d9e5a92d

Что за мелочи?.


Ты решил стать политиком - если это действительно так, то ты, должно быть, хочешь сделаться моим преемником. Ну что же, я охотно передам тебе все мои полномочия, как только ты меня об этом попросишь.

Только помни, что есть некоторые мелочи, с которыми нельзя будет не посчитаться.
Что за мелочи?..
Преследуй определенную цель (...)
никогда не говори о себе (...)
будь не только внимателен ко всякому, но и делай так, чтобы собеседник твой почувствовал это внимание (...)
мягко по форме, твердо по существу (...)
изучай и мужчин и женщин (...)
если хочешь заслужить расположение короля, потакай его слабостям (...)
имей доброе имя, много раз обманывать невозможно (...)
научись казаться свободным и праздным именно тогда, когда дел у тебя больше всего. Превыше всего нужно иметь открытое лицо и скрытые мысли - и так далее, подробности в первоисточнике и в пер-
воисточниках первоисточника, из коих не на последнем месте известный труд синьора Макиавелли.
Непросто получается... Чуть раньше мы поместили друг возле дружки некоторые обращения папы к сыну, раскиданные там и сям, и попытались услышать голос Филипа-болыпого ухом Филипа-маленького. Возник страшноватый образ родителя-манипулятора, требующего процентов с воспитательского капиталовложения. Но это эффект монтажа - мы только догадываемся, что такой монтаж происходил в душе сына.

Этот внутренний монтаж, собственно, и есть душевная жизнь.
Я перечитал письма Честерфилда не один раз, и всякий раз относился к нему по-иному: то с восхищением, то с возмущением, то со скукой, то с захватывающим интересом. Не сразу понял, что это зависело от того, чьими глазами читал, как монтировал.

Легко сделать выборки, свидетельствующие, что лорд Честер-филд только тем и занимается, что учит своего сына быть благородным рыцарем. Между тем кое-кто из первых читателей свежеизданных "Писем к сыну" вознегодовал во всеуслышание, что в них проповедуется всего-навсего мораль потаскухи. И это правда. Но не вся правда, вот сложность!..

Будь "всего-навсего" - вряд ли бы эти письма разошлись по всему миру и дожили до нас...
Милый мой мальчик, я считаю сейчас дни, которые остаются до встречи с тобой, скоро я начну считать часы и наконец минуты, и нетерпение мое будет все расти...
Мне придется не раз выговаривать тебе, исправлять твои ошибки, давать советы, но обещаю тебе, все это будет делаться учтиво, по-др[жески и втайне ото всех; замечания мои никогда не поставят тебя в неудобное положение в обществе и не испортят настроения, когда мы будем вдвоем. Ты услышишь обо всем от того, кого нежная любовь к тебе сделала и любопытнее, и проницательнее...
Прощай, дитя мое. Береги здоровье, помни, что без него все радости жизни - ничто.
Воспитательское иезуитство?.. Нет, это искренность.

Это любовь.
Коль скоро это может оказаться полезным для тебя, я охотно признаюсь, как бы мне это ни было стыдно, что пороки моей юности проистекали не столько от
7 В. Леви, кн. 2 193
моих естественных дурных склонностей, сколько от глупого желания быть в представлении окружающих жизнелюбцем. Всю свою жизнь я ненавидел вино, и однако мне часто случалось выпивать: порою с отвращением, с неизбежно следовавшим за тем на другой день недомоганием - и все только потому, что я считал, что умение пить - это необходимое качество для настоящего джентльмена...
Я считал, что игра - это второе необходимое качество жизнелюбца; и поэтому, начав с того, что стал предаваться ей без всякого желания, отказывался ради нее потом от множества настоящих удовольствий и загубил тридцать лучших лет своей жизни.
Я дошел даже одно время до такой нелепости, что научился сквернословить, дабы украсить и дополнить блистательную роль, которую мне хотелось играть...
Так вот, соблазненный модой и слепо предаваясь наслаждениям мнимым, я терял подлинные: я расстроил свое состояние и расшатал здоровье - и этим, должен признаться, я понес заслуженное наказание за свои поступки.
Пусть же все это послужит тебе предостережением: умей выбирать наслаждения сам и никому не позволяй их себе навязывать...
Ис-поведь, про-поведь... Где-то между этими полюсными вершинами занимает свое местечко и немудреный житейский совет - хорошо утоптанный, слегка заболоченный холмик...


Совет по части наслаждений прекрасен, признание трогательно, а тревоги излишни. Тени собственных недогоревших страстей. Опасаться эксцессов нет оснований. Филип - юноша редкостно добродетельный, честный, может быть, даже слишком.

Много знает, может быть, слишком много. Воздержан, благожелателен и не вспыльчив, хотя и производит поначалу впечатление чересчур резкого и решительного. Он всего лишь застенчив.

