До встречи в следующей жизни

ДО ВСТРЕЧИ В СЛЕДУЮЩЕЙ ЖИЗНИ...
Живу, любуясь белым светом, К нему больших претензий нет. Но что мне делать с интеллектом? Кому мой нужен интеллект?

Он на хер никому не нужен! И этим фактом поражён, Я то в депрессию погружен, То в детективы погружён.
Виталий Шлёнский Человек рожден для радости, Но так как радости на свете нет, Он, творя другому гадости, Чувством радости согрет.
Константин Якунин
:... И теперь у нас осталось совсем немного времени, чтобы закончить семинар.
Если бы то напутствие, которое я хочу вам дать, было застольным тостом, я призвал бы вас поднять бокалы за разлуку. За расставание! За то, что завтра мы все разъедемся по разным городам и больше друг друга не увидим... И я бы это сказал не потому, что мне нужен отдых от вас, а вам - от меня.

Вовсе нет. Просто разлука-единственная возможность ощутить когда-то радость встречи. Мир тесен, и мы все равно
I

встретимся: не завтра, так через месяц или через год. А с кем-то - только в следующей жизни... Хотя я вас понимаю: не видеть меня целый год - это очень тяжело.

Психосоматика всякая начинается, беременности какие-то внематочные...
Не знаю, как вас, а меня после недели занятий, насыщенных материализмом и атеизмом, тянет порассуждать о чем-нибудь потустороннем. О чем-нибудь мистическом, запредельном. .. Нет, только порассуждать - у меня хватало пациентов, которые слишком серьезно восприняли в свое время “тайные знания магии”. До того как стать пациентами, имеется в виду.

Они не учли простой вещи - первое, чему учат настоящие шаманы, это умению защищаться от мистики своих же собственных занятий (на что, кстати, может уйти не один год). Но я, собственно, не о том хотел сказать.
Давно, еще будучи подростком, я познакомился с поэмой “Шах-Наме” и удивился тогда тому, что самым умным персонажем поэмы явно был Дьявол - он очень красиво рассуждал, убеждал, даже шутил. Правда, он там переживал экзистенциальный кризис и как-то перманентно мучился вопросом: а нужны ли кому-то его козни, имеют ли они смысл в принципе! И бедняга всю поэму ставил контрольные эксперименты, в ходе которых раз за разом понимал, что стоит ему в решающий момент отойти в сторону, не вмешаться в ситуацию - и все идет гораздо злее, чем он сам бы мог придумать.

В конце у него даже какое-то милосердие проснулось, сострадание к людям какое-то...
Конечно, я тогда не знал, что с аналогичной характеристикой Сатаны встречусь еще неоднократно: и в “Фаусте” Гете, и в набросках пушкинского “Фауста”, и в “Мастере и Маргарите” Булгакова, и у Марка Твена, и у Анатоля Франса - всюду Дьявол не самый привлекательный персонаж, но обязательно самый умный. Сравнительно недавно я заметил, что эта помесь качеств весьма притягательна сама по себе, а в сочетании с приписываемой Дьяволу идеей немедленного расчета за деяние притягательность его образа еще усиливается.
В самом деле, Добро оперирует идеей посмертного (то есть отсроченного) воздаяния за хорошие дела. Естественно, что эта идея проигрывает мысли о немедленном вознаграждении за грех, которой оперирует Зло. Ты мне - душу, я тебе -плату. Здесь и сейчас, а то и авансом.

Разве плохо? Нет, конечно,
поскольку для человеческого мышления последовательность “стимул - немедленная реакция” гораздо более привычна (а значит, приятна), нежели последовательность “стимул - отсутствие реакции”, то есть “неподкрепляемый стимул”.
Тогда мы приходим к любопытному промежуточному выводу: образ Дьявола в мировой литературе внутренне противоречив. Поскольку притягательный образ не может быть полностью отрицательным, то почти никому из пишущих на эту тему не удалось абсолютизировать Зло в образе Дьявола. Некоторые даже и не пытались это делать. Вот Гете, например, в переводе Б. Пастернака (выделено мной):
Фауст
...Ты кто?
Мефистофель
Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла.
Фауст
Нельзя ли это проще передать?
Мефистофель
Я дух, всегда привыкший отрицать.
И с основаньем: ничего не надо.
Нет в мире вещи, стоящей пощады,

