Десятки лет сведения об истинных причинах и масштабах бедствия были под строжайшим запретом. Лишь в последние годы эти ужасные секреты стали раскрываться. В частности, упомянутая книга Осокиной содержит архивные документы, от которых кровь стынет в жилах.
Когда разразился голод, Рютин уже находился в тюрьме. Арестовывали и судили людей, которые разделяли его взгляды или просто были знакомы с написанным им документом. Рютина сначала осудили на десять лет, но в 1937 г. он вновь был осужден и впоследствии расстрелян.
Чтобы осуществлять большие капиталовложения и производить вооружения, страна должна отказаться от значительной доли потребления, должна много сберегать. В совокупности сбережения и инвестиции образуют накопление. Как это делалось в командно-административной экономике Прежде всего, путем прямого ограничения потребления через все тот же вечный дефицит, через карточную систему в городах и изъятие подавляющей части продукции в деревне. Никакого импорта продовольствия и потребительских товаров не было: это обеспечивала государственная монополия внешней торговли. Одно частное нарушение принципа вызвало гнев Сталина; в августе 1930 г. он писал В. М. Молотову: «Верно ли, что ввезли из Англии ботинки (на несколько миллионов рублей) Если это верно, это ошибка» [78, с. 194].
Вместе с тем вывоз продовольствия, в первую очередь хлеба, продолжался и в 1930-1931 гг. достиг максимума.
Но были и финансовые рычаги. Государство так устанавливало заработную плату (а также денежные доходы крестьян) и товарные цены, чтобы это соотношение едва обеспечивало прожиточный минимум. Главным финансовым инструментом изъятия всего, что выходило за пределы минимума, был налог с оборота'. предприятия, производившие и продававшие товары населению, сдавали в бюджет подавляющую часть выручки.
Этот налог, который в ценах товаров уплачивало все население, заменил чуть не все прежние налоги; в 1933-1934 гг. его доля в доходах государственного бюджета достигла 60%. Такая простейшая финансовая система гарантировала, что люди будут жить впроголодь и ходить в обносках, но зато вся страна будет «на стройке».
Во второй пятилетке (1933-1937) темпы индустриализации были чуть снижены, больше инвестиций стали получать отрасли легкой и пищевой промышленности. Пройдя через жестокую ломку, крестьянство примирилось с неизбежностью колхозной системы, неплохие урожаи позволили увеличить заготовки и улучшить снабжение городов. Третья пятилетка стала прежде всего временем подготовки к войне, которая тем не менее, по причине коренных пороков сталинской системы, оказалась в 1941 г. катастрофически внезапной.
Полностью сформировался огромный ГУЛАГ, с чисто экономической точки зрения представлявший собой вопиющую растрату главного богатства общества трудового человеческого потенциала.
Дефицит и инфляция «близнецы-братья». Экономика дефицита порождает инфляцию, поскольку дефицит по определению есть превышение спроса над предложением. Не одного или нескольких особо популярных товаров, а именно всеобщее превышение.
Такова была экономика 1930-х годов.
Если бы советское руководство отпустило вожжи, произошло бы стремительное повышение цен, инфляция вырвалась бы наружу. Но это было бы рыночной реакцией и противоречило бы самым основам командно-административной системы. Выпустив джинна инфляции из бутылки, загнать его обратно очень трудно.
Теоретически возможен был путь возрождения и доведения до логического предела системы военного коммунизма: полная ликвидация рынка, финансов и денег, прямое и чисто приказное распределение продуктов как для потребления, так и для капиталовложений, принудительный труд с натуральной оплатой и всеобщей уравниловкой. Никакая инфляция стала бы невозможна, но вместе с водой выплеснули бы и ребенка хоть какую-то эффективность экономики. К этому большевики не были готовы и называли подобные идеи левым уклоном, левачеством.
В результате СССР получил инфляцию того типа, который в странах капитализма характерен для военной экономики. Единственный масштабный опыт такой инфляции представляла тогда Первая мировая война. Но во многих отношениях советская экономика тех лет и была военно-мобилизационной.
