d9e5a92d

Производство


Когда я говорю: в устройстве нашего мира станем как дети и будем обо всем договариваться, я немного лукавлю. Как психолог-прикладник. У нас пока нет никакой возможности договариваться. И для того, чтобы она появилась, мне и нужно заполучить от вас самое первое и самое простое согласие, пусть даже бездумное пока еще.

Пусть построенное исключительно на чувствах. Лишь бы было хоть что-то, на что можно было бы опереться. Человек настолько сильный Дух, что с ним ничего нельзя сделать помимо его воли. Он даже Бога запросто может не впустить в себя и не признать.

Попробуйте сами оценить свою силу, исходя из этого имени Человек-Богоборец!
Поэтому, чтобы хоть что-то получилось, мне нужно вести вас по согласиям. И не просто заручаться вашим доверием, а вызывать у вас исключительно разумные ответы, которые с неизбежностью подводят вас к решениям совершать определенные поступки. Это значит, что моя задача всего лишь заставить вас думать в строго определенном направлении и удерживать это состояние до тех пор, пока не будут совершены все ходы мысли и вы сами не придете к тому решению, которое будет вашим и только вашим.

Мне же остается лишь надеяться, что при этом оно совпадет с моим решением, и мы вместе приступим к одному и тому же делу.
И вот тут я попадаю в ловушку, которая и заставляет меня хитрить, потому что каждый из читающих эти строки уже знает, о чем я говорю, и нисколько не сомневается в том, что умеет думать и договариваться. И в общем-то он прав. Но поглядите на наших политиков, которые заняты только тем, что думают и договариваются, и вы поймете, что в их сознании имеются какие-то помехи и тому, и другому. Для нас это означает, что все умеют думать и все умеют договариваться, но каждый делает это как-то по-своему, так что остальные его не понимают.

Мысль изреченная есть ложь...
Как нам договориться однозначно, как действительно прийти к такому состоянию, когда мы увидим один и тот же образ, который и будем воплощать в жизнь? Как мне вырваться из той ловушки, в которую я сам загнал себя, предположив, что мы можем построить собственный мир всего лишь договорившись?
Пока как прикладник я вижу лишь один путь предельно подробно описать тот образ мира и предприятия ему соответствующего, который вижу я, и обсудить его со всеми желающими заняться творением миров. А во время обсуждения выявить все разночтения предложенных образов и понять, чем они вызваны. Если разным пониманием того, как надо делать дело, то надо расходиться, потому что это означает, что мы хотим построить разные миры. Если явными ошибками, то придется править того, кто их совершает меня или тебя. А вот если неспособностью что-то понять или увидеть, то дело за психотерапией или тем разделом прикладной культурно-исторической психологии, который мы называем психотехникой.

Проще говоря, тогда надо лечить самих себя, восстанавливая способность воспринимать образы, создавать их, решать с их помощью задачи. В общем, лечить и восстанавливать все то, что входит в понятие «думать». Можно назвать это Разумом.
Но если мы пойдем этим путем, неизбежно налетим на нехватку чисто психологических знаний не только о том, что значит думать, но и о том, как вообще устроена эта наша способность, которую иногда называют Разум, иногда Мышление, а то и Сознание.
Причем нехватку не просто у читателя или у меня. Нехватку знаний об этом испытывает и вся колоссальная по размерам академическая психология. Настолько серьезную нехватку, что профессионализм в академической психологии, скорее, создаст помеху в создании чего-то действительно жизненного.

Видели ли вы когда-нибудь, чтобы на основе академической психологии было создано денежное дело? Если кто и становится богатым человеком, так это только тот, про кого можно сказать, что он прирожденный психолог, а не ученый. Иначе говоря, дело удается делать тем, кто тонко чувствует людей и умеет управлять их поведением, а не тем, кто защищал диссертации по психологии.

Им всем вполне можно задать вопрос, который задают подростки тем, кто умничает: если ты такой умный, то почему ты не такой богатый?!


В книге по управлению не совсем уместно подробно излагать психологию мышления, но кое-что из основ мне ввести все-таки придется. И тут я должен буду сделать кощунственное предложение. Я предлагаю в понимании этого явления отказаться от того, что считает правильным академическая психология XX века.
Почему? А потому, что это «правильное» не работает и по-настоящему ничего, кроме обилия диссертаций, не объясняет. А поскольку у нас нет задачи занять достойное место в сообществе ученых, а нужно нам создать прибыльное предприятие или целую экономику малого сообщества, то придется наплевать на все умные теории и использовать то, что действительно работает. И тут я склонен воспользоваться теми объяснениями, которые давали мне старики-мазыки. Может быть, кое-что из сказанного ими будет звучать даже дико для просвещенного уха, но сейчас не то время, чтобы кичиться снобизмом.

