Едва ли можно ожидать выяснения истины в таких спорах.
настоящих реформ, по существу, не было, у реформаторов, если они вообще допускались к власти, были связаны руки. Едва ли можно ожидать выяснения истины в таких спорах.
Главным политическим следствием кризиса было отстранение от власти группы «молодых либералов», неформальным лидером которой был не столько Кириенко, сколько Анатолий Чубайс, и приход «крепких хозяйственников» во главе с Евгением Примаковым и при участии думских коммунистов. Однако, как показало развитие событий, никакое правительство уже не могло повернуть страну назад, к какой-то обновленной советско-плановой системе. Довольно позорное поражение молодых либералов не принесло победы старым консерваторам.
1999 год стал годом выдвижения Владимира Путина и окружающих его прагматиков, которые стремятся ограничить идеологическую составляющую политики.
Предельно политизированная оценка решений 17 августа дана в заключении Временной комиссии Совета Федерации. Документ, насколько известно, был подготовлен Сергеем Глазьевым, одним из главных экономических идеологов левой оппозиции. Любопытно, что комиссия довольно снисходительно оценила вклад самого Кириенко, возложив вину, вплоть до необходимости уголовной ответственности, на руководителей Центробанка и Минфина, а также на привлеченных на этапе принятия решений в качестве экспертов Егора Гайдара и Анатолия Чубайса, изображаемых «злыми гениями» правительства.
Впрочем, если оставить в стороне политическую ангажированность, представленный комиссией материал содержит полезные для аналитика и историка мысли, факты и цифры.
Работы экономистов, естественно, заполнены таблицами и графиками, призванными доказать точку зрения автора. Попробую изложить суть дела, не входя во все сложные подробности. В дискуссиях речь не идет о том, имелись ли в экономике предпосылки кризиса.
В этом практически никто не сомневается. Но возникают вопросы: все ли было сделано, чтобы избежать шоковых мер Нельзя ли было «спустить машину на тормозах»
В одном из первых профессиональных откликов на события августа 1998 г. Н. Шмелев писал: «Пренебрежение российских властей доверием населения, доверием внешних и внутренних инвесторов особенно наглядно выразилось в решениях 17 августа 1998 г., в последовавших затем заявлениях (и действиях) первых российских официальных лиц» [126, с. 9-Ю]. В этих словах много справедливого.
Нет сомнения, что правительство Кириенко, которое начало реально функционировать в мае 1998г., оказалось перед лицом исключительно трудной ситуации и сложнейших проблем, а сам Кириенко с его четырехмесячной карьерой премьер-министра по-своему трагической фигурой. Он стал жертвой непосильного груза, взятого им на плечи, и, возможно, заложником финансовой политики его ключевых министров и советников. С одной стороны Кириенко имел непредсказуемого и трудного в личных отношениях президента, с другой враждебный и несговорчивый парламент.
Как говорится, не позавидуешь.
Когда улеглась первая пыль, поднятая событиями 17 августа, авторы и сторонники принятых в этот день решений стали доказывать с цифрами и фактами в руках, что специфика российского кризиса требовала одновременных решительных действий на всех фронтах: валютном, долговом и банковском. Бюджет гнулся под бременем платежей по государственному долгу, внешние долги грозили банкам банкротством. В таких условиях сами по себе меры валютной политики, за которую непосредственно отвечает Центробанк, не могли спасти положение.
Особенно активно эту точку зрения отстаивал Сергей Алексашенко, который на момент кризиса занимал должность первого заместителя председателя Центробанка, а после отставки Дубинина некоторое время исполнял обязанности председателя [103].
Наличие в России длительного и многостороннего финансового кризиса не вызывает сомнений. Однако этого недостаточно для ответа на вопросы, которые задают критики. Они утверждают, что в течение нескольких месяцев 1997-1998 гг. правительство и Центробанк больше плыли по течению, чем реально боролись с надвигающимся взрывом, а в августе впали в состояние паники и наломали дров, после чего бросили население на волю экономического урагана.
Естественно, что в таких условиях отставка руководителей стала неизбежна. Хотя в этих обвинениях порой сквозит излишняя запальчивость и желание свести личные счеты, к ним приходится отнестись со всей серьезностью.
