляда
на мир, как на нечто целое. В этом смысле оно одинаково как у художника, так и у философа. И как радикально не различались бы между собою всевозможные
миросозерцания, всем им, поскольку они действительно заслуживают этого имени, свойственно одно: это именно то, что появляется в результате познания своего "я", это та вера, которая присуща всякому выдающемуся человеку, вера в существование какого-то "я" или какой души, стоящей одиноко во вселенной и созерцающей весь мир. Жизнь души для выдающегося человека начинается с момента понимания
категории "я", хотя бы эта жизнь прерывалась самым ужасающим чувством, смерти, небытия. Я хочу здесь заметить, что только на основании тех соображений, которые
мы до сих пор развивали, а не на основании чувства неудовлетворенности своими творениями, чувства, которое в столь сильной степени присуще
выдающимся людям, мы приписываем им высшую степень самосознания, которой лишены все прочие люди.
Нет ничего более ошибочного, чем говорить о "скромности" великих людей, будто бы не знающих, какое богатство в них скрывается. Нет ни одного выдающегося человека, который бы не знал, насколько сильно он отличается от всех прочих (за исключением периодов
депрессии, когда выгодное о себе мнение, сложившееся в моменты духовного подъема, теряет силу).
Нет ни одного, который не считал бы себя выдающимся человеком, раз он кое-что сотворил, создал, и уже, без сомнения, не найдется ни одного, который в своем тщеславии и суетности не переоценил бы себя. Шопенгауэр ставил себя значительно выше Канта. Вели Ницше назвал своего
"Заратустру" глубочайшей в мире книгой, то в этом не последнюю роль играло возмущение его по поводу молчания журналистов и желание их познать мотивы, которые трудно признать особенно благодарными. Одно только глубоко верно в этом мнении о скромности великих людей: им
чужда наглость. Самооценка и наглость - две вещи диаметрально- противоположные.
Ни в коем случае не следует, как это большей частью бывает, одно понятие заменять другим. Человек нахален в той же степени, в какой он лишен надлежащей самооценки.
Наглость является средством насильственно поднять собственное достоинство путем искусственного обесценения окружающих людей. Она иногда поэтому впервые приводит к сознанию своего "я".
Это все, конечно, относится к бессознательной, так сказать, физиологической наглости. Что касается умышленной грубости по отношению к низким личностям, то ее
могут проявлять в равной мере и выдающиеся люди в целях поддержания своего достоинства.
Итак, всем гениальным людям свойственно твердое, непоколебимое убеждение в том, что они обладают душой. Это убеждение совершенно не нуждается в особых доказательствах, поскольку речь идет о самом носителе его.
Пора, наконец, перестать видеть теолога - пропагандиста в каждом человеке, который говорит о душе, как о некоторой сверхэмпирической реальности.
Вера в существование души далеко не суеверие и не просто обман духовенства. Даже художники, при том такие атеисты, как Шелли, говорят о своей душе, как о чем-то им известном, не изучив ни философии, ни теологии. Тем не менее они в это слово вкладывают очень понятное и определенное
содержание. Быть может, кто-нибудь подумает, что "душа" для них красивое слово, которое они охотно произносят, но которое не вызывает в них никаких
чувств, что художник употребляет различные названия предметов, ни имея представления о самой сущности их, как в данном случае, о высшей мыслимой
реальности? Но имманентный эмпирист, физиолог по убеждению должен объявить все подобные предположения пустой болтовне и провозгласить Лукреция единственным великим поэтом.
Как бы злоупотребляли словом "душа", одно остается несомненным: когда выдающиеся художники говорили о своей душе, они отлично понимали, о нем говорят.
У них, как и у великих философов, существует чувство меры высшей реальности. Это чувство было чуждо Юму. Ученый, как уже было замечено, а впоследствии еще будет доказано стоит
ниже философа и художника. Последние заслуживают эпитет гения, ученый нет. Но придавать больше веса взгляду гения на какую-нибудь проблему только

Содержание раздела