Поскольку этот термин моя полусерьезная выдумка, которая может оказаться неприемлема для многих, я буду также называть такую инфляцию скрытой. Действительно, ее главное свойство не столько в открытом росте цен, сколько в ряде других явлений.
Реально мы имели как в 1930-х годах, так и до конца советской эпохи скорее сочетание скрытой и открытой инфляции. Вы можете спросить: какая инфляция хуже Хочется ответить классической шуткой:
обе хуже. Но на деле это большая экономическая и политическая проблема.
Посмотрим на нынешнюю ситуацию в России. Мы имеем открытую инфляцию: цены товаров и услуг постоянно растут. Она лишь самую малость «придавлена»: государство удерживает на искусственно заниженном уровне квартирную плату и некоторые другие социально чувствительные цены и тарифы вроде платы за газ, воду, телефон. Но многие люди из категории низкооплачиваемых и пенсионеров говорят: пусть будут карточки и очереди, но пусть будут низкие цены; нам будет легче жить.
А это и есть обязательные элементы скрытой инфляции.
Каждый из бытового опыта знает, что всерьез загнать инфляцию в скрытое состояние невозможно. Как говорится, гони природу в дверь, она войдет в окно: в виде высоких цен свободного и черного рынка, перепродажи нормируемых товаров, торговли из-под прилавка, через черный ход и так далее.
Что позволяло советскому руководству в 1930-х годах все же удерживать инфляцию в более или менее скрытом, «придавленном» состоянии Главным и решающим фактором была конфискационная система изъятия сельскохозяйственной продукции у крестьян, будь то через колхозы или другими путями. До 1932-1933 гг. это называлось «контрактация», потом «обязательные поставки». Продукция изымалась не бесплатно, но поистине по смешным ценам. С 1927-го по 1933г. эти цены в среднем повысились на 10-15%, тогда как свободные цены выросли в несколько раз. В разгар голода украинские хлеборобы получали за сдаваемое зерно 8 (восемь!) копеек за килограмм.
В этот период цена муки на свободном рынке доходила до 3-4 рублей за килограмм. К 1937 г. цены по обязательным поставкам зерна были повышены до 1013 копеек за килограмм, а свободная цена зерновых продуктов несколько снизилась, но все равно крестьяне отдавали свою продукцию не более чем за одну десятую рыночной цены [76].
Эта практика сдерживала инфляцию сразу по двум линиям: позволяла государству продавать в городах хлеб и другие продукты по умеренным ценам и в то же время жестко ограничивать покупательную способность миллионов крестьян.
Выкачивать деньги у населения помогала водка. Идеал «трезвого социализма» был решительно отброшен. В сентябре 1930 г. Сталин, напирая на действительную или мнимую военную угрозу со стороны поляков, румын и прибалтов, пишет Молотову: «Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны» [78, с. 210].
Прямые налоги с населения не играли большой роли в доходах бюджета и в ограничении инфляции, но тем больше была роль полупринудительных государственных займов, о которых мы особо поговорим ниже.
Публикуемый государственный бюджет всегда находился в равновесии, но это, вне всякого сомнения, было статистической фикцией. Госплан составлял плановый баланс денежных доходов и расходов населения, который, как утверждали официальные экономисты тех времен, был гарантией против необоснованной эмиссии денег и инфляции. Однако жизнь опрокидывала эти хитроумные расчеты, и деньги постоянно накачивались в экономику.
Для оценки эмиссии мы имеем малонадежные официальные цифры и грубые оценки западных экспертов. За период до 1933 г. эти ряды отличаются мало. По официальным данным, наличная денежная масса возросла с начала 1928 г. по начало 1933 г. в 5 раз [76, с. 115]; по экспертным данным, прирост всех форм денег (включая остатки на текущих банковских счетах предприятий и организаций) примерно за тот же период составил 4,7 раза.
Но дальше цифры резко расходятся: с 1933-го по 1937 г. официальные данные дают прирост всего лишь на треть, а оценки зарубежных экспертов в 2,5 раза [82, р. 170-171]. Думается, около 19331934 гг. в степени добросовестности советской финансовой статистики произошел перелом.