Пробуждает самые добрые чувства, граничащие со скукой.
Между человеком, чьи знания складываются из опыта и наблюдений над характерами, обычаями и привычками людей, и человеком, почерпнувшим всю свою ученость из книг и возведшим прочитанное в систему, столь же большая разница, как между хорошо объезженной лошадью и ослом.
Папа-лорд сияет, как дитя, всякий раз, когда кто-нибудь из парижских знакомых перелает ему добрые вести о приятном впечатлении, произведенном сыном. Молодой человек так учен, так безукоризненно воспитан, любезен, бывает даже остроумен.

Иногда, правда, задумчив и безучастен, а то вдруг принимается безудержно спорить и бурно краснеет. Право, у этого очаровательного юного англичанина совсем нет пороков, это что-то неслыханное, он даже не имеет любовниц, но никаких других странностей нет, кроме разве того, что немного сутулится и всегда отказывается от рыбных блюд...
Чертовы льстецы, кто же из вас упустит возможность поиграть на родительской слабости. Папа сияет, но только секунду, а искушенный граф Честерфилд, сдержанно благодаря, шутит, что после обучения танцам его сын научился не только стоять, но и стоять прямо.

Переводит разговор на другую тему.
Поздним вечером он пишет Филипу еще одно страстное наставление. Уж кто-кто, а он знает, что его ненаглядный сынок по-прежнему:
ленив и расхлябан,
невнимателен и беспорядочен,
неряшлив, неаккуратен, плохо следит за своей одеждой,
забывчив, рассеян,
безынициативен и недогадлив в общении, особенно с
дамами,
простодушен до глупости, прямолинеен до грубости,
манеры имеет посредственные, если не хуже,
танцует неизящно,
говорит торопливо, невнятно, сбивчиво, хотя и получше, чем раньше,
пишет...
О-о-о!.. В одном из писем сдержанный папа устроил чаду настоящий разнос по поводу едва различимой подписи под каким-то банковским счетом - он разглядел ее только с помощью лупы и даже попытался в гневе скопировать - не получилось! Кровь ударила в глаза.

Не может, не имеет права так жалко, безлико, уродливо, так ПО-РЫБЬИ расписываться сын британского лорда, первого ума королевства.
А что сказал бы психографолог?..
Эта придушенная самоуничтожающаяся подпись
Т 195
посреди воспитательского монолога - единственный образчик прямой речи сына, воспроизводящийся в "Письмах".
Есть, правда, еще один, написанный шестнадцатилетним юношей по-латыни, из учебного сочинения о войне:
КОГДА ЖЕ ВРАГ УГРОЖАЕТ НАМ ВСЕМИ УЖАСАМИ, СОПРЯЖЕННЫМИ С МЕДЛЕННОЙ ЛИБО БЫСТРОЙ СМЕРТЬЮ... БЫЛО БЫ ВЕСЬМА РАЗУМНО ПОДУМАТЬ, КАК ЕГО УНИЧТОЖИТЬ, ЕСЛИ ОН НЕ УМЕРИТ СВОЕЙ ЯРОСТИ.

В ТАКИХ СЛУЧАЯХ ДОЗВОЛЕНО ПРИМЕНЯТЬ ТАКЖЕ И ЯД.
Что это вдруг, откуда эдакая змеиная психология... Лорд встревожен и возмущен:
не могу понять, как это употребление яда может быть причислено к законным средствам самозащиты. Гораздо лучше умереть, чем совершить низость или преступление.

Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.
И далее еще на нескольких страницах объясняет, что нельзя отступаться от принципов, что бы нам ни угрожало и к какой бы казуистике ни прибегали люди недостойные, вроде автора знаменитого пособия для иезуитов, озаглавленного "Искусство делать что угодно из чего угодно".
Затем с подавленной горечью упрекает:
письма твои... до крайности лаконичны, и ни одно из них не отвечает ни моим желаниям, ни назначению писем как таковых - быть непринужденной беседой между двумя друзьями, находящимися поодаль друг от друга. Коль скоро я хочу быть для тебя не столько отцом, сколько близким другом, мне хотелось бы, чтобы в своих письмах ко мне ты более подробно писал о себе и о мелочах своей жизни. Начиная писать мне, вообрази, что ты сидишь со мной за непринужденной беседою у камина... Дай мне возможность больше узнать о тебе.

Ты можешь писать мне все без утайки и рассчитывать на мою скромность...
Кончается это письмо небольшой инструкцией по дипломатическому шпионажу:
главная задача дипломата - проникнуть в тайны дворов, при которых он состоит... Добиться этого он может не иначе как приятным обхождением, располагающими манерами и подкупающим поведением... Здесь
в известном смысле полезными могут быть женщины. От фаворитки короля или жены или фаворитки министра можно почерпнуть немало полезных сведений, а дамы эти с большой охотой все рассказывают, гордясь, что им доверяют.

Но в этом случае нужно в высокой степени обладать той обходительностью, которая неотразимо действует на женщин...



Содержание раздела