Партийная идеология оседлала всё обществоведение
Лысенковщина постепенно превратилась в один из принципов научной (а лучше сказать, псевдонаучной) деятельности в СССР. Партийная идеология оседлала всё обществоведение и погоняла его как хорошую лошадь в нужном для неё направлении. Среди таких «учёных» быстро нашлись рьяные карьеристы, которые лучше любого партократа направляли и свою «науку» в нужном руководителям страны направлении. Нормальные же учёные (были и такие!) должны были следовать планам и приоритетам, задаваемым подобными руководителями, выполнение которых особенно стимулировалось. Известный биолог, проф. Эфроимсон, познавший горечь сталинизма в советской науке, писал: «Я не преувеличу, если скажу, что в нашей науке существует почти феодальная зависимость огромной армии хороших, но по титулу рядовых учёных, от возвышающихся над ними хозяев, царьков и настоящих царей. Дикость ситуации усугубляется тем, что для рядового сотрудника практически нет никаких путей освободиться от этой зависимости... Настало время понять, что лидер в той или иной области знаний это не звание, не должность, это прежде всего нетривиально, нестандартно мыслящий учёный, способный увлечь за собой единомышленников»198.
Среди академиков (прежде всего по общественным наукам) преобладали не истинные учёные, а «адаптивные», лояльные и удобные люди. Они должны были быть в то же время и послушными, и управляемыми. Выбирали их в академики обычно, как уже говорилось, при отсутствии у них реальных и важных научных достижений. Задаваться вопросом об их вкладе в науку или практику было неэтично, хотя в документах, подаваемых на прохождение процедуры выборов, расписывались самые фантастические вещи: вклад в теорию международных отношений, открытие особого направления в исследованиях и т.д. А то, что на поверку никакой теории или действительно нового научного направления не было, старались не замечать.
Была в советской экономической науке и просто околонаучная шпана, как правило, выходцы из рабочих и крестьян, имевшие чисто прагматические цели. В добрые старые времена таких и близко не подпустили бы к настоящей науке или настоящим учёным. Теперь же они порой стали занимать командные и номенклатурные должности в исследовательских институтах на волне общей большевизации и пролетаризации советского общества. Их немаловажным козырем была анкета, в которой указывалось, что они вышли из среды потомственных рабочих и крестьян. К выходцам же из старых интеллигентских семей относились не только сдержанно, но и с нескрываемым недоверием.
В советские времена в области общественных наук вообще, по существу, не нужны были ищущие настоящие учёные, генераторы новых идей, особенно тех, которые были направлены против заплесневелых догм. Практически вплоть до развала СССР большинство советских экономистов говорили о пользе централизованного планирования, руководящей роли партии и её монополизма в обществе, о преимуществах социализма и, в частности, о том, что социализм имеет своей целью максимальное удовлетворение материальных и культурных потребностей народа. Даже при разработке горбачёвской «концепции ускорения» лучшие советские экономисты того времени исходили из традиционных советских постулатов об административно-командном стимулировании машиностроения и научно-технического прогресса, а не об изменении условий производства, самой модели экономического развития страны.
Именно поэтому советская экономическая наука оказалась не готовой к переходу к рынку, не смогла разработать обоснованную программу экономических реформ в нашей стране, и эта «недостроенность» сохраняется у нас до сих пор. Но принципиально речь должна идти не только об общественных, но и о технических науках. На совести советской науки в области техники много грубых и крупных ошибок. Это и загрязнение Байкала и рек, обмеление Арала, глупые идеи о повороте рек, Чернобыль, наконец. К экспертизе многих научных проектов часто привлекались не истинные учёные, а генералы от науки, онаученные бюрократы.