Творенье не годится никуда.
Итак, я то, что ваша мысль связала
С понятьем разрушенья, зла, вреда,
Вот прирожденное мое начало,
Моя среда.
Но дело здесь не в изысках литераторов - противоречивость, диалектичность образа Дьявола была не вполне понятна и отцам церкви. Одна очень серьезная книга по этому поводу утверждает следующее:
“.. .Ни в какой другой религии отрицательное, злое не сосредоточено в таком концентрированном виде, как в фигуре дьявола в христианском учении. У него ноги козла, как у греческого бога Пана, он с крыльями и с рогами, от него несет запахом смолы и серы, он - хитрая змея или страшный дракон, с которым постоянно борется архангел Михаил. Но он может и

маленькой темной фигуркой усесться на плече человека, непрестанно внушая ему злые мысли. Таким представляется вездесущий черт в христианской мифологии.
Некогда он был ангелом, самым прекрасным из всех ангелов, созданных Господом. Его имя Люцифер - “тот, кто несет свет”. Он отпал от Бога и был изгнан (из библейских текстов не ясно, на землю или в ад). Отцы церкви не вполне единодушны в том, в чем же, собственно, было его прегрешение. (...)
Сам Бог сотворил дьявола: во-первых, потому, что нет ничего, что сотворил бы не Бог, ведь Бог совершенен и ничто не происходит помимо его воли; во-вторых, потому что Бог - это чистая любовь и добро, и, следовательно, зло не может быть присуще ему.
Нетрудно увидеть, что оба эти понятия - единого всеобъемлющего и единого доброго бога - несовместимы. Если Бог - это все, то он должен включать в себя и зло, если же Бог - чистая любовь, то в нем не может быть ненависти. Это и есть одна из центральных проблем средневековой схоластики, которая пыталась отделить бога от негативных элементов. (...) Если зло все же существует в мире и оно - не от бога, то зло должно иметь иное происхождение, а именно - от дьявола”.
Цитированный источник не упоминает, правда, что средневековая схоластика в итоге разобралась с предметом, решив, что события могут развиваться либо с ведома Господа, либо с попущения Господнего. Если вы меня слушаете, может, и с ведома, то я всю эту ересь излагаю - точно, с попущения. Мне это популярно объяснили баптисты-пятидесятники, которые года полтора назад в Канске ритуально сожгли мои книги.

Я это с гордостью рассказываю, ибо для себя с того момента я встал в один ряд с Гете, Марксом, Гейне и другими умными людьми.
Вопрос из зала: Сергей, я уже дня три гадаю - во что вы верите!
: В то, что ускорение свободного падения у поверхности Земли составляет 9,81 см/сек2. Продолжать? Так вот, учитывая внутреннюю противоречивость образа Дьявола,
19 Техника россыпью

.писатели, как правило, делают этот образ близким и понятным, максимально очеловечивая его: они приписывают нечистому вполне человеческие стремления, мотивы поношения и т. д., при этом неизбежно к образу добавляются элементы добра, милосердия, сострадания - образ очеловечивается, а среда людей невозможно найти чисто отрицательный персонаж. И с помощью этого очеловечивания Зла достигается интересный эффект: люди сплошь и рядом требуют доказать существование Бога, но никто не требует доказывать существование Дьявола. Помните, у Булгакова:
“- Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? - спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
- Нет, вы не ослышались, - учтиво ответил Берлиоз. - именно это я и говорил.
- Ах, как интересно! - воскликнул иностранец. (...)- А вы соглашались с вашим собеседником? -осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.
- На все сто! - подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
- Изумительно! - воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: - Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? - Он сделал испуганные глаза и прибавил: - Клянусь, я никому не скажу.
- Да, мы не верим в Бога, - чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз, - но об этом можно говорить совершенно свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
- Вы - атеисты?!
- Да, мы - атеисты, - улыбаясь, ответил Берлиоз (...)
- Ох, какая прелесть! - вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
- В нашей стране атеизм никого не удивляет, -дипломатически вежливо сказал Берлиоз. - Больший-

ство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о Боге. (...)
- Но, позвольте вас спросить, - после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, - как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?
- Увы! - с сожалением ответил Берлиоз. - Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.

Содержание раздела