Г л а в а 9
ШОТЛАНДСКИЙ МУДРЕЦ: АДАМ СМИТ
Начнем с двух цитат. Обе они отражают проблему связи и контраста между личностью Адама Смита, внешне не очень яркой и броской, и его огромной ролью в науке.
Уолтер Бэджгот, английский экономист и публицист викторианской эпохи, писал в 1876 г.: О политической экономии Адама Смита было сказано почти бесконечно много, о самом же Адаме Смите — очень мало. А между тем дело не только в том, что он был одним из самых своеобразных людей, но и в том, что его книги едва ли можно понять, если не иметь представления о нем как о человеке1.
После Бэджгота смитоведение, конечно, продвинулось вперед. Фактическая сторона жизни Смита в основном известна, хотя и далеко не столь детально, как, скажем, жизнь Юма или Тюрго. Тем не менее в 1948 г. английский ученый Александр Грей говорит: Адам Смит был столь явно одним из выдающихся умов XVIII в. и имел такое огромное влияние в XIX в. в своей собственной стране и во всем мире, что кажется несколько странной наша плохая осведомленность о подробностях его жизни...
Его биограф почти поневоле вынужден восполнять недостаток материала тем, что он пишет не столько биографию Адама Смита, сколько историю его времени2.
Капитальной научной биографии Смита на Западе до сих пор не существует. Вопрос о соотношении личности Смита, системы его идей и его эпохи еще ждет настоящего решения.
Потребности эпохи рождают нужного человека. Будучи обусловлена развитием самого капиталистического хозяйства, политическая экономия в Англии достигла такой стадии, когда возникла необходимость создания системы, необходимость упорядочения и обобщения экономических знаний. Смит был человеком и ученым, которому такая задача оказалась по плечу. Этот шотландец счастливо сочетал в себе способности абстрактного мышления с умением живо рассказывать о конкретных вещах.
Энциклопедическую ученость — с исключительной добросовестностью и научной честностью. Умение использовать идеи других ученых — с большой самостоятельностью и критичностью мысли. Известную научную и гражданскую смелость — с профессорской уравновешенностью и систематичностью.
Но самое главное состоит в том, что Смит, выражая
интересы растущей промышленной буржуазии, ни в коем случае не был ее безусловным апологетом. Он не только субъективно стремился к научному беспристрастию и независимости суждений, но в большой мере добился этого. Такие качества позволили ему создать систему научной
политической экономии. По выражению Маркса, это была попытка проникнуть во внутреннюю физиологию буржуазного общества3. Книга Смита — значительный памятник человеческой культуры, вершина экономической мысли XVIII в. Как известно, английская политическая экономия, созданная главным образом трудами Смита и Рикардо, явилась одним из источников марксизма.
Шотландия
Стало уже общим местом, что политическая экономия Смита может быть понята лишь с учетом того, что он был шотландец, и притом типичный, с ярко выраженным национальным характером.
Шотландцы — не англичане, отнюдь — так начинает биографию другого великого шотландца, первооткрывателя пенициллина Александра Флеминга, французский писатель Андре Моруа. Что же такое шотландский национальный характер? На этот вопрос не так легко ответить, особенно если попытаться отделить реальность от бездны традиционных представлений, вымыслов и насмешек по поводу шотландцев, которая накопилась за столетия в фольклоре их южных соседей — англичан. Считается, что этот небольшой народ (во времена Смита шотландцев было около полутора миллионов) отличается трудолюбием, бережливостью и расчетливостью.
Считается, что шотландцы трезвы, молчаливы и деловиты. Считается, наконец, что они склонны порассуждать на отвлеченные темы, помудрствовать.
Вероято, все это в какой-то мере соответствует действительности. Но едва ли так можно объяснить характер Смита и особенности его взглядов. Влияние Шотландии на него, очевидно, глубже и сложнее.
Оно определяется не только довольно плоской абстракцией национального характера, но и конкретным положением страны и народа во времена Смита.
Продолжалась и борьба, в течение XVII в. шотландцы несколько раз брались за оружие. Эта борьба имела наряду с национальной также религиозную окраску, что придавало ей особое ожесточение. В Англии после реставрации монархии Стюартов в 1660 г. была восстановлена государственная англиканская церковь, а пуританские (пресвитерианские) течения подвергались гонениям.