Наиболее глубокий критический анализ августовских решений содержится, как мне представляется, в работах А. Илларионова [111; 112] и В. Попова [122]. На теоретическом (или близком к тому) уровне они стремятся доказать, что российский кризис был исключительно валютным кризисом, а потому дефолт по внутреннему государственному долгу и мораторий по валютным долгам банков были экономически неоправданными и политически вредными мерами. В распоряжении правительства имелись возможности более спокойного разрешения проблемы ГКО-ОФЗ. Внутренними держателями этих бумаг выступали в основном Центробанк, Сбербанк и группа крупных коммерческих банков, причем последние отчасти представляли интересы заграничных инвесторов. Реструктуризация и пролонгация (продление сроков погашения) этих обязательств были по меньшей мере мыслимы путем договоренности с кредиторами.
Даже независимо от этого государство могло избавиться от своих обязательств путем девальвации рубля, которая сразу уменьшила бы реальные размеры долга, и денежной эмиссии (пусть в известной мере инфляционной) для его погашения. Как с некоторым финансовым цинизмом замечает Илларионов, «при наличии у государства суверенного права на эмиссию национальной валюты экономических ограничений на обслуживание и погашение государственного долга, номинированного в национальной валюте, не существует» [112, с. 41].
Что касается банков, то позицию Илларионова можно свести к выражению «так им и надо». Банки влезли в валютные долги, пренебрегая риском девальвации рубля, которая могла увеличить (и в конечном счете увеличила) их обязательства в рублевом выражении соответственно размерам девальвации. Банки получили в этом поддержку правительства и Центробанка, которые обещали не трогать курс рубля. Тут автор делает ядовитое, хотя и безличное, замечание: «Причина такого подхода лежала отчасти в характере личных отношений, сложившихся между руководителями государства и владельцами крупнейших банков...» [112, с. 39].
Впрочем, это довольно невинный намек по сравнению с инвективами комиссии Глазьева.
Как и в странах Азии и Латинской Америки, вопрос о времени, формах и размерах девальвации национальной валюты оказался центральным для российского кризиса. Начиная с 1995 г., когда впервые был введен валютный коридор (гарантированные пределы изменения курса рубля), экономисты отмечали нараставшую завышенность этого курса, по крайней мере в смысле воздействия курса на внешнюю торговлю и движение капитала. Высокий курс рубля, который поддерживал Центробанк, был выгоден импортерам, которые дорого продавали на внутреннем рынке ввезенные по низким рублевым ценам товары, и банкирам, которые могли выводить капиталы за границу и получать там выгодные кредиты, обменивая по высокому курсу рубли на иностранную валюту. Напротив, эффективные экспортные отрасли как бы облагались дополнительным налогом, поскольку были обязаны продавать большую часть валютной выручки по этому высокому для рубля (низкому для доллара) курсу.
Экономическая реальность подтверждала теорию и опыт многих стран: импорт искусственно раздувался, экспорт сдерживался, капитал уходил за границу, население увеличивало свои долларовые накопления. Валютные резервы Центробанка были недостаточны, чтобы обеспечивать высокий курс рубля на рынке путем продажи долларов; эта же ситуация поглощала деньги, которые поступали от кредитов МВФ и из других внешних источников.
Я разделяю мнение, что Центробанк мог и должен был своевременно сделать валютный коридор более широким, более наклонным, допустив постепенное и контролируемое понижение курса рубля задолго до августа 1998г. Возможно, мы не имели бы такого шока, если бы подошли к августу с курсом 8-9 рублей за доллар, а не 6 рублей с копейками.
Первейшая обязанность властей после их «исторических» решений заключалась в том, чтобы любой ценой предотвратить банковскую панику. Требовались не слабые и двусмысленные шаги Центробанка, а решительное заявление президента и правительства о безусловных государственных гарантиях банковских вкладов, прежде всего вкладов населения. Учитывая печальный опыт с вкладами советских времен, которые были уничтожены инфляцией, следовало обещать известную индексацию вкладов с разумной отсрочкой. Вместо этого спустя несколько дней после 17 августа, когда уже проявились признаки натиска на банки, вкладчикам нескольких крупных коммерческих банков было предложено перевести их вклады в Сбербанк. На деле это вылилось в очередную конфискацию, поскольку владельцы рублевых вкладов смогли получить свои деньги лишь через 3-4 месяца, когда средний уровень товарных цен поднялся по меньшей мере в полтора раза, а владельцы валютных вкладов получили их в рублях по курсу 9,3 рубля за доллар, когда фактический курс уже приближался к 20 рублям за доллар.
Проценты за время этой отсрочки тоже были конфискованы. Кто и как поделил выгоды от этих действительных потерь населения