Утопающему не грех хвататься и за соломину.
Так вот, дедки эти, которых в их деревнях считали доками и почти что колдунами, утверждали, что Сознание наше что-то вроде тонкоматериальной среды, заполняющей Вселенную. Ум же есть способность Сознания стекать со встречающихся ему плотностей. Рыба ищет, где глубже, человек где лучше.
Сталкиваясь с жестким, холодным, горячим, голодом, жестокостью, со всем, что уменьшает наше здоровье и убивает жизнь, наше Сознание воспринимает это как плотность и, словно вода с камней, стекает с него в мягкое, теплое, любящее, сытость.
При этом Сознание способно запоминать все, с чем сталкивается. Оно именно та среда, в которой все, с чем ты входишь в соприкосновение, оставляет отпечатки или впечатления. Платон вслед за Сократом приписывал эту способность запоминать, сохраняя отпечатки, душе.

При этом сами отпечатки он называл эйдосами, что на русский переводится как образы. Не будем сейчас обсуждать, едина ли природа платоновской «души» и «сознания» мазыков. Важно одно, сознание способно создать образ для всего, с чем сталкивается, а потом способно хранить его, то есть помнить.
Это значит, что в Сознании имеются образы для всех видов «плотностей», с которыми ты сталкивался с самого рождения. А также образы всех видов взаимодействий с этими плотностями, в которые ты с ними вступал. Точно так же, как и всех видов «отекания с этих плотностей», то есть всех видов преодоления помех твоему выживанию на планете Земля.
Старики называли способность Сознания стекать с плотностей Умом. Иначе говоря. Ум это способность находить возможности выжить в тех условиях, которые создает мир.

Причем неважно, какой мир Мир-природа или Мир-общество. Любой мир постоянно создает помехи нашему выживанию, и даже когда, как кажется, он их не создает, мы все-таки могли бы жить лучше, то есть в блаженстве. Значит, мы просто смирились с тем, что окружающий нас мир медленно изнашивает нас, убивает незаметно.

Но смириться еще не значит не ощущать, что мир мог бы быть и лучше. Ум все время ищет возможность улучшить жизнь за счет преодоления смертоносных воздействий.
При этом Ум, по понятиям мазыков, делится на три части:
стихиальную или Стих, как они говорили, Разум и Мышление.
Стих оказывается прямой способностью стекать с любой плотности, преодолевая препятствие к выживанию, не запоминая его. Наверное, это сопоставимо с тем, что древние китайцы говорили о Дао.
Разум начинается со способности творить, хранить и использовать образы. Сталкиваясь с внешним миром, сознание ребенка (а «створожившимся сознанием» старики считали даже человеческое тело) приходит в первые взаимодействия с плотностями этого мира. И оно их запоминает, храня в теле память о боли. Я, думаю, именно это представление о том, как ребенок знакомится с миром, и заставило стариков использовать именно понятие «плотности» для разговора об Уме.

Первое болезненное противодействие, которое осознается и запоминается ребенком это всегда плотность. Плотность тканей материнского тела, плотность стола, на котором он лежит, плотность тканей, в которые он завернут и которые ослабляют боль от соприкосновения с плотностью дерева. Затем появятся всякие углы и выступы, о которые ребенок бьется, и которые несут боль, то есть предупреждение о том, что тело разрушается.
А потом появится горячее и холодное. И оно тоже будет разрушать тело и поэтому восприниматься болью. И через понятие образа мира
«боли», горячее и холодное можно тоже условно назвать плотностью, которую надо обтекать, то есть избегать в жизни. Как и голод.
Сознание запоминает в виде образов все: и боль, и виды плотностей, и способы, которыми удавалось их обтечь. Лишь постепенно к разным видам плотностей прикрепляются их имена, бытующие в принявшей тебя культуре или в обычаях твоего народа, если говорить по-русски. Но это и есть вхождение культуры в Сознание, но отнюдь не вхождение Разума.
Разум может использовать для всех явлений мира и обычные имена, но при этом он все время видит те образы простейших взаимодействий, которые создавал сам до появления имен. С возрастом это состояние видения плотностей и болей уходит глубоко внутрь, но никуда не девается, не исчезает. И ты, глядя на окружающий тебя мир, помнишь, как называются в нем все вещи, потому что так тебе удобней общаться с соплеменниками.

Но видишь ты при этом не имена, а плотности и боли.



Содержание раздела