Уже упоминавшийся В.Селюнин свидетельствует, например, что Институт географии АН СССР разрабатывал сталинский план преобразования природы, обосновывал строительство канала от Арала до Каспия. «Такая, рад бы сказать, наука изобретена не сегодня. Посредством долгих мутаций выведена особая порода учёных. В прилично организованном обществе им не доверили бы торговать котлетами в привокзальном буфете, а у нас они предрешают судьбы обширных регионов. Не тогда ли они зачаты, когда гражданам образно объяснили: мол, интеллигенция мнит себя мозгом народа, в действительности это не мозг, а г...? Не в тот ли год появились они на свет, когда ради ослабления таинственных «околокадетских кругов» из пределов Отечества, как шелудивых псов, выгнали мыслителей, составлявших цвет нации? Не в ту ли пору они мужали, когда интеллектуальную элиту волокли на расправу под улюлюканье толпы? Не они ли, усвоившие и передавшие ученикам новую мораль, ещё вчера отыскивали умопомрачительные глубины мысли в пошлостях вроде той, что экономика должна быть экономной? Не в этой ли цепочке событий истоки, быть может, самого тяжёлого недуга страны кризиса мысли?»199
После взрыва атомного реактора на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г., отмечает В.Селюнин, когда радиация в районе достигла 15 тыс. рентген в час, председатель Госкомгидромета, известный советский физик Ю.Израэль заявил 6 мая на официальной пресс-конференции, будто она составила лишь 0,015 рентгена в час. Это была прямая ложь учёного в интересах вышестоящего начальства. Из-за этого погибло ещё несколько тысяч ничего не подозревавших людей.200
Не грех вспомнить и такие «свершения» строителей коммунизма, как прокладка 50-километрового туннеля, по которому воды реки Арпа потекли в озеро Севан, строительство Туркменского канала, который вскоре был заброшен, и возведение плотины, отделившей от Каспия залив Кара-Богаз-гол, в результате чего весь залив практически высох. Список подобного рода «героических дел» советской науки можно продолжить. Практически в каждой отрасли промышленности в советские времена были десятки НИИ и КБ с сотнями докторов и тысячами кандидатов наук, и эти отрасли производили устаревшую, неконкурентоспособную продукцию. Число учёных, специалистов и управленцев в сельском хозяйстве СССР было намного больше, чем в США, а прокормить свою страну эта отрасль никогда не могла.
В настоящее время многие машиностроительные заводы в России и их КБ стоят, не могут выпускать новую, конкурентоспособную с западной продукцию. Где же наши гении-изобретатели, где современные гении менеджмента, способные использовать рыночные стимулы для нововведений? Значит, полученное Россией наследство СССР в области технических наук не годится сплошь и рядом для новых условий. А вот Япония и затем восточные «молодые тигры» сумели в своё время наладить выпуск отечественной конкурентоспособной продукции и изрядно оттеснить Запад на мировых рынках. Но ведь их научно-технический потенциал гораздо слабее не только нашего советского, но и нынешнего российского. А отдача оказывается выше.
Хотя большинство советских экономистов и приспосабливались к обслуживанию и поддержке СМЭ, тоталитарного режима и его идеологии, это не значит, что всё было плохо.
Необходимо признать, что в целом экономико-математическое направление в советской науке принесло много пользы. Оно позволило решить ряд важных прикладных вопросов развития экономической науки и практики, повысить культуру исследований, создать задел для будущих работ уже в рыночном контексте. Не менее важны результаты исследований таких экономистов-прикладников из Института экономики АН СССР, как Т.С.Хачатуров, С.А.Хейнман, Я.Б.Кваша, В.П.Красовский, Д.М.Палтерович. В научно-исследовательском экономическом институте при Госплане СССР также проводились оригинальные и ценные исследования в сфере таких проблем, как межотраслевой баланс, эффективность капвложений, международные сопоставления. Такие известные экономисты, как А.И.Анчишкин, С.С.Шаталин, А.Н.Шохин и др., вышли именно из этого института. В Новосибирске создавалась серьезная школа исследований в области экономики промышленности и социологии, возглавляемая А.Г.Аганбегяном и Т.И.Заславской.
Вспоминая некоторых видных советских экономистов, нельзя не сказать и о том, что помимо чисто научных вопросов некоторым из них, занимавшим руководящие посты, приходилось не только формировать научный коллектив, но и умело противостоять идеологическому давлению и безграмотному вмешательству вышестоящих партократов, начиная с райкомов и кончая ЦК КПСС.
Были и почти героические эпизоды. Как свидетельствует академик Н.Федоренко, в 1967 г. в ЦЭМИ АН СССР был составлен прогноз развития народного хозяйства СССР на 70-80 годы под руководством молодого и талантливого учёного Б.Михалевского201. Он принципиально расходился с официальными плановыми наметками, партийной пропагандой и утверждениями наших партийных ученых о «светлых перспективах» советской экономики и неизбежном углублении противоречий капитализма и его общего кризиса. В разработке обосновывалась бесперспективность развития ряда отраслей, предсказывался неизбежный спад промышленного производства, падение жизненного уровня населения, снижение эффективности производства и капвложений, нарастание международной изоляции СССР и т.д. (Вспомним, что такой же прогноз в 20-х годах перед началом индустриализации в СССР делал В.Базаров). Это был научный прогноз реальной ситуации, который подтвердился жизнью, а не обычный для того времени апологетический продукт послушной партийной науки. Б.Михалевский готов был говорить правду, обсуждать и защищать свои выводы в любой инстанции. Но его работа была просто сначала дезавуирована, а затем и сожжена президентом АН СССР М.Келдышем и директором ЦЭМИ Н.Федоренко, как «антипартийный и антисоветский документик» (слова председателя Госплана СССР Н.Байбакова)202. Возможно, что и скорая трагическая смерть Б.Михалевского во время байдарочного речного похода была не случайной203.