В Шотландии, напротив, подавляющая часть населения придерживалась пресвитерианства и отказывалась признавать англиканских епископов.
При королеве Анне в 1707 г. была наконец заключена государственная уния. Это было в интересах английских и шотландских промышленников, купцов и богатых фермеров, влияние которых к этому времени заметно усилилось. Были сняты таможенные барьеры между обеими странами, расширился сбыт шотландского скота в Англию, глазговские купцы получили доступ к торговле с английскими колониями в Америке.
Ради этих благ шотландская буржуазия готова была слегка поступиться патриотизмом: в новом Соединенном королевстве Шотландия неизбежно должна была играть подчиненную роль. Напротив, шотландские аристократы были в своем большинстве против унии. Опираясь на верных им воинственных горцев, которые жили еще при феодальных порядках с пережитками родового строя, они несколько раз поднимали восстания.
Однако население экономически более развитой равнинной Шотландии их не поддерживало, и восстания каждый раз кончались неудачей. События этой эпохи изображены в известных исторических романах Вальтера Скотта Пуритане, Черный карлик, Роб Рой, Уэйверли. (Кстати сказать, юный Вальтер Скотт был знаком со Смитом в последние годы его жизни и оставил несколько рассказов о Смите, ценных своими деталями).
После унии в Шотландии началось значительное экономическое развитие, хотя некоторые отрасли страдали от английской конкуренции, а другие — от еще сохранившихся феодальных порядков. Особенно быстро рос город и порт Глазго, вокруг которого возникал целый промышленный район. Наличие дешевой рабочей силы из сельских и горных районов и широких рынков сбыта в Шотландии, Англии и Америке способствовали росту промышленности.
Крупные землевладельцы и богатые фермеры-арендаторы начали вводить улучшения в сельском хозяйстве. За 70 лет, между унией 1707 г. и публикацией Богатства народов в 1776 г., Шотландия резко изменилась. Правда, экономический прогресс затронул почти исключительно равнинную Шотландию.
Но именно здесь, в треугольнике между городами Керколди, Глазго и Эдинбургом, прошла почти вся жизнь Смита.
Ко времени зрелости Смита экономика неразрывно связала судьбу Шотландии с судьбами Англии; складывалась единая буржуазная нация. Для Смита, который смотрел на все с точки зрения развития производительных сил и богатства нации, это было особенно очевидно. Что касается шотландского патриотизма, то он принял у него, как и у многих просвещенных шотландцев, культурный, эмоциональный, но не политический характер.
Влияние церкви и религии на общественную жизнь и науку постепенно уменьшалось. Церковь утратила контроль над университетами. Шотландские университеты отличались от Оксфорда и Кембриджа духом свободомыслия, большой ролью светских паук и практическим уклоном. В этом отношении особенно выделялся Глазговский университет, где учился и преподавал Смит. Рядом с ним работали и были его друзьями изобретатель паровой машины Джемс Уатт и один из основоположников современной химии Джозеф Блэк.
Примерно в 50-х годах Шотландия вступает в полосу большого культурного подъема, который обнаруживается в разных областях науки и искусства. Блестящая когорта талантов, которую дала на протяжении полувека маленькая Шотландия, выглядит очень внушительно. Кроме названных в нее входят экономист Джемс Стюарт и философ Давид Юм (последний был ближайшим другом Смита), историк Уильям Робертсон, социолог и экономист Адам Фергюсон.
Смит был хорошо знаком с такими людьми, как геолог Джемс Хаттон, прославленный врач Уильям Хантер, архитектор Роберт Адам. Значение всех этих людей и их трудов выходило не только далеко за пределы Шотландии, но и за пределы Британии.
Такова была среда, атмосфера, в которой вырос талант Смита. Разумеется, Смит отнюдь не был только плодом шотландской культуры, а его экономические наблюдения выходили далеко за пределы Шотландии. Английская наука и культура, прежде всего английская философская и экономическая мысль, сформировали его не менее чем чисто шотландские влияния. В практическом смысле вся его книга направлена на то, чтобы оказать определенное (антимеркантилистское) влияние на экономическую политику Соединенного королевства, лондонского правительства.
Наконец, надо отметить еще одну линию влияний — французскую.